Читать книгу Черный гондольер - Фриц Ройтер Лейбер - Страница 16

Они возвращались к этому вопросу уже в третий раз. Норман начал раздражаться. Ему чудилось, будто он преследует робота, который движется по кругу, ступая на одни и те же стебли травы.

Уверенный, что снова ничего не добьется, он тем не менее спросил:

– Но как ты можешь потерять сознание и одновременно понимать, что ты его потеряла? Если твой мозг пуст, каким образом ты догадываешься о его пустоте?

Стрелки на его часах подползали к трем утра. В сумрачном гостиничном номере как-то по-особенному остро ощущались ночные холод и хворь. Тэнси в купальном халате Нормана и меховых тапочках сидела в кресле; голова ее обернута была полотенцем, а на коленях лежало одеяло. Раньше в подобном наряде она выглядела бы маленькой, но чрезвычайно привлекательной девочкой, но это раньше. Если размотать полотенце, под ним окажется череп с дыркой, через которую извлекли мозг, – именно такое чувство испытывал Норман, когда ему за разговором случалось взглянуть в глаза жены.

– Я ничего не знаю, – сорвалось с бледных губ. – Я только говорю. Мою душу забрали. – Голос принадлежит не ей, а телу.

Да, подумалось Норману, и тон этого голоса нельзя назвать даже наставительным: уж слишком он бесцветен. Слова произносились размеренно, с одинаковой интонацией, походили друг на друга как две капли воды и напоминали монотонный шум какого-нибудь агрегата.

Меньше всего на свете Норману хотелось приставать с расспросами к этой карикатуре на человека, но он чувствовал, что должен любой ценой вызвать хоть какой-то отклик на застывшем, словно маска, лице, должен найти зацепку, от которой мог бы оттолкнуться в рассуждениях его собственный мозг.

– Тэнси, если ты говоришь о том, что творится вокруг, ты не можешь не воспринимать происходящего. Мы с тобой вдвоем, здесь, в этой комнате!

Запеленутая в полотенце голова качнулась из стороны в сторону, как у механической куклы.

– С тобой только тело. «Я» тут нет.

Он машинально исправил «я» на «меня», прежде чем сообразил, что во фразе нет грамматической ошибки. Он вздрогнул.

– Ты хочешь сказать, – спросил он, – что ничего не видишь и не слышишь? Что тебя окружает чернота?

Механическое движение головы, которое убеждало лучше всяких возражений, повторилось.

– Мое тело все видит и все слышит. Оно не пострадало. Оно способно выполнять самые разные действия. Но внутри пусто. Там нет даже черноты.

Утомленное сознание Нормана перескочило вдруг к основному постулату бихевиористской психологии: человеческие поступки могут быть удовлетворительно объяснены без обращения к психике, как будто ее вовсе не существует. Что я, вот доказательство правоты бихевиористов. Впрочем, доказательство ли? Ведь в поведении этого… тела… начисто отсутствуют все те мелочи, которые в сумме и составляют личность. Манера Тэнси щуриться, раздумывая над головоломной задачкой. Подергивание уголков губ – признак того, что она польщена или слегка удивлена. Все, все пропало. Даже быстрое тройное покачивание головой, когда нос Тэнси шевелился, как у кролика, превратилось в тусклое «нет», произнесенное невыразительным голосом робота.

Ее органы чувств реагируют на внешние стимулы. Они посылают импульсы в мозг, а тот перерабатывает полученные сведения и передает сигналы мышцам, в том числе голосовым. Но и только. Нервная деятельность в коре головного мозга продолжается, однако она направлена теперь исключительно на физическое. То, что придавало поведению Тэнси своеобразный, присущий ей одной стиль, исчезло без следа. Остался организм, который утратил одухотворявшую его личность. Даже безумная или глупая – да! почему бы не воспользоваться устарелым термином, если он подходит к случаю? – душа не проглядывает в этих серо-зеленых глазах, которые моргают с регулярностью хорошо отлаженного механизма, но лишь для того, чтобы смазывалась роговая оболочка.

