Читать книгу Каникулы в коме - Фредерик Бегбедер - Страница 4

Жить надо рисково, но время от времени Марк любит хорошо поесть у “Лядюре”.

Чтобы не прийти в “Нужники” ровно к указанному часу, он заказывает горячий шоколад и сочиняет двуязычное хайку:

Пожилая официантка приносит чашку, и Марк впадает в жестокую тоску: это какао доставили прямо из Африки, его нужно было собрать, привезти в Европу, переработать на заводах Ван Хутена, превратить в растворимый порошок, снова перевезти, вскипятить молоко, полученное от нормандской коровы, содержавшейся на ферме при другом заводе (интересно, “Кандия” или “Лактель”?), следить за кастрюлей, чтобы не убежало… короче говоря, тысячи людей работали, чтобы теперь эта чашка шоколаду остывала перед его носом на столике. Вся эта херова туча людей ишачила ради обычной чашки шоколаду. Может, кто-то из рабочих погиб, расплющенный ужасным прессом для выдавливания масла из бобов какао, и все для того, чтобы Марк мог помешивать ложечкой в чашке. Ему кажется, что все эти люди смотрят на него и приговаривают: “Пей шоколад, Марк, пей, пока горячий, пусть даже цена этой чашки равна годовому заработку, – ты бессилен”. Он встает из-за стола и, нахмурившись, спешит к выходу. Как вам уже было сказано, не все его действия разумны. Его может привести в ужас геометрический узор на обоях, или сочетание цифр на номерном знаке, или взгляд толстяка, жующего пиццу.

Церковь Св. Мадлен никуда не девалась со своей Площади. Перед входом в “Нужники” уже толпились люди. Балет зевак, притворяющихся папарацци, и папарацци, притворяющихся зеваками. Из огромных колонок льется ремикс песни Шуберта “An die Nachtigall”[24], наложенной на “Nightingale”[25] Джули Круз[26]. Наверняка это всего лишь первый из сюрпризов Жосса Дюмулена.

Гигантский унитаз из белого мрамора окутан искусственным дымом и снабжен вертикальной подсветкой. Лучи прожекторов утыкаются в небо. Все вместе это напоминает то ли цилиндры телепортации из “Стар Трека”, то ли воздушную тревогу в Лондоне во время обстрела “Фау-2”. Любопытные толкутся возле входа, словно сперматозоиды вокруг яйцеклетки.

– Вы кто? – спрашивает питбуль в человеческом облике, сторожащий двери.

Кратко, с таким видом, словно полный ответ на этот вопрос занял бы не один час, Марк бросает:

– Марронье.

Охранник повторяет его фамилию в свою рацию.

Тихий ангел пролетел. Каждый раз одно и то же. Гостей проверяют по списку. Многие считают вышибал ночных клубов потомками Цербера, но на самом деле они происходят по прямой линии от фиванского Сфинкса. Загадываемые ими загадки касаются самых тайн существования. Марк задумывается, правильно ли он ответил на вопрос. Наконец сквозь шум и треск ухо питбуля улавливает положительный ответ. Марк существует! Он есть в списке, следовательно – существует! Привратник с почтением поднимает веревочку и впускает Марка в клуб. Толпа расступается, словно волны морские перед Моисеем, с той только разницей, что Марк, в отличие от Моисея, свежевыбрит.

Мозаичная надпись на стене гласит: “Построено заводами Порше, Париж – Ревен, 1905”. Прямо под ней маленькая голубая голограмма, изображающая улыбающуюся голую девушку с татуировкой на животе: “Клуб “Нужники”, Париж – Токио, 1993”.

Жосс Дюмулен встречает приглашенных у входа, сразу за рамкой металлоискателя, с командой телевизионщиков, которые устанавливают свои осветительные приборы. Волосы прилизаны, смокинг застегнут на все пуговицы, телохранители на стреме, мобильник в руке.

– Эге-ге! Сам великий Марронье пожаловал к нам! Сколько лет, сколько зим!

Они бросаются друг к другу в объятия, как принято в мире шоу-бизнеса: это позволяет скрыть подлинные эмоции.

– Рад тебя видеть, Жослен.

– Мерзавец! Не смей меня так называть, – хохочет Жосс. – Я теперь – юнец до мозга костей.

– Так-так, значит, это твоя халабуда? – спрашивает Марк.

