Читать книгу Новые мелодии печальных оркестров (сборник) - Френсис Скотт Фицджеральд - Страница 5

Весной 1919 года, когда Дайана Дики возвратилась из Франции, ее родители думали, что за прежние прегрешения она расплатилась полностью. Она прослужила год в Красном Кресте и, как предполагалось, заключила помолвку с молодым американским летчиком, персоной заметной и весьма привлекательной. Большего нечего было и желать; от сомнительного прошлого Дайаны не осталось ничего, кроме ее прозвища…

Даймонд Дик! – именно этим именем вздумалось назваться в десять лет тогдашней тоненькой черноглазой девочке.

– Я Даймонд Дик, и все тут, – настаивала она, – а кто будет звать меня по-другому, тот дурья башка.

– Юной барышне такое имя не к лицу, – возражала гувернантка. – Если уж хочешь имя как у мальчика, тогда почему бы не назваться Джорджем Вашингтоном?

– Потому что меня зовут Даймонд Дик, – терпеливо объясняла Дайана. – Не понятно разве? Пусть зовут меня Даймонд Дик, а не то у меня будет припадок – все тогда пожалеете.

Кончилось тем, что она добилась и припадка (настоящей истерики, которую приехал лечить недовольный специалист по нервным болезням из Нью-Йорка), и прозвища. Закрепив за собой последнее, Дайана стала трудиться над выражением лица, копируя его с мальчика – подручного мясника, который доставлял мясо к задним дверям гриничских домов. Она выпячивала нижнюю челюсть и кривила рот, демонстрируя часть передних зубов; голос, исходивший из этого пугающего отверстия, был груб, как у отпетого уголовника.

– Мисс Кэразерс, – говорила она глумливым тоном, – ну что за бутерброд без джема? Или вам по шее захотелось?

– Дайана! Я сию минуту расскажу все твоей матери!

– Да ну! – мрачно грозилась Дайана. – Вы что, заряд свинца схлопотать захотели?

Мисс Кэразерс беспокойно поправляла челку. Ей делалось немного не по себе.

– Хорошо, – говорила она неуверенно, – если тебе хочется вести себя как побродяжка…

Дайане этого хотелось. Экзерсисы, которые она совершала ежедневно на тротуаре, соседи принимали за новую разновидность игры в классики, меж тем на самом деле это было начальной отработкой «апаш-слауча». Преуспев в нем, Дайана стала выплывать на улицы Гринича шаткой походкой, лицо (половина скрыта за отцовской фетровой шляпой) дико кривлялось, туловище дергалось из стороны в сторону, плечи ходили ходуном – стоило на нее засмотреться, как у тебя начинала кружиться голова.

Поначалу это было смешно, однако, когда речь Дайаны расцвела чудны́ми непонятными фразами, относящимися, по мнению самой девочки, к уголовному жаргону, родителям стало не до шуток. Прошло несколько лет, и Дайана еще больше усложнила положение, превратившись в красавицу – миниатюрную темноволосую красавицу с трагическими глазами и низким воркующим голосом.

Потом Америка вступила в войну, и Дайана, которой исполнилось восемнадцать, в составе подразделения продовольственной службы отплыла во Францию.

Прошлое осталось позади, все было забыто. Незадолго до подписания мира Дайана была упомянута в приказе о награждении – за стойкость под огнем неприятеля. И – что особенно порадовало ее мать – пронесся слух о ее помолвке с мистером Чарли Эбботом из Бостона и Бар-Харбора, «молодым авиатором, персоной заметной и весьма привлекательной».

Однако, встречая Дайану в Нью-Йорке, миссис Дики едва ли была готова увидеть в ней столь заметные перемены. В лимузине, направлявшемся к Гринич, она глядела на дочь изумленными глазами.

– Все вокруг тобой гордятся, Дайана. Дом просто завален цветами. Надо же: тебе всего девятнадцать, а ты столько всего повидала и столько всего совершила!

Из-под полей эффектной шафрановой шляпы глаза Дайаны следили за Пятой авеню, где пестрели знамена в честь возвратившихся дивизий.

– Война закончилась, – произнесла она странным голосом, словно это ей только-только пришло в голову.

– Да, – радостно подхватила ее мать, – и мы победили. Я никогда не сомневалась, что так и будет.

Она раздумывала, как лучше завести разговор о мистере Эбботе.

– А ты стала спокойней, – начала она на пробу. – По виду похоже, что тебя потянуло к размеренному существованию.

– Хочу этой осенью показаться в свете.

– Но я думала… – Миссис Дики осеклась и кашлянула. – Судя по слухам, я решила…

– Ну же, мама, продолжай. Что за слухи?

– Я слышала, что ты помолвлена с молодым Чарльзом Эбботом.

Дайана молчала, и ее мать нервно водила языком по губам, а заодно и вуали. Тишина в автомобиле начинала угнетать. Миссис Дики всегда побаивалась Дайаны и теперь стала опасаться, что зашла слишком далеко.

