Читать книгу Смерть тоже ошибается… - Фредрик Браун - Страница 5

Когда я вернулся, дядя Эм уже встал и оделся. Он где-то достал опилки и теперь разбрасывал их на земле перед нашей будкой.

– Здорово, парень! – воскликнул он. – В город ездил?

– Ага. Рано проснулся и больше не мог спать. Как тебе погода?

– Может, слегка поморосит. Но работа будет, посетители явятся из города взглянуть на место, отмеченное крестом.

– Значит, ты видел газету?

– Нет. Но я помню уроки географии в школе: место всегда отмечено крестом, а полиция гадает почему.

– Они все еще гадают.

– Если уж ты выбрался в город, почему не остался, чтобы посмотреть кино?

– Я случайно столкнулся с Ритой. Она возвращалась в цирк, вот я и поехал вместе с ней.

– Ясно, – кивнул дядя Эм и внимательно посмотрел на меня. – Осторожнее, парень.

– Ты меня ни о чем таком не предупреждал вчера, когда велел покатать ее на авто. – Я широко улыбнулся. – Так или иначе, мне ничто не угрожает. Она на меня дважды не посмотрит.

– Хватит и одного раза, если она посмотрит, как надо. Не следует себя недооценивать, Эд. Может, ты и не красавец, но внешность у тебя романтическая. Скоро тебе придется отгонять от себя женщин бейсбольной битой.

– Ага, – сказал я. – А больше ничего нового?

Он понял, о чем я, и ответил:

– Не особо. Некоторое время назад заходил Вайсс.

– Вайсс?

– Армин Вайсс, капитан детективов или кто там он у них. Я так понял, он говорил с тобой сегодня утром.

Я кивнул.

– Очень дотошный малый, – продолжил дядя Эм. – Хотел знать, не спал ли ты, когда я ложился вчера ночью. Я сказал, что не спал. Что ты натворил, проговорился о чем-то, чего не должен был знать?

– Именно, – подтвердил я. – Я знал, что убитый – лилипут, хотя объяснил, что отправился спать до того, как приехали копы, и ни с кем утром не разговаривал.

– Я так и подумал. Из тебя бы вышел тот еще преступник.

– Ладно, останусь честным человеком. Между прочим, Вайсс всех нас, циркачей, считает мошенниками.

Дядя Эм усмехнулся и снова принялся разбрасывать опилки.

– Помочь тебе? – спросил я.

– Не в этой одежде.

Я переоделся, но к тому времени, как я вернулся, дядя уже закончил работу и сидел возле стойки, жонглируя тремя бейсбольными мячами, образуя в воздухе маленький аккуратный круг. Я тоже попробовал, но бо́льшую часть времени потратил на то, чтобы подбирать их.

– Парень, – произнес дядя Эм после того, как я в десятый раз уронил мяч. – Жонглер из тебя никудышный. Брось ты это занятие.

– Кем же мне стать?

– Может быть, тромбонистом?

– Нет, – возразил я. – У меня нет таланта. Я могу вызубрить отдельные номера, если приложу достаточно усилий, но не умею импровизировать, как настоящие трубачи. Допустим, если кто-нибудь другой за рулем, я могу поехать кататься, но сам рулить не могу.

– Многие музыканты не могут, но на жизнь, однако, зарабатывают.

– Я бы не хотел быть одним из них. Играть-то я продолжу, но не желаю зарабатывать этим на жизнь. Пусть это доставляет мне удовольствие.

Дядя Эм кивнул, и вскоре я опять спросил, на что я, по его мнению, гожусь.

– Может, ты годишься на то, чтобы быть Эдом Хантером. Тебе это никогда не приходило в голову?

Я задумался.

– На этом денег не заработаешь, – заявил я.

Он перестал жонглировать мячами и посмотрел на меня:

– Тебе нужны деньги, Эд? Дела у нас идут неплохо. Я могу тебе немного дать. Сколько ты хочешь? Пятьдесят? Сотню?

Я покачал головой:

– У меня пока есть. Слушай, дядя Эм, ты уверен, что я тебе в ближайшее время не нужен? Я бы сходил погулять.

– Иди.