Норман ощутил угрюмое облегчение: он сумел-таки описать состояние Тэнси в точных терминах. И то ладно… Память неожиданно воспроизвела, едва ли не слово в слово, прочитанную им когда-то в газете заметку о старике, который многие годы хранил в своей спальне тело молодой женщины; он любил ее, а она умерла от неизлечимой болезни. При помощи воска и прочих ухищрений ему удалось предотвратить гниение. Он разговаривал с телом утром и вечером каждого дня и пребывал в полной уверенности, что однажды оживит умершую. Но полиция заинтересовалась стариком, провела у него дома обыск и забрала тело женщины, чтобы похоронить его.

Норман кисло усмехнулся. Черт подери, воскликнул он мысленно, как можно задумываться над необузданными, бредовыми фантазиями, когда вот сидит Тэнси, которая, очевидно, страдает от редкого нервного заболевания?!

Очевидно?

Необузданные фантазии?

– Тэнси, – произнес он, – почему ты не умерла, когда лишилась души?

– Обычно душа терпит до конца, будучи не в силах убежать, и погибает вместе с телом, – ответил механический голос с размеренностью метронома. – Но мою душу терзал Тот-Кто-Идет-Следом. Открыв глаза, я увидела зеленую воду и поняла, что наступила полночь и что у тебя ничего не вышло. В этот миг отчаяния он и похитил мою душу. Но тут меня обхватили и повлекли к воздуху руки твоего посланца. Моя душа была близко, но уже не могла вернуться в тело. Ее бессильная ярость – последнее, что отложилось у меня в памяти. Твой посланец и Тот-Кто-Идет-Следом, должно быть, решили, что добились каждый своего, а потому разошлись с миром.

Картина, возникшая в сознании Нормана, была настолько яркой и правдоподобной, что казалось немыслимым, будто ее могли нарисовать слова робота. Однако лишь робот способен был повествовать о подобном событии с поистине ледяным безразличием.

– И ничто тебя не волнует? – спросил вдруг Норман, содрогаясь вновь при виде пустоты в глазах женщины. – И ничегошеньки не хочется?

– Хочется. Одного. – Это заявление сопровождалось не покачиванием головы, а утвердительным кивком. В лице Тэнси появился какой-то намек на чувство. Мертвенно-бледный язык облизал синеватые губы. – Я хочу свою душу.

У Нормана перехватило дыхание. Он пожалел о том, что его стремление вывести Тэнси из ступора увенчалось успехом. Под наружностью человека притаился зверь. Ее реакция напомнила ему любящего свет червяка, который спешит выбраться на солнце.

– Я хочу свою душу, – повторил механический голос. В его монотонности было нечто такое, из-за чего Нормана так и подмывало заткнуть уши. – Расставаясь со мной, моя душа наделила меня этим желанием. Она знала, что ее ожидает. Ей было очень страшно.

– Где, по-твоему, она находится? – процедил Норман сквозь зубы.

– У нее. У женщины с тусклыми глазами.

Норман ошарашенно уставился на Тэнси. Он ощущал, как зарождается в сердце гнев, и ему было все равно, осмысленный это гнев или нет.

– У Ивлин Соутелл? – спросил он хрипло.

– Да. Но не стоит называть ее по имени.

Его рука метнулась к телефону. Ему надо чем-то занять себя, иначе он просто сойдет с ума.

Разбудив портье, Норман через него связался с местной телефонной станцией.

– Да, сэр? – послышался в трубке мелодичный женский голос. – Хемпнелл, тысяча двести восемьдесят четыре. Кого позвать? Ивлин Соутелл? Еще раз, сэр. И-В-Л-И-Н С-О-У-Т-Е-Л-Л. Хорошо, сэр. Повесьте, пожалуйста, трубку. Мне потребуется время, чтобы дозвониться.

– Я хочу свою душу. Я хочу отправиться к той женщине. Я хочу в Хемпнелл. – Похоже, Норман разбудил голодного зверя. Как игла проигрывателя, что застряла в канавке на заезженной пластинке, подумалось ему, или как механическая игрушка, которую куда подтолкни, туда она и пойдет.

