Читать книгу У каждого свое зло - Фридрих Незнанский - Страница 3

Давно известно: как день начнется, так он и покатится дальше – либо со знаком «плюс», либо со знаком «минус», и редко когда эту предопределенность что-то изменяет… То есть нельзя сказать, чтобы день для него, государственного советника юстиции первого класса Константина Дмитриевича Меркулова, начинался очень уж неприятно или, вернее сказать, необычно неприятно – все как всегда, если не считать того, что утром, стоя в пробке на Садовом, он услышал по «Авторадио» об отставке своего следователя по особо важным делам Бирюкова, занимавшегося совместно с люксембургской прокуратурой громким делом, связанным с коррупцией в высших эшелонах российской власти. То есть опять же сам по себе этот факт не был чрезвычайным, отнюдь – в чехарде последних лет с непривычной для нормальной жизни скоростью менялись даже генеральные прокуроры и министры юстиции, так что уж говорить о каких-то там следователях… Чего-то подобного он, честно говоря, ждал, но ждал несколько позже, после приезда люксембуржцев с кипой изобличающих документов. Однако снятие Бирюкова было внятным сигналом для него, Меркулова: во-первых, это именно он дал ход «кремлевскому» делу еще при прежнем Генпрокуроре и прежнем Президенте. Дал, несмотря на то что умные люди настоятельно советовали ему не высовываться (и были, надо сказать, правы! Другое дело, что он никогда умных людей не слушал и слушать не собирался). Во-вторых, Коля Бирюков вообще был его выдвиженцем и симпатией. Парень – службист, вне политических игр, надежный и неподкупный до глупости, ей-богу… И вот на тебе… Да, похоже, ему сегодня предстояла неизбежная встреча с новым шефом, с только что назначенным Генеральным, и встреча эта, судя по началу дня, могла оказаться очень… – он даже про себя не знал сейчас, как ее точнее охарактеризовать, – очень напряженной. Ну что, отставка, господин Государственный советник юстиции первого класса? Что ж, отставка так отставка. Это раньше она была бы невозможной трагедией, при соввласти, а сейчас… Сейчас, глядя на то, что поминутно происходит вокруг, не на улице, нет, улица – это само собой, это работа, – а на то, что происходит в верхних эшелонах власти, в коих и он с некоторых пор имеет свое литерное место, Константин Дмитриевич не мог время от времени не проигрывать возможные варианты завтрашнего дня, а стало быть, имел в голове и сценарий развития событий по самому худшему. Этот худший вариант выглядел примерно так: его вызывает Генеральный и приказывает прикрыть «кремлевское» дело, спустить его на тормозах. Но позвольте, говорит ему тогда он, Меркулов, – а как же закон? Я не могу спустить это дело на тормозах! – скажет Меркулов. Тогда Генеральный пробурчит, угрюмо глядя мимо него: «Стало быть, можете писать заявление об отставке, раз не хотите понимать реального положения вещей». Чуть что – все сразу ссылаются на реальное положение вещей, как будто нет ни конституции, ни свода законов, как будто и не было всех тех лет, что прошли после развала Союза… Ну, хорошо, услышит он все это, и что дальше? Проглотит, останется и начнет привычно подстраиваться под новое начальство, забыв о принципах, которые, как известно, не кормят?

Несмотря на пробки, приехал он к себе на Дмитровку вовремя. Прошел, здороваясь на ходу, коридором третьего этажа, слава богу, не встретив по дороге никого из верхнего синклита, и с легким изумлением обнаружил в своем предбаннике весело улыбающегося ему навстречу Турецкого. Следователь по особо важным делам, похоже, развлекал тут его секретаршу, потому что той понадобилось несколько мгновений, чтобы вернуть лицу то официально-замкнутое выражение, которое Константин Дмитриевич видел на нем с утра до вечера. А если честно, он его просто не замечал, это выражение, как почти не замечал и саму владелицу лица; чего уж лукавить, она жила в его сознании как какое-то не вполне одушевленное существо, не имеющее ни пола, ни индивидуальности, ни какой-либо иной жизни, кроме служебной, наверно, как раз потому-то выражение лица, которое она не до конца от него успела скрыть, и остановило его внимание. Тем более что рядом отсвечивал Саня Турецкий, визит которого вовсе не планировался. Стало быть, его привели сюда обстоятельства чрезвычайные. Ну, и какие же? Уж не снятие ли Бирюкова?

– Привет честной компании, – сказал Меркулов, подозрительно щуря глаза и идя к Турецкому с протянутой для приветствия рукой. Осведомился на ходу на всякий случай у секретарши: – Хозяин еще не спрашивал?

– Да что вы, Константин Дмитриевич, – ответила та, – еще ведь без двух минут десять!

Вообще говоря, это было уже амикошонство – получалось, что секретарша как бы обсуждала с ним достоинства нового начальства: разве ж, мол, он может появиться раньше начала официального рабочего дня, этот дундук? – вот как примерно можно было толковать ее слова. Но, хотя, вообще, такое начинание следовало пресечь на корню, Константин Дмитриевич сделал вид, что ничего не заметил.

– Значит, не вызывал? – переспросил он. – Ну и ладно. – И переключился на Турецкого:– Ты чего тут сидишь с утра пораньше? Дело или так, проведать забрел?

– Ага, проведать, – согласился Турецкий, вставая.

– Ну, пошли. – И Меркулов гостеприимно распахнул перед старым другом дверь своего кабинета.

– Ты, Саня, все же чего прибежал-то? – снова спросил он, когда они остались вдвоем. – Давай говори с ходу, а то мне вот-вот, думаю, совсем не до тебя будет.

– Вот потому и прибежал, – хмыкнул Александр Борисович, пытливо вглядываясь в лицо друга.

Тот так же пытливо в свою очередь посмотрел на него.

– Ты, никак, жалеть меня прибежал, что ли? Ты чего, Саня?

– Ну да, тебя, пожалуй, пожалеешь, бугая такого! – уклончиво ответил Турецкий. – Тут впору о своей собственной шкуре заботиться, а ты все о себе да о себе, любимом… Ты лучше скажи по старой дружбе – что происходит-то? На каком мы сегодня свете?

– А что такого особенного происходит? – невинно изумился Меркулов.

– Да ты чего Ваньку-то валяешь, Костя? Ты мне еще лапшу на уши повесь, будто ничего не знаешь о снятии Бирюкова!

– Ну, знаю. Не пойму только, тебя-то что взволновало?

– Так ведь он же твой назначенец, Колька-то Бирюков, разве нет? Разве не ты, старик, курируешь это долбаное «кремлевское» дело? За него же, за дурака, беспокоишься, а он…

– Ага, значит, все-таки пожалеть пришел!

– Ладно тебе! Жалеть, сочувствовать – это все слова. Во-первых, пришел спросить, не нужно ли тебе чем помочь. Если мы со Славкой можем тебе помочь – ты скажи. За нами, как понимаешь, не заржавеет. Это одно. А во-вторых, пришел я к тебе, чтобы понять – с твоей, конечно, высокоумной помощью, – мы что, снова в прошлое возвращаемся? Нет, ты морду-то не вороти! Могу я тебя, блюстителя закона, спросить об этом? Ведь что выходит: раз начальство ворует – ты его трогать не моги! Генеральный зацепил верхнее начальство – его раз, и скинули. Ты назначил следователя, только он к жареным фактам всерьез приблизился – его раз, и на заслуженный отдых. А теперь вот тебя через коленку гнуть будут, верно? Мигнул кто-то в Кремле – и нету никакой наверху коррупции, и нету уворованных у казны, у народа сотен миллионов долларов.

Меркулов поймал себя на том, что слушает друга с каким-то явно мазохистским удовольствием: знал, что Саню надо бы остановить – ведь наверняка у него в кабинете уже стоит прослушка, во всяком случае, такое вполне возможно, долго ли сунуть тут куда-нибудь «жучка», – но, честное слово, не хотелось прерывать все эти страстные словоизвержения. Ведь точно так же, наверно, выпускал бы пар и он сам, если бы сидел не в своем кабинете, а где-то еще, да за кружкой пива…

Так что внезапно затрезвонивший на его столе городской телефон был в этой ситуации даже каким-никаким спасением: звонок если и не помогал с ходу разрядить обстановку, то, по крайней мере, остановить монолог Турецкого смог сразу же. Надо же, Саня-то! Завелся, как комсомолец! Молодой еще, черт! Но на всякий случай Константин Дмитриевич все же поднял руку, призывая друга помолчать, пока он беседует.

