Читать книгу Девочка с медвежьим сердцем - Фрэнсис Хардинг - Страница 6

– Она уже много дней в таком состоянии, – раздался голос тети.

Мейкпис не понимала, где находится и почему. Голова раскалывалась и была слишком тяжелой, чтобы попробовать ее приподнять. Окружающий мир казался призрачно-смутным, а голоса долетали словно откуда-то издалека.

– Так больше не может продолжаться, – донесся голос дяди. – Половину времени она лежит здесь как мертвая, а вторую половину… Что говорить, ты ее видела! Скорбь помутила ее рассудок. Мы должны думать о детях! Им небезопасно оставаться с ней!

Мейкпис впервые различила в его голосе нотки страха.

– Что подумают о нас люди, если мы выбросим на улицу свою же кровь? – спросила тетя. – Она наш крест, нам его и нести.

– Мы не единственная ее родня, – возразил дядя.

Последовала пауза, после чего тетя громко вздохнула. Мейкпис почувствовала, как теплые, натруженные руки нежно сжали ее лицо.

– Мейкпис, дитя мое, ты меня слышишь? Твой отец… как его зовут? Маргарет так и не сказала нам. Но ты, конечно, знаешь, верно?

Мейкпис качнула головой.

– Гризхейз, – прошептала она хрипло. – Он живет… в Гризхейзе.

– Я так и знала, – прошептала тетя – голос звучал благоговейно и одновременно торжествующе. – Сэр Питер! Я так и знала.

– Он что-нибудь сделает для нее? – поинтересовался дядя.

– Нет, но сделают родственники, если не хотят, чтобы их имя вываляли в грязи, – твердо заявила тетя. – Вряд ли им будет приятно, если кто-то с такой благородной родословной будет брошен в Бедлам[4], не так ли? Если они ничего не предпримут, я расскажу, куда ее отправят.

Но слова снова рассыпались на звуки. Мейкпис опять погрузилась во мрак.

Следующие несколько дней проплыли мимо, ничем не различаясь, прошли как копье сквозь мутную воду. Родные почти все время держали Мейкпис туго запеленутой в одеяло, как новорожденное дитя. Когда сознание прояснялось, одеяло разворачивали. Но она не понимала, что ей говорили, не слушала приказаний и ничем не могла заниматься. Пошатывалась, спотыкалась, роняла все, что пыталась взять в руки. От аромата пекущихся на кухне пирогов, раньше такого знакомого и привычного, ее тошнило. Запахи жира, свежего мяса, трав стали невыносимыми. Мало того, слепили. И сливались в медвежий смрад, преследовавший ее. Ей никак не удавалось отскрести сырую, теплую вонь его сознания.

Она пробовала вспомнить, что произошло после того, как потянулась к медведю и тьма поглотила ее, но воспоминания становились темным водоворотом. Правда, она, кажется, видела двух бродяг, и они вроде бы орали во весь голос, а их бледные лица были залиты кровью.

У зверей не бывает призраков – по крайней мере, она всегда так думала. Но, очевидно, ошибалась. К этому времени он, возможно, выгорел дотла и превратился в ничто из-за своей жажды мести. Она надеялась, что в конце медведь обрадовался такому повороту. «Возможно, – смутно вертелось у нее в голове, – от сумасшедших призраков зверей можно заразиться лихорадкой».

Она и в самом деле считала, что больна лихорадкой, когда однажды ее привели в большую комнату, где у очага стоял высокий незнакомец в темно-синем камзоле, с большим носом и гривой белоснежных волос. Именно за этим человеком она гналась в вечер мятежа, как за блуждающим огоньком.

Мейкпис уставилась на него, чувствуя, как наполняются слезами глаза.

– Это мастер Кроу, – медленно, осторожно объяснила тетя. – Он приехал забрать тебя в Гризхейз.

– Мой… – Голос по-прежнему был хриплым. – Мой отец…

Тетя неожиданно обняла Мейкпис и коротко, но сильно стиснула.

– Он умер, дитя мое, – прошептала она. – Но его семья сказала, что примет тебя, а Фелмотты присмотрят за тобой лучше, чем я.

С этими словами она поспешила собрать вещи Мейкпис, проливая слезы нежности, беспокойства и облегчения.

– Мы постоянно пеленали ее в одеяло, – пробормотал дядя мистеру Кроу. – Возможно, вы поступите так же, когда она начнет буйствовать. Уж и не знаю, что эти негодяи на постоялом дворе с ней сделали. Думаю, избили до полусмерти, прежде чем кто-то их отогнал.