Я обошел кругом, минуя ворота, где уже появилось несколько человек, пока не очень много. Казалось, вот-вот хлынет дождь. Вспомнил полицейского Армина Вайсса и его не слишком лестные замечания по поводу цирка. При нашем утреннем разговоре они вызвали у меня раздражение. Я разглядывал аттракционы, мимо которых шагал. Что ж, насчет многих из них Вайсс был почти прав. Взять хотя бы игровой тир, попавшийся мне на пути. Спад Рейнолдс брал двадцать пять центов за три выстрела – с довольно близкого расстояния – из винтовки по бубновой карте. Если попадешь по всем бубнам, получаешь приз. Большой приз, который ты сам выбираешь из множества ярких вещиц в киоске. Но никто еще не попал по всем бубнам и не взял приза. В теории это, наверное, было возможно, но на практике – нет. Казалось, это легко – в том-то и трюк, – но даже самый меткий в стране стрелок мог бы добиться этого только с Божьей помощью.

Я вынужден был признать, что в данном случае Вайсс прав. Да и во многих других тоже. Игра, где нужно бросать монетки, чтобы они попали на дрейфующую в воде тарелку, пробковое ружье, с помощью которого надо было опрокинуть пачку сигарет с полки. Все они были рассчитаны на то, чтобы облапошить дурака.

Но наша с дядей игра была не так плоха. Прежде всего, мы не предлагали дорогие призы, какие невозможно выиграть. Примерно один человек из двадцати пяти мог сбить все три молочные бутылки тремя мячами и выиграть пупса, который обошелся нам в четырнадцать центов.

Это верно, но ведь он, черт побери, расставался со своими десятью центами ради того, чтобы получить удовольствие от попытки, покрасоваться перед своей подружкой или другими парнями, насладиться самим процессом броска – сильного и прямого. Этот проклятый пупс ничего для него не значил, кроме символа, так что это не было азартной игрой. Опять же тут требовалась сноровка, хотя удача тоже не помешала бы.

Я миновал киоск гадалки, выставку зародышей, вертушку, конечную станцию паровозика и танцевальное шоу. Когда я добрался до шоу уродов, Гарри Штульц, зазывала, как раз начал свою рекламную работу. Публики пока было мало, в основном дети, но почти через каждое предложение он делал паузу, чтобы постучать по большому барабану. Постепенно собиралось все больше людей.

Я обошел толпу, намереваясь идти дальше, но стоило мне поравняться с дальним концом рекламной платформы, как кто-то сказал:

– Привет, Эд!

Я обернулся. Это был тот самый коп, Армин Вайсс. Он все еще – или снова – сидел на краю рекламной платформы. Я приблизился к нему и поинтересовался:

– Вы что, вообще никогда не спите?

Он рассмеялся:

– Может, сегодня посплю. Продержусь до конца дня с помощью чашки-другой кофе.

– Но что вы делаете?

– Сижу и жду, пока в меня ударит молния. Как вчера в генератор. Если так и было в действительности.

– То есть… этого не было?

– Это как раз в списке моих дел. Поговорить с электриком, который чинил генератор. Как только вернусь в город. Как тебе Эвансвилл?

– Симпатичный городок.

– Мы прилагаем немало усилий, чтобы он таким и оставался. – Вайсс достал сигареты и предложил мне одну. Мы закурили. – Эд, – сказал он, – моя жена – лучшая повариха на сорок миль вокруг. Ты любишь клецки?

– Ну… не знаю…

– Значит, ты никогда не ел хорошие клецки, иначе не сомневался бы. Моя жена делает их такими воздушными, что они едва ли не взлетают с тарелки. А подливкой, которую она готовит, очень удобно удерживать их на месте. Готов поспорить, раньше ты ел только недоваренные клецки.

– Видимо, – согласился я.

Вайсс печально покачал головой:

– Куда катится мир! Слушай, Эд, сегодня пятница, а у нас каждую пятницу на ужин тушеное мясо с клецками. Мы тут недалеко живем, пешком дойти можно. Хочешь с нами поужинать?

– Мистер Вайсс, я ничего не знаю про лилипута или про убийство. Тем, что вы можете от меня услышать, не расплатишься даже за подливку, не говоря уж о тушеном мясе и клецках. Честное слово.

Он улыбнулся:

– Я это знаю, Эд. По крайней мере, мне так кажется. Но есть и другие причины. Прежде всего, ты и Эм – единственные люди здесь, кто не относится ко мне так, будто я распространяю какую-нибудь заразу. И потом, Эм сказал, ты играешь на тромбоне. Я подумал, ты захватишь его, и мы вместе немного пошумим. У меня есть труба, в молодости я играл в оркестре, таланты жены больше проявляются в области кулинарии, нежели музыки, но и она играет на пианино.