– Эти Эбботы из Бостона – такие милые люди, – решившись, робко заговорила она. – Я несколько раз встречалась с его матерью, она рассказывала, как он предан…

– Мама! – Холодный как лед голос Дайаны прервал ее мечтательные разглагольствования. – Уж не знаю, что и от кого ты там слышала, но я вовсе не помолвлена с Чарли Эбботом. И пожалуйста, больше не упоминай при мне эти слухи.

В ноябре состоялся дебют Дайаны в бальном зале отеля «Риц». В таком «введении во взрослую жизнь» заключалась некоторая ирония: Дайана в свои девятнадцать навидалась столько реальности, мужества, ужаса и боли, сколько не снилось напыщенным вдовам, что заселяли этот искусственный мирок.

Но Дайана была молода, а искусственный мирок манил ароматом орхидей, приятным, веселым снобизмом и оркестрами, творившими из жизненных печалей и размышлений новые мелодии. Всю ночь саксофоны плаксиво варьировали на все лады «Бил-стрит блюз», и пять сотен пар золотых и серебряных бальных туфель гоняли по паркету глянцевую пыль. В рассветный чайный час всегда находились комнаты, где эти медленные, сладкие пульсации длились и длились, а между тем то туда, то сюда приносило волной свежие лица, как розовые лепестки, стронутые с пола выдохами печальных труб.

Сезон катился, не отставала от него в этой сумеречной вселенной и Дайана, успевая за день на полдюжины свиданий с полудюжиной мужчин, засыпая не ранее рассветного часа – вечернее платье сброшено на полу у кровати, бисер и шифон в одной куче с умирающими орхидеями.

Год постепенно перешел в лето. Нью-Йорк поразила мода на ветрениц, юбки взлетели до самого некуда, печальные оркестры взялись за новые мелодии. На какое-то время красота Дайаны поддалась этому новому увлечению, как прежде вобрала в себя повышенный нервный тонус военных лет; однако нетрудно было заметить, что Дайана не поощряет ухаживаний, что при всей ее популярности никто не связывает ее имя с каким-либо мужским именем. «Случаев» ей выпадала добрая сотня, но, если увлечение перерастало в любовь, она спешила расстаться с поклонником раз и навсегда.

Второй год вылился в долгие ночи танцев и поездки на теплый Юг с целью покупаться. Ветреность рассеялась по ветру и была забыта; юбки круто устремились к полу, саксофоны запели новые песни для свежей поросли девиц. Большинство тех, кто начал выезжать вместе с Дайаной, были уже замужем – иные обзавелись и детьми. Но Дайана среди меняющегося мира продолжала танцевать под новые ритмы.

К третьему году, глядя на ее свежее, красивое лицо, трудно было поверить, что она побывала на войне. Юное поколение уже относило это событие к туманному прошлому, в незапамятные века волновавшему их старших братьев и сестер. И Дайана чувствовала, что с последним эхом войны отомрет и ее юность. Ныне к ней почти не обращались как к Даймонд Дику. Когда же это изредка случалось, ее взгляд принимал странное растерянное выражение, словно она не могла увязать между собой два осколка ее разбитой пополам жизни.

Минуло пять лет, в Бостоне разорилась одна маклерская фирма, и из Парижа возвратился домой герой войны Чарли Эббот – окончательно спившийся и без гроша в кармане.

Впервые Дайана увидела его в ресторане «Мон-Миель», где он сидел за боковым столиком с пухлой, невзыскательного вида блондинкой из полусвета. Наскоро извинившись перед своим спутником, Дайана направилась к нему. Чарли поднял взгляд, и у Дайаны вдруг подкосились ноги: он съежился и походил на тень, а его большие и темные, как у Дайаны, глаза пылали огнем в воспаленных орбитах.

– Как, Чарли…

Чарли, пошатываясь, встал, и они обменялись неловким рукопожатием. Он пробормотал слова представления, но девица за столом выразила свое недовольство, смерив Дайану ледяным взглядом голубых глаз.

– Как, Чарли… – повторила Дайана, – ты, выходит, вернулся.

– Вернулся навсегда.

– Мне нужно с тобой увидеться, Чарли. Увидеться… как можно скорей. Не хочешь ли съездить завтра за город?

– Завтра? – Чарли виновато посмотрел на белобрысую девицу. – У меня назначена встреча. Насчет завтра не знаю. Может, позднее на этой неделе…

– Отмени свою встречу.

Приятельница Чарли барабанила пальцами по скатерти и нервно обводила глазами залу. Услышав эту фразу, она резко повернулась обратно к столику.

– Чарли! – прикрикнула она, многозначительно хмурясь.

– Да, знаю, – отозвался он веселым тоном и повернулся к Дайане. – Завтра я не могу. У меня назначена встреча.

– Мне просто необходимо повидаться с тобой завтра, – безжалостно настаивала Дайана. – Хватит пялиться на меня как идиот. Обещай, что будешь завтра в Гриниче.

