Читать книгу У каждого свое зло - Фридрих Незнанский - Страница 2

Конечно, Игорь Альфредович Решетников сделал ошибку, поместив то свое дурацкое объявление: «Состоятельный иностранец приобретет книги по орнитологии и вообще о птицах», – это было совершенно очевидно. Только теперь, разведав все как следует насчет хитрого рынка торговли антиквариатом с заграничными «благодетелями», он понял: ты лишь начни искать, начни дело, а все остальное само поплывет тебе в руки – были бы средства и идеи. Ну и, конечно, немного удачи. Но понял он это, как говорится, задним, увы, умом. Вообще-то на книжном рынке Игорь Альфредович был не новичок, как могло кое-кому показаться. И вовсе не лох – пусть на этот счет никто не обольщается, наблюдая его барскую вальяжность.

Он начинал ужасно-ужасно давно, когда был еще никто, скромный учителишка-словесник в драном пальтишке и лоснящемся, заношенном шевиотовом костюмчике. И ходить бы ему так до века, если бы не начались в стоячей жизни родного государства всякие революционные процессы, особенно заметные в столице. Начинал он, если хотите знать, с макулатуры. Помните, был такой порядок: сначала сдаешь макулатуру, тебе за нее, кроме копеек, дают талончик, соответствующий сданным килограммам. Как двадцать кило набрал – получай право на приобретение чего-нибудь дефицитного: Дюма, Дрюона, Проскурина какого-нибудь, на худой конец. Игорь Альфредович тоже сдавал макулатуру, мечтая, правда, не о Дюма и тем более не о Проскурине – он хотел собрать библиотечку поэзии: Пастернак, Цветаева, Мандельштам. Книжки по поэзии очень нравились девушкам, а к девушкам Игорь Альфредович относился с очень большим интересом… И вот обратил как-то Игорь Альфредович внимание на то, что приемщики – неграмотные алкаши, из тех, кого раньше называли старьевщиками, бракуют половину приноса у всяких там бабушек-старушек. Потому как бабушки-старушки сдавали большей частью никому в советской стране не нужные книжки в толстенных переплетах. Переплеты эти приемщики должны были отрывать, выкидывать – сплошная морока, газеты для них были во много раз предпочтительнее. И когда старушки, бросив у стен приемного пункта с таким трудом принесенную тяжесть, несолоно хлебавши ковыляли домой, умный человек Игорь Альфредович кидался к этим никому теперь не интересным связкам, жадно развязывал стягивающие их бечевки. Так, что нам сегодня господь послал? 2-е издание полного собрания сочинений Ленина, печатается по постановлению… под редакцией тов… Не бог весть что, хотя и это может кому-нибудь понадобиться: книжечки-то давным-давно изъятые, с не выкорчеванными еще остатками всякого троцкизма и прочей крамолы… «Четьи минеи». А вот это уже другое дело! «Путешествие цесаревича Николая Александровича» – эту и букинистический, пожалуй, хорошо возьмет, не каждый день встретишь… Ого, «Деяния Св. Апостолов»… Да если ты не дурак, да приложи малость руки, чтобы книги выглядели поновее, да придержи их, если можешь, в своей библиотеке – не для чтения, конечно, а как обменный фонд… Стоило Игорю Альфредовичу вовремя сообразить все это, как пошло у него дело, поехало, да так, что и работа никакая ему не нужна бы была, если бы не борьба родной власти с тунеядством. Мало-помалу начал Игорь Альфредович ощущать себя не жалким жучилой, а чуть ли не спасителем родной культуры, начал мечтать о свободных рыночных отношениях, представляя их точно такими, какими они складывались под его и других таких же, как он, жучил полулегальным воздействием: он, Решетников, подбирает брошенные дураками книги и перепродает их или выгодно обменивает, а государство его при этом не трогает – не только не мешает ему, а даже как бы и любуется его культурно-охранительной деятельностью.

Этой своей деятельностью он гордился и тогда, когда начал откровенно грабить отъезжающий на историческую и иные новые родины еврейский контингент. Работы стало так много, что пришлось Игорю Альфредовичу обзавестись шестерками, научиться делать властное лицо, а иногда и руки в дело пускать. И знаете – удавалось держать всякое отребье в повиновении: деньги, они многое в этой жизни меняют, а у Игоря Альфредовича деньги к этому времени водились, и в немалых количествах, да и книги как-то потихоньку-потихоньку начали вытесняться антиквариатом повесомее – ювелирными изделиями, иконами, оружием. Книги, которым он оказывал теперь такую честь, были настоящим коллекционным раритетом…

И все шло прекрасно, пока не взяли его, уже в горбачевские времена, за хобот менты. Как он ни пытался откупиться – получил свои два года условно. За спекуляцию. Пострадал и материально – имущество-то у него по решению суда конфисковали, хотя и он не дурак – позаботился заранее, припрятал кое-что про черный-то день. Но главное – он тогда пострадал нравственно. Те несколько месяцев, которые ему пришлось провести в камере, в следственном изоляторе, Игорь Альфредович вспоминал с чувством омерзения, каждый раз думая, что если еще раз такое с ним случится – лучше уж сразу покончить с собой. Может быть, именно для этой цели обзавелся он пистолетом «беретта», а может, и для какой другой, а только стал он теперь осторожен, суров и недоверчив и уж никак не похож на приезжего скромного учителя словесности. И хотя времена окончательно изменились, делал он теперь свои коммерческие ходы тихо, незаметно, мечтая лишь об одном: реализовать по-умному все, что у него есть, прикопить еще столько же и оказаться за границей. Пусть недалеко, пусть хоть в Чехии какой-нибудь, но только не здесь. В Чехии можно жить в хорошем месте, купить чистенький пряничный домик с садиком. Ковыряться в этом садике, пить себе пиво, смотреть телевизор и не видеть всего того хамства, что расцвело вокруг. А если еще чуть побольше денег – можно и в Америку… И не так уж, между прочим, много и денег-то надо.

Он долго думал, как ему примениться к той новой жизни, что бурно вспухла вокруг за те два года, что его мытарили по судам, а потом держали под надзором, но так ничего и не мог придумать. Продолжать здесь, в стране, спекулировать книгами? А кому они теперь так, как раньше, нужны, если людям нечего жрать, да и книг стало не в пример больше! Серьезный антиквариат, картинная галерея? Нужен начальный капитал, и немалый, а он пока загашник свой трогать не собирался – размотать денежки легче всего, ты попробуй их накопи сперва.

И так бы, может, он и маялся до сих пор, не в силах сделать какой-то решающий шаг, если бы не подслушал однажды дуриком разговор двух бывших своих коллег-книжников, сидящих за пивом в подвале в Столешниковом, излюбленном некогда их месте. Разговор у этих двоих шел о каком-то чокнутом иностранце, готовом за бешеные деньги скупать тут, в России, книги о птицах. Вот ударила мужику моча в голову, и все тут!

– А он что, этот мудила, ну, иностранец-то – по-русски сечет, что ли?

– Да какой там сечет! Наш он, русский. Заехал туда, на чем-то сколотил миллион, ну и, как водится, сразу в дурь попер…

– Ишь, блин, деньги что делают!

– А че, были бы у тебя бабки, – заржал второй, – ты бы тоже в дурь ударился… Ну и сколько он платит?

– Ну, чтоб ты понял порядок цифр… Там у них, у этих птичников, есть какая-то знаменитая хренотень, какой-то популярный трактат об английских птицах – ну с картинками, в двух томах… Так он за эти два тома готов, не торгуясь, сразу семьдесят пять тыщ выложить.

– Баксов? – ахнул второй.

– А то чего. Конечно, баксов.

Это был «полный абзац». Во-первых, потому что деньги были даже на слух очень большие. Во-вторых, потому что сам Игорь Альфредович книги по орнитологии не то что никогда не собирал – он и не интересовался ими, и даже не помнил, попадались ли они ему хоть когда-нибудь на глаза.

Вот тогда-то он, подумав день, другой, и дал то самое объявление в газеты, о котором сейчас жалеет. Правда, газеты были всего лишь рекламные – «Из рук в руки», «Экстра-М», их и так-то не всякий читает, а уж тем более мелкие объявления о покупке, а все равно сейчас бы Игорь Альфредович так не сделал. Давать такое объявление – только привлекать в себе ненужное внимание. Слава богу, хоть хватило ума адрес свой не дать, написал: «Обращаться в такое-то отделение связи, абонентский ящик номер…» И отделение выбрал как можно дальше от своего жилья, можно сказать, в другом конце города… Ко всему прочему, затея эта путным ничем не кончилась – посланий ему на абонентский ящик было всего два или три, вроде того, что прислала ему чуть ли не сразу же какая-то сумасшедшая бабка, предложившая набор цветных открыток «Певчие птицы Подмосковья». Зато был высокий процент надежды, что не дошло это его родившееся от нетерпения разбогатеть объявление до людей лихих. Тем более что, окончательно акклиматизировавшись, он успешно пошел совсем другим путем, более профессиональным, как он сам себе говорил с гордостью.

