Читать книгу Великий Гэтсби. Ночь нежна - Френсис Скотт Фицджеральд, Френсис Скотт Кэй Фицджеральд - Страница 6

Когда я уже за полночь вернулся к себе в Уэст-Эгг, я на какое-то мгновение перепугался, что у меня горит дом. В два часа ночи вся оконечность полуострова полыхала огнем, который каким-то потусторонним светом выхватывал из темноты заросли кустарника и причудливо змеился в придорожных проводах. Повернув за угол, я увидел, что это особняк Гэтсби сияет огнями от чердака до подвала.

Сначала я решил, что там опять вечеринка, и развеселившиеся гости разбежались по всему дому, играя в прятки или в «сардинки». Однако оттуда не доносилось ни звука. Лишь ветер шумел в листве деревьев, раскачивая их ветви, задевавшие провода, так что огни то гасли, то зажигались вновь, словно дом подмигивал ночной тьме. Когда мое такси с ревом уехало, я увидел Гэтсби, шедшего ко мне прямо по своей лужайке.

– Ваш дом похож на Всемирную выставку, – сказал я.

– Правда? – Он рассеянно оглянулся. – Я просто так прошелся по комнатам. Поедемте на Кони-Айленд, старина. В моем авто.

– Да поздно уже…

– Ну, тогда давайте окунемся в бассейне, а? Я за все лето так и не удосужился там поплавать.

– Спасибо, но мне пора спать.

– Ну ладно.

Он ждал продолжения разговора, глядя на меня с плохо скрываемым нетерпением.

– Я говорил с мисс Бейкер, – начал я, чуть помедлив. – Я завтра же позвоню Дейзи и приглашу ее к себе на чай.

– О, замечательно, – небрежно обронил он. – Я очень бы не хотел вас обременять.

– Когда вам будем удобно?

– А когда будет удобно вам? – тотчас же поправил он меня. – Вы же понимаете, что я не хочу вас обременять.

– Как насчет послезавтра?

Он на мгновение задумался. Затем как-то нерешительно произнес:

– Надо будет покосить траву.

Мы оба посмотрели на четкую линию, отделявшую буйные заросли моего «газона» от его ухоженной лужайки. Во мне шевельнулась мысль, что речь шла о моем участке.

– И вот еще что… – неуверенно начал он и умолк.

– Быть может, перенесем чаепитие на несколько дней? – подсказал я.

– О, я не об этом. В любом случае… – Он явно не знал, как начать. – Я вот что подумал… Послушайте, старина, вы ведь не так много зарабатываете, верно?

– Не очень много.

Мои слова, казалось, придали ему решительности, и он продолжил более уверенным тоном:

– Я так и предполагал, и если вы простите мне мою… Видите ли, я тут веду одно небольшое дельце, так, побочная работа, ну, вы понимаете… Так вот, я подумал – коль скоро вы не так много зарабатываете… Вы ведь продаете ценные бумаги, верно, старина?

– Пытаюсь.

– Так вот, это может вас заинтересовать. Времени вы много не потратите, однако сможете прилично заработать. Только учтите, что это дело весьма конфиденциального свойства.

Теперь я понимаю, что в иных обстоятельствах тот разговор мог бы стать поворотным пунктом моей жизни. Однако поскольку предложение было сделано столь явно и бестактно с расчетом на оказание в будущем услуги или услуг, мне ничего не оставалось, как отказаться от него раз и навсегда.

– У меня уйма работы, – ответил я. – Премного обязан, но я не смогу заниматься чем-то еще.

– Вам не придется иметь никаких дел с Вольфсхаймом. – Очевидно, он решил, что я хочу отмежеваться от «деловых контактов», которые упоминались за обедом, но я заверил его, что он ошибается. Гэтсби немного помедлил, надеясь, что я продолжу разговор, однако я был слишком поглощен своими мыслями, чтобы возобновлять беседу, так что он с явной неохотой направился домой.

После романтического вечера у меня голова кружилась от счастья, так что я заснул, едва коснувшись головой подушки. Поэтому мне неизвестно, отправился ли Гэтсби на Кони-Айленд или же долгие часы «прохаживался по комнатам» своего сияющего огнями особняка. На следующее утро я из конторы позвонил Дейзи и пригласил ее на чай.

– Только не бери с собой Тома, – предупредил я.

– Что-что?

– Приезжай без Тома.

– А кто это – Том? – нарочито удивленно спросила она.