– В чем дело? – повысила тон девица. – Почему вам не сидится за собственным столиком? Хватили лишнего?

– Элейн, Элейн, – упрекнул ее Чарли.

– Я буду встречать тебя в Гриниче с шестичасовым поездом, – хладнокровно продолжала Дайана. – Если не сможешь отделаться от этой… этой особы, – она указала на девицу небрежным взмахом руки, – пошли ее в кино.

Выкрикнув что-то невнятное, девица поднялась на ноги; казалось, сцены не избежать. Но Дайана, кивнув Чарли, отвернулась, махнула своему спутнику в другом конце залы и вышла за порог.

– Не нравится она мне, – заявила сварливым тоном девица, когда Дайана покинула ресторан. – Кто она вообще такая? Из твоих прежних?

– Верно, – нахмурился Чарли. – Моя прежняя. Собственно, единственная.

– Ага, и вы знакомы с самого рождения.

– Нет. – Чарли помотал головой. – Впервые мы встретились на войне, она работала в столовой.

– Она? – Элейн удивленно подняла брови. – Не похоже, чтобы она…

– О, ей уже не девятнадцать… ей почти двадцать пять. – Чарли рассмеялся. – Я встретил ее однажды у полевого склада близ Суассона; она сидела на ящике, а вокруг кишело столько лейтенантов, что хватило бы на целый полк. А через три недели мы были уже помолвлены!

– А что потом? – резким голосом спросила Элейн.

– Обычная история. – Чарли произнес это не без горечи. – Она разорвала помолвку. Необычно только одно: я так и не узнал почему. В один прекрасный день я с ней простился и отправился к своей эскадрилье. Видно, что-то я такое сказал или сделал, отчего начались неприятности. Не знаю. Так или иначе, воспоминания об этом времени у меня остались самые смутные: через пару часов мой самолет рухнул и от того, что происходило до этого, в голове ни черта не осталось. А когда я немного пришел в себя и начал интересоваться окружающим миром, оказалось, что все теперь иначе. Сначала я думал, без соперника тут не обошлось.

– Она разорвала помолвку?

– Разорвала. Пока я выздоравливал, она часами сидела у моей постели и эдак странно на меня глядела. Я не выдержал и попросил зеркало: думал, меня сильно поуродовало. Но ничего подобного. Однажды она заплакала. И говорит: она все думает о нас, не было ли это ошибкой, и дальше в том же духе. Вроде бы намекает, что до того, как мы простились и я был ранен, у нас вышла ссора. Но я все еще чувствовал себя паршиво и не видел в таком разговоре смысла, если тут не замешан кто-то еще. Говорит, мы оба хотим быть свободны, и смотрит на меня так, словно ждет объяснения или извинения, а я ума не приложу, что я такого наделал. Помню, положил я голову на подушку и пожелал не видеть больше белого света. А через два месяца я услышал, что она отплыла на родину.

Элейн тревожно склонилась к нему:

– Не езди к ней за город, Чарли. Пожалуйста, не езди. Она хочет тебя обратно, на ней это написано.

Чарли качнул головой и рассмеялся.

– Хочет-хочет, – не унималась Элейн. – Я вижу. Она мне сразу не понравилась. Выпустила когда-то тебя из рук, а теперь хочет обратно. По глазам вижу. Послушай меня, оставайся со мной в Нью-Йорке.

– Нет, – не согласился Чарли. – Я поеду туда и увижусь с ней. Как-никак Даймонд Дик – моя прежняя девушка.

День клонился к вечеру, Дайана стояла на платформе, облитая золотистым светом. Рядом с ее безупречной свежестью Чарли Эббот выглядел потрепанным и постаревшим. Ему исполнилось всего лишь двадцать девять, но четыре года рассеянной жизни оставили немало морщин вокруг его красивых темных глаз. Даже его походка выглядела усталой, а не изящной и спортивной, как прежде. Он переставлял ноги, единственно чтобы переместиться в пространстве, других целей у него не было.

– Чарли! – вскричала Дайана. – Где твоя сумка?

– Я ведь к вам только на обед, ночевать никак не смогу.

Дайана заметила, что он трезв, но по виду отчаянно нуждается в опохмелке. Взяв Чарли за руку, она отвела его к двухместному автомобилю с красными колесами, припаркованному неподалеку.

– Залезай и садись, – скомандовала она. – Ты как будто еле-еле держишься на ногах.

– Да я никогда в жизни так хорошо себя не чувствовал.

Дайана криво усмехнулась.

– Зачем тебе приспичило сегодня вернуться?

– Обещал… у меня назначена встреча, ты ведь знаешь…

– Ай, да подождет она! – фыркнула Дайана. – Судя по всему, она не перегружена делами. Кто она вообще такая?

– Никак не пойму, тебя-то это с какой стороны интересует, Даймонд Дик?

Услышав привычное обращение, она вспыхнула:

– Мне интересно все, что тебя касается. Кто она, эта девица?

– Элейн Расселл. Занята чем то… связанным с кино.