– Ладно, – кивнул я. – Надеюсь, у вас нет на мой счет никаких задних мыслей?

– Конечно, есть, сынок, но не задние. Ты знаешь здешний народ и как тут все устроено. Ты можешь рассказать мне, кто есть кто, снабдить меня кое-какими сведениями и дать за что ухватиться. Тем самым окажешь мне немалую помощь.

– Ну…

– Вот и прекрасно. Адрес: двадцать два – шестнадцать, Арлингтон, всего в шести-семи кварталах отсюда в сторону города. Мы ужинаем в шесть часов, и моя жена рассердится, если опоздаешь. И не забудь тромбон.

– Хорошо.

Вайсс соскользнул с края платформы, попрощался и побрел в сторону главных ворот. Я смотрел ему вслед и сам себе удивлялся: зачем я согласился на его предложение? Мне вовсе не хотелось оказаться замешанным в эту историю. Это ведь не мое дело.

За мной кто-то наблюдал. Я чувствовал это затылком. Обернувшись, я увидел у входа Скитса Гири, хозяина шоу уродов, который, улыбаясь, смотрел на меня. В его ухмылке было что-то неприятное. Впрочем, и лицо у него было неприятное. Скитс похож на карикатуру «жучка»[2] на скачках. Но, насколько мне было известно, по отношению ко мне он не таил никаких злых намерений.

Сунув руки в карманы, я подошел к нему и сказал:

– Привет, Скитс!

Недобрая гримаса сползла с его лица, сменившись кислой миной.

– Слушай, Эд, – произнес он. – Ради твоего же блага. Если будешь подлизываться к копам, добра не жди.

– Черт возьми, и что, я теперь в черном списке?

Мимо нас проходили люди. Зазывала вконец разошелся и страстно завлекал толпу. Зашли почти все взрослые посетители, толкавшиеся возле рекламной платформы.

Я отошел от Скитса и присоединился к толпе. В шатре было нечто новенькое, я сразу заметил. Это была деревянная ограда, которая охватывала площадь примерно в пять-шесть квадратных футов. Вокруг нее собрался народ. Я приблизился. Ограда окружала поросшее травой место, где прошлой ночью лежал труп. Труп убрали, но остался силуэт тела, который полиция обычно рисует мелом, прежде чем передвинуть его. Сейчас контуры тела были выложены веревкой, потому что мелом на траве не порисуешь. В центре обозначенного силуэта, там, где предположительно находилось сердце жертвы, лежал нож со следами засохшей крови на лезвии. Конечно, это было не настоящее орудие убийства – тот нож наверняка забрала полиция. Но это тоже был один из метательных ножей Австралии. Уж не знаю, откуда Скитс взял кровь, но вряд ли он использовал для подобной цели свою собственную.

Несколько человек толкались рядом со мной возле ограждения, и я отодвинулся. Меня охватила злость. Наверное, это было видно по моему лицу, когда я подошел к Скитсу. Говорить мне не хотелось. Ни слова, черт возьми! Я просто положил руку ему на грудь и с силой толкнул его. Скитс повалился назад через канатное ограждение. Я стоял на месте и ждал, пока он поднимется, надеясь, что он как-нибудь ответит. У меня чесались руки.

Однако он молча медленно поднялся с земли и лишь посмотрел на меня. Его глаза напоминали маленькие мраморные шарики. Скитс отвернулся и зашагал обратно.

Как только злость схлынула, я сообразил, что мне не следовало этого делать. А поскольку он не стал давать сдачи, я почувствовал себя в какой-то глупой и немного опасной ситуации.

Я постучал в дверь фургона Хоуги, и он пригласил меня войти. Они с Мардж сидели друг против друга в закутке для завтрака, оборудованном в фургоне. Компания, проектировавшая фургон, не приняла Хоуги в расчет: он занимал почти весь закуток, и было видно, что ему там неудобно.

– Привет, Эд, – улыбнувшись, промолвил он. – Бери стул, усаживайся. Только говори потише.

Он сделал знак, и я увидел, что там на койке спит Рита. Она сняла лиловое платье, чтобы не помять его, и лежала в одной комбинации кремового цвета. Контуры ее тела под комбинацией были такими изящными, что у меня перехватило дыхание.

