Читать книгу Такое запутанное дело. Когда конец близок - Фрэнсис Дункан - Страница 13

Так совпало, что имя Уоррена Белмонта наутро вновь появилось в газетах. Миллионер вернулся в Нью-Йорк, где сразу дал интервью и похвастался добытыми в Европе трофеями. В Париже он купил драгоценный гобелен, в Риме приобрел мраморную статую, во Флоренции отыскал шедевр ювелирного искусства в виде золотой крестильной чаши. В Англии добыл полотно великого Гейнсборо из коллекции графа Харсли, а затем, после продолжительных переговоров с владельцем – обедневшим аристократом – получил доселе неизвестное произведение Рейнольдса. Непременным условием сделки продавец назвал сохранение в тайне собственного имени.

Успев расстаться с самыми дорогостоящими из сокровищ, наследники громких титулов все еще владели запасами ценных артефактов, и конечно, картина Рейнольдса представляла значительный интерес. Нью-йоркские корреспонденты лондонских газет, специализирующиеся на светских новостях и разного рода сплетнях, сочли новость достойной сообщения через океан.

Мордекай Тремейн сложил газету, обратил внимание на заглянувшее в окно весеннее солнце и неожиданно для самого себя решил наведаться в Национальную галерею. Ввиду обострившегося в последнее время интереса к художественному миру он решил освежить впечатления, тем более что давно не бывал в храме искусств. Разумеется, Тремейн не предполагал, что внезапно принятое решение вскоре приобретет особый смысл, и не подозревал, что судьба вновь руководит мыслями и поступками.

Мордекай Тремейн медленно переходил из зала в зал, прилежно рассматривая экспонаты, и с гордостью полагал, что производит впечатление если не глубокого знатока, то во всяком случае опытного ценителя изобразительного искусства. Итальянские мастера с их склонностью к сложным линиям и непременному религиозному фону слегка утомляли, в то время как строгое изящество голландской школы рождало в душе тихий восторг. Тремейн надолго остановился перед «Портретом четы Арнольфини» Яна ван Эйка, чтобы в полной мере насладиться детальной проработкой отражения в висевшем за спиной супругов зеркале.

Картины Рембрандта восхитили Тремейна несравненным мастерством. Особенно глубокое впечатление на него произвело искусное использование темных тонов для создания глубокой тени и концентрации света в важнейшей точке композиции.

В дальнем конце одного из залов скромно притаился шедевр Рубенса «Портрет доктора». Не жалея времени, Тремейн во всех подробностях рассмотрел мудрого старика: обратил внимание на блеск глаз, на пышное жабо, оттенявшее лицо безупречной белизной, на высокий лоб – свидетельство обширного просвещенного ума и проницательности. Не спеша двинулся дальше, не пропустив полного жизни пурпурного великолепия картины «Агония в Гефсиманском саду» кисти великого Эль Греко, и направился в центр зала, где торжественно расположилось величественное произведение сэра Антониса Ван Дейка – портрет Карла Первого. Изучая образ облаченного в тяжелые доспехи, торжественно восседающего на мощном коне всадника, Тремейн задумался о постигшем монарха кровавом конце. Однако блестящий портрет ни единой чертой не предвещал грядущей катастрофы, и тень зловещего эшафота еще не нависла над гордой головой.

Мордекай Тремейн отступил на несколько шагов, чтобы оглядеть общий план, и в этот момент увидел миссис Картхэллоу.

Хелен сидела на одной из деревянных скамеек в центре зала. И сидела не одна. Тремейн прищурился, вгляделся и узнал цыгана, многозначительно смотревшего на нее на балу. Даже если бы его сентиментальная душа не спешила с романтическими выводами, все равно у него не возникло бы сомнений, что эти двое влюблены друг в друга. Пылкое чувство читалось в выражении лиц, сквозило в глазах, заставив забыть и о картинах, и о ходивших вокруг людях.

Хелен Картхэллоу была в сером костюме и белой блузке, с женственным воротом. На темных волосах особенно эффектно смотрелась серая меховая шляпка. В эту минуту ее одухотворенная красота обладала особой силой и привлекательностью. Казалось, молодая дама опустила защитный барьер, обычно отделявший ее от окружающего мира. Не составляло труда догадаться, что оказать подобное магическое воздействие способна только близость любимого человека.

Мордекай Тремейн не смог подавить горького разочарования. Его представление о святости брака отличалось старомодностью. Журнал «Романтические истории» далеко не всегда предлагал вниманию читателя безмятежное развитие сюжетов, но в то же время убежденно и недвусмысленно осуждал любовные треугольники. Таким образом, вера в нерушимость брачной клятвы служила краеугольным камнем мировоззрения почтенного джентльмена.

Мордекай Тремейн наблюдал за спутником Хелен. В благоговейной тишине музея тот казался не столь юным, как в суматохе бала. Сейчас ему можно было дать около тридцати. Отлично сложенный, широкоплечий, с крупными чертами лица и густыми волнистыми волосами мужчина смотрел на Хелен Картхэллоу таким взглядом, о котором мечтает каждая женщина.