В назначенный день шел проливной дождь. В одиннадцать утра ко мне в дверь постучал человек в плаще, притащивший с собой газонокосилку, и сказал, что мистер Гэтсби послал его скосить траву у моего дома. Это напомнило мне, что я забыл предупредить свою финку о сегодняшнем чаепитии, так что пришлось поехать в близлежащий поселок, дабы разыскать ее среди промокших улиц с одинаковыми белеными домиками, а также купить чашки, пирожные и цветы.

Последние оказались лишними, поскольку в два часа дня от Гэтсби доставили столько корзин с цветами, что их хватило бы на целую оранжерею. Еще через час распахнулась входная дверь, и в дом вбежал Гэтсби в белом фланелевом костюме, серебристой рубашке и галстуке с золотым отливом. На его бледном лице выделялись темные круги под глазами – следы бессонницы.

– Все в порядке? – тотчас же спросил он.

– Если вы о лужайке, то все просто замечательно.

– Какой лужайке? – не понял он. – А-а, траву покосили…

Он выглянул в окно, однако, судя по выражению его лица, вообще ничего не увидел.

– Очень даже хорошо, – рассеянно заметил он. – В какой-то газете нынче писали, что дождь прекратится около четырех. По-моему, в «Джорнал». У вас все готово для… чая?

Я повел его в кладовую, где он несколько неодобрительно посмотрел на финку. Вместе с ним мы тщательно изучили двенадцать лимонных пирожных из кондитерской.

– Такие подойдут? – спросил я.

– Конечно, конечно! Все просто замечательно! – воскликнул он и вдруг глухо добавил: – Старина…

К половине четвертого дождь сменился туманной моросью, в которой изредка проскальзывали капли, похожие на росу. Гэтсби рассеянно перелистывал «Экономику» Клэя, каждый раз вздрагивая, когда финка принималась тяжело топать на кухне, и время от времени поглядывая в покрытые бисером дождевых капель окна, словно снаружи происходили какие-то невидимые глазу, не сулившие ничего хорошего события. Наконец он поднялся и неуверенным тоном объявил, что уходит домой.

– Отчего же?

– К чаю уже никто не приедет. Слишком поздно! – Он посмотрел на часы с таким видом, словно опаздывал на какую-то важную встречу. – Я не могу ждать целый день.

– Не глупите, сейчас всего лишь без двух четыре.

Он покорно сел в кресло, словно я его толкнул туда, и в то же мгновение раздался рев машины, сворачивавшей к дому. Мы оба вскочили на ноги, и я, сам немного взвинченный, вышел во двор.

По дорожке под ронявшими вниз крупные капли отцветшими кустами сирени ехала большая открытая машина. Она остановилась, и из-под треугольной шляпки нежно-лилового цвета выглянуло личико Дейзи, на котором сияла ослепительно-радостная улыбка.

– Так вот ты где обосновался, дорогой мой!

Волнующее журчание ее голоса органично вплеталось в негромкий шелест небесных струй. Сперва я воспринял на слух лишь интонации с плавным переходом тона и только потом услышал сами слова. На ее щеке мазком синеватой краски лежала мокрая прядь волос, бисеринки капель блестели на руке, поданной мне, когда я помогал ей выйти из кабриолета.

– Ты наверняка в меня влюбился, – прошептала она мне на ухо. – Иначе зачем мне приезжать одной?

– Это тайна замка с привидениями. Скажи своему шоферу, чтобы он с часок где-нибудь покатался.

– Вернетесь через час, Ферди. – Затем гробовым шепотом: – Его зовут Ферди.

– А у него нет идиосинкразии на бензин?

– По-моему, нет, – простодушно ответила она. – С чего бы это вдруг?

Мы вошли в дом. К моему величайшему удивлению, в гостиной никого не было.

– Вот это здорово! – воскликнул я.

– Что здорово?

Раздался негромкий, но настойчивый стук в дверь, и она оглянулась. Я отправился открывать. На пороге в луже воды стоял Гэтсби, бледный как смерть, и смотрел на меня трагическим взором. Его сжатые в кулаки руки, засунутые в карманы, торчали в разные стороны, словно гири.

Не вынимая рук из карманов, он прошествовал мимо меня в прихожую, затем резко повернулся, как на пружинах, и скрылся в гостиной. Мне стало совсем не смешно. С громко бьющимся сердцем я подошел к двери, за которой снова разошелся дождь, и закрыл ее.