– Вид у нее низкопробный, – произнесла Дайана задумчиво. – Я все о ней вспоминала. У тебя тоже вид не лучше. Что ты с собой делаешь: ждешь, пока начнется новая война?

Они завернули в подъездную аллею обширного, беспорядочно спланированного дома на набережной. На лужайке устанавливали брезентовый навес для танцев.

– Смотри! – Дайана указала на юношу в бриджах, стоявшего на боковой веранде. – Это мой брат Брек. Вы не знакомы. Он приехал из Нью-Хейвена на пасхальные каникулы. Сегодня у него танцевальная вечеринка.

Со ступенек веранды сошел им навстречу красивый юноша лет восемнадцати.

– Он думает, ты величайший человек в мире, – прошептала Дайана. – Притворись, что ты чудо из чудес.

При взаимном представлении оба держались смущенно.

– Летали в последнее время? – немедленно поинтересовался Брек.

– Несколько лет не летал, – признался Чарли.

– Я сам в войну был еще мал, – посетовал Брек, – но этим летом попробую получить летную лицензию. Это единственное, ради чего стоит жить… я говорю про полеты.

– Ну да, пожалуй. – Чарли немного растерялся. – Я слышал, у вас сегодня намечается танцевальная вечеринка.

Брек небрежно махнул рукой.

– А, просто соберется целая толпа соседей. Вам покажется скучищей смертной – после того, что вы повидали.

Чарли беспомощно повернулся к Дайане.

– Пошли, – засмеялась она. – Пошли в дом.

Миссис Дики встретила их в холле и подвергла Чарли осмотру, не выходящему за рамки приличий, но несколько напряженному. Все в доме обращались с ним крайне уважительно, и о чем бы ни шла беседа, в ней так или иначе потихоньку всплывала война.

– Чем вы теперь занимаетесь? – спросил мистер Дики. – Участвуете в бизнесе отца?

– От бизнеса ничего не осталось, – ответил Чарли откровенно. – Я так, сам по себе.

Мистер Дики чуть-чуть подумал.

– Если у вас нет никаких планов, вы могли бы на этой неделе зайти ко мне в офис. У меня есть небольшое предложение, не исключено, что оно вас заинтересует.

При мысли, что все это, вероятно, устроила Дайана, Чарли сделалось досадно. Милостыня ему не нужна. Он не калека, а война уже пять лет как закончилась. И все подобные разговоры прекратились тоже.

За танцами должен был последовать ужин, первый этаж был весь заставлен столами, и поэтому Чарли с Дайаной, а также мистером и миссис Дики обедали наверху, в библиотеке. Обстановка за едой была неуютная, говорил в основном мистер Дики, а Дайана нервным весельем заполняла паузы. Когда обед закончился и они с Дайаной вышли в сгущавшихся сумерках на веранду, Чарли почувствовал облегчение.

– Чарли… – Дайана потянулась к нему и осторожно тронула за рукав. – Не возвращайся сегодня в Нью-Йорк. Побудь со мной несколько дней. Мне нужно с тобой поговорить, а сегодня, из-за вечеринки, я никак не настроюсь на беседу.

– Я приеду опять… на этой неделе, – уклончиво отозвался он.

– Но почему бы тебе не остаться?

– Я обещал вернуться в одиннадцать.

– В одиннадцать? – Дайана посмотрела на него с упреком. – Ты что же, должен отчитываться перед этой девицей, как проводишь вечера?

– Мне она нравится! – возмутился он. – Я не ребенок, Даймонд Дик, и мне сдается, ты слишком много себе позволяешь. Я думал, ты окончательно перестала интересоваться моей жизнью еще пять лет назад.

– Ты не останешься?

– Нет.

– Хорошо… тогда в нашем распоряжении всего один час. Пошли отсюда, посидим на парапете у залива.

Вместе они шагнули в глубокие сумерки, наполненные густым запахом соли и роз.

– Помнишь, когда мы в последний раз ходили куда-то вместе? – шепнула Дайана.

– Ну… нет. Не припоминаю. Когда это было?

– Не имеет значения… раз ты забыл.

На набережной Дайана опустилась на низенький парапет, идущий вдоль берега.

– Весна, Чарли.

– Очередная.

– Нет, просто весна. «Очередная» – это значит, что ты старишься. – Дайана помедлила. – Чарли…

– Да, Даймонд Дик.

– Я все эти пять лет ждала случая с тобой поговорить.

Краем глаза она заметила, что Чарли хмурится, и сменила тон.

– Какой работой ты собираешься заняться, Чарли?

– Не знаю. У меня осталось немного денег, так что какое-то время протяну без работы. Не думаю, что я к чему-нибудь пригоден.

– Ты хочешь сказать, единственная работа, к которой ты вполне пригоден, это воевать.

– Да. – Слегка заинтересовавшись, Чарли повернулся к Дайане. – Война для меня все. Это покажется странным, но о тех днях я вспоминаю как о самых счастливых в своей жизни.