– Конечно, мы поедем в Хемпнелл, – сказал он с запинкой. – И вернем твою душу.

– Но тогда нужно вызвать горничную, чтобы она почистила и погладила мою одежду.

Плавно поднявшись, она шагнула к столику, на котором стоял телефон.

– Тэнси, – устало проговорил Норман, – времени четвертый час. Какая может быть горничная?

– Мне надо почистить и погладить одежду. Я скоро поеду в Хемпнелл.

Ей-богу, подумал Норман, как сварливая старуха! Вот только голос сомнамбулический.

Тэнси приближалась к нему. Он осознал вдруг, что отодвигается как можно дальше, словно стремясь вжаться в стену.

– Даже если ты ее добудишься, – сказал он, – она не придет.

Бледное лицо повернулось к нему.

– Горничная – женщина. Она придет, когда услышит меня.

Тэнси сняла трубку.

– В вашей гостинице есть горничная? – справилась она у ночного портье. – Пришлите ее в мой номер… Ну так позвоните ей… Я не могу ждать до утра… Она нужна мне немедленно… Не важно… Спасибо.

Последовала долгая пауза, которую нарушали только гудки на том конце провода. Наконец там проснулись.

– Это горничная? Подойдите в номер тридцать семь.

Норман как будто сам услышал возмущенный ответ.

– Разве по моему голосу вы не догадываетесь, в каком я состоянии?.. Да… Приходите немедленно…

Тэнси опустила трубку на рычаг. Норман не сводил с нее глаз. Неожиданно для себя он спросил:

– Тэнси, ты способна отвечать на мои вопросы?

– Да, способна. Я отвечаю на них вот уже три часа.

Почему же, не отступалась логика, помня, что произошло в последние три часа, она… Но что такое память, как не тропинка, проложенная в нервной системе? Чтобы объяснить суть памяти, вовсе незачем обращаться к психике.

Хватит биться головой о каменную стену, глупец! Ты ведь заглядывал ей в глаза, верно? Каких еще доказательств ты ищешь?

– Тэнси, – произнес он, – что ты подразумевала, говоря, что твоя душа у Ивлин Соутелл?

– То, что сказала.

– Ты имеешь в виду, что она, миссис Карр и миссис Ганнисон обладают над тобой некой психологической властью, что они как бы эмоционально поработили тебя?

– Нет.

– Но твоя душа…

– …есть моя душа.

– Тэнси, – у него не было никакого желания заговаривать на эту тему, но он чувствовал, что должен, – ты веришь, что Ивлин Соутелл ведьма, что она занимается колдовством, как когда-то ты?

– Да.

– А миссис Карр и миссис Ганнисон?

– Они тоже.

– Ты хочешь сказать, будто веришь, что они делают то, от чего отказалась ты, – творят заклинания, наводят чары, используют познания своих мужей, чтобы обеспечить им продвижение по службе?

– Не только.

– А что еще?

– Они занимаются и белой, и черной магией. Их не пугает то, что они причиняют боль или убивают.

– Почему?

– Ведьмы похожи на людей. Среди них есть лицемерки, склонные к самовосхвалению и самообману, которые считают, что цель оправдывает средства.

– Ты веришь, что они все трое злоумышляют против тебя?

– Да.

– Почему?

– Потому что они ненавидят меня.

– За что?

– Отчасти из-за тебя: они боятся, что ты обойдешь их мужей. Но главная причина их ненависти в том, что они чувствуют: я другая. Я пыталась это скрыть, но они чувствуют, что во мне нет уважения к респектабельности. У ведьм зачастую те же боги, что и у людей. Они опасаются меня, поскольку чувствуют мое презрение к Хемпнеллу. С миссис Карр, впрочем, все не так просто.

– Тэнси… – Норман запнулся. – Тэнси, как, по-твоему, случилось, что они стали ведьмами?

– Случилось, и все.

Установилось молчание. Чем дольше Норман размышлял, тем правильнее представлялся ему диагноз: паранойя.

– Тэнси, – наконец проговорил он, – неужели ты не понимаешь, что из этого следует? Что все женщины – ведьмы!

– Да.