Примерно с полминуты стояла мертвая тишина. Затем из гостиной донесся какой-то сдавленный шепот, затем смешок, после чего я услышал, как Дейзи ровным и неестественным голосом сказала:

– Я действительно ужасно рада, что мы снова встретились.

Последовала пауза, которой, казалось, не будет конца. В прихожей мне делать было решительно нечего, так что я вошел в гостиную.

Гэтсби, все так же засунув руки в карманы, стоял, прислонившись к камину, всеми силами стараясь придать себе непринужденно-скучающий вид. Он так сильно откинул голову, что она упиралась в циферблат давным-давно остановившихся каминных часов, и оттуда смущенным взглядом взирал на Дейзи, сидевшую на краешке жесткого стула, несколько испуганную, но, как всегда, элегантную.

– Мы когда-то прежде встречались, – пробормотал Гэтсби.

Он мельком взглянул на меня, и губы его шевельнулись, тщетно пытаясь изобразить некое подобие улыбки. К счастью, разрядить обстановку помогли часы, которые угрожающе накренились и непременно бы упали, если бы Гэтсби не повернулся, не подхватил их дрожащими пальцами и не водворил на место. Затем он сел, неестественно выпрямив спину, положив руку на подлокотник дивана и оперевшись подбородком на ладонь.

– Прошу прощения за часы, – произнес он.

Лицо у меня вспыхнуло ярким пламенем. В голове вихрем проносились тысячи банальных ответов, но я не смог выбрать из них ни одного.

– Это старые часы, – объявил я с идиотским видом.

Мне показалось, что мы на какое-то мгновение поверили, что они упали на пол и разлетелись вдребезги.

– Когда же мы в последний раз виделись? – спросила Дейзи сухим, несколько отстраненным голосом.

– В ноябре пять лет исполнится.

Четкий, словно щелчок арифмометра, ответ Гэтсби заставил нас замолчать по меньшей мере на минуту. Вконец отчаявшись, я попросил их помочь мне на кухне приготовить чай, но не успели мы встать, как в дверях выросла угрюмая финка с подносом в руках.

Возникшая неразбериха с расстановкой чашек и раскладыванием пирожных оказалась очень кстати, и вскоре воцарилась атмосфера хотя бы напускной непринужденности. Пока мы с Дейзи болтали, Гэтсби отступил в тень и смущенно глядел на нас напряженным и каким-то несчастным взором. Однако, не считая воцарившееся спокойствие конечной целью, я при первой же представившейся возможности извинился и встал из-за стола.

– Вы далеко? – встревоженно спросил Гэтсби.

– Я скоро вернусь.

– Мне надо поговорить с вами, прежде чем вы уйдете.

Он широкими шагами проследовал за мной на кухню, закрыл дверь и горестно прошептал:

– О господи!

– В чем дело?

– Это ужасная ошибка, – произнес он, качая головой. – Страшная, чудовищная ошибка.

– Вы просто растерялись, вот и все, – ответил я и, по счастью, добавил: – Дейзи тоже смутилась.

– Смутилась? – недоуменно переспросил он.

– Точно так же, как и вы.

– Тише, не так громко.

– Вы ведете себя, как мальчишка, – нетерпеливо вразумлял я его. – К тому же очень невежливо. Дейзи там одна скучает.

Он поднял руку, чтобы остановить поток моих наставлений, посмотрел на меня с укором, который трудно забыть, осторожно открыл дверь и вернулся в гостиную.

Я вышел через заднюю дверь – так же, как разнервничавшийся Гэтсби полчаса назад отправился на обход дома – и побежал к огромному дереву с темными, узловато закрученными ветвями: густая листва могла послужить защитой от дождя. Снова полило как из ведра, и моя неровная лужайка, подстриженная садовником Гэтсби, превратилась в скопище мутных болотцев и доисторических топей. Смотреть оттуда было не на что, кроме как на огромный особняк Гэтсби, так что добрых полчаса я таращился на него, словно Кант на колокольню собора. Лет десять назад, в период повального увлечения европейской архитектурой, его построил какой-то пивовар. Поговаривали, что он согласился платить налоги за всех соседей в течение пяти лет, если те покроют свои крыши соломой. Возможно, их отказ разрушил все его планы стать родоначальником «благородного семейства», после чего он быстро разорился и умер. Его дети продали дом, когда на дверях еще висел погребальный венок. Американцы, иногда готовые стать крепостными, никогда не соглашаются сделаться крестьянами.