Мордекаю Тремейну он сразу не понравился, и тот мысленно определил незнакомца в разряд бесчестных соблазнителей, способных увлечь избранницу и готовых бессовестно воспользоваться ее слабостью.

Неожиданная встреча лишила радости общения с искусством. Теперь Тремейн считал, будто подглядывает в замочную скважину. Он заметил, что рядом с портретом Карла Первого висит картина Веласкеса «Венера с зеркалом», и подумал об иронии, заключенной в наготе богини.

Судя по всему, Хелен Картхэллоу не подозревала о присутствии свидетеля, а потому Мордекай Тремейн поспешил скрыться за спинами других посетителей и, не привлекая внимания, вышел из зала, словно не увидел ничего, кроме картин.

Вспомнилась особая интонация Аниты Лейн в тот момент, когда та сказала, что порой лучше витать в облаках. Пришло на память и нежелание отвечать на прямой вопрос о том, что она имеет в виду. Разумеется, проницательная дама знала об этом романе.

Впервые за время знакомства он почувствовал жалость к Адриану Картхэллоу – чистую, не замутненную сомнениями и оговорками. До сих пор Тремейн не мог точно определить собственное отношение к художнику, не знал, что справедливее: умеренно симпатизировать или активно осуждать. Теперь же сочувствие обманутому мужу возвысило образ: Картхэллоу предстал страдальцем, заслужив безоговорочное прощение и отпущение всех грехов.

На Трафальгарскую площадь Тремейн вышел со странным чувством: только что рухнул один из столпов, поддерживавших стабильность мира. Ах, для чего он вообще отправился в Национальную галерею? Зачем увидел там Хелен Картхэллоу? Однако счастливое неведение не изменило бы главного факта, не уничтожило бы неприглядную правду.

С тех пор Мордекай Тремейн избегал встреч с Адрианом Картхэллоу. Сделать это было несложно: их миры пересекались в одной-единственной точке – в гостиной общей знакомой Аниты Лейн, – так что достаточно было не принимать приглашений, если существовала опасность присутствия на вечере художника.

Но новостей о нем было не избежать. Газеты по-прежнему следили за творчеством и личной жизнью известного художника. В престижной частной галерее открылась персональная выставка, которую Тремейн постарался пропустить, и известность мастера неуклонно возрастала.

Происходили и другие немаловажные события. Например, Джонатан Бойс много дней в трудных условиях добывал неопровержимые улики, позволявшие привлечь преступника к ответственности, и в результате заболел пневмонией. Его жизнь буквально висела на волоске. Мордекай Тремейн навестил приятеля в период кризиса и всерьез за него испугался. Однако крепкий организм победил недуг, и вскоре старший инспектор Скотленд-Ярда уверенно пошел на поправку.

Адриан Картхэллоу уехал в Корнуолл. Тремейн прочитал объявление в то самое утро, когда стало ясно, что Бойс не умрет, и вздохнул с облегчением. Теперь можно было разгуливать по городу, не опасаясь случайной встречи ни с Хелен, ни с ее супругом. Светская хроника оповещала, что художник намерен провести несколько месяцев в Фалпорте, где ему принадлежит особняк «Парадиз», удивительным образом нависающий над Атлантическим океаном и соединенный с сушей лишь узким железным мостом. Он собирался провести лето в плодотворном единении труда и отдыха.

Через три недели бледный, едва стоящий на ногах Джонатан Бойс сообщил, что комиссар уголовной полиции настаивает на продлении отпуска по болезни. Скотленд-Ярду не нужен качающийся от слабости старший инспектор.

– Хочу поехать в Корнуолл, – рассказал Бойс. – Старик клянется, что не допустит меня к службе, пока не представлю справку о полном и безоговорочном выздоровлении. Мордекай, не желаете составить мне компанию?

Тремейн пожал плечами:

– Не стану скрывать, что даже не думал о Корнуолле. Что у вас на уме, Джонатан?

– Честно говоря, – улыбнулся Бойс, – надеюсь извлечь из вашего присутствия немалую выгоду. Обычно я останавливаюсь в доме сестры и ее мужа, так что уже успел рассказать им о вас. Теперь оба мечтают увидеть великого сыщика собственными глазами. Вот я и подумал: почему бы вам не стать моей платой за визит?

Глаза Джонатана Бойса лукаво блеснули. Хорошо зная старшего инспектора, Мордекай Тремейн понял, что несмотря на циничную формулировку, приглашение сделано искренне.

– Что ж, неплохая идея, – решил он. – В каком районе графства Корнуолл живет ваша сестра?

– В Фалпорте.

Мордекай Тремейн поправил пенсне и, словно зачарованный, шепотом повторил:

– В Фалпорте…

Судьба изъявила свою окончательную волю и недвусмысленно указала, что линия его жизни неминуемо должна пересечься с жизненным путем Адриана Картхэллоу.

– Итак, Мордекай? – прервал его размышления Бойс. – Что скажете? Поедете со мной?

– Да, Джонатан, – ответил Тремейн. – Поеду.

Он понимал, что иной ответ невозможен.