– Но как ты…

– Молчи, – перебила его Тэнси. – Она идет.

– Кто?

– Горничная. Спрячься, я кое-что тебе покажу.

– Спрятаться?

– Да. – Тэнси шагнула к нему. Он невольно отпрянул и коснулся рукой дверцы шкафа.

– Сюда? – спросил он, облизывая губы.

– Да. Спрячься там, и я докажу тебе.

В коридоре послышались шаги. Норман помедлил, нахмурился – и влез в шкаф.

– Я оставлю дверцу приоткрытой, – сказал он, – вот так.

Ответом ему был механический кивок. В дверь постучали.

– Звали, мэм? – Вопреки ожиданиям Нормана, голос был молодой. Однако создавалось впечатление, что горничная говорит через силу.

– Да. Я хочу, чтобы вы почистили и погладили мои вещи. Они побывали в соленой воде. Возьмите их на вешалке в ванной.

Горничная появилась в поле зрения Нормана. Скоро она растолстеет, подумалось ему, но сейчас ей не откажешь в миловидности, хотя лицо ее опухло от сна. Она была в форменном платье, но непричесанная и в тапочках.

– Пожалуйста, осторожнее с шерстяными вещами, – донесся до Нормана бесцветный голос Тэнси. – Я жду вас через час.

Если Норман предполагал, что горничная возразит, то просчитался.

– Хорошо, мэм, – ответила девушка. С мокрой одеждой в руках она двинулась было к двери, словно торопясь уйти, пока ее не спросили о чем-нибудь еще.

– Постой, девушка. Я хочу задать тебе вопрос. – Голос Тэнси сделался немного громче. Больше в нем не произошло никаких изменений, однако этого было достаточно, чтобы он зазвучал повелительно.

Девушка нехотя подчинилась. Норман смог как следует разглядеть ее. Тэнси он не видел, ибо щель, в которую он наблюдал, была очень узкой, однако страх, написанный на сонном лице горничной, явно был как-то связан с его женой.

– Да, мэм?

Судя по тому, что девушка съежилась и крепко прижала к груди мокрые вещи, Тэнси, должно быть, взглянула на нее в упор.

– Тебе известен Легкий Способ Делать Дела? Ты знаешь, как Добывать и Оберегать?

Норман готов был поклясться, что девушка вздрогнула. Однако она отрицательно помотала головой:

– Нет, мэм… Я не понимаю, про что вы говорите.

– Ты разумеешь, что никогда не изучала, Как Добиваться Исполнения Желаний? Ты не колдуешь, не творишь заклинаний, не наводишь чар? Тебе неведомы тайны Ремесла?

– Нет, – прошептала горничная так тихо, что Норман едва расслышал. Она попыталась отвести взгляд, но не смогла.

– По-моему, ты лжешь.

Девушка в отчаянии стиснула руки. Она выглядела перепуганной до смерти. Норману даже захотелось вмешаться, но любопытство удержало его на месте.

– Мэм, – взмолилась девушка, – нам запрещено рассказывать об этом!

– Со мной ты можешь не бояться. Какие Обряды вы совершаете?

Горничная, похоже, несказанно удивилась:

– Обряды, мэм? Я ничего не знаю про них. Сама я колдую по мелочи. Когда мой парень был в армии, я заклинала каждый день, чтобы его не ранило и не убило и чтобы он не засматривался на других женщин. Еще я иногда пробую лечить больных. Все по мелочи, мэм. У меня часто не получается, как я ни стараюсь.

Словесный поток мало-помалу иссяк.

– Ну хорошо. Где ты всему научилась?

– В детстве меня учила мама. А заклинание от пуль сказала мне миссис Найдел, которая узнала его от своей бабушки, пережившей какую-то войну в Европе. Но так бывает редко; я имею в виду, женщины все больше молчат о таком. Кое до чего я додумалась сама. Вы не выдадите меня, мэм?

– Нет. Посмотри на меня. Что со мной случилось?

– Честно, мэм, я не знаю. Пожалуйста, не заставляйте меня говорить! – В голосе девушки слышался неподдельный ужас, и Норман даже рассердился на Тэнси, но потом вспомнил, что в своем теперешнем состоянии она не отличает доброту от жестокости.