Мало– помалу Игорь Альфредович навел справки среди таких же, как и сам, книжных жучков. И вот тут и попал в поле его зрения некий чудак -то ли бывший следователь КГБ, то ли военный прокурор, а кто-то даже утверждал, что этот самый чудак был всего-навсего выводным надзирателем во внутренней тюрьме то ли на Лубянке, то ли в Лефортове, – который держал в своей немалой нажитой праведными чекистскими трудами коллекции несколько десятков подобных книг, в том числе и знаменитый двухтомник. Игорь Альфредович, понимая, что дело его, в общем-то, безнадежно, собрался было просто поехать к старику, попробовать его уболтать, заплатить какие-то деньги – словом, предпринять хоть что-то. И поехал бы, если б ему на глаза не попал случайно каталог одной нью-йоркской букинистической фирмы. Игорь Альфредович из привычного профессионального интереса полистал его и, как водится, тут же наткнулся на нужную строку. А наткнувшись, только крякнул: «История птиц Британии» по каталогу и впрямь стоила семьдесят пять тысяч – во всяком случае, такова была стартовая цена пресловутого двухтомника, поскольку в каталоге же и отмечалось, что на рынке издание не появлялось с 1947 года…

И конечно, он мгновенно подумал о том, что где семьдесят пять тысяч – там, без проблем, и все сто, если не больше. И тут Игорь Альфредович поклялся, что посвятит решению этой проблемы год жизни, а своего добьется. Надо будет – и больше года посвятит.

Раз есть проблема, повторял он про себя свое любимое изречение, над проблемой надо работать. А раз надо – будем работать.

И он начал работать. Он узнал все, что мог, про гэбэшного старика: и что он не очень здоров, и что не работает, а давно уже на пенсии, отчего томится и не знает, чем себя занять, и что живет один на нищенскую, в общем-то, пенсию… Да, такого вот деда – никчемного, никому не нужного, да еще, поди, с несмываемыми грехами за душой (не зря же все говорят, что он в органах служил!) – не зазорно и ограбить. Но тут главное – не спешить, все продумать, от начала и до конца, да так, чтобы потом осечек не было.

– Не столько силой, – внушал себе Игорь Альфредович, – сколько хитростью. Да-да, сила и хитрость.

Так появился сначала Димон. Потом Алла.

Димка, Димон, был его руками, а стало быть, силой.

Димон – это сила.

Алла – это хитрость…

Они все были одного поля ягода: Алла, которая имела за плечами судимость и запрет на занятие врачебной деятельностью, Димон, с которым Игорь Альфредович куковал в одной камере СИЗО, на соседних нарах. Хотя, усмехался про себя Игорь Альфредович, то, что у них у всех троих судимости, еще не делает их родными. Но и чужими их уже не назовешь, верно? Тем более что с Аллой у них отношения уже давно больше, чем просто деловые, да и Димон ему кое-чем обязан. Если бы не Игорь Альфредович – либо сидел бы малый уже по новой за сбыт наркоты, либо подох от передозировки, передоза, как у них, у наркоманов, это называется. Одно хреново: сам меньше употреблять стал, зато развернулся с подачи Игоря Альфредовича с этой наркотой проклятой так, что уже не остановишь. Бизнес, говорит. Бизнес, конечно, судя по всему, очень прибыльный, но сам Игорь Альфредович в него не полезет. Да и Димона терпит рядом только потому, что тот нужен, а как все кончится – сразу же постарается от него избавиться. Слишком опасная это дружба. Случись с ним что – обязательно за собой потащит…

Подслушанный тогда в пивной разговор разбудил в нем подлинное вдохновение. Нет, конечно, на настоящую уголовку, на мокрое дело он не пойдет, о чем речь, а вот придумать что-нибудь этакое… Неужели же он, интеллигентный человек, имеющий такой житейский опыт, которого нет, наверно, ни у одного из его конкурентов-книжников, не сумеет как-нибудь так изящно обтяпать это дело со стариком прокурором, чтобы он ничего не заподозрил, а если даже и заподозрил, то уже не мог бы ничего изменить?

Игорь Альфредович порознь отловил тех двоих, что сидели тогда в Столешниковом, – одному пришлось поставить хорошее угощение, чтобы разговорить, для другого пожертвовал адресочком потомственной купчихи, у которой дома был, можно сказать, целый иконостас, причем ни одной иконы моложе середины 19-го века… Выяснилось: все правда. Есть такой полоумный миллионер, а от него в Москву регулярно наведывается гонец, некий господин Алекс Петерсен. Что за птица – хрен его знает, но полномочия от своего миллионера имеет большие.

Ну что ж, и этого пока достаточно. Один из тех двоих, тот, кого он навел на иконостас, дал ему московский телефон, по которому обычно можно было этого Петерсена найти. И хотя встретиться с самим Петерсеном Игорю Альфредовичу не удалось, разговор с ним по телефону состоялся, и разговор этот дал Игорю Альфредовичу новый творческий импульс. Интересует ли его хозяина двухтомник «Истории птиц Британии»? Безусловно интересует, даже чрезвычайно интересует. Если это, конечно, «чистый» товар, вы меня понимаете? – без уголовщины и прочих неприятностей. Цену за такое приобретение заказчик готов заплатить очень, очень по российским меркам высокую.

– А нельзя ли конкретнее? – попытался уточнить возможный барыш Игорь Альфредович.

– Зачем? – удивился Петерсен. – У вас что, имеются эти книги?

– Нет, но…

– Вот когда у вас будут книги, – оборвал его Петерсен, – тогда и поговорим. А теперь счастливо вам быть дома. И передайте вашему другу Серову, что я не очень доволен, что он дал вам мой номер в гостинице. У серьезных деловых людей так не принято. А потом, ваша Россия, знаете, очень опасная страна, чтобы иметь дело с первым попавшимся под ногу… так, да? Я вас не обидел? С первым попавшимся под ногу человеком.

Игорь Альфредович, восхищенный тем, как быстро иностранец вычислил, кто ему дал номер гостиницы, тем не менее успел вставить слово до того, как недовольный Петерсен окончательно попрощался.

– Сорри, мистер Петерсен! – ввернул он. – С двухтомником все чисто, у меня с господином Красновым, о котором вы, вероятно, слышали, есть договоренность об уступке прав собственности. – Он и сам не очень хорошо понимал, что значат его слова, но выглядели они, в общем-то, солидно и вполне убедительно. О чем свидетельствовало и длительное молчание господина Петерсена на том конце провода – даже по этому оглушающему молчанию Игорь Альфредович чувствовал, что наконец-то он зацепил этого заграничного фуфела.

– О'кей, – наконец сказал Петерсен. – Это уже разговор. – Но я действительно уезжаю сейчас, хотя и с приятной для моего поручителя новостью, так, да? Я ему могу сообщить о том, что вы мне сказали – по поводу имеющейся у вас договоренности с господином Красновым? Дело в том, что господин Краснов уже отказал нам и даже не захотел обсуждать какие-либо условия сделки…

– Вы безусловно, безусловно можете сообщить вашему поручителю эту новость.

– О'кей, – снова сказал Петерсен. – Я теперь буду в России примерно через два месяца. Как мне вас найти? Я думаю, так будет правильнее – не вы меня находите, а я вас. Вы согласны?

Игорь Альфредович был согласен на все, о чем тут было спрашивать!

Но пообещать – это одно, а сделать – совсем другое. Над вопросом предстояло работать и работать.

Свет в конце этого тоннеля появился неожиданно, тогда, когда Игорь Альфредович, чтобы маленько размяться, отправился в поликлинику, откуда ему позвонили и предложили зайти, забрать новый страховой полис. Именно тогда он и увидел впервые Аллу. Собственно, сначала он увидел не столько ее саму, сколько ее приятно обтянутый нейлоновым халатиком задок – Алла в этот момент с ненавистью терла истоптанный сотнями ног линолеумный пол возле окон регистратуры. Словно почувствовав его взгляд, она подняла голову, мимолетно взглянула на Игоря Альфредовича, заставив искренне поразиться тому, до какой степени она не соответствует образу нищей больничной нянечки. Это было что-то непонятное, приковывающее внимание: молодая, красивая, судя по взгляду – умная, и уборщица!

– Это что у вас за сучка новая? – спросил он у знакомой регистраторши, как раз выдававшей полисы.

– Ну зачем же вы так, Игорь Альфредович! – с одобрительной усмешкой, так не соответствующей его неодобрительным словам, сказала докторица. Она помнила его, кокетничала с ним раз в полгода – когда нужда заставляла его забрести сюда, в поликлинику. – Это никакая не сучка, это у нас действительно новая нянечка, и действительно необычная, у вас глаз – алмаз. Зовут Алла, возраст – сами видите. Не замужем. Дипломированный врач-терапевт без права работы на врачебной должности…

– Ба-ба-ба, какие страсти вы рассказываете! Это почему же такая немилость?

