Читать книгу Новые мелодии печальных оркестров (сборник) - Френсис Скотт Фицджеральд - Страница 3

С сожалением должен признаться, что мне не довелось ни самому наблюдать занятия в знаменитой Школе джаза, ни изучать под руководством мистера Пауэлла таинства Костей, Кастета и Гитары. Могу сообщить вам только то, что слышал позднее от одного из его восторженных учеников. При всех последовавших обсуждениях никто не оспаривал огромного успеха занятий, и ни один ученик, получивший диплом бакалавра джаза, не пожалел о затраченных усилиях.

– Если секрет раньше времени не раскроется, – поведал Джим, обращаясь к Амантис, – у нас побывает оркестр Растуса Малдуна из Саванны. Я всегда мечтал им подирижировать.

Джим делал деньги. Чрезмерно он не роскошествовал (больших средств у его студентов не водилось), однако ж из пансиона переехал в Казино-отель, где нанял апартаменты и распорядился, чтобы Хьюго приносил ему завтрак в постель.

Внедрить Амантис в ряды золотой молодежи Саутгемптона оказалось проще, чем Джим ожидал. Через неделю все учащиеся уже звали ее по имени. Джим виделся с нею реже, чем ему хотелось. Нельзя сказать, что Амантис к нему переменилась: она часто прогуливалась с ним по утрам, охотно слушала, когда он рассказывал о своих планах, но с тех пор, как она приобщилась к светской жизни, о встречах с нею по вечерам нечего было и думать. Несколько раз Джим, явившись в пансион, заставал Амантис запыхавшейся, словно бы после пробежки. Было понятно, что она только-только явилась с какого-то светского события, в котором Джим не принимал участия.

Когда лето пошло на убыль, Джим задумался о том, что для полного триумфа его предприятия кое-чего не хватает. По отношению к Амантис Саутгемптон повел себя гостеприимно, однако для него, Джима, двери местных домов остались закрытыми. С трех до пяти его ученики бывали с ним любезны, более того – ловили каждое его слово и движение, однако затем удалялись в другой мир.

Джим оказался в положении гольфиста-профессионала: на поле с ним по-братски общаются, его слушаются, но с закатом солнца его привилегиям наступает конец. Ему можно заглядывать в окна клуба, но танцевать нельзя. Вот и Джим был лишен возможности наблюдать, как его ученики пользуются усвоенными от него навыками. Лишь на следующее утро до него долетали обрывки сплетен – и больше ничего.

Но меж тем как английский гольфист-профессионал, не равняясь с патронами, сохраняет собственную гордость, Джим Пауэлл, происходивший из «по-настоящему хорошей – но, правда, бедной» семьи, часами лежал без сна на своей гостиничной постели, слушал музыку, долетавшую сюда из Кацбис-хауса или Бич-клуба, ворочался и не мог понять, в чем же дело. На заре своего успеха он приобрел себе парадный костюм и думал, что случай его надеть подвернется со дня на день, но костюм так и лежал нетронутый в коробке, в которой его доставили от портного. Быть может, думал Джим, существует какая-то реальная пропасть, отделяющая его от остальных. Это его беспокоило.

На конец сентября был назначен бал у Харланов, которому предстояло стать для местной молодежи последним и главным событием сезона. Академия Джима должна была закрыться днем ранее ввиду массового перехода учеников в другие, обычные школы. Джима, как всегда, на бал не пригласили. Меж тем он надеялся, что приглашение поступит. Оба юных Харлана, Рональд и Женевьева, первыми оказали ему покровительство, когда он прибыл в Саутгемптон, а кроме того, Женевьева души не чаяла в Амантис. Побывать на их балу – самом роскошном из всех – значило увенчать и узаконить успех, достигнутый к исходу лета.

Его ученики, собравшись на дневные занятия, громко обсуждали завтрашнее увеселение, и, когда пришло время закрываться, Джим облегченно вздохнул.

– Прощайте, – сказал он им.

Ему было тоскливо – и оттого что его идея исчерпала себя, и оттого что никто не был опечален. Снаружи фыркали моторы – громко, с отключенными глушителями; в этих звуках, победно разрывавших теплый сентябрьский воздух, чудилось ликование… торжество юности и надежд, досягающих до самых небес.

Ученики разошлись, Джим с Хьюго остались одни. Джим вдруг сел и спрятал лицо в ладони.

– Хьюго, – хрипло проговорил он, – мы здесь больше не нужны.

– Не расстраивайся, – произнес чей-то голос.

Джим поднял глаза: рядом с ним стояла Амантис.

– Тебе лучше тоже уйти, – сказал он.

– Почему?