– Константин Дмитриевич, – услышал он голос секретарши, – я не стала сразу докладывать, думала, что это не очень важно. Вам уже третий раз звонит какой-то ветеран, говорит, что он друг вашей семьи, и просит уделить ему всего две минуты. Что мне ответить?… Очень человек просит…

– Как его фамилия? – спросил Меркулов, машинально переворачивая листок стоящего перед глазами перекидного календаря и глядя, чем расписан сегодняшний день.

– Краснов. Антон Григорьевич Краснов. Говорит, что он хорошо знал вашего отца…

– Переключите его на меня, – прервал секретаршу Меркулов.

Имя Краснова говорило ему многое. Когда-то, в те годы, когда он еще был школьником, Антон Григорьевич нередко бывал у них в доме, и Косте хорошо запомнилась и вся его необычность, и его таинственность, и его необыкновенные рассказы об отчаянных людях редкого ума – он собрал целую коллекцию таких людей, если можно так выразиться. Все они были, конечно, чекисты, как вроде бы и сам Антон Григорьевич, но какие чекисты! Как из древних сказаний, из легенд. Один, чистый оперативник, то есть человек, умеющий стрелять, выслеживать, драться, ловить – получив новое, необычное для него задание, год читал книжки по теоретической физике, чтобы на равных разговаривать с учеными, и освоил нелегкий этот предмет до такой степени, что однажды вступил в научный спор с самим Ландау (теперь, правда, интересно было бы уточнить – по одну сторону колючей проволоки был этот диспут или она все же разделяла спорщиков). И мало того, подготовившись таким образом, этот человек уехал в Штаты, внедрился там в 1944-м в знаменитый Лос-Аламос, вступил там в диспут с другим гением, работавшим на американцев, и так очаровал его, что через некоторое время сагитировал плюнуть на американцев и сбежать на постоянное местожительства в СССР, во как! Другой человек-легенда под видом колбасника просидел в Германии с 33-го года, сумел освоить все диалекты немецкого языка, что дало ему возможность стать необыкновенно ценным информатором, а потом, изображая из себя жертву нацистского режима, проработать добрых два десятка лет в Америке и освоить там все диалекты американского английского, что впоследствии помогло ему сделаться выдающимся ученым-лингвистом, хотя сам он больше гордился тем, что стал по возвращении председателем комитета ветеранов, выколачивая для бывших сослуживцев жилье, пенсии и места в привилегированных больницах…

Телевизоров тогда еще было мало, и люди, собираясь в гостях, много разговаривали, развлекали друг друга как умели. За столом Антон Григорьевич славился не только как рассказчик. Костя, например, больше любил, когда он показывал фокусы. Фокусы, как он сейчас понимал, были простенькие, но они создавали «дяде Антону» имидж человека воистину необыкновенного, что усугублялось тем, что фокусам этим учил его «сам» Вольф Мессинг. Кто такой Вольф Мессинг? У, брат! Это был кудесник тот еще – сначала вокруг пальца чуть ли не самого Гиммлера обвел, а потом и ужасного Лаврентия Берию, хотя тот на метр под землей все видел. Видеть – видел, а вот не поверил, что Мессинг так «отвел» немцам глаза, что они его из самой страшной берлинской тюрьмы по пустой бумажке выпустили! Как по бумажке? А очень просто – он идет и каждому постовому показывает пропуск, подписанный Гиммлером, – разрешение на выход из тюрьмы. Берия говорит: сказки! Тогда Мессинг говорит: разрешите? Берет у него со стола лист бумаги, складывает его пополам, спрашивает у Лаврентия: разрешаете демонстрацию? Тот говорит: да-да, конечно! И вот Вольф идет через все Лубянское здание, и все видят у него в руках пропуск на выход, подписанный самим Берией! А никакого пропуска у него и в помине нету, просто лист чистой бумаги…

– А чего ж он не бежал? -спрашивал захваченный этим необыкновенным рассказом старшеклассник Костя. – Если он вышел?

– А куда ему было бежать? – усмехался Антон Григорьевич. – От КГБ, брат, не убежишь…

Мать, когда начинались за столом эти байки о суперталантливых чекистах, тревожно смотрела на отца – она знала, как отец дома говорит о Лубянке, где ему некогда довелось побывать, что называется, не по доброй воде, и отец всегда успокаивающе накрывал ее руку своей. Костя не помнил, когда Антон Григорьевич появился у них в доме, это было, наверно, в самом начале хрущевских времен, во всяком случае, сопоставляя сейчас кое-какие факты, вспоминая, как отец говорил матери: «Он мне помог, когда был в силе, и я ему должен помочь, когда он в немилости». Меркулов понимал, что отец чувствовал себя чем-то Антону Григорьевичу обязанным. Смутная история о том, как Дмитрий Сергеевич Меркулов был в первые послевоенные годы арестован по подозрению в контрреволюционной деятельности, а потом неожиданно для всех освобожден, потому что следователь оказался вполне приличным человеком и так же, как и отец, страстным собирателем книг, – эта история нет-нет да всплывала иногда в их доме. Во всяком случае, Константин Дмитриевич, собиравший ее для себя по кусочкам, в конце концов смог восстановить ее полностью. И действительно, оба они – и Антон Григорьевич, и отец – особенно любили говорить о книгах, и тут им чаще всего приходилось вылезать из-за стола, уединяться, чтобы не мешать всем остальным своими фанатично-самозабвенными рассказами о фолиантах, инкунабулах и палимпсестах, издательстве Сабашниковых, библиотеке Вольтера, местонахождении книг Ивана Грозного…

Как бы то ни было, Антон Григорьевич Краснов не был ему чужим человеком, и, конечно же, выслушать его, хотя бы ради того, чтобы почтить память отца, Константин Дмитриевич был обязан.

– Костик! – услышал он в трубке невеселый голос старика. – Я не отвлек тебя ни от чего? Ты не думай, я еще все пока понимаю, я много времени у тебя не отниму…

– Да что вы, что вы, Антон Григорьевич! Я всегда рад вас слышать. Как вы себя чувствуете?

В трубке возникла пауза, сопровождаемая каким-то скрипом, каким-то кряхтеньем.

– Эх, Костя, неважно я себя чувствую, годы, мальчик, годы берут свое… Тебе этого еще не понять… Но давай не будем о моих болячках, ладно? Я ведь сам, можно сказать, судейская крыса, знаю, что такое заместитель Генпрокурора, да еще в такое смутное время…

– Ну уж, вам ли про время-то? – засмеялся Константин Дмитриевич. – Разве нашу смуту с вашей сравнишь? Ну, так что вас заставило мне позвонить? Ведь не просто желание поговорить о том, что было раньше и что сталось теперь, верно?

– Ох, Костя… Ограбили меня… Понимаю, что не совсем по адресу, да больше мне вроде и кинуться не к кому… Как будто кто-то знал, что я больной, что я одинокий… Я думаю, пришли ночью, сволочи, а я после уколов – как в беспамятстве сплю… И, главное, что взяли-то! Не деньги… взяли несколько книг, понимаешь? И, главное, у меня даже нет сил проверить, сколько именно их пропало.

– Это что – очень дорогие книги? – сочувственно спросил Меркулов.

– Целое состояние, Костя. Но разве в цене дело? Ведь книги – они для меня как дети. – Он чуть не плакал. – Прости, что отвлекся… Я пока обнаружил пропажу четырех, но таких ценных, что нисколько не удивился бы, если бы оказалось, что больше вообще ничего не украли! Однако украли и еще, и я даже не знаю, как с этим быть и как тебе рассказывать. – Теперь слезы в словах старика звучали совершенно явственно.

– Ну расскажите как-нибудь, – поморщился Меркулов, показывая Турецкому глазами: извини, мол, бывает. Старик со своей обстоятельностью явно не вписывался в их напряженную жизнь. -Надеюсь, я пойму.

– Ты слышал, наверно, о папке из бременского Кунстхалле? Уже, кажется, все газеты писали, по телевизору показывали…

– Что-то вроде слышал… А, про капитана, который привез в качестве личного трофея папку рисунков Дюрера… Дюрера, кажется, да?

– Совершенно верно. Ты, Костик, правильно все вспомнил. Так вот, про это, конечно, никто не пишет и по телевизору не показывает, но два рисунка из этой папки в свое время оказались у меня. Не спрашивай меня как, хорошо? Главное, когда я услышал, что есть намерение передать рисунки немцам, то приготовил свои, чтобы переслать их в Министерство культуры, имея в виду, что их присовокупят… Так вот, конверт с этими рисунками Дюрера пропал тоже!

– Подождите, подождите, Антон Григорьевич, – вдруг проснулся в Меркулове сыщик. – Почему вы решили, что вас именно обокрали? Ну, убирались и переложили с места на место… И потом, даже если принять версию, что вас обокрали, – почему вы считаете, что если вас обокрали, то это произошло только что? – Вопросы эти имели и второй, скрытый смысл: послышалась ему в жалобе Антона Григорьевича какая-то старческая мнительность. Конечно, вслух бы он этого не сказал, но не подумать не мог: возраст у человека, голова уже не та, мало ли что там могло произойти на самом деле…

Но Антон Григорьевич тут же и развеял эти его сомнения.