– Вляпалась, дурочка, на торговле наркотиками, представляете? Ладно хоть адвокат хороший достался… вернее сказать, хорошего купила. Два года условно и бессрочный запрет на врачебную деятельность…

Она, естественно, и знать не знала, та кокетливая докторица, что именно с этими ее словами в голове Решетникова созрел наконец тот самый идеальный план, к которому он столько времени подбирался. План был замечательно прост: разжалованная врачиха, он тогда даже не запомнил ее имени, под видом сестры ходит к ветеранам делать уколы. Этакая как бы патронажная сестра как бы от собеса. Но интересуют ее, естественно, не ветераны вообще, а один ветеран. Ведь есть же у него, в конце концов, болезни, не мальчик все-таки, верно? А заодно она вводит ему что-нибудь очень успокоительное или снотворное… Чего-нибудь такое… вызывающее привыкание и сонливость… беспробудную…

Старик одинок, и это, конечно, главное во всем замысле Игоря Альфредовича – все случится, когда он будет спать. Правильно говорил Хрущев: кто долго спит, тот и жизнь просвистит. Но, конечно же, это вовсе не значит, что вот этой красавице придется красть или делать что-то в этом роде – слишком она будет на виду, если начнется расследование. Но поскольку старик спит с утра до вечера – сделать дубликат ключей ей вполне по силам. А может, и без всякого дубликата проникнет кто-нибудь другой, если будет знать, что именно должен искать и где, чтобы несколько минут, и все кончено. В идеале этот кто-то другой не должен будет знать красавицу, а она не должна будет даже и подозревать о его существовании. Но это уж как получится. A? Чем не план? Ну и, конечно же, должен быть как бы отстранен от всей этой возни он сам – хватит с него и той отсидки в Бутырках, на всю жизнь хватит!

Вот тут– то он и вспомнил о Димоне, которого недавно случайно встретил на улице. Вот кто ему нужен, и вот кто, судя по его виду, пойдет на все, чтобы иметь возможность ловить кайф. Не очень надежен? Ничего, дело одноразовое. А потом… потом будет видно, а то, глядишь, придется и изобретать что-то, чтобы заткнуть ему рот…

Ну вот, идея, кажется, вырисовалась, и неплохая идея, если учесть, что он сам хотел остаться с чистыми ручками. Остальное теперь – дело техники и денег. Надо было перевести Аллу из нянечек в сестры, надо было официально зафиксировать у Краснова старческое заболевание, требующее укрепления иммунной системы… Это все решалось без особых проблем, хотя план в каких-то деталях приходилось менять на ходу, уточнять, перекраивать. Ну, например, Алла поначалу очень трудно шла на сближение с новым человеком – она была угрюма, на заигрывания Игоря Альфредовича реагировала с презрительным пренебрежением; было такое ощущение, что она никому не верит вообще. Однако она все же заметно смягчилась, когда удалось добиться, чтобы ее перевели из нянечек в процедурные сестры. И вообще, наверное, рассудила, что Игорь Альфредович – мужчина, вполне подходящий для той роли в жизни красивой молодой женщины, на которую он претендовал. И мало-помалу у них сложились те отношения, которые на языке юристов именуются гражданским браком. Она перебралась к нему, Игорь Альфредович наконец приоткрыл ей свой замысел. И неожиданно встретил категорическое неприятие всего столь тонко выстроенного плана.

Выяснилось, что свой первый проступок перед обществом сама Алла воспринимает как случайную ошибку. А предложение Решетникова «срисовать» интерьер квартиры видного коллекционера считает оскорбительным. «Я тебе не дешевая воровка, – кричала она, собирая вещи. – Я вовсе не хочу становиться твоей соучастницей, чтобы опять сидеть на скамье подсудимых!» В конце концов он чуть ли не силой удержал ее в дверях, они помирились. На его счастье, задерживался с приездом Петерсен, о чем он однажды уведомил Игоря Альфредовича неизвестно откуда посланным заказным письмом, которое пришло – о ужас! – на тот самый абонентский ящик. Значит, читал все-таки народ объявления; и тут возникал еще большой вопрос: случайно ли Серов дал ему тот телефон господина Петерсена. Прямо какие-то сети шпионажа! Но как бы то ни было, отсутствие Петерсена не могло продолжаться вечно. Впрочем, все решилось словно само собой, когда началась очередная эпидемия гриппа.

Поликлиника, где работала Алла, располагалась в самом центре города, стариков здесь, как и по всей Москве, было немало. И вот, когда во время эпидемии гриппа руководство поликлиники заставило всех процедурных сестер ходить по домашним адресам, лечить ветеранов, занемог и Антон Григорьевич Краснов, из-за которого они ломали копья. Сначала у старика был грипп, потом начались какие-то осложнения, ему прописали курс общеукрепляющих инъекций. Когда Алла сама сообщила, что ее попросили походить к старику, поделать ему уколы, Решетников очень обрадовался.

– Ну вот, видишь! – сказал он. – Это судьба. – И добавил, видя, что сейчас она реагирует совсем не так болезненно, как в первый раз: – Ну что тебе стоит, Аллочка? Ты ни при чем! Ты хочешь остаться без пятнышка? Ты и останешься без пятнышка, как невеста!

Второе изменение в план он готов был внести уже после того, как Алла начала ходить к Краснову чуть ли не каждый день. Именно Алла принесла Игорю Альфредовичу информацию о племяннике Ярославе. И это была замечательно интересная новость, потому что, если бы удалось этого самого племянника использовать, Игорь Альфредович осуществил бы задуманное легко, без потерь и уж теперь-то – с помощью воистину идеального плана! В этом случае преступление, то есть похищение редчайших книг, совершил бы человек, не знающий ни его, ни Аллы, ни даже Димона… Впрочем, насчет Димона… насчет Димона он ошибался. Нет, Димон и в самом деле красновского племянника не знал и даже не подозревал о его существовании, но когда Игорь Альфредович отправил его на разведку – проследить, выяснить, где тот живет, что из себя представляет, Димон, докладывая, презрительно сплюнул:

– Он для чего нужен-то?

– Ну мало ли, – неопределенно ответил Игорь Альфредович.

– Да не, не хотите – не говорите, – скривился Димон. – А только я так скажу: если он нужен – это чмо голыми руками взять можно…

Своим наметанным глазом Димон сразу определил в племяннике родственную душу – пацан сидел на игле так крепко, что должен был все время увеличивать дозу, чтобы не плющило.

И вроде чисто теоретически все должно было получиться, как задумано, если бы… Если бы мнительного Решетникова не посетило вдруг сомнение: а что, собственно, мешает красновскому племяннику и Димону объединиться и начать диктовать свои условия? Одно дело, когда он нанимает Димона совершить кражу – да-да, именно нанимает, ничего иного, и совсем другое, когда кражу совершает неизвестно кто, а Димон выступает как посредник. Да тут эти жулики могут любую полоумную цену заломить, и ничего с ними не сделаешь! Словом, Решетников поостерегся вводить в предприятие еще одного человека.

Конечно Игорь Альфредович, как потом выяснится, переоценил умственные способности «партнера», приписал Димону свою собственную хитрость, но ему даже и в голову не пришло, что тот уже переговорил с красновским племянником, проявил, так сказать, инициативу. Но чмо – и есть чмо. Сначала Ярослав согласился выполнить Димонову просьбу, потом отказался – видать, как решил Димон, считал, что, если у него в руках будут дядькины книжки, он и сам на них деньгу срубит. И так бы они торговались и переговаривались до сих пор, если бы Решетникову не позвонил Петерсен и не сообщил, что будет в Москве через два дня. Это тоже соответствовало идеальному плану Игоря Альфредовича: книг еще не успеют хватиться, как они уже покинут пределы России…

– Да-да, конечно, ждем! – восторженно тарахтел в трубку Игорь Альфредович. – Да-да, у нас уже все готово, ждем!

Словом, они должны были действовать срочно, так что больше – никакой неопределенности, никаких изменений плана. Это окончательно отменяло участие в операции племянника Ярослава – все должно было получиться и без него.

И сегодня с утра Игорь Альфредович, словно головой в прорубь, дал своей гвардии команду начинать реализовывать так старательно выношенный им план.

Алла заявилась домой лишь поздно вечером, обнаружив своего босса и сожителя в состоянии крайнего недовольства.

– Ты почему не звонишь? – злобно спросил он, готовясь, похоже, устроить ей настоящую выволочку. Но Алла, хорошо за это время усвоившая, чем его можно смирять, ничего не ответив, сняла свой короткий плащик, в котором пробегала весь день, и он, едва завидев ее стройную фигурку, аккуратно обтянутую надетым прямо на белье халатом, лишь крякнул, пряча мгновенно ставшие похотливыми глаза. Впрочем, все же проворчал, не смог остановиться: – И откуда же вы так поздно, мадемуазель Ухтомская?