Примерно через полчаса снова выглянуло солнце, и к дому Гэтсби вырулил фургон бакалейщика с продуктами для ужина слуг – я был уверен, что хозяину кусок в горло не полезет. Служанка начала по очереди открывать окна на верхнем этаже, выглядывая из каждого из них, и, высунувшись из огромного центрального эркера, задумчиво сплюнула вниз. Пора было возвращаться. Пока шел дождь, мне казалось, что я слышу их приглушенные голоса, то и дело взлетавшие ввысь от избытка чувств. Но в наступившей тишине я почувствовал, что в доме тоже воцарилось молчание.

Я вошел в гостиную, предварительно основательно пошумев на кухне (разве что плиту не перевернув), но мне показалось, что они не услышали ни звука. Они сидели в противоположных углах дивана, глядя друг на друга так, словно был задан вопрос или он вот-вот прозвучит. От былого смущения не осталось и следа. На лице Дейзи виднелись полоски от слез, и когда я вошел, она вскочила на ноги и начала стирать их платком, глядя в зеркало. Однако больше всего меня поразила перемена, произошедшая с Гэтсби. Он буквально светился, не произнося при этом ни слова и оставаясь неподвижным, но все его существо излучало какое-то неведомое мне раньше блаженство и умиротворение.

– О, здравствуйте, старина! – воскликнул он, словно мы не виделись много лет. На мгновение мне показалось, что он встанет и пожмет мне руку.

– Дождь перестал.

– Разве? – Когда он понял, о чем я, и заметил метавшиеся по комнате солнечные зайчики, он улыбнулся, словно метеоролог или ревностный солнцепоклонник, и повторил эту новость Дейзи: – Что вы об этом думаете? Дождь перестал.

– Я очень рада, Джей. – В ее грустном и полном тоски голосе послышалась неожиданная радость.

– Я приглашаю вас с Дейзи ко мне, – произнес он. – Хочу показать ей дом.

– Вы уверены, что мое присутствие обязательно?

– Абсолютно уверен, старина.

Дейзи поднялась наверх, чтобы умыться (я с запоздалым ужасом вспомнил о своих полотенцах), а мы с Гэтсби стали ждать ее на лужайке.

– Неплохо смотрится мой дом, а? – спросил он. – Смотрите – весь фасад на солнечную сторону.

Я согласился, что вид просто великолепный.

– Да… – Он тщательнейшим образом осмотрел свое владение, не пропустив ни единой арочки или башенки. – Я целых три года работал, чтобы купить его.

– Мне казалось, что вы унаследовали свое состояние.

– Верно, старина, – машинально кивнул он, – однако я лишился большей его части во время неразберихи, связанной с войной.

Я подумал, что он едва ли отдает себе отчет в том, что говорит, поскольку, когда я спросил его, чем он занимается, он ответил: «Это мое личное дело», но тут же спохватился, поняв свою бестактность.

– О, я много чем занимался, – быстро поправился он. – Сначала фармацевтикой, потом нефтяным бизнесом. Но это все в прошлом. – Он вдруг внимательно посмотрел на меня. – Вы хотите сказать, что задумывались над моим недавним предложением?

Не успел я ответить, как из дома вышла Дейзи; два ряда металлических пуговиц на ее платье ослепительно сверкали на солнце.

– Это вон тот огромный дом?! – воскликнула она, указывая на особняк.

– Вам нравится?

– Очень, но я не представляю, как вы живете там совсем один.

– Мой дом всегда открыт для гостей, день и ночь. Здесь бывают очень интересные люди и всякие знаменитости.

Вместо того чтобы идти напрямик по берегу пролива, мы кружным путем выбрались на дорогу и вошли через боковой вход. Очаровательно воркуя, Дейзи восхищалась видами с разных точек и любовалась средневековым силуэтом здания на фоне неба. Сад привел ее в полный восторг: пьянящий аромат нарциссов, искристый запах цветущего боярышника и слив, бледно-золотистое благоухание жимолости. Подойдя к мраморным ступеням, мы остановились. Было очень странно не видеть вихря ярких платьев, носившегося в дом и обратно, и не слышать ничего, кроме пения птиц в густой листве деревьев.

Внутри, когда мы бродили по музыкальным гостиным в стиле Марии-Антуанетты и салонам в стиле Реставрации, мне казалось, что за каждым диваном и под каждым столом прячутся гости, которым строго-настрого приказано молчать, пока мы не пройдем. Когда Гэтсби закрывал дверь «университетской библиотеки», я мог поклясться, что услышал зловещий смех очкастого посетителя.