– Ты понимаешь, Костик… замки! Замки у меня старые, несовременные. Один – типа английского, сам защелкивается, как в «Двенадцати стульях». А второй – только ключом. Хоть изнутри, хоть снаружи, но только ключом. За мной тут женщина одна присматривает, соседка… Ну, это неважно. Так вот, она утром пришла, а замок открыт. Она мне сразу сказала, да я как-то значения не придал, а потом, как пропажу-то обнаружил – вспомнил…

– А как вы ее обнаружили?

– Да все конверт этот с рисунками… Он у меня в шкафу стоял, где самые ценные экземпляры…

Старик снова был готов рассказывать о том, как он относится к своим сокровищам. Константин Дмитриевич пресек этот позыв на корню:

– А не могло так получиться, что замок просто не закрыли?

– Могло, конечно, – не стал спорить старик. – Но мы с соседкой уже посмотрели, хотя ты даже не представляешь, Костик, каких трудов мне после уколов стоит добираться до двери… Так вот, рядом с этим замком – следы взлома. Орудовали, похоже, фомкой, каким-нибудь ломиком. Ответная часть замка выдрана чуть ли не с мясом… Просто ужас, какое время настало, Костик… Никогда так не было, честное слово…

– Так, насчет взлома вы меня, пожалуй, убедили, дядя Антон, не обижайтесь – профессия такая, все на зуб пробовать. Да что я вам объясняю… Теперь вот вы что еще мне скажите, только опять же умоляю вас не обижаться… Почему бы вам не обратиться для начала, скажем, в местное отделение милиции? В свое? А я бы им позвонил, проконтролировал, чтобы все было как надо. А? Только поймите меня, дядя Антон! Я вовсе не отказываю вам в помощи, упаси господь! Но я же прокурор, а здесь нужен нормальный следователь, «с земли», как мы говорим. Он мигом включится в дело, выявит всех, кто мог оказаться причастным… А может, и как-то иначе, по своим каналам выйдет на похищенное…

– Погоди, погоди, Костик! Я, конечно, давно уже не орел, но и в маразматики пока не записывался. Я ведь почему позвонил тебе? Как раз потому, что мне в обычную милицию обращаться ну никак не с руки… Я думаю, если ты захочешь – ты меня поймешь. Коллекция – это ведь дело такое… не всегда ко мне попадают предметы… как бы это сказать… чистые. Это не значит, что я скупаю краденое, но бывает, бывает, что и согрешишь перед совестью… Мы, коллекционеры, люди не вполне нормальные, это верно… Но я другой раз думаю в таких случаях: у меня вещь целее будет. А потом все равно ведь вернется государству… А что, по-твоему, лучше б было, если бы какой-нибудь жулик музейную или библиотечную вещь за границу продал? Вот хоть тот же Дюрер… Он ведь не совсем законным способом ко мне попал, но у меня он целый и сохранный… был… И, кстати, если кто-то разнюхает, что эти листы похищены – это целый международный скандал, поверь мне, Костя!

Меркулов подумал, что уж сейчас-то он точно должен кончать этот разговор: старик явно уговаривал его, заместителя генпрокурора, узаконить право коллекционера на приобретение краденого. Потому и милицию привлекать боится. Стало быть, милиции боится, а генпрокуратуры нет? Просьба старого друга семьи ставила его в ужасно неловкое положение: и согласиться нельзя, и отказать старику он тоже не вправе. И тут же, едва старик снова заговорил, понял, что снова ошибся, подумав об Антоне Григорьевиче не совсем хорошо.

– Ах, Костик, – сказал тот, – самое-то ужасное, что я все время думаю, что кражу мог совершить только кто-то из своих!

Как все просто! Старик боялся, что расследование выведет на кого-то из его близких. Да, это действительно может надолго выбить из колеи, лишить душевного покоя… Кроме того, в таком случае, если пойти по официальному пути, этого близкого человека придется привлекать к уголовной ответственности по всем правилам… Да, положение у старика – хуже губернаторского. И все же заместителю генпрокурора в это дело всерьез ввязываться нет никакого резона… Так что Меркулов даже обрадовался отвлекающему звонку по внутреннему телефону – по тому самому, по которому сейчас мог ему позвонить только один человек – Генеральный. Ну вот, нашлась дорогая пропажа, подумал он, снова бросив косой взгляд на все так же терпеливо дожидающегося Турецкого. Может, его, Саню, отправить к деду? – мелькнула мгновенная мысль и пропала. Но зато тут же возникла другая, более толковая: Денис Грязнов. Денис, вот кто подойдет для этого дела идеально. Денис с его частным детективным агентством «Глория».

– Одну секундочку, – сказал он в трубку городского. – Подождите чуть-чуть, Антон Григорьевич, тут у меня другой телефон…

Да, это был новый Генеральный. Суров, неприветлив, не счел даже нужным поздороваться – просто сообщил, что прямо сейчас ждет его у себя в кабинете, и бросил трубку.

– У-уф! – выдохнул Меркулов, выразительно посмотрев на все понимающего Турецкого. – Ну вот, выходит, не зря ты меня жалеть приехал! – бросил он ему, прикрыв микрофон городского рукой. И вернулся к разговору с Красновым: – Антон Григорьевич! Тут, к сожалению, у меня несчастье – начальство к себе вызывает. Я вам потом перезвоню, хорошо? Если сам не смогу подъехать – кого-нибудь подошлю. Обязательно. Приедет человек, чтобы разобраться во всем на месте, сошлется на меня. А вы ему расскажете, что к чему во всех деталях. Хорошо? А может, если время позволит, я сразу сам с кем-нибудь приеду, со следователем, я имею в виду. Не возражаете?

– Какие могут быть возражения, Костик! – бодро откликнулся старик. – Я все понял, больше не задерживаю тебя, и так уж сколько времени у тебя отнял. И уж помоги, пожалуйста, если сможешь…

День выдался такой, что до самого вечера о звонке Антона Григорьевича и вспомнить было некогда – сначала нелегкий, прямо скажем, разговор с Генеральным, потом надо было предпринять кое-какие усилия, чтобы умно и дипломатично вывести из-под удара все, что было наработано Колей Бирюковым, потом у него была плановая встреча с прокурорскими работниками одной из столичных префектур… Короче, когда он кинул взгляд на календарь и увидел там сделанную утром запись: «д. Антон», – было уже около шести.

«Поздновато, конечно», – подумал Константин Дмитриевич. Он чувствовал себя как никогда усталым, сейчас бы домой, съесть чего-нибудь, посмотреть немного новости – и спать. Вот ведь до чего дошло! Весенний авитаминоз, что ли? Ехать ему никуда не хотелось. Но, может, и вправду самому не ездить, а послать к старику кого-нибудь… помоложе, поэнергичней? Ну, ради чего, с какой стати должен ехать он сам? Что он – дознаватель, оперативник? И потом, неизвестно еще, есть ли такая нужда на самом деле. А что, если это всего лишь причуда стариковская – захотел дед пообщаться, вот и придумал себе ограбление… Всяко может быть, конечно. Но тогда тем более, как ни крути, а пока это его, Меркулова забота. Не прокуратуры, не ГорУВД, а его, Костика Меркулова, не того Константина Дмитриевича, который стал генералом от юриспруденции, а того, который когда-то обожал дядю Антона и всегда, если вспоминал о нем, то думал как о человеке, когда-то спасшем от страшной участи папу, а значит, и маму, и его самого. Дядя Антон был такой же полнокровной частью его жизни, как самые близкие Константину Дмитриевичу люди.

Нет, стыдно, стыдно, Константин Дмитриевич! Ты должен ехать сам, раз обещал. А чтобы все это не обернулось пустым визитом вежливости, надо взять с собой, естественно, Дениску – будем надеяться, что он сейчас сможет уделить немного своего драгоценного времени. Раскрутилось с их легкой руки частное детективное агентство «Глория» – любо-дорого!

Он клавишей вызвал секретаршу.

– Клавдия Сергеевна, там ко мне есть еще кто-нибудь?

– Да, Константин Дмитриевич, – бодро ответила та. – Вас ждут два товарища из… – Возникла пауза, Меркулов услышал в динамике еще чьи-то приглушенные голоса. – Вас ждут два товарища из Омска. Я им уже намекнула, что у нас заканчивается рабочий день, но они…

– Нет-нет, зачем же так? Я их обязательно приму, – живо откликнулся Меркулов. – Только попросите их зайти минуты через три-четыре, а меня соедините, пожалуйста, с младшим Грязновым… Да-да, «Глория», совершенно верно.