– Ай, оставь эти штучки Игорь! – отмахнулась она. – Я же не на гулянке была! Так что не вяжись ко мне, пожалуйста, тем более все что требовалось – я сделала. – Она пожала плечами, сказала презрительно, словно адресуясь к кому-то третьему, кто мог быть им судьей: – Ну и мужики пошли! Да ты молиться на меня должен, а не попрекать непонятно чем, не устраивать какие-то бабские скандалы! Если бы не я – кто бы старику уколы делал?

Она нутром чувствовала, чем достать его – очень уж хотелось Игорю Альфредовичу, чтобы она говорила о нем другим: ух, он такой у меня мачо… Настоящий мужик – что по жизни, что в койке… Такие вот у человека комплексы, что поделаешь – мужиком ему хочется выглядеть. Ну, а ведь давно известно: хочешь жить с человеком комфортно – ни в коем случае не наступай этому человеку на комплексы! Если… если, конечно, тебе это не нужно для каких-нибудь далеко идущих целей…

– Да, да, ты, конечно, права, – тут же пошел на попятную Игорь Альфредович. – Если бы не ты – я просто не знаю! Но и ты меня пойми, я ведь тебя жду, я волнуюсь, – снова повторил он и, обняв ее за плечи, повел на кухню, где – она это знала, едва войдя в квартиру, – ее ждало что-то вкусное, специально для нее приготовленное. «Ну что ж, – решила она, – сменим гнев на милость».

Стол на кухне был уже сервирован – знать, и впрямь заждался ее Игорек.

– Неужели это все для меня, милый? – проворковала, как в таких случаях полагается, Алла.

Он этот тон принял:

– Конечно, для тебя, дорогая, все ради тебя! Ну и, конечно, по случаю начала нашей… м-м… операции. Мы так долго этого часа ждали…

Он налил себе и ей по полной рюмке коньяку, поднял свою.

– Ну, за удачу, Лялечка! У тебя, надеюсь, сегодня все нормально прошло, без эксцессов?

– Какие от стариковских жоп могут быть эксцессы! – усмехнулась она, уже устав от взятого самой же слащавого тона. – А, ладно… Давай и вправду – за удачу.

Чувствовалось, что ему неймется расспросить ее обо всем. Но он сдерживал себя – видно, решил, что, поев, она смягчится. Он терпеливо наблюдал, как она сбрасывает на пол туфельки, как вытягивает намятые за день ноги в телесных колготках, как с наслаждением откидывается на мягкую высокую спинку дивана, а потом с таким же наслаждением, с аппетитными причмокиваниями начинает резать приготовленное им мясо, специально для него закатывая глаза к потолку – нет, мол, слов; как не в силах сказать что-нибудь набитым ртом, жестом показывает ему: налей, мол, быстренько налей! И только когда он увидел, что она наконец утолила первый, самый жадный голод, спросил осторожно:

– И все же, как там дела? Я могу уже отдать распоряжения Димону?

Она пожала плечами, сказала односложно:

– Можешь.

– Укол надежный, по-твоему?

– Надежней не бывает. Я еще там была, когда дед уже начал отрубаться! Думаю, часов до десяти утра проспит наверняка.

– Слушай, ты пойми и меня, – никак не мог успокоиться Игорь Альфредович. – Меня ведь, согласись, не может не беспокоить, как все пройдет. Димон – он ведь болван порядочный, верно? Или ты за ним этого не замечала? Вот я и говорю: может, лучше бы тебе было сразу самой и взять, что надо, пока ты была там и дед твой спал?…

– Интересное кино! – возмутилась Алла, даже рюмку (пустую, впрочем) от себя отодвинула. – Ты что, совсем дурак? Или меня за дуру держишь? А как хватятся? На кого первое же подозрение? Конечно, на меня! А у меня что? У меня судимость, и значит, меня уже можно привлекать, – неважно, виновата я или нет… Этого ты хочешь, да?

– Да что ты, Лялюся, господь с тобой! Я ведь просто спрашиваю, что называется, гипотетически: могла бы ты или нет…

– Нет! – отрезала Алла. – Даже если б я и захотела сунуть голову в эту петлю, у меня бы все равно не получилось: там все время крутилась рядом дедова соседка, причем не старуха, про которую я тебе говорила, а другая, ее дочь. Так что извини, дорогой, как ни хотелось тебе подставить меня, а идти придется Димону. Замки там стоят – фигня. Один, наверно, можно фомкой отжать, даже просто большой отверткой, ну, а второй – похоже, шпильке поддастся. Английский, таких по Москве уже лет пятьдесят, наверно, не ставят… Так что скажи спасибо, что хоть в этом везет.

– Спасибо! – дурашливо поклонился ей Игорь Альфредович. – Вот не перестаю я удивляться: и дело вроде пустяковое, и навар хороший сулит, а все у нас вроде как через… то есть как из-под палки идет… И пока только одни расходы, а когда они окупятся – хрен его знает!

– Это тебе отсюда дело кажется пустяковым, дорогой, – огрызнулась Алла. – Ты сидишь дома, изображаешь не то крутого братана, не то светского мэна. А вот сунуть бы тебя в мою шкуру, вот тогда бы посмотрела я, куда бы оно делось, это твое барство, этот твой дерьмовый аристократизм!

Вот теперь, кажется, она его все-таки достала.

– Кто ты есть? – взревел он. – Кто ты есть, чтобы делать мне замечания, объяснять, что я должен и чего не должен! Это я – слышишь, ты, это я должен тебе давать указания, понятно? Короче, в последний раз: я не спрашиваю, что ты вколола этому самому Краснову, я спрашиваю, сколько длится действие препарата, то бишь сколько еще клиент проспит. Как ты понимаешь, знать это – жизненно важно. И второе. Объясни мне внятно, может ли Димон идти и почему. Или не может – и тоже почему.

– Там соседки эти все время крутятся… Откуда мне знать, может, они и ночью дежурят или готовы прибежать по первому зову… А потом… я, конечно, в препарате уверена, но что будет, если дед все-таки проснется?

– Ну-у… не думаю. Препарат сильный, мне его знающий человек присоветовал, из ФСБ… А вообще-то я Димону дам карт-бланш. Пусть действует по обстоятельствам – если понадобится, то и жестоко.

– Карт-бланш?! – вскочила со своего места Алла. – Жестоко? Это что же – пусть, если захочет, и убивает? Вот что, дорогой мой! Ты мне ничего этого не говорил, я ничего не слышала. Не желаю я влезать ни в какое дерьмо, понял? Мы так не договаривались! Мне и той баланды, что я уже отведала, – вот как хватит! Обещай мне, что никаких жестких мер ни к старику, ни к соседкам вы с Димоном не примените. Никаких! Иначе я тебя сдам, предупреждаю. Не потому, что сука, а потому, что не хочу сидеть по новой, ты меня понял?

Но эти ее слова произвели на Игоря Альфредовича совершенно не то действие, на которое она рассчитывала. Он вдруг побледнел как смерть, встал со своего места, вперился в собеседницу сумасшедшим взглядом, от которого ей стало немного не по себе – после тюрьмы побаивалась психов.

– Алла, – сказал он замогильным голосом, – ты никому не рассказывала о нашем… о нашем деле? Ну, может, как-нибудь случайно, по-женски… Вот, мол, не сегодня завтра разбогатею, поеду на Канары, а? Ведь вам, бабам, только бы языком молоть, а что слушатели подумают – это вас мало касается… А ну, отвечай немедленно! – вдруг рявкнул он так громко, что Алла даже вздрогнула.

Ничего не говоря, она закурила, пару раз глубоко затянулась дымом, раздавила окурок прямо в своем блюдце. Тюремный опыт подсказал ей и единственно верную линию поведения.

– Если ты, – сказала она, голос ее срывался, звенел от напряжения, – если ты еще хоть раз… Если ты, гнида интеллигентская, еще хоть раз повысишь на меня голос или посмеешь разговаривать со мной в подобном тоне, то я тебя, аристократ хренов, кобель поганый – я тебя придушу своими руками. Можешь даже не сомневаться: ПРИДУШУ! – Она перевела дыхание, не поднимая на него глаз, набухала себе коньяку в чайную чашку, маханула залпом, сказала властно: – А теперь звони своему Димону и немедленно посылай его к Краснову. Время идет, а ты не мычишь, не телишься. Еще скажи: пусть не зарывается, а берет только то, о чем договаривались. Две книжки – ерунда, авось сразу не хватятся. А потом – потом хрен кто распутает концы. И чтобы никаких карт-бланшей, никакой мокрухи. Заметит что-то подозрительное – лучше пусть тут же сваливает. Ты понял меня?