– Понимаю, о чем ты, – медленно проговорила Дайана. – Таких сильных переживаний и драматических событий в жизни нашего поколения больше не будет.

Они ненадолго замолчали. Когда Чарли вновь заговорил, его голос слегка дрожал.

– За время войны я кое-что утратил – потерял частицу себя, которую уже не вернуть, даже если захочу. В некотором смысле это была моя война, а нельзя же ненавидеть то, что тебе принадлежало. – Внезапно он повернулся к Дайане. – Давай, Даймонд Дик, будем откровенны: мы любили друг друга, и мне кажется… глупо разыгрывать сейчас этот спектакль.

Она судорожно вздохнула.

– Да, – слабым голосом согласилась она, – будем откровенны.

– Мне понятно, что ты затеяла, и я не сомневаюсь, что это по доброте душевной. Но жизнь не начнется сначала, оттого что побеседуешь весенним вечером со своей прежней любовью.

– Это не по доброте душевной.

Чарли пристальней всмотрелся в Дайану.

– Неправда, Даймонд Дик. Но… даже если бы ты меня любила, это ничего не меняет. Я не тот, что пять лет назад, я теперь другой человек – разве не понятно? И сейчас я все лунные ночи на свете променял бы на выпивку. Сдается, я даже не способен больше любить девушку вроде тебя.

Дайана кивнула:

– Ясно.

– Почему ты не вышла за меня пять лет назад, Даймонд Дик?

– Не знаю, – отозвалась она, чуть помедлив. – Я промахнулась.

– Промахнулась! – с горечью повторил он. – Ты говоришь так, словно это была игра в угадайку, пари или ставка на белое и красное.

– Нет, это не была игра в угадайку.

Минуту длилась тишина – потом Дайана обернулась к Чарли. Глаза ее блестели.

– Не поцелуешь ли меня, Чарли? – спросила она просто.

Он дернулся.

– Это что, так трудно? Прежде я никогда не просила мужчину меня поцеловать.

Чарли вскрикнул и соскочил с парапета.

– Я в город, – сказал он.

– Что же – тебе так уж противно в моем обществе?

– Дайана. – Чарли подошел ближе, обнял ее колени и заглянул в глаза. – Ты ведь знаешь, если я тебя поцелую, мне придется остаться. Я боюсь тебя – боюсь твоей доброты, боюсь вспоминать о том, что с тобой связано. И после твоего поцелуя я не смогу вернуться… к другой девушке.

– Прощай, – вдруг бросила она.

Чарли помедлил, потом беспомощно запротестовал:

– Ты ставишь меня в ужасное положение.

– Прощай.

– Послушай, Дайана…

– Пожалуйста, уходи.

Он повернулся и проворно зашагал к дому.

Дайана сидела неподвижно, вечерний бриз забавно ерошил ее шифоновое платье. Луна уже взошла выше, и по заливу плыл треугольник серебристой чешуи, который легонько подрагивал под жесткий металлический долбеж банджо на лужайке.

Наконец одна – наконец. Не осталось даже призрака, сопроводителя на пути сквозь годы. Можно было сколько угодно вытягивать руки в темноту, не опасаясь задеть одежду, толкнуть друга. Тонкое серебро звезд по всему небу разом потускнело.

Дайана просидела почти час, разглядывая искры света на том берегу. Но вот по ее шелковым чулкам прошелся холодными пальцами ветерок, и она соскочила с парапета, осторожно приземлившись на светлую гальку побережья.

– Дайана!

К ней приближался Брек, взволнованный и раскрасневшийся после вечеринки.

– Дайана! Я хотел тебя познакомить с моим одноклассником из Нью-Хейвена. Три года назад ты ходила с его братом на студенческий бал.

Она помотала головой.

– У меня закололо в висках, пойду наверх.

Подойдя ближе, Брек заметил слезы, блестевшие у нее на ресницах.

– Дайана, что случилось?

– Ничего.

– Но что-то ведь случилось.

– Ничего, Брек. Но вот что – будь осторожен! Думай, в кого влюбляешься.

– Ты влюблена в… Чарли Эббота?

Она издала странный невеселый смешок.

– Я? О господи, Брек, нет! Ни в кого я не влюблена. Я не создана для нежных чувств. Я и себя-то больше не люблю. Я говорила о тебе. Это был совет, ты что, не понял?

Внезапно она припустила к дому, высоко поднимая юбки, чтобы не замочить их в росе. В своей комнате она скинула туфли и рухнула в темноте на постель.

– Нужно было быть осторожней, – шептала она себе. – Жизнь всегда меня наказывала за легкомыслие. Упаковала свою любовь в бонбоньерку и преподнесла как угощенье.

Окно было открыто, на лужайке нестройно рассказывали какую-то меланхолическую историю грустные саксофоны. Чернокожий юноша обманывал женщину, которой поклялся в верности. Любовница красноречиво его предостерегала: не дури Милашку Джелли-Ролл, пусть ее кожа бледнее корицы…

На столике у кровати требовательно зазвонил телефон. Дайана взяла трубку.