Мы поднялись наверх и пошли по бесчисленным спальням, убранным розовым и бледно-лиловым шелком, где стояли свежие цветы, по гардеробным и бильярдным, по купальням с утопленными в пол ваннами. В одной из комнат мы обнаружили мужчину в пижаме с взъерошенными волосами, лежавшего на полу и делавшего лечебную гимнастику. Это был мистер Клипспрингер по прозвищу Постоялец. Тем утром я видел, как он с голодным видом слонялся по пляжу. Наконец мы оказались в апартаментах самого Гэтсби, состоявших из спальни, ванной и кабинета в неоклассическом английском стиле, где мы присели и выпили по рюмке ликера, который он достал из стенного бара.

Во все время этой экскурсии он не сводил глаз с Дейзи, и мне показалось, что он заново оценивал все содержимое своего особняка в зависимости от того, как на ту или иную вещь реагировали столь любимые им глаза. Иногда он изумленно взирал на свои владения, как будто ее нежданное, но несказанно обрадовавшее его появление сделало их чем-то нереальным. Один раз он чуть было не упал с лестницы.

Его спальня отличалась самым скромным убранством, за исключением комода с зеркалом, украшением которого служил туалетный набор из матового золота. Дейзи с восторгом схватила щетку и принялась приглаживать волосы, в то время как Гэтсби сел, прикрыл глаза рукой и засмеялся.

– Вот ведь забавно, старина! – весело воскликнул он. – Сам не могу… едва лишь попытаюсь…

Судя по всему, он прошел две стадии перемены настроения и теперь вступал в третью. После смущения и некой неосознанной радости его поглотило чудо ее присутствия рядом с ним. Он так долго его предвкушал, в своих мечтах он выверил его до малейшей мелочи, он ждал его, так сказать, стиснув зубы, каждую секунду находясь в невероятном напряжении. И вот теперь, казалось, в нем, как в часах, лопнула сильно закрученная пружина.

Через минуту, несколько придя в себя, он открыл два массивных платяных шкафа с бесчисленными костюмами, халатами, галстуками и рубашками, сложенными в штабеля, словно кирпичи, по дюжине в каждом.

– У меня в Англии есть человек, который подбирает мне одежду. Он высылает мне новую коллекцию к началу каждого сезона – весной и осенью.

Он вытащил стопку рубашек и стал одну за другой разбрасывать их перед нами: рубашки из тончайшего льняного полотна, плотного шелка и легкой фланели. Они разворачивались на лету и беспорядочно устилали стол яркой разноцветной мишурой. Пока мы наслаждались этим великолепием, он стал вытаскивать новые стопки, и пышный холм начал расти: рубашки в полоску, в клетку, в каких-то завитушках; ярко-красные, нежно-зеленые, светло-лиловые и светло-оранжевые, с монограммами темно-синего цвета. Дейзи, вдруг жалобно застонав, зарылась лицом в рубашки и бурно разрыдалась.

– Такие дивные рубашки, – всхлипывала она сквозь приглушавшие ее плач складки материи. – Мне так грустно, потому что я никогда раньше не видела таких… таких прекрасных рубашек.

После дома по плану шли плавательный бассейн, гидроплан, лужайки и многочисленные клумбы, однако снова начался дождь, и мы стояли у окна, глядя на вспененные мелкой рябью воды пролива.

– Если бы не туман, мы бы увидели ваш дом на том берегу бухты, – сказал Гэтсби. – У вас на краю причала по ночам всегда горит зеленый огонек.

Дейзи вдруг взяла его под руку, но он, казалось, был поглощен своими мыслями. Возможно, он подумал, что некогда имевший для него громадное значение огонек теперь утратил всякий смысл. Долгое время этот огонек был, казалось, совсем рядом с ней, чуть ли не касался ее, словно звезда, касающаяся луны. Теперь он снова стал обычным сигнальным огнем на причале. Число обожаемых Гэтсби предметов уменьшилось на одну единицу.

Я принялся разгуливать по комнате, рассеянно разглядывая в полутьме все, что попадалось на глаза. Мое внимание привлекла висевшая над письменным столом фотография пожилого мужчины в костюме яхтсмена.

– Кто это?

– Это? Мистер Дэн Коуди, старина.

Имя показалось мне знакомым.

– Он уже умер. Когда-то он был моим лучшим другом.

На комоде стояло маленькое фото Гэтсби, тоже в костюме яхтсмена, с дерзко откинутой назад головой. На вид ему там было лет восемнадцать.

