Читать книгу Цент на двоих. Сказки века джаза (сборник) - Френсис Скотт Фицджеральд - Страница 10

Усталый читатель, бросив тусклый взгляд на название этого рассказа, решит, что это чистой воды метафора. Рассказы о чашах и губах, о фальшивом пенни и новом венике довольно редко содержат информацию о чашах, губах, монетах или вениках. Данный рассказ является исключением. Действующим лицом здесь выступает вполне материальная, ощутимая и полновесная половина верблюда.

Начав с головы, мы постепенно доберемся и до хвоста. Позвольте представить: мистер Перри Паркхарст, двадцать восемь лет, адвокат, уроженец Толедо. У Перри прекрасные зубы, гарвардский диплом, волосы расчесаны на прямой пробор. Вы с ним уже где-нибудь встречались: в Кливленде, Портленде, Сент-Поле, Индианаполисе, Канзас-Сити и так далее. «Братья Бейкер, город Нью-Йорк» во время ежегодного вояжа по западным штатам всегда совершают остановку лишь ради того, чтобы одеть его с ног до головы; «Монморанси и К°» каждые три месяца шлют молодому человеку депешу спешной почтой, чтобы убедиться, что число отверстий для шнурков на его ботинках точно соответствует последним тенденциям. Сейчас он владеет родстером местного производства, а если доживет, то приобретет и французский родстер – и, без сомнений, купит даже китайский танк, как только этот вид транспорта войдет в моду. Он выглядит точь-в-точь как молодой человек из рекламы в журнале, натирающий свой покрытый ровным загаром торс линиментом и отправляющийся каждые два года на восток страны, чтобы навестить альма-матер.

Позвольте представить: его Любовь. Ее зовут Бетти Мэйдл, и она бы замечательно смотрелась на киноэкране. От отца она получает на одежду триста долларов в месяц, является счастливой обладательницей светлых волос, ясного взора и веера из перьев пяти расцветок. С удовольствием представляю вам ее отца: Сайрус Мэйдл. Несмотря на то что он – самый обычный человек из плоти и крови, в Толедо, как ни странно, его часто называют Мистер Алюминий. Когда по вечерам он восседает за столиком в клубе, с двумя или тремя мужчинами, которых люди за глаза зовут Мистер Железо, Мистер Лес и Мистер Латунь, можно заметить, что все они выглядят совершенно обычно, как и мы с вами, ну разве что немного масштабнее, если вы понимаете, о чем я…

На протяжении рождественской недели 1919 года в Толедо только при участии тех, кого называют «мистер такой-то», прошло: сорок четыре рождественских ужина, шестнадцать танцевальных вечеров, шесть торжественных обедов для особ как женского, так и мужского пола, двенадцать чаепитий, четыре холостяцких ужина, две свадебные церемонии и тринадцать вечеринок, на которых гости играли в бридж. Все это вместе на двадцать девятый день декабря месяца повлекло за собой принятие Перри Паркхастом решения.

Девица Мэйдл согласна выйти за него замуж – и в то же время не согласна. Ее жизнь была полна удовольствий, и сама мысль о предприятии столь ответственного шага казалась ей ненавистной. А кроме того, их тайная помолвка находилась все в том же состоянии уже столь долго, что временами казалось, будто в любой момент она может разорваться под действием собственного веса. Малыш Уорбартон, который знал все и обо всем, убедил Перри, что необходимо действовать, как Супермен: добыть брачную лицензию, прийти с ней в дом к Мэйдл и поставить ее перед фактом – или она выходит замуж прямо сейчас, или не выходит никогда! И он пошел и предложил руку, сердце, лицензию и ультиматум – и не прошло и пяти минут, как разразилась жесточайшая сцена, с отдельными вспышками неприкрытой вражды, именно такая, какие всегда возникают ближе к концу любой затяжной войны или помолвки. В результате наступило одно из тех ужасных затиший, в конце которых любящие внезапно умолкают, трезво оглядывают друг друга и начинают думать, что произошла какая-то ужасная ошибка.

После этого следует благотворная волна поцелуев и уверений в том, что это моя вина. Скажи, что это я виноват! Это все я! Я хочу, чтобы ты это сказала!