– Да.

– Одну минуту, пожалуйста. Вызывает Нью-Йорк.

В голове мелькнула мысль, что звонит Чарли, но этого не могло быть. Чарли еще едет в поезде.

– Алло. – Голос был женский. – Это дом Дики?

– Да.

– Мистер Чарльз Эббот здесь?

Сердце у Дайаны словно бы замерло: она узнала голос блондинки из кафе.

– Что? – спросила она оцепенело.

– Пожалуйста, я хотела бы немедленно поговорить с мистером Эбботом.

– Вы… вы не сможете с ним поговорить. Он уехал.

Пауза. Женский голос произнес недоверчиво:

– Ничего он не уехал.

Дайана крепче обхватила телефонную трубку.

– Я знаю, кто у телефона. – В голосе прорезалась истерическая нота. – Мне нужен мистер Эббот. Если вы говорите неправду и он дознается, вам это даром не пройдет.

– Уйметесь вы или нет?

– Если он уехал, то куда?

– Я не знаю.

– Если он через полчаса не будет у меня, я пойму, что вы врали, и тогда…

Дайана положила трубку и снова упала на постель, слишком уставшая от жизни, чтобы о чем-то думать или заботиться. На лужайке играл оркестр, и ветерок нес в комнату слова:

Дайана прислушалась. Негры пели громко, неистово; сама жизнь чувствовалась в этом пении, таком резком и неблагозвучном. Какой ужасно беспомощной представилась себе Дайана! Чего стоил ее призрачный, нелепый призыв в сравнении с варварской настойчивостью желаний этой другой девушки.

Тональность музыки понизилась до необычного, угрожающего минора. Она что-то напомнила Дайане – какое-то детское настроение, и атмосфера вокруг словно бы полностью переменилась. Это не было воспоминание о чем-то определенном, а скорее пробежавший по всему телу ток или колыхнувшая его волна.

Дайана внезапно вскочила на ноги и принялась шарить в темноте, разыскивая туфли. В голове барабанной дробью отдавалась песня, зубы резко сомкнулись. В руках налились и заиграли тугие мускулы, натренированные за гольфом.

Ворвавшись в холл, она распахнула дверь в комнату отца, осторожно прикрыла ее за собой и приблизилась к письменному столу. Нужный предмет лежал в верхнем ящике, сверкая черным блеском среди бледных анемичных воротничков. Она сжала рукоятку, уверенно вытянула обойму. Там было пять зарядов.

У себя Дайана позвонила в гараж.

– Подайте мой родстер к боковой двери прямо сейчас!

Поспешно, под треск рвущихся застежек, выпутавшись из вечернего платья, она оставила его лежать легкой кучкой на полу и взамен натянула на себя свитер для игры в гольф, клетчатую спортивную юбку и старый, синий с белым блейзер, ворот которого скрепила алмазной пряжкой. Темные волосы прикрыла шотландским беретом и, перед тем как выйти, мельком взглянула в зеркало.

– Давай, Даймонд Дик! – громко шепнула она.

Резко выдохнув, она сунула пистолет в карман блейзера и стремительно вышла за порог.

Даймонд Дик! Это имя бросилось однажды ей в глаза на обложке «желтого» журнала, символизируя ее ребяческий бунт против беззубого существования. Даймонд Дик жил тылом к стене, по собственным законам, судя обо всем по-своему. Если правосудие медлило, он вспрыгивал в седло и скакал в предгорья, потому что, руководствуясь безошибочным инстинктом, был выше и правее закона. Дайане он представлялся божеством, всемогущим и беспредельно справедливым. И заповедь, которую он соблюдал на этих дешевых, убого написанных страницах, состояла прежде всего в том, чтобы защитить свои владения.

Через полтора часа после отъезда из Гринича, Дайана затормозила перед рестораном «Мон-Миель». Театры уже извергали из себя на тротуары Бродвея толпы зрителей, и полдюжины пар в вечерних платьях проводили Дайану любопытными взглядами, когда она проскользнула в дверь. Внутри она сразу обратилась к метрдотелю.

– Вы знаете такую девушку, Элейн Расселл?

– Да, мисс Дики. Она у нас частый гость.

– А не скажете ли, где она живет?

Метрдотель задумался.

– Узнайте, – потребовала Дайана. – Я спешу.

Метрдотель склонил голову. Дайана бывала здесь много раз, с разными спутниками. Прежде она никогда не обременяла его просьбами.

Метрдотель быстро обшаривал взглядом зал.

– Присаживайтесь, – предложил он.

– Не нужно. Лучше поторопитесь.

Метрдотель пересек залу и что-то зашептал мужчине за одним из столиков. Вскоре он вернулся с адресом, это была квартира на 49-й улице.

В машине Дайана поглядела на наручные часы: приближалась полночь, самое подходящее время. Ее завораживало ожидание отчаянных, опасных приключений, от всего вокруг – светящихся вывесок, несущихся мимо такси, звезд в вышине – исходило ощущение романтики. Может быть, из сотни прохожих ей одной предстояло пережить в эту ночь подобную авантюру – первую со времен войны.