– Я хочу, чтобы ты мне сказала.

– Я не могу, мэм… Вы… вы мертвая. – Внезапно горничная упала в ноги Тэнси. – Пожалуйста, пожалуйста, не забирайте мою душу! Пожалуйста!

– Я не возьму ее, хотя впоследствии ты, может, о том и пожалеешь. Ступай.

– Спасибо, мэм, огромное вам спасибо. – Девушка поспешно подобрала с пола одежду. – Я скоро все принесу, обещаю вам.

Она выбежала из номера.

Только шевельнувшись, Норман осознал, что мышцы его онемели от нескольких минут полной неподвижности. На негнущихся ногах он выбрался из шкафа. Фигура в халате и с полотенцем на голове сидела в кресле: руки сложены на коленях, взгляд устремлен туда, где мгновение назад стояла горничная.

– Если все это было тебе известно, – спросил Норман, мысли которого окончательно перепутались, – почему ты согласилась выполнить мою просьбу?

– Любая женщина состоит как бы из двух половинок, – (Норману почудилось, будто он беседует с мумией, которая излагает ему древнюю мудрость), – первая – рациональная, мужская. Вторая же половинка не ищет разумных объяснений; она знает. Мужчины – искусственно изолированные существа, подобные островкам в океане магии. Их защищают собственный рационализм и женщины, с которыми они соединили свои судьбы. Изолированность помогает им мыслить и действовать, но женщины знают. Они могли бы в открытую управлять миром, но не желают брать на себя такую ответственность. К тому же тогда мужчины могли бы превзойти их в познании тайн Ремесла. Уже сейчас встречаются колдуны, однако пока их мало.

На прошлой неделе я подозревала многое, но решила не делиться с тобой своими подозрениями. Рациональная сторона во мне довольно сильна, и потом, я хотела быть как можно ближе к тебе. Подобно большинству женщин, я сомневалась в своей правоте. Когда мы уничтожили мои талисманы и обереги, я на какое-то время словно ослепла. Я ощущала себя наркоманом, который привык к одним дозам, а ему вводят другие, гораздо более слабые. Рационализм взял верх, и несколько дней я наслаждалась чувством безопасности. Но то же здравомыслие подсказало мне, что ты стал жертвой колдовства. А по пути сюда я узнала кое-что новое, в том числе – от Того-Кто-Идет-Следом.

Помолчав, Тэнси добавила с невинной ребяческой хитрецой:

– Не пора ли нам ехать в Хемпнелл?

Зазвонил телефон. Ночной портье, возбужденный до такой степени, что его чрезвычайно трудно было понять, прокричал что-то о полиции и выселении из гостиницы. Чтобы успокоить его, Норман сказал, что немедленно спустится в холл.

Портье дожидался у подножия лестницы.

– Послушайте, мистер, – начал он, покачивая пальцем, – я хочу знать, что происходит. Сисси вышла из вашего номера бледная как полотно. Нет, она мне не жаловалась, но дрожала с ног до головы. Она моя внучка. Я устроил ее сюда, а потому отвечаю за нее. Я всю жизнь проработал в гостиницах, и мне известно, что они собой представляют. Я знаю, какой люд в них селится, какие попадаются временами мужчины и женщины и на что они подбивают молоденьких девушек.

Поймите, мистер, я на вас зла не держу. Но вы же не станете убеждать меня, будто с вашей женой все ладно. Когда она попросила прислать Сисси, я решил, что она заболела или что-нибудь в этом роде. Но если она больна, почему вы не вызвали врача? И почему вы не спите, в четыре-то утра? Миссис Томпсон из соседнего с вашим номера позвонила мне и заявила, что вы своими разговорами не даете ей заснуть. Я имею право знать, что происходит!..

Напустив на себя профессорский вид, Норман принялся втолковывать старику, что его опасения безосновательны. Тот поворчал, но как будто удовлетворился. Он вернулся за стойку, а Норман пошел наверх.