Денис, к счастью, оказался на месте. Он не удивился ни этому внезапному позднему звонку (а чему, собственно, тут удивляться?), не отказался (а с чего бы это ему отказываться?) подъехать вместе с ним к старику, и пока Константин Дмитриевич разговаривал с омичами, он уже добрался до ворот прокуратуры – чего там идти-то, от Неглинки до Дмитровки – каких-то пять минут.

Был самый пик движения, и пока они продирались через центр, водитель не выдержал, спросил у начальства:

– Может, сирену врубим, Константин Дмитриевич?

– Ну, сирена – это, пожалуй, чересчур. Да и не помню я что-то: мы с тобой имеем на нее право? А вот «маячок», пожалуй, можешь включить.

Но и с «маячком» ушло на дорогу минут сорок, так что когда они добрались наконец до Трифоновской, до старого сталинского дома, в котором жил Краснов, Денис знал уже в общих чертах все, о чем старый коллекционер поведал Меркулову.

Антон Григорьевич открыл им сам – пришлось ждать чуть ли не целую вечность. Первое, что испытал Меркулов, было изумление от того, как изменился некогда бравый человек за те годы, что они не виделись. Антон Григорьевич словно усох, стал меньше; признаки старения угадывались и в его пергаментной коже, и в редких волосах, и в словно подернутых мутью глазах, и, конечно же, в немощи, которую не могло скрыть ничто. Он поздоровался с гостями радушно, радостно, но сразу же, прямо на пороге начал показывать вмятины на филенке двери и косяке, демонстрировать замок – как он плохо работает, и это тоже было как-то по-стариковски суетливо, бестолково… как-то неправильно… Впрочем, Константин Дмитриевич и не думал ни сопротивляться этому, ни выказывать свое неудовольствие или удивление – ну что ж делать, значит, состарился человек, и надо воспринимать его таким, каков он есть. Денис же, словно не замечая ничего этого, внимательно рассматривал дверь и оставленные на ней следы – даже немного задержался у входа в квартиру, попросив хозяина подождать запираться.

– Я сам, с вашего позволения, закрою, хорошо?

Хозяин кивнул в ответ головой и усмехнулся.

– Какой обстоятельный молодой человек, – одобрительно сказал он, ведя Меркулова к вешалке.

– Вы что, приболели, Антон Григорьевич? – осторожно спросил Меркулов, раздеваясь и вдыхая атмосферу чужого жилья, в которой самыми сильными были специфические запахи лекарств. – У вас что-то серьезное?

– А! – отмахнулся хозяин. – Ревматизм, Костик. Замучил, проклятый. Но, кажется, уже выкарабкиваюсь. Вот все говорят, дрянь, мол, наша медицина, а я не жалуюсь. Ко мне, знаешь, из нашей районной поликлиники сестрица одна ходит, укольчики делает… Думаю, скоро совсем поправлюсь… Ну, пойдем, пойдем в комнату. Что это я тебя тут держу… Молодой человек, вы скоро? Может, не откажетесь чайку выпить?

– Сейчас кончаю, – весело откликнулся Денис. – А за чай спасибо.

– Спасибо – «да» или спасибо – «нет»? – спросил старик, стоя на пороге.

– Спасибо, нет, – сказал Денис, снова и снова пробуя, как замок закрывается.

Меркулов от чая тоже отказался; поддерживая хозяина под локоть, ждал Дениса на пороге комнаты. Да, надо было раньше вспомнить про старика, подумал он. А цепкий его глаз, словно сам по себе, продолжал подмечать какие-то мелочи вокруг, работал. Например, он заметил, что в квартире чисто, прибрано, все вещи прочно занимают свои места – словом, нет и в помине традиционного холостяцкого беспорядка.

– Неужели сами убираетесь, дядя Антон? – продолжал он называть старика так, как звал его в детстве. – А у вас тут уютненько! И, между прочим, так уютненько, словно хозяйка в доме имеется! Есть такой грех, сознайтесь?

– Ой, да ну тебя, Костик! – отмахнулся тот. – С тех пор, как померла моя Ирина Анатольевна… Это у молодых одно на уме… А у нас, у стариков… как вовремя себе пару не нашел – так потом она вроде бы и не нужна… И у дам, заметь, точно так же! Зачем, мол, еще какая-то лишняя обуза! Хотя, вообще-то, профессиональное чутье тебя не обмануло: убирается у меня тут одна женщина, соседка. Она и за продуктами ходит, и вообще… Но только не то, что ты думаешь…

– Простите, Антон Григорьевич, перебью. – Меркулов обернулся в коридор, позвал: – Денис, иди-ка сюда, это уже тебя касается… Антон Григорьевич, вы познакомьтесь как следует с этим вот рыжим хлопчиком – собственно, скорее всего, именно он будет расследовать ваше дело. Зовут его Денис Грязнов. Так что насчет соседки – это ему надо слышать. Обязательно.

– Да нет, Костик, ты не думай, соседка тут ни при чем!

– Все равно, порядок такой… Давай-ка, Денис, запиши себе или пометь, не знаю, как ты там обычно это делаешь… Значит, соседка… как ее?

– Зовут ее Мария Олеговна Никонова, знаю я ее сто лет, подозревать ее ни в чем не могу, и не надо, братцы, подталкивать меня это делать. – С этими словами хозяин решительно распахнул дверь в комнату. – Ты ведь прежде у меня никогда не бывал, Костя, – бросил он через плечо, наслаждаясь воцарившейся сзади изумленной тишиной.

Константин Дмитриевич просто замер на пороге, а Денис стоял и думал, что подобное чувство он испытал лишь однажды в жизни, когда только приехал из Барнаула, – впервые попав на станцию метро «Площадь Революции», где огромные бронзовые фигуры никак не хотят вписываться в тесные для них своды подземного зала. Огромная, занимающая полкомнаты кровать под балдахином, огромная батальная картина за ней… Впрочем, он тут же забыл об этих огромных нелепых вещах, попавших сюда из более просторного и богатого жилища, едва его взгляд, пройдясь по стене, упал на небольшую картинку, писанную гуашью на картоне – одну из двух или трех десятков других таких же – вроде бы непритязательных, развешанных по свободной от мебели стене без всяких рамок или паспарту. На этой картинке с бесподобной точностью и поэтичностью была изображена прекрасная голубая ночь на берегу какого-то зелено-голубого озера, разделенного сияющей лунной дорожкой на две части, словно теряющиеся в оглушающе безмолвных тенях вековых елей… Боже мой…

– Да это же Сомов! – вырвалось у него.

– Да, это Сомов, – гордо подтвердил старик. – А вы, молодой человек, я смотрю, кое-что понимаете, в отличие от многих из нас, судейских крыс… Я вам скажу: я эту науку постигал всю жизнь. Может, потому и собирателем в конце концов стал… Это Сомов. А вон там, чуть подальше – видите картон? – Серов. Этюдик к «Выезду на охоту». Кто-то гордится, имея большое полотно, а мне иногда эта картонка кажется дороже всего, что есть на Крымском валу. Вы знаете, вот на это чудо, на то, как Серов схватил первый снег на стоящей еще, еще вовсю зеленой траве, я могу смотреть каждый день и каждый день изумляться. И что самое удивительное – не надоедает! Смотрел бы и смотрел бы… Ты понимаешь, Костик – обратился он к Меркулову. – Ничего, что я так к тебе обращаюсь? – вдруг спохватился он. – Ведь ты теперь в таком высоком звании…

– Да ну, как вам не стыдно, дядя Антон! – укоризненно остановил его Меркулов. – Я для вас всегда буду Костиком, как вы для меня дядей Антоном… Даже если стану Генеральным или самим президентом… Хотя если честно, то теперь ни тем, ни тем более другим мне уже не стать.

– Это ты про сегодняшнюю отставку Бирюкова? – усмехнулся старик. – Ты не думай, что я совсем уж мхом порос, я телевизор-то смотрю да и газеты почитываю… Вот тебе и еще причина, почему я попросил тебя приехать… Не доверяю я, знаешь ли, ни временам нынешним, ни людям, прости уж меня, дурака старого…

Он вдруг побагровел, начал хватать воздух ртом, и Константину Дмитриевичу пришлось при помощи Дениса силой уложить его в постель, подсунув под спину несколько подушек. Однако этот приступ словно вернул хозяина к тому, зачем он пригласил к себе Меркулова.