Но в тот самый момент, когда в воздухе начал чувствоваться дух примирения и оба участника сцены до некоторой степени вжились в роль, которую необходимо было сыграть так, чтобы как можно глубже почувствовать всю томность и нежность приближающегося момента, позвонила словоохотливая тетушка, и Бетти пришлось вступить в телефонную беседу, затянувшуюся на целых двадцать минут. На исходе восемнадцатой минуты Перри Паркхарст, снедаемый гордостью, ревностью и уязвленным самолюбием, надел шубу, взял свою светло-коричневую шляпу и торжественно удалился в направлении двери на улицу.

– Все кончено! – отрывисто произнес он, пытаясь завести мотор автомобиля. – Все кончено… да заведешься ты наконец, черт тебя подери!

Последнее относилось уже к замерзшей машине, простоявшей некоторое время на улице.

Он поехал в центр – точнее, заснеженная колея сама понесла его в центр города. Он низко ссутулился на сиденье, погруженный в печальные раздумья, и ему было совершенно все равно, куда ехать.

Проезжая мимо отеля «Клэрендон», он услышал оклик с тротуара. Там стоял Бэйли, человек с подмоченной репутацией и выдающейся челюстью, живший в отеле и никогда не любивший.

– Перри, – тихо произнес человек с подмоченной репутацией, когда перед ним у обочины остановился родстер, – у меня стоит шесть бутылок такого чертовски прекрасного шампанского – без единого пузырька! – которое ты, ручаюсь, никогда не пробовал. И треть всего, Перри, получишь ты, если только поднимешься со мной в номер и поможешь нам с Мартином Мэйси все это выпить!

– Бэйли, – с напряжением сказал Перри, – я выпью твое шампанское. Я выпью все до капли, пусть даже это и убьет меня.

– Чокнулся? – кротко ответил человек с подмоченной репутацией. – В шампанское не добавляют метиловый спирт. Это напиток, который весь мир пьет уже шесть тысяч лет. А пробки на этих бутылках даже окаменели, и вытаскивать их приходится с помощью алмазного сверла.

– Веди меня наверх, – мрачно промолвил Перри. – Как только эти пробки увидят мое сердце, они выскочат сами – из простого сострадания.

Весь номер был увешан типично гостиничными невинными картинками, изображающими маленьких девочек с яблоками в руках, сидящих на скамейках и играющих с щенками. Других украшений в номере не было, если не считать разбросанных повсюду галстуков, а также розовощекого человека, читавшего розовую газету, полностью посвященную дамам в розовых чулках.

– Иногда приходится торить дороги и тропы, – произнес розовощекий человек, укоризненно взглянув на Бэйли и Перри.

– Приветствую, Мартин Мэйси! – коротко ответил Перри. – И где это каменноугольное шампанское?

– Куда спешим? Это же вроде не налет. У нас вечеринка!

Перри покорно сел и с неудовольствием оглядел галстуки.

Бэйли не спеша открыл дверцу шкафа и извлек шесть симпатичных бутылок.

– Снимай эту чертову шубу, – обратился Мартин Мэйси к Перри. – Или, может, нам открыть все окна?

– Дайте мне шампанского, – сказал Перри.

– Идешь на цирковой карнавал к Таунсендам сегодня?

– Нет!

– Нет приглашения?

– Есть.

– А почему не идешь?

– Я устал от вечеринок, – воскликнул Перри. – Уже тошнит. Я уже так навеселился, что тошнит!

– Может, ты собрался к Говарду Тейту?

– Нет же, я сказал. Мне все это надоело.

– Ну что ж, – как бы в утешение сказал Мэйси, – у Тейтов все равно будут одни школьники.

– Да говорю я тебе…

– Я подумал, что ты наверняка собрался куда-нибудь. Судя по газетам, ты под Рождество не пропустил ни одной вечеринки!

Перри угрюмо хмыкнул.

Он больше никогда не пойдет на вечеринку! В его голове крутилась классическая фраза о том, что эта страница его жизни закрыта, закрыта навсегда! А когда в голове крутится «закрыта, закрыта навсегда!» или что-то подобное, можно с полной уверенностью сказать, что тут не обошлось без женщины, которая, так сказать, и осуществила это закрытие. Перри также пришла в голову еще одна классическая мысль о том, что самоубийство, в сущности, просто трусость. Эта мысль всегда отдает благородством, таким теплым и воодушевляющим! Только подумать, сколько достойных людей мы бы потеряли, если бы самоубийство не было бы просто трусостью!