– Хочешь кофе, Эд? – спросила Мардж.

Кофе мне совсем не хотелось, но я, тем не менее, согласился, достал из буфета чашку с ложкой и придвинул стул к краю стола, за которым они завтракали. Отсюда я не видел койку и кремовую комбинацию, но это даже к лучшему.

Мардж налила кофе. Ее глаза казались очень усталыми, и я впервые заметил, что в черных волосах у нее пробивается седина. Она еще не уложила волосы и была без макияжа. Судя по всему, Мардж прочитала мои мысли.

– Не смотри на меня, Эд, – попросила она. – Я знаю, что выгляжу ужасно.

– Не так уж и ужасно, – заверил я, и она улыбнулась.

– В любом случае не сравнивай меня с Ангелочком.

– Ангелочком?

– С Ритой. Так ее называет мой муж. Вот почему я никогда не беспокоюсь на его счет.

– Ясно.

Хоуги усмехнулся:

– Как хорошо иметь доверчивую жену. Мне бы даже убийство с рук сошло.

Конечно, он сказал это в шутку, однако слово «убийство» вызвало неприятные ассоциации. Я заметил, что Мардж бросила на него негодующий взгляд. Решив, что сейчас она начнет кричать на мужа, я постарался сменить тему и спросил:

– А стрип-шоу сегодня будет?

– Мори говорил, что начнет после трех, если к тому времени не пойдет дождь. Мы должны разбудить Риту в три часа. Бедняжка вчера не очень-то выспалась. Что там на улице, Эд? Будет дождь?

Я пожал плечами:

– Не знаю, но дядя Эм считает, что дождя не будет, а у него обычно хорошо получается предсказывать погоду. Как Сьюзи?

Хоуги печально покачал головой:

– Не очень. Похоже, я все-таки совершил невыгодную покупку. Обезьянка-то оказалась больная.

– Пустил на ветер сто пятьдесят баксов! – воскликнула Мардж. – На эти деньги я могла бы купить кучу одежды, ведь сезон почти закончился…

Хоуги всплеснул руками:

– Ну, может, мы и потеряли полторы сотни да еще кое-что потратили на всякую мудреную еду и лекарства, но если мне удастся вылечить ее, мы будем при деньгах. Знаешь, Эд, сколько она будет стоить?

– Сколько же?

– Пять сотен, без проблем. Неплохая прибыль, верно? Но у меня на ее счет другие планы. Буду дрессировать обезьяну всю зиму, и если повезет, за пятьсот долларов не купишь даже часть такой обезьяны. В следующем сезоне я отвезу ее в большой цирк, и мы разбогатеем.

– Ты продашь Сьюзи или поедешь с ней?

– Я не большой любитель передвижного цирка, Эд. Мне подавай настоящий цирк. Я уже составил программу выступления шимпанзе, от которой у всех глаза на лоб полезут. Новый метод, и обезьяну обучить легче, чем по обычной системе.

– Вы показывали Сьюзи ветеринару? – спросил я.

Хоуги вздохнул.

– Эд, разве ты не знаешь, что Кларенс сам ветеринар? – спросила Мардж.

Я не сразу сообразил, кто такой Кларенс, поскольку чуть ли не впервые слышал, чтобы Хоуги называли другим именем.

– Серьезно?

– Если почувствуешь недомогание, Эд, обращайся. Я получил образование. Хочешь, покажу диплом? Он где-то здесь. Только вместо того, чтобы открыть практику, я пошел в цирк. Там познакомился с Мардж, выучил то, что знаю о шимпанзе. И о собаках. С кошачьими никогда особенно не ладил.

– То есть ты работал в цирке ветеринаром? Или дрессировщиком? – поинтересовался я.

– И тем и другим. Даже выступал с собаками.

– Вот откуда у него такие познания в области секса, теперь с лекциями выступает в сайд-шоу, – произнесла Мардж. – Только на самом деле он рассказывает не о женщинах, а о сучках.

– Я в этом не признаюсь, – заметил Хоуги.

Я встал и направился в переднюю часть фургона, где Хоуги соорудил деревянную клетку размером примерно три фута от стены до стены. Наклонился и заглянул внутрь между дощечками. Посреди клетки на куче соломы спала, свернувшись калачиком, обезьяна Сьюзи. По крайней мере я очень надеялся, что она спит: Сьюзи лежала неподвижно, будто мертвая. Но в темноте клетки я разглядел слабое движение ее груди, по которому понял, что она еще дышит.