– О боже! – тоскливо отозвался Решетников. – Даже лучшая баба – это все равно всего лишь баба. – Чувствовалось, что самолюбие его уязвлено, что ему неприятно подчиняться ей, но и как выйти с честью из этого положения – он тоже не знает. – Что же ты так орешь, Лялечка! У меня даже голова от тебя разболелась!

– Прими ношпу с анальгином, – бросила она, даже не думая ему сочувствовать или смягчать свой приказной тон. – Знаю я эту вашу мужскую болезнь: как до дела доходит, так сразу штаны полные, так сразу за бабу прятаться…

А ей сейчас ужасно претил даже этот его нерешительный вид. «И чего я с ним связалась», – думала она, напрочь забыв о том, что в тот момент, когда она с Игорем Альфредовичем «связалась», ей и жить было негде, да уже и не на что, и если бы не он, одна бы выпала ей дорога – панель… Но она про это не вспоминала, она думала, глядя на него: ну добро бы хоть любовник был из него путный, а то одно название…

– Ну, что ты расселся, как у тещи на блинах, звони давай! – снова подхлестнула она босса, хозяина, сожителя, и Игорь Альфредович, дернувшись и бросив сквозь зубы: «Ну, ты… полегче!» – все же схватился за мобильник, набрал нужный номер, закричал в трубку – не столько для того, кто был на том конце провода, сколько для нее, для Аллы, сидевшей рядом и ждущей от него мужских поступков:

– Дмитрий! Давай приезжай сюда. Немедленно. Что?! Ты что – шутки со мной шутить будешь? Одна нога здесь – другая там! Да, дело… да-да, то самое, о котором мы с тобой говорили. Все, хватит базарить! Расчет? Да что ж ты, м… такой, все по телефону норовишь! Ты приезжай – я тебе все в деталях здесь обскажу еще раз: что, где, когда.

Он отшвырнул от себя телефон, схватил со стола коньячную бутылку, жадно присосался к горлышку.

Алла властно вытянула бутылку у него из рук, сказала брезгливо:

– Ты что думаешь, мне расслабиться не хочется? Твоя забота сейчас – дело сделать, понял? И не как-нибудь, а в наилучшем виде. Так что дождись сначала Димона, а уж потом…

И когда наконец Димон, в одиночку, отправился на дело (дом на Трифоновской, подъезд 2, код 579, один замок – фомкой, другой – простой отмычкой, но желательно не царапать сувальды, если кто не спит или появится не вовремя – вырубить, но ни в коем случае не гасить, взять только две книги – шкаф красного дерева, третья полка сверху, середина, две одинаковые книги в коже – «История птиц Британии», не забудешь? Больше ничего не брать, как бы ни чесались руки, расчет как договаривались, по выполнении), – когда он, наконец отправился на дело и осталось только ждать того самого момента, с которого они могли начинать считать себя богатыми и счастливыми, она сказала, закидывая ногу на ногу, так, что далеко, до самого тазобедренного сустава обнажилась ее розовая ляжка:

– Вот теперь наливай, Игорек. Начнем снимать стресс, верно? Вообще стрессы обязательно надо снимать, причем, чем быстрее, тем лучше. Это я тебе как медик говорю. – И засмеялась.

И он, не отводя жадных глаз от дразнящей наготы ее бедра, засмеялся тоже, правда, как-то скованно, зажато – никак не мог отвлечься мыслями от того, что сейчас происходит там, на Трифоновской.

– Ага, – наконец выдавил он сохнущим горлом. – Димона дождемся – и оттянемся по полной программе.

Тогда, посмотрев на него все с тем же презрением, она налила себе и выпила, даже не подумав закусывать. Тоже нервничала, но по-своему…

Но волновались они, похоже, напрасно: спустя примерно полтора часа Димон, высоченный губастый парень в джинсовой куртке и белых, как у Бориса Моисеева, слаксах, вошел в квартиру Решетникова – с самодовольной улыбкой во весь рот и свертком под мышкой. По всему видать – на щите.

– Ну как? – встретил его в дверях Игорь Альфредович.

– Как не хрен делать! – гордо оказал Димон и торжественно было протянул ему сверток, но тут же передумал. – Или как, Альфредыч, может, сперва деньги?

– Ишь ты, деньги! Ты там не наследил за собой, нет? Ладно, пошли. Расскажешь, как все было, посмотрим, что ты принес, а там и решим…

– Как говорили две книжки, так и принес, чего решать-то? – покрутил головой Димон – ну, мол, ты и чудишь, босс… И, глядя, как хозяин на ходу распаковывает книги, забормотал, идя за ним следом: – Только это… Альфредыч… там про птиц про этих, про британских – один том всего оказался, в шкафу-то в этом… Ты говорил два – а там токо один, ну я и…

– Ты чего принес?! – взревел Игорь Альфредыч, вытащив наконец принесенное на свет белый. – Нет, Ляля, ты посмотри, что этот мудофель в слаксах принес!

– А чего такого-то? – возмутился Димон. – Сказано – за две книжки платите, я две книжки вам и притаранил, хотя по мне – так лучше бы картинку какую было приватизировать. Там картинок разных – хоть жопой ешь…

Слушая весь этот бред, Игорь Альфредович, бессильно привалившись к стене, растерянно стоял у стола и смотрел на хорошо ему знакомую книгу в тисненной золотом коже.

– Господи! – выдавил он сквозь зубы с совершенно обреченным видом. – Это он знаешь что приволок, Алла? Это он альдину дедову приволок! Да ты хоть соображаешь, что ты наделал, урод? Это все равно что ты «Трех богатырей» каких-нибудь из Третьяковки спер или «Ивана Грозного», который убивает сына… Как тебе хоть в голову-то вскочило, уродище!

– А чего? – слегка растерялся наконец Димон. – Я смотрю – одного тома птичьего нету, ну я… Вы ж сами сказали – платите за две книги, верно? Ну я и подумал: эта старая, красивая. Она там совсем рядом стояла с этими, с птицами, ну я ее и того… Для счета. Чего я не так сделал-то?

– Тебе что было сказано? – грозно спросил Игорь Альфредович. – Тебе было сказано: два тома про птиц, и больше ничего не трогать. Говорил я тебе это специально или нет?

– Ну, говорил… Говорили.

– А ты что? Зачем ты ее взял, а? Она, может, одна на всю Россию, на все СНГ, куда ее теперь? А искать ее будут, как, блин, золото из валютного хранилища!

Алла тем временем, кинув мимолетный взгляд на «Птиц» (надо же, за что только люди ни готовы огромные деньги платить), жадно схватила книгу, о которой так много слышала в рассказах задавшегося целью просветить ее Решетникова. Книжечка была небольшая, и от нее прямо-таки исходил аромат какого-то изящества, дающегося высоким вкусом, принадлежностью к чему-то настоящему (она почему-то при этом вспомнила красновскую соседку, Марину эту, которой, надо честно признать, очень подходили и ее духи, и ее выпендрежное платье). Она открыла книжечку и наконец своими глазами увидела знаменитую марку жившего аж полтыщи лет назад знаменитого венецианца Альдо Мунция: дельфин, обвивший своим гибким туловищем якорь… «Гипнероптомахия Полифила». Венеция. 1499 год – таких вот книжечек, поди, и выпущено-то было всего ничего, а сколько их теперь осталось? Раз, два и обчелся? Нет, чего греха таить, именно книги Алла не любила, а вот толк в дорогих вещах понимала…И если разобраться – за что, собственно, Игорь драит сейчас бедного малого? Да эта книга, поди, в несколько раз дороже каких-то долбаных британских птиц! Может, и правда, как Димон догадался, Игорь ему по полной платить не хочет? А что – тогда Игорь, наверно, прав. Чего деньгами разбрасываться, если их при себе оставить можно?

Между тем «диспут» у Димона с Игорем был в самом разгаре.

– Не, ну ты чего, в натуре, командир? Чего мне ее -назад тащить, что ли? Сам же говоришь – эта… «Три богатыря». Значит, знатно толкнуть можно, нет, что ли?

– Ну баранина! – развел руками Игорь Альфредович, обращаясь за поддержкой к Алле. – Так и не въехал до сих пор, что глупость сморозил, что из-за этой книжонки нас всех за копчик взять могут!

Но Алла, вопреки ожиданиям, не кинулась его безоговорочно поддерживать, больше того, обидно оборвала:

– Подожди, Игорь, – и развернулась к Димону: – Давай лучше расскажи, как все было. Все по порядку рассказывай, понял? Как вошел, что там дед, долго ли ты пробыл – словом, все-все. И учти, от того, что ты расскажешь, и будет теперь зависеть расчет. – Она демонстративно убрала со стола толстую пачку «зеленых», которую Решетников приготовил для расплаты со своими «руками».

Игорь Альфредович скривился – девка брала на себя слишком много. Но промолчал. Ладно, пусть этот идиот сначала расскажет все, что надо, а уж потом, когда они останутся вдвоем, он напомнит ей, кто есть кто! Ей эта выходка даром не пройдет!