– Потому что тебя теперь приняли в общество, а я для этой публики что-то вроде обслуги. Я внедрил тебя – дело сделано. Тебе лучше уйти, а то они перестанут приглашать тебя на свои балы.

– И так не приглашают, Джим, – тихонько проговорила она. – На завтрашний вечер меня не позвали.

Джим возмущенно поднял брови:

– Не позвали?

Амантис покачала головой.

– Так я их заставлю! – вскипел Джим. – Скажу, что они должны. Да я… Я…

Амантис подошла ближе, глаза ее блестели.

– Не думай о них, Джим. Не думай, и все. Зачем они нам сдались? Завтра устроим нашу собственную вечеринку – на двоих.

– Я происхожу из очень хорошей семьи, – не успокаивался Джим. – Только бедной.

Амантис погладила его по плечу.

– Я понимаю. Ты милый, никто из них тебе и в подметки не годится.

Джим встал, подошел к окну и грустно уставился на вечереющее небо.

– Наверное, зря я тебя стронул с места. Спала бы себе дальше в своем гамаке.

Амантис рассмеялась.

– Ничуть не зря. Я очень даже рада.

Джим обернулся и оглядел комнату, на его лице лежала тень.

– Подмети, Хьюго, и запри двери. – Голос его дрожал. – Лето кончилось, нам пора домой.

Осень наступила рано. Проснувшись на следующее утро, Джим Пауэлл обнаружил, что комната остыла, и мысль о дохнувшем морозом сентябре на время вытеснила из памяти вчерашний день. Но затем лицо Джима горестно вытянулось: ему вспомнилось унижение, из-за которого потускнело, утратило радостный глянец все это лето. И ничего другого ему не оставалось, как только вернуться восвояси, в родные места.

После завтрака он немного пришел в себя и вновь сделался беспечен. Джим был дитя Юга, не расположенное к мрачной задумчивости. Обиду он мог вызвать в памяти один раз, другой, а потом она расплывалась в необъятной пустоте прошлого.

Но когда сила привычки привела Джима к дверям его отжившего свой век заведения, ему снова сделалось грустно. Хьюго был там, погруженный в хандру и похожий на сумрачного фантома.

В другие дни хватало нескольких слов Джима, чтобы вызвать у Хьюго несказанный восторг, однако сейчас говорить было не о чем. Два месяца Хьюго существовал на вершине, о какой никогда и не мечтал. Он попросту, от всей души наслаждался своей работой, приходил в школу задолго до начала занятий, а уходил много позднее последнего из учеников мистера Пауэлла.

День клонился к не слишком многообещающему вечеру. Амантис не появлялась, и Джим тревожно спрашивал себя, не раздумала ли она насчет сегодняшнего совместного обеда. Может, лучше ей не показываться в его компании. Впрочем, уныло напомнил он себе, чужих глаз опасаться не приходится: все будут на большом балу в доме Харланов.

Когда сумеречные тени в зале совсем уж сгустились, Джим в последний раз запер дверь, снял с нее табличку «Джеймс Пауэлл, Дж. М. „Кости, Кастет и Гитара“» и вернулся в отель. Просматривая неразборчиво накаляканные счета, он обнаружил, что нужно оплатить еще месяц аренды зала, разбитые стекла и кое-какое новое оборудование, которым он едва успел попользоваться. Джим жил на широкую ногу, и теперь стало ясно, что в финансовом отношении прошедшее лето ничего существенного ему не принесло.

Покончив со счетами, он вынул из коробки новый парадный костюм, осмотрел его, провел пальцами по атласу лацканов и подкладки. Во всяком случае, костюм он себе приобрел, и не исключено, что в Тарлтоне сможет надеть его на вечеринку, куда получит приглашение.

– Да о чем тут говорить! – фыркнул он. – Грош ей цена, всей этой академии. Дома у гаража встретишь таких парней, что куда там всем здешним.

Насвистывая в довольно бодром ритме «Джинн из городка Джеллибинов», Джим облачился в свой первый парадный костюм и отправился в город.

– Орхидеи, – сказал он продавцу.

На свою покупку он смотрел не без гордости. Джим знал, что ни одна девица на балу у Харланов не наденет лучшего украшения, чем эти экзотические цветы, томно откинувшиеся на подушку из зеленых папоротников.

На такси (он тщательно выбрал такое, что походило на личный автомобиль) Джим подкатил к пансиону, где жила Амантис. Она спустилась вниз в вечернем платье розового цвета, слившегося с орхидеями в гамму нежных полутонов, похожую на закатное небо.

– Думаю, мы можем поехать в Казино-отель, – предложил Джим. – Или ты хочешь в какое-то другое место?

