Читать книгу Пуля для следователя - Фридрих Незнанский - Страница 10

Григорий Балясников был разбужен в своей люксембургской квартире телефонным звонком из Зеленодольска. Услышав невнятный спросонья голос, Ростислав Ладошкин сказал:

– Извини, совсем из головы вылетело, что у вас на два часа меньше.

– Сейчас даже по вашим меркам рано. Чего надо? – вместо приветствия буркнул Григорий.

– Знакомлю с ситуацией. А ситуация такая, что из-за этого договора дирекция подала на твоего Охапкина в суд.

– Погоди, погоди. – Балясников мигом перешел из сонного состояние в бодрое. – Во-первых, он такой же мой, как и твой. Во-вторых, на каком основании они к нему цепляются?

– Якобы он скреплен недействительной печатью, которая была украдена из приемной. Поэтому заводские называют договор фиктивным.

– Слава, что печать украдена, это я и без тебя прекрасно знаю. Я не пойму другого – как они подали в суд. Ведь иск подается по месту жительства ответчика. А Охапкин прописан у черта на куличках, где-то в Сибири.

– В Хабаровском крае. Туда и подали.

– Хорошенькое дело. Что-то я не врублюсь.

– Вот я и объясняю. Здесь тебе лучше не появляться.

– То есть?

Ростислав начал терять терпение от бестолковости собеседника:

– Если Охапкина объявят в розыск, то рано или поздно поймают. Тем более что особых оснований прятаться у него нет. Тогда на первом же допросе он сдаст тебя с потрохами.

– Его еще найти надо.

– Рано или поздно найдут. Костя – человек простой и считает, что «во глубине сибирских руд», он неуловим. А это не так.

– Получается, вам тоже валить надо.

– Нам-то с какой сырости? – усмехнулся Ладошкин. – Мы люди маленькие, лаптем щи хлебаем. Пакетами акций не владеем, договоров не подписываем.

Некоторое время они поговорили в таком духе, после чего Григорий сказал, что пора закругляться – ему жалко денег собеседника.

Он давно почувствовал, что с его союзниками каши не сваришь, те ведут двойную игру. Прямых доказательств двурушничества у него не было, но интуиция в таких делах редко подводила Балясникова. Хотя Анатолий и Ростислав по-житейски хитры, особенным умом не блещут, действуют весьма примитивно. Весь расчет у них сделан не на тактику, а на силу. Если бы эти костоломы уговаривали его приехать, опытный Григорий с места не тронулся бы. Но когда Балясникова предостерегают, значит, нужно там появиться. Иначе он останется у разбитого корыта, а пирог поделят без него. Да и чего другого можно ожидать от этих мазуриков! Слишком уж они осторожны, полагаются больше на свою «крышу», чем на самих себя. Он-то хоть и живет в основном в Люксембурге, то есть находится в вынужденной эмиграции, а все равно больше них рискует. Как ни крути, у него контрольный пакет акций зеленодольского металлургического, он от имени завода заключил с Охапкиным договор о выполнении работ по обслуживанию и ремонту средств наружного наблюдения и систем сигнализации. Во всех случаях отмываются его деньги. Если что – все замкнется на нем. А у Интерпола, как известно, длинные руки. Эти же придурки, его партнеры, надеются отсидеться в тени, как поется в известной песне, «под крышей дома своего».

Балясников наскоро почистил зубы и сполоснул лицо. Обычно его утренний туалет занимал куда больше времени. Это было священнодействие. Неторопливое бритье, мытье сплетенной из волокон агавы перчаткой, контрастный душ, медленное, со вкусом вытирание четырьмя полотенцами, туалетная вода, крем для рук, гель для ног. Но вся эта музыка годится, когда находишься в благодушном настроении. А если тебя растревожили ни свет ни заря, тут уж не до мытья со смаком.

Зеленодольский завод привлек Григория многими качествами. Во-первых, это монополист – клепает титановые пластинки для ракетной техники, больше в России таким производством никто не занимается. Во-вторых, можно считать, находится на отшибе. Недалеко от Москвы, но все же не Москва, отдельный город со своим управлением. В-третьих, есть надежная «крыша» – о любой опасности сразу предупредят. Поэтому он и умотал в Люксембург – запахло жареным, сыскари пошли по следу. Естественно, такое время лучше переждать в провинциальном, даже по скромным люксембургским меркам, Гревенмахере. Теперь же, когда законники бьют по мелкоте, судятся с мелкой сошкой вроде Охапкина, становится понятным, что его хотят надуть как последнего фраера, держать в европейской ссылке, чтобы поделить без него денежки. Ему же придется куковать тут на медные деньги. Похоже, уехав, он малость погорячился. В такой судьбоносный момент желательно сидеть на месте.

Григорий подошел к окну и раздернул занавески. Милая картина открылась его глазам. Между двумя старинными домами с фахверками начиналась узкая торговая улочка. Справа красовалось очаровательное, словно бонбоньерка, здание театра. Слева, возле булочной и пивного ресторана, малолюдная автобусная остановка – на витых металлических столбиках, под навесом. Ей, наверное, лет двести. Бесшумные автобусы ходят по расписанию. Тихо, спокойно. За театром есть потрясающе чистый пруд, где плавают лебеди, иногда Балясников ходит кормить ухоженных птиц. Тут вообще все вылизано, вычищено. Конечно, европеец способен выдать афоризм про то, что родину нельзя унести на подошвах башмаков. Нашему человеку такое и в голову не придет. Нельзя, ну и не надо. Без такой родины можно спокойно обойтись. Подошвы будут чище. Он вспомнил до боли унылый зеленодольский пейзаж с его замызганными пятиэтажками и скривился от отвращения. Нормальному человеку в той грязи жить невозможно. Очутился в вонючем подъезде – и после этого хочется сразу бежать в химчистку, а то и к дерматологу. Но ничего не попишешь – нужно ехать в этот гадюшник. Иначе есть шанс остаться без денег – и тогда не будет у него ни пруда с лебедями, ни уютного театрального зала, ни кафе-кондитерской возле ратуши, где он любил вкушать второй завтрак.