Мейкпис едет в Гризхейз! В тот последний роковой день она сказала матери, что собирается сделать именно это. Возможно, ей следовало чувствовать себя счастливой или по крайней мере ощутить хотя бы что-то. Но Мейкпис была совершенно разбита и опустошена, словно выеденная яичная скорлупа. Охота за призраком матери привела ее к мертвому медведю. А теперь мистер Кроу, казавшийся ключом к разгадке тайны отца, привел Мейкпис еще к одной могиле.

Священник годами разглагольствовал о конце света, и вот теперь он настал. Мейкпис знала это. Ощущала.

Пока экипаж проносил ее по улицам Поплара, она, все еще ошеломленная, задавалась вопросом, почему не трясется земля, почему звезды не сыплются с небес, подобно спелому инжиру, и почему ей не удается увидеть ангелов или сияющую женщину из видений няни Сьюзан. Пока что она видела лишь сохнущую одежду, слышала грохот тачек и скрежет, с каким отскребали ступеньки. Словно ничего не случилось. И почему-то это было хуже всего.

Экипаж катился на северо-запад, а Мейкпис по-прежнему старалась осознать все, что ей рассказали. Ее отец, сэр Питер Фелмотт, мертв. Он происходил из очень старого благородного рода, и его родные согласились ее принять.

Все это звучало сладостно-горьким концом баллады, но Мейкпис словно оцепенела. Почему мать отказывалась говорить о нем? Она вспомнила предостережение матери: «Ты понятия не имеешь, от чего я тебя спасла. Если бы я осталась в Гризхейзе…»

Мысли о матери были ошибкой. На Мейкпис снова нахлынули воспоминания о кошмарном призраке с чертами материнского лица. Невнятный голос. Серое разодранное лицо…

Мейкпис снова вернулась в то темное место. А когда вырвалась оттуда, тошнота вновь подкатила к горлу, а вместе с ней обрушилась усталость. Мейкпис по-прежнему сидела в экипаже, но уже была туго завернута в одеяло из овечьей шкуры, так что и рукой шевельнуть не могла. Для верности поверх одеяла ее обмотали веревкой.

– Теперь ты стала спокойнее? – не повышая голоса, спросил мистер Кроу.

Девочка недоуменно заморгала. Мистер Кроу молчал. Мейкпис нерешительно кивнула. Спокойнее? Чем когда?

На подбородке набухал новый синяк. Синяк был и в ее памяти. Неуловимое, смутное ощущение, что она сделала что-то, чего делать не следовало. Похоже, она попала в беду.

– Я не могу допустить, чтобы ты выпрыгнула из экипажа, – выговорил наконец мистер Кроу.

Одеяло из овечьей шкуры было толстым, теплым и хранило запахи животного. Мейкпис цеплялась за эти запахи: хоть что-то, что она понимала. Мистер Кроу больше ничего ей не сказал, и она была благодарна за это.

В течение длинного путешествия под непрерывным дождем ландшафт постепенно менялся. В первый день он был привычен Мейкпис: затянутые туманом луга и пышные светло-зеленые нивы. На второй день подняли гребни низкие холмы. К началу третьего нивы уступили место вересковым пустошам, на которых паслись тощие черномордые овцы. Наконец, очнувшись от дремоты, она увидела, что экипаж почти плывет по забиравшей в гору дороге, превращенной дождями в жидкий суп. По обе стороны лежали голые поля и пастбища. Горизонт охранялся линией темных холмов. Впереди, за небольшой рощицей темных искривленных тисов, стоял дом с серым фасадом, огромный и непривлекательный. Над ним возвышались две башни, похожие на бесформенные рога.

Это и был Гризхейз. Хотя Мейкпис никогда раньше его не видела, но все же сразу узнала, словно в глубине души зазвенел огромный колокол.

К тому времени, как они приехали, Мейкпис замерзла, устала и проголодалась. Ее развязали, распеленали и передали рыжей служанке с утомленным лицом.

– Его милость захочет увидеть ее, – предупредил Кроу, прежде чем оставить Мейкпис на попечение женщины.

Та переодела ее, обтерла лицо мокрой салфеткой и расчесала волосы. Она не была злой, но и доброй не казалась. Мейкпис сознавала, что ее приводят в порядок не затем, чтобы позаботиться о сироте. Ребенка необходимо представить новым родственникам.

Женщина заохала, увидев грязные, обломанные ногти Мейкпис. Сама девочка не могла вспомнить, как и почему это случилось.

Когда Мейкпис обрела почти приличный вид, служанка повела ее по темному коридору, затем молча втолкнула в комнату и плотно закрыла за ней дубовую дверь. Мейкпис оказалась в просторном теплом помещении с самым большим и ярко пылающим камином, который она когда-либо видела. Стены были затянуты шпалерами со сценами охоты, на которых раненые олени закатывали глаза, а с их боков стекала вышитая кровь. На постели распростерся очень старый мужчина.