– Тише, Эд, – сказал Хоуги, – не разбуди ее.

Я выпрямился и услышал скрип кроватных пружин. Обернувшись, я увидел Риту, зевая и потягиваясь, она сидела на краю кровати.

– Привет, Эдди, – сонно пробормотала она. – Отвернись-ка опять, я надену платье.

Я повернулся к деревянной клетке, но теперь мои мысли уже не были заняты Сьюзи.

К трем часам выглянуло солнце. Я проводил Риту до шатра стрип-шоу, а потом направился в наш киоск, чтобы узнать, не нужна ли дяде Эму моя помощь. Дела у него шли хорошо, насколько это вообще возможно днем. Увидев меня, дядя обрадовался, поскольку проголодался, но не хотел сворачивать киоск. Пока он бегал в столовую, я взял работу на себя.

Когда он вернулся, я рассказал ему, что капитан Вайсс пригласил меня на ужин и поиграть дуэтом. Дядя Эм рассмеялся:

– Значит, капитан играет на духовых инструментах! Знаешь, а ведь он и впрямь выказал немалый интерес, когда я сообщил ему, что ты играешь на тромбоне. Только я не понял, почему. Конечно, Эд, отдохни вечером. Я попрошу Мардж помочь мне, для разнообразия. Нам тут не помешает немного сексапильности.

– Мардж?

– Ну да, почему бы и нет? Она всегда рада заработать пару лишних баксов. Думаю, Хоуги жадничает, не слишком охотно тратится на наряды.

– Мардж так Мардж, ничего не имею против, – сказал я.

Я вспомнил еще кое-что и сообщил дяде о своей стычке со Скитсом Гири возле сайд-шоу.

Сначала дядя Эм улыбнулся, но потом вдруг посерьезнел и произнес:

– Малыш, ты следи за этим своим ирландским темпераментом. Конечно, гнусно так наживаться на убийстве, но не тебе судить о поведении Скитса – во всяком случае, до тех пор, пока он тебе не мешает жить. И даже если не нравится, что он вытворяет, не следует это демонстрировать, толкать его через канат.

– Просто в тот момент мне это показалось хорошей идеей, – сказал я. – Наверное, я повел себя как болван.

– Да. Только, черт подери, жаль, я этого не видел. Итак, господа, подходите. Сбейте бутылки и выиграйте милого пупса…

Я околачивался в цирке почти до половины шестого. Затем переоделся, сел в трамвай и отправился по адресу, который дал мне Вайсс.

Дом полицейского оказался симпатичным коттеджем на большом участке, расположенном на приличном расстоянии от улицы и окруженном деревьями. Оказавшись в таком месте, циркач начинает гадать, не попался ли он сам на чью-нибудь удочку. Дверь открыл Вайсс.

– Привет, парень! – воскликнул он. – Ма, это Эд Хантер!

Ма была из тех хрупких женщин, которые напоминают птичек. На вид ей было лет сорок, а Вайссу немногим больше. Повертевшись минутку возле меня, Ма ушла в кухню.

Вайсс не шутил насчет трубы. Он достал ее и расставил на пианино ноты какого-то легкого дуэта. Я собрал тромбон, настроился, и мы стали играть вместе. Не скажу, что это был уровень Карнеги-Холла, но в целом получилось неплохо. Музыка была, конечно, избитая, но, как ни странно, банальность в собственном исполнении раздражает гораздо меньше. Пьеска была написана для двух труб, так что я оказался не в самом выигрышном положении: мне приходилось «читать» скрипичный ключ вместо басового и играть его на октаву ниже, чтобы он соответствовал диапазону тромбона. Но мы оба играли в си-бемоль, так что транспонировать не надо было. Ма заглядывала в комнату и выражала восхищение нашей игрой, будто действительно так думала.

Потом она позвала нас в кухню ужинать. Это была просторная кухня, и мне понравилось, что Ма, в отличие от большинства людей, не стала извиняться за то, что накрыла на стол здесь. Мне кажется, есть нужно именно в кухне. Там еда становится гораздо вкуснее.

По крайней мере, так было сейчас. В обещаниях Вайсса не звучало ни капли преувеличения. Вроде самая простая пища: мясо, картофель и клецки с подливкой, – но вкус неземной. С такой подливкой даже опилки хорошо бы пошли, а ведь мы ели не опилки.