– Ладно, давай рассказывай, чего жмешься! – разрешил он. – Да не тяни, и так с тобой уже время теряем…

– Да чего особо рассказывать-то? Как договаривались – так все и сделал. Перво-наперво проверил окна. И у соседки свет не горит, и у деда. Правда, у деда все-таки какой-то слабый был в одной комнате, уж потом я понял – в спальне ночник. А с улицы и не поймешь, я даже подумал, свечка, что ли, горит…

– На телевизор не думал?

– Не, телевизор – он синим горит… Синим пламенем, ха-ха!

– Ну, ты поостри еще! – цыкнул на него Игорь Альфредович.

– Не, а чего он? – пожаловался Димон Алле. – Как будто я, блин, его гробанул… Ну вот, дело привычное, правильно? Поднялся я на этаж, послушал под дверьми. Все тихо. Ну и то сказать, время-то много уже, время-то самое подходящее для наших дел… Ну дальше я… А чего дальше? А, замки! Ну, как вы и говорили – верхний я на раз открыл, только не шпилькой, а пилкой для ногтей, в самый аккурат вошла, а нижний фомкой отжал, как вы говорили. Конечно, фигня, а не замки. Я даже удивился поначалу: коллекционер, такое богатство, а замки – тьфу. А потом, уже в квартире, разглядел: она у него, у деда, на охрану была поставлена: там, у двери, и проводки, и коробка сигнальная, а только, наверно, он денег, что ли, на охрану пожалел – ну, не подключена она.

Игорь Альфредович в этом месте рассказа сурово посмотрел на Аллу – ее промашка, сигнализацию охранную просмотрела. А если б была подключена? Если б сработала? Ужас!

– Вот на таких мелочах и горят лучшие люди! – заметил он вскользь, отыгрываясь за недавнее. – Да знаешь, что тебе полагалось бы сделать за такую промашку?!

– Ой, да ладно тебе, помолчи? – снова отмахнулась она от него, как от назойливого насекомого.

Нет, с этим надо было что-то делать – девка на глазах теряла к нему уважение!

– А ты чего тут, собственно, командуешь? – не на шутку разозлился Решетников. – Расселась – и командует! Твое дело – сгоношить чего-нибудь еще на стол. Что мы, нелюди какие? Человек с дела пришел, а мы его даже не угостим?!

Алла, ни слова не говоря, поднялась со своего места, полезла в холодильник. Она открывала банки, резала хлеб, вытирала новую запотевшую бутылку, и все это – молча, но в то же время стараясь не пропустить ни одного слова из того, что рассказывал Димон.

– …Ну вот. Я в прихожей постоял, послушал. Тихо, блин, только на кухне кран капает, да дед храпит. Ну, конечно, если б вы не предупредили, я вообще-то старика бы сразу вырубил – от греха, значит, чтобы лишнего не видел. Нет, не до смерти, а так… ну, вроде как анестезию бы дал, наркоз, гы-гы! Ну и все, чего еще рассказывать-то? Я к шкафу подошел, сразу, как вы говорили, на третью полку смотрю. Вижу, одна книга есть, прямо посередке, а второй не видать. Ну, думаю, не могли же ошибиться ребята. Это я про вас так, про обоих, уж извините! Даже фонарь зажег – точно, одна стоит, вторую чего-то не видать. Я и выше посмотрел, и ниже – нету, блин. А главное, я-то думал, что шкаф мне открыть – раз плюнуть, а он тяжелее, чем дверь открылся. Такой замок, блин, старинный. Пока это я дотумкал, что ключи где-то рядом с дедом надо искать! Ну и нашел, ага. Ну, а дальше чего делать-то, нет второго тома, и нету! Взял я тот, который есть, ну и книжку, что рядом стояла, прихватил. Думал, какая разница – книга старинная, тоже может сгодиться…

– Так, стоп, – сказала Алла. – Давай еще раз. Ты хорошо книжку искал?

– Вот чтоб мне ссучиться – все, блин, перешарил. Она ж небось приметная… Ну нету нигде! Гадом буду, нету – и все!

Алла встала, прошлась по кухне из угла в угол – думала.

– Я, между прочим, специально сегодня смотрела – стояли оба тома. Рядом.

– Ну и что? – угрюмо сказал Решетников. – Это ни о чем не говорит. Главное – у нас ее нету. Короче, Димон, подвел ты меня. Не могу я тебе все заплатить. Это я тогда сам в пролете буду. Мне за два тома покупатель обещал, а возьмет ли он один вообще – ба-альшой вопрос…

Димон аж посинел от такого поворота событий.

– Ну, блин! Я-то тут при чем? Вы меня навели, я дело сделал. А замели бы меня? Какая разница – нашел я книжку, не нашел – все равно срок бы корячился. Не, Альфредыч, так дело не пойдет!

– Мне две книжки про птиц надо, понял? А эту, вторую – можешь взять себе на память – все равно тебе навара с нее никакого не будет, потому как тебе ее не продать!

– Не, Альфредыч… – Димон был растерян, но сдаваться не собирался, – уговор же у нас… Я, блин, за вас на дело пошел, а вы мне за то – подлянку? Так вообще-то у людей не заведено. Это я и зуб на вас нарисовать имею право, и меня, между прочим, все поддержат…

– Ты на меня? Зуб? – ощерился Решетников. Он чувствовал себя вполне уверенно. Димон был самым настоящим сявкой – так, пошестерить чего на подхвате, серьезные воровские законы не про него писаны. Законы серьезных людей касаются. Но и Димон, который теперь знал слишком много, своего упускать не собирался.

– Так я тогда вам обе книги не отдаю, раз вы уговор нарушаете…

– А ну хватит! – вмешалась вдруг Алла и даже кулаком стукнула.

Оба спорщика сначала удивленно посмотрели на нее, потом друг на друга. Но она даже внимания не обратила на эти взгляды.

– Книжки были, – продолжила Алла. – Если пропали – только в самый последний момент, уже после моего ухода… Там дед говорил что-то насчет племянника – мол, сегодня племянник ко мне должен прийти… Познакомить предлагал… Я думаю так: если книжку кто и взял, то либо племянник, либо молодая соседка…

Димон слушал ее, открыв рот, какая-то мысль, чувствовалось, билась в его бедовой голове, просилась наружу.

– Племянник этот – его Ярославом звать, да?

– А черт его… А, да, вроде дед говорил – Ярик.

Димон заметно повеселел.

– Ладно тогда, – удовлетворенно сказал он и повернулся к хозяину: – Ну, а если я второй том принесу, Альфредыч – бабки как договаривались?

– Мое слово – железо, – сказал Решетников, демонстративно отсчитывая от припасенной заранее пачки «зеленых» половину. – Если хочешь – могу даже аванс дать, пятьдесят процентов. Остальное – потом.

– Не, блин, я частями брать не стану, я после все возьму, – отказался Димон, подумал. – Хотя нет, тыщу давайте сейчас. На текущие расходы. Знаю я, где эта книжка. Но только теперь цена будет не три тысячи, а пять. Сверх тыщи, понятное дело…

– Это за что же? Да пять… Ты знаешь, что такое пять тысяч баксов? За пять министра заказать можно! Три на все – и ни копейки больше!

– У них копеек нету, – хихикнул Димон. – А не хотите платить – не будет вам и книжки. И на фиг мне лапшу на уши вешать, что я сам их не толкану. Да за милую душу!

Алла поморщилась:

– Не жлобись, Игорь. А то и правда ни с чем останешься!

– Черт с ним, – махнул рукой Решетников. – Если принесешь – заплачу.

– Принесу, принесу! – весело сообщил Димон, вставая из-за стола.

Алла остановила его:

– Я надеюсь, ты не к старику?

– Не, совсем в другое место!

– И то хорошо, – кивнула Алла. Спросила: – А ключ ты на место положил?

– Какой? От шкафа? Конечно положил. И еще так, знаешь, книжки сдвинул, чтобы дырка в глаза не бросалась, авось не сразу старик заметит…

– Не страшно, – сказала Алла и повернулась к Игорю Альфредовичу. – Давай ему тысячу и пусть идет. Потом отпразднуем.

– Ты все рассказал, ничего не забыл? – спросил Решетников, прежде чем подтолкнуть к Димону пачку «зеленых». – Я тебя спрашиваю, потому как теперь все имеет значение. И все, между прочим, входит в цену.

– И бензин? – идиотски щерясь, спросил Димон. Он быстро пересчитал деньги, сунул их во внутренний карман. – Бензин тоже входит или нет? Я думаю, за бензин надо бы отдельно приплатить…

– А ну, катись отсюда, дебильная рожа! – сорвался Игорь Альфредович. – Обманешь – я у тебя и эту тысячу из глотки вырву, понял?!

– Во, блин, уж и пошутить нельзя! – хмыкнул Димон.