Мейкпис с трепетом и страхом уставилась на него, пока ее измученный рассудок пытался припомнить, что ей рассказывали. Это мог быть только Овадия Фелмотт, глава семьи, сам лорд Фелмотт.

Он серьезно беседовал о чем-то с седовласым Кроу. Похоже, никто не заметил ее появления. Смущенная и растерянная, Мейкпис переминалась у двери, невольно вслушиваясь в их тихие голоса.

– Итак… те, кто обвинял нас, больше не смогут ничего сделать?

Голос Овадии походил на слабый, дребезжащий скрип.

– Один покончил с собой после того, как потерял свое состояние, а все его суда утонули, – спокойно пояснил Кроу. – Другого сослали, когда нашли его письма к испанскому королю. Любовные похождения третьего стали достоянием сплетников, и муж любовницы убил его на дуэли.

– Хорошо, – одобрил Овадия. – Очень хорошо. – Помолчав, он прищурился. – А о нас все еще ходят слухи?

– Их трудно задушить, милорд, – осторожно заметил Кроу. – Особенно те, где речь идет о колдовстве.

Колдовстве?

Мейкпис ощутила дрожь суеверного ужаса. Правильно ли она расслышала? Священник в Попларе иногда говорил о колдунах – нечестивых, продажных женщинах и мужчинах, заключивших тайную сделку с дьяволом, чтобы получить греховную силу. Они могут сглазить любого. Заставят твою руку усохнуть, уничтожат урожай на корню, сделают так, что твой ребенок заболеет и умрет.

Конечно, колдуны были вне закона, их ловили и предавали суду, а иногда даже вешали.

– Если мы не сумеем оградить короля от подобных слухов, – медленно выговорил старый аристократ, – значит, нужно помешать ему ими воспользоваться. А для этого следует сделаться полезными ему, слишком полезными, чтобы с нами расстаться. Необходимо обрести над ним власть. Удерживать его чем-то, чтобы он не посмел нас обличить. Ему отчаянно требуется занять у нас деньги, не так ли? Уверен, мы сможем заключить нечто вроде сделки.

Мейкпис, окончательно онемев, продолжала стоять у двери. Жар от камина пощипывал лицо. Не все услышанное она поняла, но была твердо уверена, что подобные мысли и слова никогда, никогда в жизни не должны были донестись до ее ушей.

Но тут старый лорд повернул голову и, заметив ее, слегка нахмурился:

– Кроу что это дитя делает в моей комнате?

– Дочь Маргарет Лайтфут, – тихо ответил Кроу.

– А, бастард. – Морщины на лбу Овадии немного разгладились. – Давай-ка посмотрим на нее.

Он знаком подозвал Мейкпис. Рухнули ее последние надежды на теплый прием. Она медленно приблизилась и остановилась возле кровати. Ночная рубашка и сползший на лоб колпак Овадии были обшиты дорогим кружевом, и Мейкпис принялась беспомощно вычислять, сколько недель потребовалось бы матери, чтобы сплести такое же. Но тут она сообразила, что уставилась на лорда, и поспешно опустила взгляд. Глазеть на богатых и могущественных было опасно. Все равно что смотреть на солнце.

Поэтому она стала наблюдать за ним сквозь полуопущенные ресницы. Разглядывала унизанные кольцами пальцы, голубые вздувшиеся вены. Он пугал ее.

– О да, она одна из детей Питера, – пробормотал Овадия. – Взять хотя бы ямочку на подбородке! И эти светлые глаза! Но ты говоришь, она спятила?

– Большую часть времени покорная, но очень медлительная и буйная во время припадка. Родные говорят, что всему виной скорбь и удар по голове.

– Если разум из нее выбили, вбей его обратно, – отрезал Овадия. – Нет смысла жалеть розгу, когда речь идет о детях и сумасшедших. Они очень похожи. Становятся дикарями, если оставить без присмотра. Единственное лекарство – наказание. Ты! Девчонка! Можешь говорить?

Мейкпис вздрогнула и кивнула.

– Мы слышали, что у тебя бывают кошмары, дитя мое, – продолжал Овадия. – Расскажи о них.

Мать запретила Мейкпис говорить о своих снах. Но мать больше не мать, и обещания, похоже, теперь не имеют особого значения. Поэтому девочка, заикаясь, пролепетала несколько несвязных предложений о черной комнате, шепотках и летающих лицах.

Овадия с довольным видом не то хохотнул, не то тихонько кашлянул.

– Ты знаешь, кто эти существа, которые являются тебе в кошмарах? – осведомился он.

Мейкпис сглотнула, прежде чем кивнуть.