Я так наелся, что пришлось отказаться от десерта – пирога с начинкой. Вайсс обозвал меня слабаком и умял два куска, а ведь он и всего остального побольше моего съел.

Ма Вайсс не позволила нам помочь ей с посудой, даже вытереть не дала. Мы с копом сели пить кофе, закурили и принялись обсуждать что угодно, только не то, о чем, как я предполагал, он захочет со мной поговорить. До сих пор Вайсс даже не упомянул об убийстве.

Он спросил, не хочу ли я еще сыграть, но я отказался – слишком объелся, чтобы дудеть, и он признался, что и сам чувствует нечто подобное.

Вайсс достал из холодильника пару бутылок пива, открыл их, и мы продолжили говорить обо всем, но не об убийстве. Я не выдержал первым. Спросил, установили ли они личность убитого лилипута.

– Нет, – ответил Вайсс. – Вот в чем главная трудность, Эд. Мы даже не можем начать настоящее расследование, пока не выясним его личность. Но ничего, установим.

– Как?

– При помощи огласки. Если в Эвансвилле обнаружен мертвый лилипут, значит, где-то в другом месте лилипут пропал. Мы сделаем так, что историю напечатают в «Ассошиэйтед пресс» и «Юнайтед пресс», а она достаточно любопытна, чтобы появиться в газетах. И очень скоро кто-нибудь обнаружит подходящую пропажу лилипута, и у нас будет с чего начать. Сейчас эта история расходится по вечерним газетам по всей стране, и я не удивлюсь, если с минуты на минуту мне позвонят из участка.

– А может, лучше обратиться в «Вэрайети» и «Билборд»? Мало циркачей и людей, имеющих отношение к шоу-бизнесу, читают местные ежедневные газеты.

– Конечно. Мы пишем в «Вэрайети» и «Билборд». Но они выходят не каждый день, в отличие от газет, и если мы будет ждать результатов от них, это займет больше времени. А цирк тем временем уедет. В общем, я возлагаю надежды на ежедневные газеты. А когда мы выясним, кто он такой, сможем связать его с кем-нибудь у вас в цирке.

– Или с кем-нибудь в Эвансвилле, – сказал я, – кто не имеет отношения к цирку.

Вайсс покачал головой:

– Не пройдет, Эд. Не хочу сказать, что у нас в Эвансвилле нет убийц. Но это преступление они не совершали. Прежде всего, взгляни на нож. Он принадлежал вашему метателю ножей, лежал у него в сундуке под сценой, на которой он выступает, всего в дюжине ярдов от того места, где мы нашли тело лилипута. Из сундука его достал работник цирка. Циркач наверняка знал, где Австралия хранит ножи. Обыкновенный горожанин этого не знал.

– Может, это был вор, пробравшийся в шатер, чтобы что-нибудь украсть, – произнес я. – Нашел сундук с ножами и…

Меня перебил тихий смешок Вайсса:

– А потом достал из кармана голого лилипута и зарезал его. Черт возьми, Эд, связь с цирком явно существует. И никуда от этого не денешься.

– Вы говорили с электриком, который чинил генератор? – спросил я.

– Кто здесь кого допрашивает, Эд? Да, я с ним виделся. Виной всему действительно удар молнии. Убийца воспользовался темнотой, но не он ее устроил. Эд, тебе бы пойти в детективы. Любопытства тебе не занимать.

– Правда?

– А разве нет? Не станешь же ты отрицать, что тебе не меньше моего интересно узнать, что случилось вчера ночью. Только мне за мое любопытство платят, а тебе нет. Еще пива?

Не дожидаясь ответа, Вайсс взял две бутылки. Я не стал отказываться.

– Эд, – сказал он, – я действительно намеревался тебя немного допросить, когда приглашал на ужин. Но я все обдумал и решил, что толку от этого не будет. До тех пор пока у меня не появится какая-нибудь зацепка, и личность лилипута не будет установлена, я не понимаю, какие вопросы задавать, а ты не знаешь, что мне сообщить. Позднее я, вероятно, допрошу тебя. Но пока я только хочу попросить тебя кое о чем. Будь начеку. Просто отмечай все необычное, что видишь или слышишь в цирке, все, что может хотя бы отдаленно быть связанным с убийством. И держи меня в курсе. Хорошо?

– Ну… наверное.