Лихо свернув на 49-ю Восточную улицу, она принялась рассматривать дома по обе стороны. Вот и нужный: с вывеской «Элксон», с широким входом, откуда неприветливо струился желтый свет. В вестибюле чернокожий юноша-лифтер спросил ее имя.

– Скажите ей, с киностудии прислали пакет.

Лифтер с шумом включил панель вызова.

– Мисс Расселл? Тут пришла леди, говорит, у нее пакет с киностудии.

Пауза.

– Так она говорит… Хорошо. – Он обернулся к Дайане. – Она не ждала никакого пакета, но отнести можно. – Оглядев ее, лифтер вдруг нахмурился. – Да у вас и нет пакета.

Ничего не ответив, Дайана вошла в кабину, лифтер шагнул за ней, со сводящей с ума неторопливостью закрыл дверь…

– Первая дверь направо.

Дайана подождала, пока лифт стал спускаться, потом постучала. Ее пальцы крепко обхватили пистолет в кармане блейзера.

Стремительные шаги, смех; дверь распахнулась, и Дайана поспешила войти.

Квартирка была маленькая: спальня, ванная, кухонька в розовых и белых тонах, пропитавшаяся ароматами недельной готовки. Дверь открыла сама Элейн Расселл. Она была одета на выход, через руку перекинута зеленая вечерняя накидка. Чарли Эббот лежал в единственном мягком кресле и потягивал коктейль.

– Что такое? – вскрикнула Элейн.

Резким движением Дайана захлопнула за собой дверь; Элейн, разинув рот, отступила назад.

– Добрый вечер, – холодно поздоровалась Дайана. Тут у нее в голове всплыла фраза из забытого бульварного романа. – Надеюсь, я вам не помешала.

– Что вам нужно? Как только у вас хватило наглости сюда явиться!

Чарли, не говоря ни слова, со стуком поставил стакан на подлокотник кресла. Девушки смотрели друг на друга не мигая.

– Простите, – неспешно произнесла Дайана, – но, похоже, вы увели моего кавалера.

– А я-то думала, что вы изображаете из себя леди! – закипая, вскинулась Элейн. – С какой стати вы без спросу ко мне врываетесь?

– У меня дело. Я пришла за Чарли Эбботом.

Элейн задохнулась от негодования.

– Да ты с ума спятила!

– Напротив, голова у меня работает, как никогда в жизни. Я пришла за тем, что мне принадлежит.

Чарли невнятно вскрикнул, но женщины одновременно махнули, чтобы он замолчал.

– Хорошо, – закричала Элейн, – уладим это дело прямо сейчас.

– Я сама его улажу, – отрезала Дайана. – Выяснять тут нечего и спорить не о чем. При других обстоятельствах мне было бы вас немного жалко, но в данном случае вы перебежали мне дорогу. Что между вами двоими происходит? Он обещал на вас жениться?

– Не твое дело!

– Отвечай, а то хуже будет, – предупредила Дайана.

– Не стану.

Дайана неожиданно сделала шаг вперед, размахнулась и во всю силу своей изящной, но мускулистой руки влепила Элейн полновесную пощечину.

Элейн отшатнулась к стене. Чарли, вскрикнув, рванулся было вперед, но обнаружил, что из маленькой решительной ладони Дайаны на него смотрит дуло сорок четвертого.

– На помощь! – завопила Элейн. – Она мне челюсть свернула!

– Заткнись! – Голос Дайаны был тверже стали. – Ничего с тобой не случилось. Просто ты тряпка и неженка. Но вздумаешь скандалить – начиню тебя оловом, не сомневайся. Садись давай! Оба садитесь. Сесть, я сказала!

Элейн проворно села; из-под румян на ее лице проступила бледность. Чуть поколебавшись, Чарли тоже вернулся в кресло.

– Ну ладно, – продолжила Дайана, водя пистолетом по дуге от одного к другому. – Похоже, вам теперь понятно, что я явилась не шутки шутить. Прежде всего усвойте вот что. Пока я здесь, ни о каких своих правах можете не заикаться. Либо я получу то, за чем пришла, либо пристрелю вас обоих. Я спросила, обещал ли он на тебе жениться.

– Да, – угрюмо отозвалась Элейн.

Дуло нацелилось на Чарли.

– Это правда?

Облизав губы, он кивнул.

– Господи, – фыркнула Дайана, – неисповедимы дела твои! Вот так чушь несусветная – если бы меня это не касалось, я бы лопнула от смеха.

– Имей в виду, – пробормотал Чарли, – долго это терпеть я не намерен.

– Потерпишь! Ты теперь послушный, стерпишь что угодно. – Она повернулась к Элейн; ту била дрожь. – Письма от него у тебя есть?

Элейн помотала головой.

– Врешь. Пойди и принеси. Считаю до трех. Раз…

Элейн нервно встала и отправилась в другую комнату. Дайана переместилась вдоль стола, не выпуская ее из поля зрения.