– Ты уж не обессудь, Костик, что морочу тебе голову, – сказал он, отдышавшись. – Нет-нет, не перебивай, пожалуйста. Я же все понимаю – и что чин у тебя, и что мог бы я, конечно, в милицию обратиться… Но я тебе скажу, Костик, не хотелось бы, чтобы моей коллекцией занимались чужие, равнодушные люди, ты меня понимаешь? Это ведь все, что у меня есть. В ней, в этой коллекции, – он повел вокруг слабой рукой, – вся моя жизнь. Я знаю, коллекция неправильная – тут тебе и книги, и картинки, а еще у меня и эмали есть… Никто таким образом не собирает, а я собирал! Ты сам знаешь, наша профессия – она сухая, и тоже… неправильная… Да-да, поверь ветерану, знаю, что говорю. Или не всегда правильная, скажем так. Мы ведь чаще думаем о том, что должны, обязаны делать, а не о том, как лучше… Вот ты можешь сказать: «Зачем ему, то есть мне, такая нелепая кровать?» Не ты, так твой молодой человек скажет. Верно? Ну а поймете вы, если скажу, что отдал за нее в блокадном Питере две буханки ситного? Думаешь – мародерство? Да ни хрена подобного! Я тогда был мальчишкой и брал ее на дрова. И еще буханку переплатил, между прочим. Но зато спас тогда этой буханкой жену свою будущую и ее мать от голодной смерти… Молодой был, глупый… Какой ценой ее оценивать, эту кровать? Это еще пристойная история, а есть и такие, что никому не расскажешь, да и самого нет-нет да и проймет таким стыдом, что хоть засунь голову под подушку и никогда ее оттуда не высовывай… Ну и что? Осудить меня проще всего… А я не хочу, чтоб судили, хочу, чтоб поняли… Впрочем, сейчас даже и этого не хочу… Сейчас меня больше всего, как это ни глупо, Дюрер волнует…

Он замолчал, устало упал на подушки. Именно что-то подобное Меркулов и подозревал, но имел ли он право судить старика? Он или кто-то другой? Вряд ли. Он был уверен: узнай он даже все до последних деталей, не смог бы осуждать Антона Григорьевича. Ну, не такой это был человек, чтобы совершить подлое, и все тут… Страсть коллекционирования – она по силе сродни всякому иному сильному чувству, и если человек не убивал и не воровал – люди за эту страсть готовы простить ему все. Меркулов вздохнул.

– Давайте все по порядку, Антон Григорьевич, – сказал он, – рассказывайте, что, собственно, случилось…

– Да я же тебе все уже рассказал… в общих чертах…

– Ну ничего, ничего, я еще раз послушаю. А главное – вот он послушает, Денис.

– Ну, что тут и рассказывать-то, не знаю. Обворовали. Судя по всему – ночью. Почему я так думаю – ну, что именно прошлой ночью? Кроме того, что были вскрыты замки, о чем говорит и состояние двери, есть еще одна вещь. Вот вы, Денис, подойдите поближе к тому вон красному шкафу. Поближе, поближе. Видите, на третьей сверху полке – дыра. А еще позавчера ее не было, да и быть не могло. И знаете почему? Потому что там стоял один их самых главных моих раритетов – двухтомник «История птиц Британии», иллюстрированный знаменитым Томасом Бьюиком…

– Ну-у, Антон Григорьевич… может, двухтомник просто кто-то переставил? Разве не может такого быть? Согласитесь, что тогда действительно остается только предполагать, что вас обокрал кто-то из своих…

– Ах, Костик, вот это больше всего меня и угнетает. Вот я сказал – Дюрер меня волнует. Да, конечно! Но не просто Дюрер, не картинки, не стоимость их – хотя она очень высока. А волнует меня то, что про этого Дюрера почти никто не знал, понимаете? Книги брал тот, кто хорошо знал, что именно надо брать и где это находится. Иначе, согласитесь, здесь был бы полный раскардаш. Ну, представьте себе случайного вора в такой вот лавке ценностей…

Денис представил. Да, на рядовое ограбление это не было похоже. И потом, если действительно поставить себя на место вора, попавшего сюда на некоторое – довольно ограниченное – время впервые… на что бы упал его взгляд первым делом? Ну уж конечно не на книги!

– А что-нибудь еще пропало? – осторожно спросил Денис. – Картины, может, какие-нибудь ценности… Вот вы говорите, у вас эмали…

Лицо старика исказилось от страдания.

– В том-то и дело, что ничего больше, кроме книг! Но зато каких книг! Это такая для меня потеря! Знаменитая «О природе зла» Уильяма Кинга, «Левиафан» Гоббса… И еще одна – просто ужасная пропажа, ужасная! Один из тех раритетов, которые во всем мире насчитываются единицами и состоят на особом учете как национальное достояние. Издание пятнадцатого века, так называемая альдина, если, конечно, вам это слово что-нибудь говорит.

Меркулов задумчиво потер подбородок, посмотрел на Дениса. Тот незаметно пожал плечами.

– Признаюсь честно, Антон Григорьевич, – сказал Меркулов, – тут я полный профан. Пробка! Может, вот Денис побольше знает, он все-таки помоложе…

– Я? – встрепенулся Денис. – Я тоже, кажется, не совсем в теме…

– Ах, это неважно, неважно, – отмахнулся хозяин. – Жил в средневековой Венеции такой Альд Мануций… Поверьте мне на слово: альдина – это ужасная ценность. И знаете, что характерно? Она настолько уникальна, что в какой-нибудь там букинистический ее не понесешь ни в коем случае. Для того чтобы ее сбыть, так же, впрочем, как и для того, чтобы затеять специально ее кражу, должны приложить руку специалисты очень высокого класса. Хотя… наверно, пока я пребываю в своем нынешнем состоянии, отсюда можно вынести все, что угодно… Я ведь все время как бы в забытьи, Костя. Это вот только сейчас, когда вы пришли, я немножко ожил. Какую-то сильную чертовщину мне прописали… Я другой раз, Костя, и заговариваться начинаю, честное слово. Говорю чего-то, говорю, а потом смотрю – вроде как не туда заехал. Раньше со мной такого не было…

– Это что – как раз после тех уколов, которые вам делает медсестра? – вдруг заинтересовался Денис.

И мгновенно уловив направленность этого интереса, Антон Григорьевич замахал руками.

– Это вы бросьте, молодой человек. Поверьте мне, и ты, Костя, поверь, сестра тут ни при чем. Аллочка – прелестная девушка, к тому же она у меня в доме уже не раз бывала, и ничего такого за ней не замечалось. И потом, согласитесь, легче предположить, что молодая женщина соблазнится скорее золотом, камешками, а у меня после жены и этого добра хватает, теми же эмалями, наконец, но уж никак не всей этой пыльной рухлядью. – Последние слова были сказаны громко, в сторону шкафов. И тут же хозяин заговорщически пояснил гостям: – Это я их так не всерьез, конечно. Это примета такая: поругай вещь, чтобы больше не пропадала…

Денис увидел, как по щекам старика вдруг скатились две слезинки. Эк, развезло деда, подумал он. Не поехала бы у него крыша на почве всех этих неприятностей…

– Ну, ничего, ничего, Антон Григорьевич, найдем мы ваши книги, – сказал Меркулов, стараясь, чтобы это прозвучало как можно увереннее. – И про птиц, и эту… альдину вашу…

– Я ведь как думал? Соберу все это, – хозяин повел слабой рукой вокруг, – а потом, когда кончу работать и заживу без забот пенсионерской жизнью, буду любоваться картинами, читать книги, разглядывать в них старинные гравюры. А оказалось… Оказалась какая-то чепуха. Начать с того, что, как выяснилось, без забот как бы нету и самой жизни, и вместо того, чтобы радоваться безделью, ты вдруг начинаешь тяготиться тем, что почему-то становишься для всех обузой… Вот теперь и тебе, Костя, на шею повесился…

– Прекратите сейчас же, Антон Григорьевич, если не хотите, чтобы я на вас обиделся. Вы ведь профессионал, так что давайте-ка лучше помогайте нам в расследовании…

Эта деликатная резкость подействовала. Услышав, что он все еще профессионал, старик, словно конь при звуке трубы, воспрял духом.

– Ладно, прости дурака старого. Спрашивайте, что вы хотели.

Меркулов повернулся к Денису:

– Давай, сыщик, действуй. Расспросы – это по твоей части.

Денис не стал ждать повторного предложения.