– “Нужники”? Нет, клуб принадлежит моим японским друзьям. Знаешь, тем, у кого на руке мизинца не хватает… ладно, я крайне рад, что ты меня навестил, дружище.

– Раз уж один из наших преуспел в этой жизни… Никогда бы такого не пропустил. Кроме того, я всегда хотел узнать, как стать Жоссом Дюмуленом.

– Сам понимаешь – фабрика звезд! Впрочем, открою тебе мой секрет: талант, прежде всего талант. Словил? Разве не смешно? С тех пор как я стал знаменит, мои хохмы всегда вызывают бурю смеха. А ты что, не такой, как все?

– Ха-ха-ха! – изображает смех Марк. – Как тонко! Ладно, все это здорово, но где же нимфоманки?

– Да остынь, шустрый ты наш электровеник! How arrre youu, baroness?[27]

Жосс Дюмулен похлопывает баронессу Труффальдино по плечу, словно это надувная кукла, хотя она больше всего смахивает на комок подтаявшего масла в очках с тройными стеклами. Затем он вновь поворачивается к Марку:

– Пойди пока выпей, Марчелло ты мой дорогой, а я тебя догоню. Что до нимфоманок, тут их пруд пруди! Я пригласил шестьсот лучших. Вот, к примеру, Маргарита. Oh my God, Маргарита, you look SO nymphomaniac![28]

В Маргариту Жосс переименовал Марджори Лоуренс – знаменитую манекенщицу пятидесятых годов, которой стукнуло уже с полвека. Марк с видом просвещенного геронтофила почтительно целует ей ручку. Коверканье имен – одна из любимых забав Жосса. Симпатия, которую прославленный диджей испытывает к большинству людей, сродни симпатическим чернилам: она проявляется в нужный момент, чтобы очень быстро вновь исчезнуть.

Марк повинуется и направляется к бару. Надо привести себя в боевую готовность.

Обратите внимание на одну важную деталь: он больше не хмурится.

– Две “Лоботомии” со льдом, пожалуйста.

У Марка привычка заказывать сразу по два напитка, особенно когда они бесплатные. Кроме того – очень удобно, если не хочешь пожимать руку всем и каждому.

Бережно сохранив стиль рококо, присущий туалетам, построенным в начале века, архитекторы сумели превратить их огромный зал в триумф высокотехнологичного безумия, достойный эпохи нового варварства, что наверняка сумеют оценить по достоинству японские заказчики. Два уровня клуба образуют окружность гигантского унитаза в тридцать метров диаметром. Первый этаж представляет собой его донышко, окруженное проходом с барными стойками и столиками. В центре расположен танцпол, где сейчас накрыты банкетные столы. Между первым и вторым уровнями находится гигантская прозрачная будка диджея, напоминающая огромный мыльный пузырь; с танцполом ее соединяют два белых желоба. Обстановка вызывает у Марка неприятное ощущение, словно он попал внутрь гигантской гравюры Пиранези[29].

В зале пока почти никого нет.

“Хороший знак, – думает Марк. – Вечеринка, которая начинается с давки у дверей, притом что внутри нет ни души, это – правильная вечеринка”.

– Ну что, Марк, разогреваешься? – спрашивает Жосс, присоединяясь к приятелю, сидящему в верхнем баре.

– Я люблю приходить заранее, чтобы собраться с силами.

Чувствуя себя виноватым, Марк протягивает один из бокалов Жоссу.

– Спасибо, я не пью. У меня есть кое-что получше. Пойдем, покажу.

Марк следует за ним в служебное помещение, и тут Жосс демонстрирует ему спичечный коробок из отеля “Уолдорф-Астория”.

– Слушай, Жосс, если ты меня собираешься этим потрясти, то спешу сообщить тебе, что у меня дома есть пепельница и купальный халат из “Пьера”…

– Погоди, приятель…

Жосс открывает маленькую картонную коробочку: она наполнена белыми капсулами.

– “Эйфория”. Глотаешь одну такую капсулу и становишься тем, кто ты есть на самом деле. Каждая капсула равна по силе десяти таблеткам “экстази”. Бери, не стесняйся, а то у вас в Париже, похоже, ничего достать невозможно!