Еще с лестницы он услышал звонок телефона.

Тэнси стояла у кровати и что-то говорила в трубку, которая, изгибаясь от уха до рта, подчеркивала своим иссиня-черным цветом бледность губ и щек и призрачную белизну полотенца.

– Это Тэнси Сейлор, – произнес механический голос. – Я хочу свою душу. – Пауза. – Вы не поняли, Ивлин? Это Тэнси Сейлор. Я хочу свою душу.

Норман совсем забыл про междугородный вызов, который сделал, поддавшись безрассудному гневу. Теперь он никак не мог сообразить, что собирался сказать миссис Соутелл.

Из трубки донесся приглушенный вой. Тэнси повысила голос:

– Это Тэнси Сейлор. Я хочу свою душу.

Норман переступил порог. Громкость звука в трубке быстро нарастала, к вою добавился пронзительный визг.

Норман протянул руку, но тут Тэнси круто развернулась, и на глазах у Нормана случилось нечто невероятное.

Когда неодушевленные предметы начинают вести себя так, словно в них заронили крупицу жизни, неизбежно возникает мысль о наваждении или мошенничестве. Например, есть такой фокус: карандаш в пальцах вдруг как бы утрачивает твердость, гнется во все стороны, будто резиновый. Магия? Нет, ловкость рук.

Несомненно, Тэнси притронулась к телефону, однако Норману показалось, что тот внезапно ожил, превратился в жирного червяка и присосался к коже Тэнси на подбородке и чуть ниже уха. А к вою и визгу в трубке, почудилось ему, примешалось утробное урчание.

Он действовал без промедления: упал на колени и оторвал провод от розетки на стене. Посыпались голубые искры. Оборванный конец провода, извиваясь точно раненая змея, обвился вокруг его запястья, судорожно сжался – и ослаб; Норман брезгливо сбросил его на пол и встал.

Телефон валялся рядом с ножкой стола. Он выглядел совершенно обычно. Норман пнул его ногой. Он отлетел в сторону. Норман нагнулся и осторожно коснулся его. На ощупь он был таким, каким и положено быть телефонному аппарату.

Норман посмотрел на Тэнси. Та стояла на прежнем месте, в лице ее не было и намека на испуг. С безразличием механизма она подняла руку, погладила щеку и шею. Из уголка рта по подбородку бежала тоненькая струйка крови.

Ну да, она чересчур сильно прижала трубку и прикусила губу.

Но он видел…

Должно быть, он просто не заметил, как Тэнси встряхнула аппарат.

Какое там «встряхнула»! Он видел… невообразимое! Невозможное!

Но разве слово «невозможно» еще хоть на что-нибудь годится?

На том конце провода была Ивлин Соутелл. Он сам слышал звук трещотки. Так что ничего сверхъестественного. Вот факт, которого нужно придерживаться, в который нужно вцепиться зубами.

Норман рассвирепел. Ненависть, захлестнувшая его при мысли о женщине с тусклыми глазами, была поистине поразительной. На миг он почувствовал себя инквизитором, которому донесли, что одна поселянка была замечена в колдовстве. Перед его мысленным взором промелькнули дыба, пыточное колесо, «испанские сапоги». Потом средневековая фантасмагория исчезла без следа, но гнев остался, – впрочем, он перерос в отвращение.

Во всех неприятностях и бедах Тэнси виноваты Ивлин Соутелл, Хульда Ганнисон и Флора Карр. Это Норман знал наверняка. Вот второй факт, который следует постоянно принимать в расчет. Они повредили мозг Тэнси – то ли внушая ей исподволь всякие несуразности, то ли каким-то иным способом.

Они виноваты, однако доказать их вину на суде, если таковой состоится, нечего и думать. Он, Норман Сейлор, единственный мужчина на свете, который может спасти Тэнси. Значит, он должен в одиночку сразиться с тремя ведьмами, используя против них их собственное оружие.

Он должен убедить себя, что верит в силу магических средств и колдовских принадлежностей.

Тэнси опустила руку и облизнула губу, к которой присохла капелька крови.

– Мы можем ехать в Хемпнелл?

– Да!