Прошел час, и в шесть вечера Перри потерял всякое сходство с молодым человеком, рекламирующим линимент. Теперь он выглядел как первый набросок к картине разгула. Они пели импровизированную песню, текст которой только что придумал Бэйли:

– Проблема в том, – сказал Перри, закончив взлохмачивать свои волосы расческой Бэйли и пытаясь повязать на голову оранжевый галстук, чтобы подчеркнуть свое сходство с Юлием Цезарем, – что вы, парни, ни черта не смыслите в пении. Как только я ухожу вверх и начинаю петь тенором, вы тоже начинаете петь тенорами.

– У меня от природы тенор, – глубокомысленно заявил Мэйси. – Голос не тренирован, вот и все. Абсолютный слух, говорила тетка. Прекрасный певец от рождения.

– Певцы, певцы, все прекрасные певцы, – вставил Бэйли, который в этот момент разговаривал по телефону. – Да нет, не в кабаре. Я хочу яйцо. Пусть какой-нибудь проклятый клерк, который с едой – едой! Я хочу…

– Юлий Цезарь! – объявил Перри, отвернувшись от зеркала. – Человек со стальной волей и железными принципами.

– Заткнись! – взвизгнул Бэйли. – Эй, это мистер Бэйли. Пришлите нам ужин. Что-нибудь грандиозное. На ваш выбор. Прямо сейчас!

С некоторым затруднением он попал трубкой обратно на телефон, после чего его губы сжались, и с выражением торжествующей настойчивости он выдвинул нижний ящик шкафа.

– Взгляните! – не терпящим возражений тоном скомандовал он.

В его руках оказалось некое вычурное одеяние из розовой дешевой ткани.

– Штаны! – важно произнес он. – Глядите!

На свет появилась розовая рубашка, красный галстук и детский воротничок а-ля Бастер Браун.

– Глядите! – повторил он. – Это костюм для циркового карнавала Таунсендов. Я изображаю мальчика, который носит воду для слонов.

Несмотря на свое состояние, Перри был впечатлен.

– Я буду изображать Юлия Цезаря, – объявил он после некоторого раздумья.

– Так и думал, что ты идешь! – сказал Мэйси.

– Я? Конечно иду! Не пропускаю ни одной вечеринки. Полезно для нервов, как сельдерей.

– Цезарь! – рассмеялся Бэйли. – Тебя не пустят. Он не из цирка. Это из Шекспира. Лучше оденься клоуном.

Перри замотал головой:

– Нет уж. Только Цезарь.

– Цезарь?

– Точно. Колесница!

Луч света осветил разум Бэйли.

– А правда. Хорошая идея.

Ищущим взглядом Перри обвел комнату.

– Я позаимствую у тебя банный халат и этот галстук, – сказал он.

Бэйли задумался:

– Не пойдет.

– Нормально. Это все, что надо. Цезарь был варваром. Они даже не пикнут, если я скажу, что я Цезарь, потому что он был варвар.

– Нет, – покачав головой, сказал Бэйли. – Костюм надо взять напрокат в лавке. У Нолака.

– Уже закрыто.

– Проверь.

После пяти минут, проведенных у телефона, далекий, уставший голос сумел убедить Перри, что на другом конце провода находится мистер Нолак и что лавка из-за карнавала Таунсендов будет открыта до восьми. Успокоившись, Перри съел большое блюдо филе-миньон и выпил последнюю из трех оставшихся бутылок шампанского. В восемь пятнадцать швейцар в высоком цилиндре, стоявший у входа в «Клэрендон», смог наблюдать, как он пытается завести свой родстер.

– Видимо, замерз, – мудро заметил Перри. – Мороз схватил мотор. Холода.

– Замерз, что ли?

– Да. Мотор покрылся льдом.

– Не заводится?

– Никак. Пусть постоит тут до лета. Один теплый августовский вечерок, и все будет в порядке.

– Хотите оставить тут?

– Точно. Пусть стоит. Вряд ли найдется такой горячий воришка. Подайте такси.

Швейцар в высоком цилиндре подозвал такси:

– Куда, мистер?

– Поезжай к Нолаку – ну, знаешь, костюмы напрокат…