– Какая прелесть! – воскликнула Дейзи. – «Помпадур»! Понятия не имела, что вы носили прическу «помпадур»! И о яхте вы мне никогда не рассказывали!

– Взгляните сюда, – быстро проговорил Гэтсби. – Здесь целая пачка газетных вырезок – и все про вас.

Они стали вместе рассматривать их. Я хотел было спросить про рубины, как вдруг зазвонил телефон. Гэтсби взял трубку.

– Да… Нет, сейчас не могу… Не могу говорить, старина… Я же сказал – маленький городок… Он должен знать, что это такое… Ну, тогда он нам не подходит, если считает Детройт маленьким городком…

Он повесил трубку.

– Быстрее сюда! – крикнула Дейзи от окна.

Дождь все еще шел, но на западе тучи разошлись, и над морем заклубились золотисто-розовые облака.

– Вы только посмотрите, – прошептала она и через мгновение продолжила: – Как бы мне хотелось взять такое розовое облачко, посадить вас туда, а потом крутить его.

Я попытался было уйти, но они и слышать не хотели: возможно, в моем присутствии они куда больше чувствовали себя наедине друг с другом.

– Я знаю, что нам делать, – встрепенулся Гэтсби. – Мы заставим Клипспрингера поиграть нам на рояле.

Он вышел из комнаты с криками «Юинг! Юинг!» и через несколько минут вернулся вместе со смущенным и несколько помятым молодым человеком в роговых очках и с взъерошенными светлыми волосами. Теперь он выглядел более-менее прилично в спортивной рубашке с открытым воротом, теннисных туфлях и парусиновых брюках с каким-то звездно-серебристым отливом.

– Мы не оторвали вас от гимнастики? – учтиво осведомилась Дейзи.

– Я уснул, – смущенно оправдывался мистер Клипспрингер. – То есть я спал. Потом я проснулся…

– Клипспрингер играет на рояле, – перебил его Гэтсби. – Ведь так, старина Юинг?

– Я не очень хорошо играю. Я… почти не умею… Я давно не иг…

– Идемте вниз, – не унимался Гэтсби.

Он щелкнул выключателем, серые окна вмиг исчезли, и весь дом озарился ярким светом.

В музыкальной гостиной Гэтсби включил лишь лампу у рояля. Трепетной рукой он поднес спичку к сигарете Дейзи, затем они сели на диван в другом конце комнаты, куда доносились лишь блики света от натертого до блеска пола в коридоре.

Сыграв «Любовное гнездышко», Клипспрингер повернулся на табурете и стал несчастным взором искать Гэтсби в полумраке гостиной.

– Вы же видите, я давно не играл. Я же говорил, что почти не умею. Я давно не иг…

– Меньше слов, старина, – скомандовал Гэтсби. – Играйте!

За окном завывал ветер, и над проливом глухо перекатывались раскаты грома. В Уэст-Эгге зажглись все огни, переполненные электрички прорывались сквозь дождь, везя пассажиров из Нью-Йорка домой. Настал час очередного витка в круговороте людского мира, и в воздухе скапливалось какое-то нетерпеливое ожидание.

Когда я подошел проститься, я заметил, что лицо Гэтсби вновь обрело смущенное выражение, словно он сомневался, наяву ли свалившееся на него счастье. Почти пять лет! Вероятно, даже в тот день бывали мгновения, когда Дейзи не соответствовала женщине его мечты – и не по своей вине, а из-за колоссальной силы созданной им иллюзии, которая была идеальнее ее самой, идеальнее всего на свете. Он погрузился в свою иллюзию со всей страстью творца, неустанно совершенствуя ее и связывая ее со всеми радостными событиями своей жизни. Никакое пламя или шквальный ветер не в силах разрушить то, что человек хранит в потаенных уголках своей души.

И все же мне показалось, что он немного совладал с собой. Он взял ее за руку и, когда она что-то прошептала ему на ухо, резко повернулся к ней, явно переполняемый чувствами. Мне кажется, что он тянулся к ее голосу с его лихорадочно-вибрирующим жаром, который не оставлял никаких сомнений – в нем звучала бессмертная песнь.

Обо мне они забыли, хотя Дейзи посмотрела на меня и протянула на прощание руку; для Гэтсби я на время вообще перестал существовать. Я еще раз взглянул на них, и они ответили мне какими-то отрешенными взорами, погруженными внутрь себя. Я вышел из комнаты, спустился по мраморным ступеням и нырнул под дождь, оставив их наедине.