– Кто еще вхож в вашу квартиру, Антон Григорьевич, кроме медсестры? Кстати, давайте-ка я запишу, как ее зовут…

– Ухтомская Алла. Отчества не знаю. Я почти ничего про нее не знаю, но это легко установить: она из нашей районной поликлиники, процедурная сестра… Ну, кто еще… Еще женщина, о которой я вам говорил, та, что помогает мне по хозяйству. Зовут ее Мария Олеговна Никонова, соседка моя, в смежной квартире живет, вот там, через стенку. У нее ключи от квартиры – я настоял, чтобы у Маши были ключи и она всегда могла бы оказаться рядом. Часто здесь бывает также ее дочка, Мариша. Она журналистка, служит в редакции, так что если и заглядывает ко мне, то либо вечером, после работы, либо в выходные… Ну, изредка заходит меня проведать единственный мой племянник Ярик, Ярослав Завьялов, сын моей покойной сестры Капитолины. Они с мужем Мишей оба погибли в автокатастрофе. Когда это случилось, Ярику было шестнадцать, он для меня как сын… Вот ты снова на меня так пытливо смотришь, что я опять же сразу должен тебе сказать: нет. Не мог Ярик взять книжки, даже если бы и заглядывал сюда в последнее время… Ты бы его видел – сам бы сразу все понял: где Ярослав, а где книги. Ну не интересуют они человека! К сожалению, конечно. Но зато он у меня по компьютерам дока. Живет мальчик вполне самостоятельной жизнью, и я это вполне одобрял бы, если бы он меня проведывал почаще. Бывает, по полгода нету. Я уж радуюсь даже, когда он вдруг начинает на что-нибудь деньги у меня просить. Тут уж, когда ему деньги нужны, он у меня чуть ли не каждый день появляется. Последний раз все приставал ко мне с какой-то компьютерной железкой. По мне, так я бы за эту штуку и десятки не дал, а он аж весь трясся: «Ну выручи, дядя Тоша, задаром отдают, всего за двести долларов!» Как в Америке живем, честное слово, сплошные доллары кругом. Ну решил я ему эти двести долларов дать, как раз выгодно одну книжку обменял, с доплатой. Только хотел сюрприз Ярославке сделать, как маленькому: он придет, а я его и ошарашу. Как раз позавчера позвонил ему, сказал, чтобы подъехал проведать – что ж ты, мол, старика совсем забыл. Ну и ждал его, даже Марину предупредил, она вместо матери как раз дежурила около меня: придет, мол, Ярик, так чтобы она его обязательно впустила, а меня, если сплю – чтобы обязательно разбудила. Но все равно, он так и не соизволил меня осчастливить, поганец такой…

– Значит, ваших посетителей впускает к вам Марина, правильно я понял? – уточнил Денис.

– Ну, вообще-то их впускает Мария Олеговна. А позавчера, поскольку Марии Олеговны не было, должна была впускать Марина… А только он, как я уже сказал, все равно так и не пришел. Но я и тому уж рад, что хоть слышал его голос, а то мы месяцами не видим друг друга и не разговариваем. Что ж, говорю, не позвонишь дядьке? А он мне знаете что отвечает? У нас, говорит, у компьютерщиков, дядя Антон, времени нет. В Интернете сидим! Врет, поди, девки небось на уме. Сейчас такие девки – у-у! Это я к тому, что насчет женского пола Ярик – может, а вот насчет книг… Нет, не могу даже предположить!

Денис только усмехнулся про себя – надо же, что значит человек другой эпохи – верит в людей, и все тут. Эка важность – родственник, племянник. Да по нынешним временам, бывает, и мать родную такой вот Ярик не щадит…

– Ну хорошо, – сказал он. – А коллекционеры, библиофилы или как их там, журналисты, наконец – разве они не бывают? Ведь, я полагаю, о вашей коллекции известно многим людям. Тем более при ее необычности…

– Ну, насчет «многим» – это вы, безусловно, преувеличиваете. Кое-кто из специалистов знает, но это очень узкий круг… Сам я никогда свою коллекцию не рекламировал, так что… Разве что вот в связи с рисунками из Кунстхалле кое-кто в последнее время ко мне обращался, но это было уже несколько месяцев назад… Я ведь вообще нелюдим, а тут еще эта проклятущая болезнь, будь она неладна…

– Значит, пока и этот вариант отпадает, – констатировал Меркулов. – Хотя я бы на месте человека, который займется этим расследованием, изучил бы обязательно список ваших коллег по собирательству и всех интересующихся предметом – ну, естественно, тех, кто на вас выходил… А то видите, Антон Григорьевич, как у нас с вами получается: книжки пропали, а даже согрешить не на кого – все у вас честнейшие люди. Всех, кто у вас бывает, перебрали, никого не забыли?

– Всех. Но я думаю потому и толку пока нет, что это кто-то чужой. Другой кто-то, Костик, не из тех, на кого подозрение сразу падает.

– Ну, а разве свой не мог, по-вашему, выступить, скажем, наводчиком? Может быть, даже не со зла, по какой-либо иной причине, а то и вовсе случайно? И такое ведь в нашей практике бывает…

– Ну, если только случайно, – сказал Антон Григорьевич, с интересом наблюдая, как в этот самый момент Меркулов выуживает из внутреннего кармана пиджака неожиданно затрезвонивший мобильник. – Ладно, Костик, – решительно оборвал он себя. – Я все понял – вам торопиться надо. Это мне, дураку старому, делать нечего… совсем вас заболтал…

Но Денис, бросив беглый взгляд на часы, проигнорировал эту деликатную готовность к прощанию.

– А скажите, пожалуйста, Антон Григорьевич… Ведь эта Марина – еще молодая женщина, верно? Она замужем?

– Была замужем, да не сложилось у них как-то. Ухажеры у нее, конечно, есть, как не быть. А вот с мужем – лет семь как не живет…

– А он здесь не бывает?

– Да-авно не было! Я же говорю, надо искать совсем кого-то чужого…

И все же он не удовлетворил любознательность Дениса.

– Ну а сейчас, – спросил он, – сейчас у нее есть молодой человек?

– Сейчас? – покряхтел, вспоминая, Антон Григорьевич. – Кажется, был какой-то… что-то я слышал от Маши краем уха. Но этот-то уж точно совсем здесь ни при чем.

– Дядь Кость, – наклонился Денис к самому уху Меркулова, – а давайте я к соседкам этим прямо сейчас и загляну, а? Вы меня не ждите, наверно, сам доберусь. А если что новое выяснится – я, может, вам сегодня же и перезвоню, ладно? – Меркулов молча кивнул в знак согласия, и Денис повернулся к хозяину квартиры: – Антон Григорьевич, я должен сейчас бежать, но завтра я у вас снова буду, хорошо? Когда мне лучше зайти, чтобы не нарушить ваш распорядок?

– Какой там распорядок! Заходите, Денис, когда сочтете нужным!

– Да, вот еще что, – сказал Денис, уже совсем было распрощавшись. – Если к вам придет кто-то от меня, он скажет: от Петра Николаевича Шишкина. Запомните, Антон Григорьевич?

– Про славянский шкаф не спросит? – хихикнул старик. – От Петра Николаевича Шишкина. Хорошо… – сказал Меркулову, когда за Денисом захлопнулась дверь: – Ишь какой у тебя Штирлиц. Симпатичный!

– Да-да, конечно, – машинально кивнул Меркулов, уже думавший о чем-то своем, генеральском. – Эх, дядя Антон, дорогой, увы, единственное, чем я могу пока помочь, – это вот он, Денис. Парень он замечательный, и сыщик толковый. Ну и мой молодой друг, если так можно сказать. По делу будете иметь контакт с ним, если надо – он и на меня выйдет, и милицию задействует… А вы, дядя Антон, вы позванивайте мне просто так, а? Совсем не обязательно ждать экстренного случая.

– Позвонить-то я позвоню, спасибо тебе, Костик, да вот найдется ли у тебя время на такую старую рухлядь…

– Ну как вам не стыдно, Антон Григорьевич!

– Да какой уж там стыд! Конечно, мне бы лестно было, да разве ж я не понимаю, какая у тебя хлопотная жизнь! Мы газетки-то небось тоже почитываем, не совсем от жизни оторвались, Костенька… Поможешь – помру с доброй о тебе памятью. Ты даже не представляешь, как я рад тебя видеть!… Может, все-таки чайку сгоношим?

– Да нет, дядя Антон, спасибо! И вас затруднять не хочется, и жена обидится, если без аппетита домой заявлюсь. А, вот о чем бы я хотел вас попросить, дядя Антон… Ну, по крайней мере, чтобы не было лишних разговоров. Этот Денис – он сыщик отличный, и ребята у него работают отличные, но вот что касается книг – тут, я думаю, вы должны их подковать, ведь очень может статься, что им придется разговаривать и с продавцами, то бишь перекупщиками, и с другими собирателями. Так что постарайтесь уж, чтобы наш сыщик не попал впросак.

– Охотно поделюсь с твоими сотрудниками всем, что знаю про книги.

– Ну, тут я должен вас огорчить: они вовсе не мои сотрудники, они частные сыщики.

– И этот твой Денис?