Марк не успевает и слова вымолвить, как Жосс уже засовывает таблетку ему в карман. Потом, выкрикивая на ходу чье-то имя, снова бросается ко входу. Этому чокнутому здесь все по душе. Марк в смятении: он побаивается подобных штучек. Обычно люди употребляют наркотики, чтобы избавиться от страха. Марк же Марронье по той же самой причине их не употребляет.

Все это ни на шаг не приблизило Марка к цели: он так и не выяснил, где затаились нимфоманки.

Марк машинально нащупывает капсулу в кармане куртки: возможно, она ему еще понадобится. Коктейль уже ударил в голову. Врач велел ему перестать пить натощак. Но Марк ловит такой кайф от первого бокала, стекающего в пустой желудок. Впрочем, он часто задается вопросом, что вреднее – алкоголь или аспирин. Яд или лекарство.

Звучит очередной ремикс: голос Саддама Хусейна плюс арабская музыка, исполненная на синтезаторе. На телеэкранах – хроника войны в Югославии. Жосс Дюмулен смешивает все со всем: таково его ремесло.

Марк решает, что хотел бы быть диджеем. Хороший это способ стать музыкантом, не утруждая себя изучением игры ни на одном инструменте. Творить, даже не имея таланта. Какая блестящая идея!

Клуб понемногу заполняется, бокалы – пустеют. Марк облокачивается о стойку бара и созерцает проплывающую мимо процессию приглашенных. Гардеробщики принимают из их рук шубы, выдавая взамен номерки. Входит знаменитый торговец оружием, под руку с двумя великолепными гуриями. Кто из них его жена, а кто – дочь? Трудно сказать. Пара мулаток все время попадается ему на глаза. Их откровенные наряды так же фальшивы, как и они сами. В зале представлены все районы: левый берег, правый берег, остров, север, юг и центр XVI округа, набережная Конти, Вогезская площадь, несколько авантюристов из “Ритца” или с авеню Жюно (75018), Кенсингтон, пьяцца Навона, Риверсайд Драйв…

Вечеринка набирает силу. Каждый новоприбывший символизирует целую вселенную, каждый – словно бомба, которая должна взорваться в назначенный час, каждый – отдельный ингредиент в дьявольской смеси Жосса, который словно задался целью собрать весь мир в одном месте, сжать всю планету до размеров одной ночи. Марк наблюдает в прямом эфире рождение вечеринки. Нет никакой разницы между вечеринкой и жизнью: они рождаются, развиваются и угасают по одной и той же схеме. И когда им приходит конец, наступает время ликвидировать последствия, расставлять по местам перевернутые стулья и подметать пол (вот сукины дети, опять они все перевернули вверх дном!).

Возможно, это лирическое отступление спровоцировал второй коктейль…

Этого пижона Марка Марронье ничем не проймешь. Правда, у него довольно жалкий вид, когда он сидит в баре и пожирает жадным взглядом девушек, спускающихся по лестнице. Адепты пирсинга сводят с ума детектор металла. Ночь стремительно надвигается на Марка, а он остается недвижим. Он достает из кармана блок желтых листков “Post-It”, чтобы записать эту последнюю фразу и забыть ее навсегда.

Он наблюдает за Жоссом Дюмуленом, который порхает мотыльком, и заказывает себе третий бесплатный коктейль. Он вопрошает себя, что сталось с героями его юности. Сказать по правде, Джима Моррисона он просто не знает: его героев зовут Ив Адриен, Патрик Юделин, Ален Пакади[30]. Каждое поколение имеет своих героев: некоторые из них гибнут, других постигает худшая участь – о них попросту забывают.

На этот раз Марк не обращает никакого внимания на то, что творится вокруг. Он лихорадочно пишет на желтом листке:

Я ЗАБЫЛ

Я забыл восьмидесятые годы: то десятилетие, когда мне исполнилось двадцать, и в этот момент я осознал, что смертен.

Я забыл название единственного романа Гийома Серпа (автор умер от передозировки вскоре после его публикации).

Я забыл манекенщиц Бет Тодд, Дойль Хаддон и Кристи Бринкли.

Я забыл журналы “Метал юрлан”, “Сити”, “Фасад”, “Эль сон де сорти” и “Палас магазин”.

Я забыл список бывших любовников Эрве Гибера[31].

Я забыл клубы “Семь” на улице Сент-Анн и “Писсин” на улице Тильзит.

Я забыл песни “ Tainted love”[32] группы “Софт Селл” и “Стать седым” группы “Визаж”.