– Вижу, тебе не по душе моя просьба. А жаль. Ты ведь не любишь убийства?

– Кто же их любит?

– Преступники. Я не совсем точно выразился. Скажем так, убийство для них предпочтительнее, чем кое-какие другие занятия. Возьмем, к примеру, наемного киллера, который убивает человека за пятьсот баксов. Он не получает никакого удовольствия от того, что нажимает на спусковой крючок, если, конечно, он не полный псих, но ему хочется иметь пятьсот баксов. Без них, того и гляди, придется устроиться на работу и ходить туда. – Вайсс вылил в стакан остаток пива из второй бутылки и выпил. – Убийство, совершенное психопатом, может быть совершенно иным, но наш убийца – не психопат, Эд, – добавил он.

– Откуда вы знаете?

– Я почти уверен, что это так. Слишком уж странное преступление. Не тот стиль…

Я кивнул. Это было не очень логичное обоснование, но я чувствовал, что Вайсс прав.

– То есть вы хотите, чтобы я был вашим шпионом в стане врага, – произнес я. – Мне это не нравится.

– Ты правильно выразился, – кивнул он. – Если признать, что цирк – это стан врага. Если ты признаешь, что он до такой степени враждует с законом и порядком, что поощряет хладнокровное убийство. Если ты на стороне убийцы только потому, что он из цирка. Тебе так кажется, Эд?

– Вы меня поймали, – усмехнулся я.

– Что ж, обдумай мое предложение и дай мне знать. Я не стану настаивать. И будь осторожен.

– Осторожен?

– Я имею в виду, не задавай лишних вопросов. Это может быть опасно. Те, кто совершает убийство, не любят тех, кто об этом расспрашивает. Кроме твоего дяди, никто не знает, что ты сегодня был здесь?

– Нет, – ответил я. – Ладно, я все обдумаю. Но скорее всего, я ничего не услышу и не увижу. – Я допил пиво и встал. – Мне пора. Хочу еще немного помочь дяде Эму.

Вайсс не стал возражать и уговаривать меня остаться. С торжественным видом пожал мне руку, а потом в комнату вошла миссис Вайсс, вытирая руки о фартук. Она тоже пожала мне руку, и я, сам не знаю почему, почувствовал смущение.

– Не позволяй ему ни в чем себя убедить, Эд, – сказала мисс Вайсс.

– Хорошо, – пообещал я.

На обратном пути я решил, что и впрямь не позволю. То есть я не собирался специально что-либо предпринимать и ставить себя под удар. Ведь просто заниматься своими делами и быть на стороне убийцы – не одно и то же.

В воздухе клубился легкий туман, обрисовывая все лампы на площадке кругами, похожими на нимб. В тумане колесо обозрения казалось гигантским. Он приглушал звуки, и все выглядело каким-то нереальным.

Я стоял на тротуаре снаружи и смотрел на входные ворота – большие, яркие и веселые, словно ворота в рай, расположенные футах сорока от улицы. Я слышал визг плетки, стук большого барабана, призывающего посмотреть шоу, и тысячи голосов, которые, сливавшись воедино, образовывали какой-то странный незнакомый звук. Мне казалось, будто раньше я никогда не видел передвижного цирка и не слышал этого звука.

Мимо меня проходили люди. К воротам стекалась толпа. Невзирая на туман и вероятность дождя, народу собралось больше, чем обычно по вечерам в субботу или воскресенье. И публика, судя по всему, неплохая, не из прижимистых. Между большой аудиторией и хорошей аудиторией есть разница: сейчас было и то и другое.

Я зашагал к воротам, но потом, передумав, обошел их с внешней стороны по направлению к нашей палатке, чтобы спрятать тромбон. Мне не хотелось идти с ним по аллее, чтобы кто-нибудь, заметив инструмент, начал гадать, где я на нем играл.

Затем я нырнул в нашу будку сбоку. Если так делать, можно получить бейсбольным мячом в глаз, но мне повезло. Киоском управляли дядя Эм и Мардж Хоугланд, и они неплохо зарабатывали.

– Фильм, наверное, рано закончился, Эд? – спросил дядя Эм, давая мне понять, как он объяснил Мардж мое отсутствие.

– Я не стал досматривать до конца, – подыграв ему, ответил я. – Мне не понравилось.