– И он тоже. Но это ничего не значит – сыщик он хоть и молодой, но отличный. Да к тому же племянник начальника МУРа.

Антон Григорьевич весело рассмеялся – впервые, как сам сказал потом, за последние полгода.

– Какой же он частный сыщик при таком-то дяде! Дядя ведь, поди, генерал-майор милиции, не меньше?

– Верно. И мой давний друг. Так что МУР на нашей стороне.

– Отлично, отлично. – Краснов от удовольствия даже потер руки. – Вот видишь, как все меняется. Десяток-другой лет, и такая старая развалина, как я, за стенами своего дома уже ничего и узнать не сможет. Надо же – в России частный сыск!

– Да, теперь у нас вот так, – сказал Меркулов, решительно вставая. – Завтра, Антон Григорьевич, еще надо будет составить для нашего молодого друга список всех тех лиц, что посещали вашу квартиру в последние, скажем, три месяца. И, пожалуйста, особо выделите в этом списке тех, кто занимается книгами. Вспомнить надо будет всех, даже случайных визитеров, вроде какого-нибудь сантехника…

– Все сделаю, Костик, ты не думай, что раз я такая развалина…

– Ну вот и отлично, дядя Антон. Найдем мы вашего обидчика.

– Да уж пожалуйста, – еще раз попросил старик на прощание.

Он даже порывался встать, чтобы проводить Меркулова до двери, но Константин Дмитриевич решительно воспротивился. Уходя, он еще раз посмотрел на помятый косяк, на замки и старательно захлопнул за собой дверь, чтобы защелкнулся английский замок. Замок был такой хлипкий – хоть не уходи, сторожи тут старика вместе с его сокровищами…

– Давай домой, – сказал он заждавшемуся водителю, откидываясь на спинку сиденья.

Все, рабочая неделя кончилась, ибо сегодня была пятница…

Денис звонил в соседскую дверь, все более укрепляясь в ощущении, что вот сейчас все и прояснится: не было никакой кражи, а книги случайно оказались там-то и там-то… Словом, он пока не верил в серьезность стоящей перед ним задачи и делал свое дело, словно по обязанности. Но, конечно, об этом совсем ни к чему было знать той женщине, которая вышла на его звонок, громко крикнув через дверь: «Это ты, Коля? Подожди минуточку, сейчас открою!»

Дверь распахнулась, и он увидел симпатичную немолодую хозяйку квартиры; с лица ее при виде незнакомого человека сползла радушная улыбка, сменилась тревожно-вопросительным выражением.

– Здравствуйте, – как можно шире улыбнулся ей Денис. Не было еще случая, чтобы эта улыбка не подействовала. – Вы – Мария Олеговна, угадал?

– Да, – сказала женщина. – Вы к кому? Ко мне?

Денис подумал, что она, наверно, была в молодости очень привлекательна, если даже и сейчас сохраняла редкую миловидность. И еще подумал почему-то, что такая женщина вряд ли способна на кражу.

– Я, Мария Олеговна, прямиком от вашего соседа, от Антона Григорьевича. Я следователь, вот мои документы. – С этими словами Денис полез в карман за удостоверением, но Мария Олеговна остановила его:

– Не надо, я вам верю. Что вы хотели?

– Я? – Денис на секунду задумался. – Мне надо с вами немного поговорить.

– Со мной?

– С вами, с вашей дочерью…

– Ну что ж, тогда проходите, – пригласила Мария Олеговна и добавила: – Дочка сейчас в ванной, но скоро выйдет.

– Вот видите, сколько от меня неудобств, – сказал Денис, проходя в уютную кухоньку. – Так поздно беспокою, врываюсь в вашу жизнь…

У него было мелькнула мысль достать диктофон, выставить его перед собой, но, еще раз оценив обстановку, он решил, что пока, пожалуй, обойдется без него – диктофон, да даже и простой блокнот с ручкой по-разному действуют на психику. Просто так человек говорить согласен, а под запись – ни в какую.

– Ну, так что вы хотели у меня спросить? – Мария Олеговна, поставив на огонь чайник, села напротив него.

Вот так они, наверно, сидят с дочкой вечерами. Две одинокие женщины по разным сторонам обеденного стола.

– Вы вдвоем живете? – уточнил он на всякий случай.

– Вдвоем, – ответила Мария Олеговна. – Простите, как вас величать?

– А зовите просто Денисом, я не обижусь.

– Нет, это неправильно. Надо бы по имени-отчеству…

– Да ну, молодой еще для отчества! – засмеялся Денис.

– Ну, хорошо. Так вот, Денис, Марина моя – незамужняя, то есть разведенная. А отца ее давно уже нет на свете…

Она отвечала так охотно и обстоятельно, будто и это было частью ее гостеприимства, и Денис подумал не без удовольствия, что так, глядишь, он довольно быстро выяснит все, что ему нужно. Конечно, самое простое было бы спросить ее в лоб: Мария, мол, Олеговна, вы не брали книжки у Антона Григорьевича? Но, во-первых, так спросить у него сейчас вряд ли повернулся бы язык, а во-вторых, он даже не знает – известно ли ей что-нибудь вообще. Он ляпнет и тем самым лишь проинформирует ее. А это не есть хорошо… И он избрал дипломатичный, как ему показалось, ход. Он спросил:

– Скажите, Мария Олеговна, вам известно что-нибудь о той пропаже, которая на днях случилась у Антона Григорьевича?

Хозяйка задумалась.

– Вообще-то Антон Григорьевич посвятил меня… Больше того, по его просьбе я все перерыла в квартире. Нету нигде книжек, о которых он говорит. Но вот насчет того, что они похищены… Как-то я не могу в это поверить. Ну посудите сами: Антон Григорьевич уже, наверно, полгода из дома не выходит, к нему, почитай, никто не заглядывает, во всяком случае, чужих у него не бывает. Медсестра разве, но я на нее и подумать не могу…

– И при всем том книжки все же пропали. Или вы иного мнения?

– Не знаю… Хотя книжек нету, это верно. Просто чертовщина какая-то. Вы что – на нас с Мариной думаете, да? Поэтому пришли?

– Да что вы, Мария Олеговна! Я вовсе так не думаю. Я просто хочу узнать подробности. Может, и нападу на след… Вот скажите, не могло ли получиться, например, что дочь ваша… Что Марина просто взяла, скажем, эти книжки для работы и не знает, что их ищут?

Мария Олеговна обожгла его обиженным взглядом:

– Мы так и думали, что нас подозревать будут… Вернее, я не думала, а Марина так сразу и сказала: «Ну, теперь мы с тобой первые подозреваемые!» Я говорю – почему? А потому, говорит, мама, что настоящего-то преступника еще найти надо, а мы рядом. Я с ней не соглашалась, я ей все говорила: как же на нас подумают, если мы с Антоном Григорьевичем бок о бок целую жизнь прожили, как родные стали? А выходит, она действительно угадала, дочка-то!

– Ох, Мария Олеговна! – принужденно засмеялся Денис. – Как вы это ловко все перевернули! Да я же вас совсем про другое спросил-то!

– Как же про другое, – не хотела соглашаться женщина, – когда про это самое! Я ведь правду говорю: Антон Григорьевич – он нам как родной, и мне, и Маринке моей. Он в ней, в маленькой, души не чаял. У них с Ириной Анатольевной своих-то детей не было, вот Антон Григорьевич Маришку мою и приучил сызмальства этими книжками своими любоваться. Да она про каждую книжку историю знает не хуже самого Антона Григорьевича! Только зря я вам, наверно, все это говорю, вы ведь все равно мне, поди, не верите… Ну хотите – проверьте сами, сделайте у нас обыск. Пожалуйста!

– Ну что вы, право, Мария Олеговна! – сказал Денис, понимая, что не сдвинется в расследовании с места, если не переломит сейчас разговор. – Какой там обыск! Еще раз говорю: я и не думал вас подозревать, я просто ищу, что называется, концы… Я верю, что вы не брали книги, но ведь кто-то их все же похитил, верно? Вот я и хочу найти пропажу, вернуть ее владельцу. Я, может быть, не буду даже затевать никакого уголовного преследования, тем более что Антон Григорьевич категорически против огласки. Поэтому я и спрашиваю: нет ли у вас каких-то своих соображений на этот счет? Может, вы замечали в последнее время что-то необычное или подозрительное? И вот что еще… Антон Григорьевич считает, что кража произошла позавчера, когда вы долго отсутствовали, а вас в качестве сиделки при больном заменила Марина…

Он осекся, заметив, как при последних словах снова обиженно дрогнула нижняя губа Марии Олеговны, и мысленно выругал себя. Если так дальше пойдет – никакие, даже самые обаятельные улыбки его не выручат…

– Нет-нет, – заторопился он, – нет-нет, Мария Олеговна, эти мои слова ни в коей мере не означают, что подозрение падает на Марину! Я вот о чем конкретно хочу спросить: кто закрывал в тот вечер дверь у Антона Григорьевича? Может быть, просто нижний замок был не до конца закрыт, что и позволило вору легко проникнуть внутрь? Я сейчас все осмотрел и должен вам сказать со всей ответственностью: замок хоть и проблемный, что называется, но если бы он был закрыт на два оборота – фомкой дверь бы не вскрыть! Ворам пришлось бы замок просто вырезать!