Я забыл Ива Мурузи[33].

Я забыл полное собрание сочинений Ришара Боринже[34].

Я забыл движение “Allons-z-idees”.

Я забыл характеристики базуки.

Я забыл фильмы Дивина.

Я забыл диски группы “Human League”.

Я забыл двух непопулярных Аленов: Савари и Деваке. (Кстати, кто из них умер?)

Я забыл музыку в стиле “ска”.

Я забыл миллионы часов, проведенные на лекциях по административному праву, общественным финансам и политической экономии.

Я забыл, что нужно жить (название песни Джонни Холлидея).

Я забыл, как называлась Россия первые три четверти двадцатого века.

Я забыл Йоджи Ямамото.

Я забыл полное собрание сочинений Эрве Клода.

Я забыл “Твикенхем”.

Я забыл кинотеатр “Клюни” на углу бульвара Сен-Жермен и улицы Сен-Жак и кинотеатр “Бонапарт” на площади Сен-Сюльпис и “Студио” на улице полковника Бертрана.

Я забыл “Элизе-Матиньон” и “Руайяль Лье”.

Я забыл TV6.

Я забыл о себе.

Я забыл, от чего умер Боб Марли, а также какое снотворное принимала Далида.

Я забыл Кристиана Нуччи и Ива Шалье (ИВ ШАЛЬЕ – представляете себе, неужели его именно так и звали – Ив Шалье?).

Я забыл Дари Бубуль.

Я забыл, что такое “Ванная” – фильм или книга.

Я забыл, как собирают кубик Рубика.

Я забыл имя португальского фотографа, который вернулся за своими пленками на борт “Рэйнбоу уорриор” в самый неподходящий момент.

Я забыл, что такое “умственный СПИД”.

Я забыл Жана Леканюе и группу “Зиг Зиг Спутник”. И Бьорна Борга.

Я забыл “Опера Найт”, “Эльдорадо” и “Роз Бонбон”.

Я забыл имена всех заложников в Ливане, за исключением Жан-Поля Кауффмана.

Я забыл марку черной машины, из которой швырнули бомбу в “Тати” на улице Ренн. (“Мерседес”? “БМВ”? “Порше”? “Сааб турбо”?)

Я забыл “ Treets”, “Трех мушкетеров” и “Daninos”.

Я забыл фиолетовое “Фрюите” с яблоками и черной смородиной.

Я забыл группы “Особенный партнер” и “Петер и Слоан”. И Аннабель Мулуджи. И “Boule de flipper” Коринн Шарби! (Э нет, ее-то я часто вспоминаю.)

Я забыл Международную дипломатическую академию, общество “Франция – Америка”, “Американский легион”, “Межэтнический кружок”, “Клуб автомобилистов Франции”, Pavillon d’Ermenonville, Pavillon des Oiseaux, Pre Catelan и бассейн в Tir aux Pigeons.

(Нет, это не совсем так, кто же может забыть БАССЕЙН В TIR AUX PIGEONS? Нагишом, в четыре часа ночи, где нас травили собаками.)

Внизу уже накрыт ужин. Марк наконец добирается до своего стола. Его имя написано на маленькой карточке между именами Ирэн де Казачок (длинный балахон с глубоким декольте) и Лулу Зибелин (брючный ориентальный костюм очень cool). Ни та ни другая еще не пришли. Какую из них первой оседлает Марк? А что, если они навалятся на него всем скопом? Правая рука за корсажем у одной, левая – на заднице у другой? От одной мысли об этом у Марка начинается шевеление в штанах.

Слава богу, мечтания Марка прерывает появление верного наперсника: его зовут Фаб. Одет Фаб в обтягивающий комбинезон из флюоресцентной лайкры. Череп выбрит таким образом, что остатки высветленных перекисью волос образуют на черепе слово “FLY[35]”. Фаба могли произвести на свет Жан-Клод Ван Дамм и черепашка-ниндзя. Он выражается исключительно на языке “гипно”. Фаб – самый милый фигляр на свете, к несчастью для себя родившийся лет на сто раньше, чем следовало.

– Йоу, Chestnut-Tree![36] Здесь все просто суперкул!

– Привет, Фаб! Кстати, мы – за одним столом, – отвечает ему Марк.

– Улёт! Разбавим массив в пыль!

Да уж, с таким соседом скучать Марку вряд ли придется.