С этими словами он стремительно, словно боясь, как бы хозяин не начал выталкивать его взашей, маханул стакан водки, залез горстью в салат и, жуя на ходу, выскочил за дверь, крикнув напоследок с набитым ртом:

– Если что – сразу позвоню. Ждите!

Игорь Альфредович никак не мог отойти от злости. Ужасная страна! Все через это самое место! Как все было точно спланировано – и на тебе. Какая-то идиотская случайность, какой-то раздолбай в исполнителях – и вся с такими трудами выстроенная комбинация, все надежды летят в тартарары!

Он даже не услышал, как Алла подкралась к нему сзади – аж вздрогнул, когда она всем телом прижалась к его спине. Ишь, ластится.

– Хватит подлизываться, – недовольно отстраняясь, сказал он.

– Ну прости дуру, если что не так, – промурлыкала она. – Так хочется, чтобы все получилось, как ты мне обещал. – И положила волшебно прохладные руки на его лоб. Знала, подлая, как его взять?

– Ах, Лялечка! – вздохнул он. – Разве я этого не хочу? А тут этот идиот… Знала бы ты вообще, какая это сволочь, все эти фарцовщики, домушники, спекулянты. – Все это он говорил так убежденно, будто сам не был одним из них. – И ты тоже хороша…

– Да я-то чем провинилась? Я тебе наступила на самолюбие? Прости, дорогой!

– Да при чем тут мое самолюбие! Этот идиот тащит – видите ли, для ровного счета «Гипнероптомахию Полифила», альдину, отпечатанную в Венеции в 1499 году, а ты мне – про самолюбие! Да она, эта альдина, может, одна на всю Европу, она нам не только все дело завалить может – мы с ней загремим под фанфары да так, что и костей не соберем…

Она снова пустила в ход свои волшебные руки, успокаивая его.

– А мы не можем с тобой посмотреть на это дело с другой стороны? Ну, нет у нас с тобой двухтомника с птичками, так, может, мы твоему иностранцу эту самую альдину и впарим? Сам ведь мне говорил, что эти книжечки столько стоят, что можно наших пять-шесть жизней прожить и ни в чем себе не отказывать…

И снова Игорь Альфредович решительно оттолкнул Аллу, сказал, стараясь не смотреть на нее:

– Ну сколько ж я тебе должен одно и то же талдычить! Этот самый американец, или кто он там – он всего лишь посредник. А вот за ним -за ним стоит настоящий коллекционер. В чистом, так сказать, виде. И этот коллекционер – придурок, если хочешь, собирает только книги о птицах, и ничего больше. Узко направленный интерес. Имеет право, потому как миллионер, а миллионеры имеют право на причуды, в отличие от нас, поняла? Так что альдина наша ему ни на хрен не нужна, насколько я знаю этих чудиков. Про каких-нибудь мошек, которых ловят его любимые птички, или про каких-нибудь бегемотов, которые дарят его любимым птичкам какой-нибудь особо калорийный навоз, – может, и купит. А «Гипнероптомахию» – нет. Теперь поняла?

– Вот теперь поняла, – кивнула она. – Что покупателя на единственную книгу, которая могла бы нам обеспечить настоящую жизнь, у тебя нет и не предвидится. А виновата в этом почему-то я! Оказывается, это все из-за того, что я пыталась с дурачком Димоном по-деловому разговаривать. Можно подумать, я меньше твоего хочу, чтобы все получилось!…

– Это ж надо так все перевернуть! – воскликнул Решетников, слегка ошарашенный таким неожиданным анализом ситуации. – И вообще, зачем все так прагматично поворачивать, Алла? Неужели без этих несчастных книг нас с тобой впереди не ждет ничего хорошего?

– Ладно, брось. Ты же знаешь – не люблю я всяких этих «вумных» слов. И между прочим, давно заметила: как начинаются «вумные» слова, так человек либо свою глупость, либо свою подлость скрыть пытается. Либо свое бессилие, не согласен? – И вдруг, без всяких переходов плюхнулась ему на колени, снова прильнула к нему, замурлыкала: – И не зови ты меня больше Аллой. Лялечка мне больше нравится!

– Ну и чего мы тут сидим-то? – спросил он, когда она наконец соизволила от него оторваться. – Может, спать пойдем?

– Ишь какой проказник, – игриво сказала она и, зная, что эта игривость обычно его раздражает, тут же снова облапила Игоря Альфредовича и прильнула к нему в страстном поцелуе. – Будет тебе и баиньки. Но разве ж ты не хочешь дождаться Димонова звонка?

– А чего его ждать, – угрюмо буркнул Решетников. – У меня на этого идиота надежды почти нет…

Она потянулась, засмеялась, налив себе коньяку.

– А я почему-то, знаешь, надежды не теряю. Ну, чего ты скуксился-то? Давай, давай, не кисни и не спи. Ждем Димонова звонка и тем временем размышляем вслух, куда книжка могла подеваться. Согласен?

Он все так же кисло кивнул ей, наливая при этом коньяку и себе тоже – если уж и в самом деле сидеть всю ночь, так хоть с комфортом. «Все-таки удивительная баба, – подумал он, любуясь Аллой, когда она слезла с его коленей и вдруг посерьезнела. – Да, если уж жениться – то только на такой. Хотя, конечно, ухо востро надо держать все время…»

– Ну что, начинаем деловую часть нашей программы? – спросила она. – Книги я видела сегодня днем, то есть уже вчера – обе. Специально разглядывала заветный дедов шкаф, чем, надо сказать, возбудила в нем ненужную подозрительность, хотя вообще-то он ко мне неровно дышит… Слу-ушай, а может, мне бросить тебя, да переключиться на этого Краснова? А что? Годик-другой – молодой вдовой стану, вступлю в наследство… Вот и красть ничего не надо будет, а? Как смотришь?

– Да я тебя лучше своими руками задушу! – напыщенно отрезал он.

– Да ладно, шучу, – кивнула она, делая вид, что поверила этой страстности. Почему не сделать человеку приятное? – Все равно мне ничего не светит, если подумать. Там две бабы все время толкутся, соседка и ее дочь. Да еще племянник. И все, поди, на дедово наследство зубы точат.

– Ну и как, по-твоему, могли книгу взять соседки? Либо та, либо другая? Ну не обязательно своровать, а так?

– Мне, хоть убей, как-то не верится, что они могут что-то чужое взять вообще. Это, знаешь, такие старые мАсквички… Как бывают старые петербуржки, да? Или петербуржанки? Это какая-нибудь приезжая лимита может тащить, а эти нет. Они ж у себя дома. Это все равно что у себя же в квартире на паркете кучу навалить, понимаешь?

– Да понимаю я, понимаю? Значит, старая не может взять, не то воспитание, так? А молодая?

– И молодая тоже. Хотя она мне вообще-то какая-то непонятная. Я сначала даже решила, что она путана. А потом смотрю – нет, просто с гонором бабенка. Гордая, понимаешь? Это большая, между прочим, редкость. И очень уж упакована. Может, хахаль какой крепкий, а может, сама хорошо устроена…

– А как по-твоему, если работает, то – кем?

– Вообще-то на журналисточку смахивает, но у них заработки… На платье от Бенатти не хватит, это точно.

– Значит, чисто теоретически могла все же взять?

– И теоретически не могла. Знаешь почему? Во-первых, чистоплюйка. Во-вторых, деда с детства знает. Он ей все Машенька да Манечка. Я даже, грешным делом, подумала: уж не родственники ли…

– Ну и что у нас с тобой осталось в сухом осадке? – почесал затылок Игорь Альфредович, наполняя свою и ее рюмку – теперь, дескать, можно, заработали.

– Остался племянник. Он же наследник. Как я поняла, они давно не виделись и дед ему сам позвонил. «Ярик должен прийти, Ярик»…

– А ты его видела? – на всякий случай уточнил Решетников.

– Видеть не видела, – помотала она головой, – а слышать слышала. Молодой малый. – Дед меня с ним даже познакомить хотел… Вроде как учился где-то, а вроде как бросил… Похоже, в деньгах нуждается…

– Ну, студенты все нуждаются, – равнодушно заметил Игорь Альфредович, думая про себя о том, что если Димон вернется ни с чем, то искать придется именно здесь – он был в курсе, почему бывший студент Ярослав Завьялов остро нуждается в деньгах. – Но, однако ж, какой дед-то, оказывается! – нехорошо засмеялся он, притягивая Аллу к себе. – То сам в женихи набивается, то племянника подсовывает…

Ночью, когда они, горячие, расслабленные после любовных игр, лежали, отодвинувшись на разные края постели – было невыносимо жарко, хотелось пить, курить, спать, она вдруг сказала, словно и не было у них перерыва в том, начавшемся после ухода Димона разговоре:

– Слушай, как ты думаешь, почему этого заморского деятеля интересуют именно птички? Ведь вон хотя бы у того же Краснова – у него редкости и поценнее есть…

– A этого иностранца поценнее не интересует, – усмехнулся Решетников. – Его имидж интересует, понимаешь?… Ну вот представь, как будто это все у нас в России. Грабил, грабил человек, занимался рэкетом, может, даже заказывал кого, а потом раз – остепенился. Захотел в Думу попасть или там чего… Не преступником считаться, а общественным деятелем… Не слыхала про такое?