Дядя Эм отвел меня в угол будки, откуда Мардж не могла нас услышать, и прошептал:

– Иди-ка ты отсюда, Эд. Я пообещал Мардж долю сегодняшней прибыли, а если ты останешься, она решит, что больше мне тут не нужна, и уйдет. Так что еще поиграй где-нибудь, ладно?

– Конечно, но…

– Никаких «но». Слушай, Мардж не помешают деньги. У Хоуги в последнее время дела идут неважно. Он и проигрывать стал. На этой неделе продул пятьдесят баксов в блек-джек, а вчера – еще шестьдесят в рамми, и…

– И ты их выиграл?

– Да, я выиграл те шестьдесят. Так что пусть Мардж получит часть из них назад на булавки. Давай, иди отсюда.

– Ладно, ладно, не дави на меня.

– Да я так, подтолкнул чуть-чуть. Вот тебе десять центов, купи себе хот-дог. – Он сунул что-то в нагрудный кармана моего пиджака, но я был уверен, что это не десять центов, а пять долларов.

– Спасибо, – сказал я. – Значит, не возражаешь, если я пойду?

Дядя Эм усмехнулся и толкнул меня так, что мне пришлось быстро перелезть через низкий прилавок перед будкой, чтобы не споткнуться о него.

Я влился в толпу, курсировавшую по аллее. Народу было еще больше. Следуя за толпой, я оказался в плотной пробке перед шатром сайд-шоу. Там я попросту застрял. Никто не двигался ни вперед, ни назад. Странно, ведь на сцене не происходило ничего интересного. Там сидел на одном из двух стульев только Скитс Гири. Он повернулся спиной к толпе и нахально сдвинул шляпу на затылок. Но две будки справа от сцены продавали билеты в бешеном темпе, а ведь тут не было даже грайнд-шоу. Кто-то пихнул меня локтем в бок. Я повернул голову и увидел очень толстую тетку. Она была с меня ростом и раза в три тяжелее.

– Извиняюсь, мистер, – с легкой одышкой произнесла она. – Господи, ну и толпища!

Сзади нас толкали ближе к будкам с билетами.

– Что происходит? – спросил я. – Я не видел рекламы. Откуда такая толпа?

Она посмотрела на меня так, словно я сошел с ума:

– Ну как же, ведь именно там убили лилипута! Разве вы не читали газету?

– Да, но…

– Кто-то сказал, цену подняли вдвое. Вы не в курсе? Что ж, если и так, наверное, оно того стоит. У них есть нож, которым его зарезали, и моя сестра говорит, на нем еще видна кровь, а там обозначено место, где нашли труп, и все такое. Можно получить кувшин крови, но это за дополнительную плату.

Я повернулся и, расталкивая посетителей, выбрался из толпы. Пошел к киоску, где продавали лимонад, и купил стаканчик, чтобы запить неприятный вкус во рту. Стоя там, я достал из кармана купюру, которую дал мне дядя Эм, и положил ее в кошелек вместе с оставшимися у меня деньгами. Это была не пятерка, а двадцатка. Я понял, что и у дяди Эма, видимо, неплохо идут дела, и на мгновение от этой мысли мне стало противно, но потом я подумал: разве он виноват в том, что вчерашнее убийство приносит больше денег? Глупо было бы закрывать киоск или прогонять зрителей только потому, что сегодня их больше, чем обычно. Ведь, в отличие от Скитса, дядя специально ничего не предпринимает, чтобы нажиться на случившейся трагедии.

Допив лимонад, я прогулялся по аллее и свернул с нее, чтобы не идти мимо нашего аттракциона. Машинист паровозика накричал на меня, когда я пошел через пути, но, узнав меня, дружески помахал рукой.

Некоторое время я смотрел на рекламную сцену перед шатром, где началось танцевальное шоу, наслаждаясь быстрым шафлом, который Джигабу – семилетний танцор-вундеркинд – исполнил для затравки. Он был очень хорош.

Когда Джигабу закончил танец и вернулся в шатер, я двинулся дальше. Повсюду толпился народ. Даже зал игровых автоматов собрал неплохую прибыль. Зарабатывали все – даже я, если считать двадцатку, которую сунул мне дядя Эм.

С такой толпой цирк будет работать до часу или двух ночи и грести доллары лопатой. И это вечером рабочего дня, когда вот-вот мог хлынуть дождь и мы должны были бы закрыться.

Я подумал, что если лилипута убил кто-то из наших, эта смерть была нам на руку.