– Мертвые создания, – ответила она.

– Сломленные мертвые создания, – поправил лорд, словно речь шла о важном отличии. – Слабые. Чересчур слабые, чтобы укрепиться и держаться, не имея тела. Они хотят получить твое… Ты ведь знаешь об этом. Не так ли? Но здесь они до тебя не дотянутся. Это паразиты, и мы уничтожаем их, как крыс.

В сознании Мейкпис всплыли расплывшиеся мстительные лица. «Слабые, мертвые, сломленные существа. Паразиты, которых следует уничтожать». Она поскорее захлопнула дверь за этими мыслями, но они не собирались оставаться взаперти. Мейкпис затрясло. Она ничего не могла с этим поделать.

– Они прокляты? – выпалила она. «Мать пойдет в ад? И это я послала ее в ад?» – Священник сказал…

– О, чума ему в глотку! – рявкнул Овадия. – Тебя, глупая девчонка, вырастили в пуританском логове! Стриженая ханжеская шайка пустословов! Этот священник когда-нибудь точно попадет в ад и утащит за собой свою разношерстную паству! И если ты не забудешь весь бред, который вбили тебе в голову, пойдешь той же дорогой. Они хотя бы крестили тебя? – спросил он и одобрительно крякнул, когда она кивнула. – Что же, по крайней мере хоть это. А создания… которые хотят пробраться тебе в мозг… Им это удалось?

– Нет, – заверила Мейкпис, невольно вздрогнув. – Пытались, но я… я сопротивлялась.

– Мы должны быть уверены. Подойди сюда! Дай посмотреть на тебя.

Мейкпис, занервничав, приблизилась. Старик протянул руку и с удивительной силой сжал ее подбородок. Мейкпис, растерявшись, встретила его взгляд и тут же учуяла запах зла, разлитого в воздухе, как дым. Его морщинистое лицо, напоминавшее географическую карту, было тусклым. В отличие от глаз – холодных, цвета мутного янтаря. Девочка не понимала, что это означает, но точно знала: с Овадией что-то неладно. Находиться рядом с ним не хотелось. Потому что отныне она в опасности.

Его лицо собралось мелкими морщинами и складками, словно беседовало само с собой. Потом он прикрыл древние глаза и стал изучать Мейкпис сквозь полуприкрытые веки.

Что-то происходило. Что-то касалось свежих ссадин в ее душе. Исследовало. Прощупывало. Мейкпис протестующе вскрикнула и попыталась вырваться из рук Овадии, но его хватка была болезненно сильной. На мгновение ей показалось, что она снова вернулась в кошмар, в свою темную комнатушку, в ушах звучит растекающийся голос и безжалостный дух рвет когтями ее рассудок…

Девочка коротко, резко вскрикнула и попробовала дотянуться до своих солдат – защитников сознания. И, когда стала мысленно сопротивляться, ощутила, как прощупывающее присутствие отступило. Пальцы Овадии отпустили ее подбородок. Мейкпис отпрянула, упала на пол и свернулась клубочком. Стиснула веки, зажала уши кулаками.

– Ха! – Выдох Овадии прозвучал скорее смехом. – Возможно, ты и сумела их отогнать. О, прекрати ныть, дитя! Пока что я верю тебе, но пойми вот что: если один из этих мертвых паразитов свил гнездо в твоем мозгу, тебе грозит опасность. Ты не сможешь выжечь его без нашей помощи.

Сердце у Мейкпис стучало молотом. Дышать было трудно. Всего на секунду она скрестила взгляд со злом. Видела его, и оно видело ее. Что-то коснулось ее сознания. Совсем как это делали мертвецы.

Но Овадия не мертв, верно? Мейкпис видела, как он дышит. Должно быть, она ошиблась. Возможно, все аристократы такие же страшные.

– Усвой одно, – объявил он без всякой теплоты. – Никто не хочет тебя взять. Никому ты не нужна. Даже родственникам матери. Интересно, что будет с тобой в этом мире? Бросят в Бедлам? А если и нет, полагаю, ты умрешь от голода или замерзнешь на улице. А может, тебя убьют из-за тех лохмотьев, которые ты называешь одеждой… Если только мертвые паразиты не найдут тебя раньше.

Немного помолчав, старик заговорил снова, на этот раз нетерпеливо:

– Посмотри только на это дрожащее, мокроглазое существо! Поместите ее там, где она ничего не сможет разбить. Девочка, ты должна выказать хоть какую-то благодарность и послушание и прекратить эти припадки, или мы выкинем тебя на пустоши! И тогда никто не защитит тебя, когда паразиты явятся за тобой. Они пожрут твой мозг, как мясо или яйцо.