– Сколько угодно!

– Ну и что тогда человек делает? Правильно, создает себе новый имидж. С уголовщиной – ни-ни, честь делового человека для него что? Главная заповедь. Ну и, конечно, спонсорство всякое, благотворительность. Ну и, конечно, чудачества. Какой же он опасный человек, если он команду КВН в Москву послал на свои деньги, или художников местных поддержал, или инвалидов, или детский сад… Понимаешь? Для него невинность становится дороже, чем для невесты!

– Больно нужна тебе была моя невинность! – хихикнула Алла, кладя на него свою роскошную ногу.

– Ладно, ладно, сдаюсь, – засмеялся он, чувствуя, как плоть начинает оживать независимо от его воли. – Мне твоя невинность – как зайцу барабан, ты мне без нее гораздо больше нравишься!

– Ладно, замнем, – великодушно согласилась Алла, снимая с него ногу. – Значит, говоришь, ради имиджа, так? Невинность, репутация и все такое… Это я понимаю. Но вот наши птички – они разве для этого дела годятся? Ведь мы же с тобой совершили самую настоящую кражу, да еще не просто – в составе созданной с преступным умыслом группы. Ведь за это хор-роший срок припаять могут, тем более с нашими-то судимостями… И он, твой иностранец, не может об этом не думать, верно?

Решетников поднялся на локте, с интересом посмотрел на нее. Да, красивая бабенка, ничего не скажешь, а какая зарюханная, какая несчастная была полгода назад, когда он ее только встретил. И, главное, котелок варит как надо, если не считать того, что как-то глупо вести такие разговоры в голом виде…

– Ну, во-первых, тот, с кем я имею дело, – всего лишь посредник, сто раз уже объяснял. А значит тот, кто книги заказал – вообще ни к чему такому… нечестному заранее причастен быть не может. Во-вторых, ты что же думаешь, что я этому Петерсену сказал: готовьте, мол, денежки, я для вас этих «птичек» украду? За кого ты меня держишь, цыпа моя! Я ему изложил свою версию, а версия моя такая: Краснов на старости лет сам решил продать свои книги. Кризис в стране, то-се, старику пенсионеру живется трудно, а кроме того, захотел передать книги родственной душе, в надежные руки. Так что и я, можно сказать, всего лишь посредник…

– Не расскажешь, как тебе это удалось? Бумажки ведь, поди, какие-то для убедительности потребовались, документы…

– Тебе-то зачем знать? Для расширения кругозора? Думаешь, когда-нибудь пригодится? Вряд ли, дорогая. Если у нас с тобой это дело выгорит – все, мы больше к уголовщине и за километр не подойдем!

– Зарекалась ворона говно клевать, – задумчиво сказала Алла. – Ай, не обращай на меня внимания. Это так, мысли вслух… Что-то курить ужасно хочется, да и выпила бы я чего-нибудь для поднятия тонуса. Твой тонус как? – Она провела рукой внизу его живота. – Видишь, надо, надо тонус поднять!

Они, как были голые, перебрались на кухню. Алла сидела, дразня его – одна нога на полу, вторая на табуретке.

– Да хрен с ним, с этим Петерсеном, правда, Игорек? – залихватски сказала она, наливая ему и себе. Коньяк тепло желтел в пузатых бокалах, обещая согреть, расслабить. – Позвонит он сегодня, собака, или нет? – прошептала вдруг она словно про себя.

Они выпили, но вместо того, чтобы чем-нибудь зажевать алкоголь, она заговорила снова:

– В Америке этой гребаной, или откуда он, этот самый Петерсен, наверно, и вправду можно позволить себе честно жить. А у нас? – Алла с жадностью закурила, продолжила, не глядя на него и пуская дым к потолку: – Но вот у них там аукционы эти знаменитые – Сотби, Кристи… И что, ты мне скажешь, что там не торгуют ну… как бы это поделикатнее – сомнительными вещами?

– Вот именно, что сомнительными, – кивнул Игорь Альфредович. – Да, они работали честно, эти аукционы, старались, во всяком случае. До тех пор, пока в Европу не повалили наши дорогие соотечественники, новые русские, так их!

– Не смотри на меня, – словно не слушая, прервала вдруг она, встала и подошла к холодильнику, нагнулась, выискивая что-то в его освещенном чреве.

Какое там не смотри!

– Ну, и что ты замолчал-то? – невинно спросила Алла, возвращаясь к столу с двумя большими помидорами и баночкой майонеза. – Ужас как помидоров вдруг захотелось! Ну, так что ты замолк? Я тебя очень внимательно, между прочим, слушаю!

– Как новые русские подвалили – так сразу все изгадили, испоганили, нувориши, ублюдки безмозглые… Поначалу наши толстосумы так вздрючили цены, что у Европы бедной волосы встали дыбом. Хватали и хватают все, что под руку попадется. Все скупают! – снова начал он, завороженно глядя на то, как при каждом ее движении шевелятся, живут над столом своей собственной жизнью ее красивые груди. – Государство, музеи – не могут даже прислать на аукцион своего представителя, не то что купить, а эти – метут все подряд. И кто, Аллочка, кто? Артисточки, певички или ворье! Да раньше такую публику и на порог бы…

– Артисточки, значит, не тот покупатель, а ты, значит, в самый раз, да? – усмехнулась Алла. – Сам-то ты кто?

– Я?! – довольно искренне изумился Игорь Альфредович. – Да в моем роду, если хочешь знать, были бароны и даже графы. Моя фамилия – Решетников – в Бархатной книге!

– Слышала я про эту вашу Бархатную книгу, слышала. И всегда удивлялась: если вы там все были, в этой книге, чего ж вас Советы всех не перешлепали? Как удобно: открыл книгу – и вот тебе готовые списки. А? – Она захохотала. – Ну ладно, ладно, не обижайся… граф. С какой только стати ты, потомок аристократов, в откровенную уголовщину полез? Ну-ну, не злись, я ведь это любя, я ж не просто твоя поделыцица, я твоя женщина! – И снова замурлыкала, придвинулась к нему, обдав его тело горячим жаром.

– Ах, дьявол, – пробормотал он. – Ты из меня веревки вьешь, Лялюся! Я просто молодею с тобой и душой, и телом…

– О! Где-то я эти слова сегодня уже слышала. А, да! Представь, то же самое говорил мне старик Краснов. Как это у вас, книжников, называется? Конгениальность?

– Я тебе не книжник, и незачем флиртовать направо и налево с какими-то стариками, за которыми ты выносишь утки!

– Ну вот, видишь, сразу и хамить. А делал вид, что любишь…

– Одни наши сволочи продают перекупщикам сказочные ценности за гроши, – бормотал он, словно не слыша ее, словно решая какую-то свою задачу, – а другие идиоты, с мошной, скупают всякое европейское дерьмо за огромные деньги! Пришли – и все равно что испортили воздух в приличном обществе. Я, может, и плохой человек, и стал на одну доску с ворьем, но я с этой сволочью буду бороться, как могу! Мне заказал Петерсен два тома «Птиц Британии», и я ему их устрою, пока какой-нибудь бездарный наследник не сплавил их за гроши на аукцион! Вот ты говоришь – почему именно эти книги? Не знаю. Почему Гиммлер любил кроликов? Но, судя по тому, что этого клиента еще интересуют «Птицы Америки» Одюбона, полагаю, что этот чудак питает сентиментальную слабость к птицам. Кстати, в этих книгах чудные гравюры на дереве… Вот ты спрашиваешь…

– Я спрашиваю, – снова довольно бесцеремонно прервала она его, видно, устав ждать сообщений от Димона, – мы что – так всю ночь и будем проводить здесь производственное собрание? Пойдем, пойдем в постельку, дорогой, – снова, замурлыкала она, доводя Игоря Альфредовича до мурашек своими касаниями. – Ты сейчас успокоишься, ляжешь баиньки, а перед тем, как сделать баиньки, мы твоего застенчивого петушка кое с кем познакомим…

И, конечно, телефонный звонок раздался совсем не вовремя, когда его уже не ждали ни он, ни она. Игорь Альфредович прервал свой ночной подвиг, перевесился через подругу и схватил трубку.

– Готовь бабки, шеф! – проорал Димон. – Дело сделано! Второй том у нас!

– Молоток! – возликовал Решетников. – Там у тебя все чисто?

– Абсолютно без проблем!

Игорь Альфредович положил трубку и накинулся на хотевшую что-то спросить Аллу, заткнул ей рот поцелуем. Потом все же сжалился.

– Что ты хочешь, дорогая?

– Когда приезжает Петерсен? – спросила она.

– Послезавтра. Так что в сроки мы с тобой вписываемся!