– Шевелись!

Элейн вернулась с небольшим пакетиком, Дайана взяла его и сунула в карман блейзера.

– Спасибо. Вижу, ты их бережно сохранила. Садись обратно, и мы немного поболтаем.

Элейн села. Чарли допил виски с содовой и застыл, откинувшись на спинку кресла.

– А теперь, – проговорила Дайана, – я расскажу вам небольшую историю. Историю о девушке, которая однажды отправилась на войну и повстречала там человека, до того красивого и храброго, что другого такого она в жизни не видела. Она полюбила этого человека, а он полюбил ее, и все другие мужчины стали казаться ей бледными тенями рядом с ее возлюбленным. Но как-то его самолет сбили, и когда ее любимый очнулся, его было не узнать. Сам он думал, что все по-прежнему, но он многое забыл и полностью переменился. Девушке сделалось грустно, она поняла, что больше ему не нужна и – ничего не попишешь – придется с ним распрощаться… Она уехала и долгие ночи после этого проводила в слезах, но любимый не возвращался. Миновало пять лет. И вот до нее дошли слухи, что он гибнет, а виной – та же катастрофа, из-за которой они расстались. Он стал забывать самое важное: каким он был гордым и прекрасным человеком, о чем мечтал. И девушка решила, что имеет право вмешаться и ему помочь, ведь она единственная знала все, о чем он позабыл. Но было слишком поздно. Она не могла к нему подступиться, он слушал теперь только грубых и вульгарных женщин – уж очень многое он позабыл. И тогда она взяла револьвер – вроде того, что у меня в руках, – и пришла за этим человеком на квартиру жалкой и никчемной девки, которая его себе присвоила. Девушка решила: или она сделает его прежним, или вместе с ним обратится в прах и ни о чем уже не будет жалеть.

Дайана замолчала. Элейн заерзала на стуле. Чарли сидел склонившись и прятал лицо в ладонях.

– Чарли!

Резкий и четкий оклик заставил его вздрогнуть. Он уронил руки и взглянул на Дайану.

– Чарли! – высоким ясным голосом повторила она. – Помнишь Фонтенэ, позднюю осень?

На его лице выразилось смущение.

– Слушай, Чарли. Слушай внимательно. Не пропускай ни слова. Помнишь тополя в сумерках, помнишь, как шли через город бесконечные колонны французской пехоты? На тебе была синяя форма, Чарли, с циферками на петлицах. Через час у тебя был боевой вылет. Вспоминай же, Чарли!

Чарли прикрыл ладонью глаза и издал странный легкий вздох. Элейн сидела выпрямившись, ее широко раскрытые глаза попеременно останавливались то на Дайане, то на Чарли.

– Помнишь тополя? – продолжала Дайана. – Садится солнце, серебрится листва, звонят колокола. Помнишь, Чарли? Помнишь?

Наступило молчание. Чарли с невнятным стоном поднял голову.

– Я… не понимаю, – хрипло пробормотал он. – Это как-то странно.

– Не помнишь? – Из глаз Дайаны текли слезы. – Боже! Не помнишь? Бурая дорога, тополя, желтое небо. – Внезапно она вскочила на ноги. – Не помнишь? – выкрикнула она во весь голос. – Думай, думай – час пришел. Звонят колокола… колокола звонят, Чарли! Остался час!

Он тоже вскочил на ноги, пошатываясь.

– О-о! – вскричал он.

– Чарли, – рыдала Дайана, – вспоминай, вспоминай!

– Я вижу, – ошеломленно отозвался он. – Теперь вижу… я вспомнил, вспомнил!

Чарли судорожно всхлипнул, ноги под ним подогнулись, и он без чувств рухнул в кресло.

Обе девушки тут же оказались рядом.

– Это обморок, – крикнула Дайана, – воды, быстрей!

– Ах ты, чертовка! – Лицо Элейн исказила гримаса злобы. – Смотри, что ты наделала! Какое право ты имела? Какое право?

– Какое право? – Черные, блестящие глаза Дайаны обратились к ней. – Полное право. Я уже пять лет как замужем за Чарли Эбботом.

В начале июля Чарли с Дайаной устроили в Гриниче повторную свадьбу. После венчания старые друзья перестали называть ее Даймонд Диком. Они сказали, это имя уже давно сделалось в высшей степени неуместным. По их мнению, на будущих детей оно окажет неблагоприятное, а то и вовсе губительное воздействие.

Но не исключаю, что при необходимости Даймонд Дик вновь сойдет с цветной обложки, шпоры его засверкают, бахрома на куртке оленьей кожи забьется на ветру – он поскачет в предгорья, чтобы защищать свои владения. Потому что под внешней кротостью Даймонд Дик всегда была твердой как сталь – такой твердой, что время замедляло для нее свой бег, облака расходились в стороны и больной человек, услышав неустанный стук копыт в ночи, выпрямлялся и скидывал с себя темное бремя войны.

1924