За столиком с видом на темный океан настроение Джима переменилось на довольство и приятную печаль. Окна по случаю холодов были закрыты, но оркестр играл «Совсем один» и «Чай на двоих», и, сидя за столиком с живым воплощением юности и красоты, он ненадолго ощутил себя романтическим участником творившихся вокруг событий. Они не танцевали, и Джим был рад: иначе пришлось бы вспомнить о другом, более пышном и блестящем танцевальном вечере, куда им путь заказан.

После обеда они сели на такси и час катались по песчаным дорогам, вдоль которых мелькал за деревьями уже зажегшийся звездами океан.

– Я хочу тебя поблагодарить, Джим, – проговорила Амантис, – за все, что ты для меня сделал.

– Пустяки. Нам, Пауэллам, надо держаться вместе.

– Что ты собираешься делать?

– Завтра отправляюсь в Тарлтон.

– Очень жаль, – сказала она ласково. – Поедешь на своей машине?

– Придется. Нужно перегнать ее на Юг, не продавать же за гроши. Ты боишься, что ее угнали из вашего сарая? – внезапно встревожился Джим.

Амантис постаралась скрыть улыбку.

– Нет.

– Мне жаль, что так получилось… с тобой, – хрипло продолжил он, – и… и мне хотелось хотя бы раз сходить к ним на танцы. Зря ты вчера со мной осталась. Может, оттого они тебя и не пригласили.

– Джим, – попросила она, – давай постоим у них под окнами и послушаем шикарную музыку. Бог с ним со всем.

– Они выйдут и нас увидят.

– Не выйдут, слишком холодно.

Амантис дала распоряжение таксисту, и вскоре автомобиль остановился перед красивой георгианской громадой Мэдисон-Харлан-Хауса, из окон которого падали на лужайку яркие отсветы царившего там веселья. Внутри звучал смех, выводил жалобную мелодию модный духовой оркестр, неспешно и таинственно шаркали подошвы танцующих.

– Подойдем поближе, – восторженным шепотом взмолилась Амантис. – Я хочу послушать.

Они пошли к дому, держась в тени развесистых деревьев. Джим настороженно притих. Внезапно он замер и схватил Амантис за руку.

– Боже! – волнуясь, приглушенно вскрикнул он. – Знаешь, что это?

– Ночной сторож? – Амантис испуганно огляделась.

– Это оркестр Растуса Малдуна из Саванны! Я слышал его однажды, и я узнаю. Это оркестр Растуса Малдуна!

Приблизившись, они рассмотрели верхушки причесок «помпадур», потом прилизанные головы мужчин, взбитые волосы дам и даже короткие женские стрижки под черными головными повязками. На фоне непрестанного смеха начали различаться голоса. На веранду вышли двое, быстро сделали по глотку из фляжек и вернулись в дом. Но Джим Пауэлл был околдован музыкой. Он глядел неподвижными глазами и переставлял ноги неуверенно, как слепой.

В тесном уголке за темным кустом они с Амантис слушали. Номер подошел к концу. С океана повеял холодный бриз, Джима пробрала легкая дрожь. Он взволнованно шепнул:

– Я всегда мечтал подирижировать этим оркестром. Один только раз. – Он сник. – Пошли. Пойдем отсюда. Мне, пожалуй, здесь не место.

Джим протянул Амантис руку, но та ее не взяла. Внезапно она вышла из-за кустов и ступила в яркое пятно света.

– Пошли, Джим, – с неожиданной уверенностью позвала Амантис. – Пойдем в дом.

– Как это?

Амантис схватила Джима за руку. Онемевший от ужаса из-за ее дерзости, он отшатнулся, но Амантис упорно тянула его к широкой парадной двери.

– Осторожно! – выдохнул он. – Сейчас кто-нибудь выйдет и нас увидит.

– Нет, Джим, – возразила она твердо, – никто сейчас не выйдет. Сейчас двое войдут.

– Как? – растерянно спросил он, ярко освещенный фонарями под навесом крыльца. – Как?

– Как-как? – передразнила его Амантис. – А так, что этот бал устроен специально в мою честь.

Джим подумал, что она тронулась умом.

– Пошли домой, пока нас не увидели, – взмолился он.

Широкие двери распахнулись, на веранду вышел какой-то господин. Джим с ужасом узнал мистера Мэдисона Харлана. Джим дернулся, словно хотел вырваться и убежать. Но мистер Харлан сошел со ступенек, протягивая Амантис обе руки.

– Ну наконец-то! – воскликнул он. – Где вы оба пропадали? Наша Амантис… – Поцеловав Амантис, он с сердечной улыбкой повернулся к Джиму. – Что до вас, мистер Пауэлл, то в качестве штрафа за опоздание обещайте подирижировать оркестром – один только номер.