Мария Олеговна было задумалась, но тут откуда-то из глубин квартиры до них долетел второй женский голос – молодой, энергичный.

– Мама, кто приходил? Не Коля?

– Да нет, Мариша. Это следователь!

– Сле-едователь, – удивленно протянула Марина, появляясь на пороге кухни в банном махровом халате и с завязанным тюрбаном полотенцем на мокрой голове.

Денис невольно встал, поклонился ей – он почему-то думал, слыша ее голос, что она совсем еще молодая девушка, а увидел зрелую красивую женщину лет тридцати пяти. «Хороша тетя», – успел подумать Денис про себя, сразу поняв, что она – старше и вряд ли у них что-нибудь будет. А жаль.

– Он что – по поводу… происшествия у Антона Григорьевича? – довольно сурово спросила дочь у матери. – И подозревает, конечно, нас с тобой, я права? Шьет, как у них говорится, дело?

– Ну зачем ты так, Марина! – не очень уверенно сказала мать. – Это ведь у человека работа такая…

Но Марина этот довод не приняла.

– Какая – такая? Невинным людям нервы трепать? Документ у вас какой-нибудь есть, подтверждающий вашу личность? Если нет – вон бог, а вон там у нас порог!

Мария Олеговна от смущения даже пошла румянцем, чем лишний раз вызвала симпатию Дениса. Он полез в карман, достал удостоверение, протянул Марине. Она его обстоятельно изучила, игнорируя укоризненные взгляды матери.

– Я не поняла, – сказала она наконец, – вы что… Денис Андреевич, частный сыщик, что ли? Никогда про такую ерунду не слышала. – Она полупрезрительно вернула ему ледериновую книжечку. – Ну и что вам, собственно, угодно и по какому такому случаю вы вторгаетесь в нашу личную жизнь без всякого на то, в общем-то, права?

Вот и проявляй энтузиазм, желая помочь человеку! Задела-таки за живое.

– Ни в чью личную жизнь вторгаться у меня намерений не было. А у вас я нахожусь, если угодно, по просьбе Антона Григорьевича. Он убит кражей, и я всего-навсего намерен найти книги. Не хотите помогать – ваше право. Я не могу сделать у вас обыск, не могу проводить какие-то другие следственные мероприятия. Не имею права. Поэтому я и хочу сделать то, что могу – всего лишь поговорить с вами, кое-что уяснить для себя. Неужели вы откажете мне в такой малости?

Марина посмотрела на него с недоверием, но чувствовалось, что доводы Дениса производят на нее впечатление.

– Ну что же, спрашивайте, – немного смягчилась она.

– Меня интересует несколько вещей, я о них в ваше отсутствие уже спрашивал у Марии Олеговны, а теперь вот спрошу и у вас: не заметили ли вы чего-нибудь необычного в последние дни, не подозреваете ли вы кого-нибудь сами? И еще один, совершенно конкретный вопрос: кто закрывал на ночь дверь в квартиру Краснова позавчера, когда, по его предположениям, произошла кража и когда вместо матери дежурили вы? Или, если хотите, кто уходил из квартиры последним, оставив Антона Григорьевича одного?

Марина, пахнущая после ванны чем-то чрезвычайно приятным (шампунем, что ли?), села за стол, отчего все вокруг сразу начало казаться Денису каким-то совсем другим, удивительно гостеприимным.

– Мама, – сказала она вдруг, улыбнувшись ему, – а что же ты не угостишь Дениса Андреевича чаем? Чайник у тебя хоть горячий? – Она потянулась к плите, но мать остановила ее:

– Ты разговаривай, разговаривай с человеком, я сама все сделаю!

– Хорошо, – сказала Марина деловито, но все с той же, обращенной к нему улыбкой. – Продолжаем нашу беседу, как говаривал товарищ Карлсон. Значит, насчет того, не замечала ли я чего-нибудь подозрительного… Я меньше, чем мама, бываю у Антона Григорьевича, так что сестру, которая ходит делать ему уколы, я позавчера видела первый раз. И знаете, мне показалось, что она совсем не тот человек, за которого себя выдает. Как-то очень много говорит о своих медицинских знаниях и о том, что у дяди Антона болезнь неопасная. Какая-то тут, знаете ли, нестыковка. Она действительно подкована в медицине, как врач, а говорит ерунду, потому что сердечный ревматизм – болезнь опасная и даже очень…

– Но, может, она просто хочет таким образом успокоить больного? – не понял этого сомнения Денис.

– Ну, как хотите, – тут же отрезала Марина. – Вы спросили – я ответила. Не все можно определить словами, сами знаете. А у меня ощущение такое, будто она втирается дяде Антону в доверие. И уколы делает какие-то странные – не приносят они дяде Антону облегчения, мне даже кажется, что от них у него только сонливость, и ничего больше… Может, так оно и должно быть с медицинской точки зрения, но если кого и можно было бы подозревать в краже, то в первую очередь – ее, уж очень явно у нее что-то свое на уме. Я говорю: можно бы подозревать, потому что подозревать эту самую сестру не в чем. Позавчера я самолично присутствовала в квартире все то время, что Алла провела у Антона Григорьевича…

Конечно, все это могла быть порождено самой обычной мнительностью или желанием как-то угодить следователю, но Денис подумал, что подозрения Марины не лишены и своего резона. Как бы то ни было, он и без того планировал проверить медсестру Ухтомскую и уточнить характер инъекций, которые она делала старику книголюбу.

– На первые два ваших вопроса я, кажется, ответила, – продолжила между тем Марина. – Теперь насчет двери. Между прочим, нижний замок, врезной, вышел из строя, когда еще работала сигнализация. Однажды Антон Григорьевич вроде по забывчивости не снял квартиру с охраны, и подоспевшая по сигналу на пульте милиция выломала у него замки. После чего он договор охраны больше не возобновлял, хотя замки сменить с тех пор так и не удосужился… Значит, вы интересуетесь, кто в тот день закрывал квартиру на ночь, да?… Ну кто же – мама ее и закрывала.

– Подожди, подожди, Мариша! – замерла вдруг Мария Олеговна с чашками в руках. – Это ведь во сколько было-то? Это ж совсем поздно уже было, разве ты не помнишь?

– Но вы же говорите, что отсутствовали! Вы уходили, а дежурила за вас Марина…

– Ну правильно, дежурила, – кивнула Мария Олеговна. – У меня позавчера такой день выдался – знаете, надо было в собес зайти за справкой… Хотя откуда ж вам знать! Собес – это могила стариковского времени. И надо-то ерунду какую-нибудь, а в очереди сидеть приходится целый день. И хорошо еще, если сидеть! Ну и вот, вернулась я уже, наверное, часов в семь и, конечно, первым делом зашла к Антону Григорьевичу, чтобы Марину отпустить. К Антону Григорьевичу заглянула – он спит после укола, а тебя, – она повернулась к дочери, – нету. Я даже подумала, уж не случилось ли чего, разволновалась, честное слово! Квартира-то, считай, открытая стоит! Я замок закрыла – и к себе домой. А там ты – сидишь себе, пописываешь спокойненько… Помнишь, я тебя даже отругала, что ты ушла и оставила дверь на одном замке?…

– Ну конечно, почему ж не помнить! У меня работа в тот день срочная была, я думала у Антона Григорьевича поработать, а там этот урод приперся, Ярик…

– Ярик – это Антона Григорьевича племянник, – пояснила Мария Олеговна. – Ну какой же он урод, не надо так, Марина. Нормальный парень, студент, что уж ты его так невзлюбила…

– Подождите, подождите! – Денис даже руки вверх поднял, чтобы остановить словоохотливую женщину. – Давайте-ка все по порядку. Во-первых, когда это было? Ну, что к Краснову приходил племянник Ярослав?

– Как – когда? – удивилась Марина. – Мы же вам и рассказываем: как раз позавчера это все и было! У меня срочный материал в номер, а тут он. А я его, знаете, на дух не переношу. Ну, я и пошла к себе. Пересижу, думаю, поработаю пока…

– Нет, но он точно был у Антона Григорьевича? – Денис никак не мог поверить своим ушам. – Антон Григорьевич не далее как сегодня сказал, что Ярослав у него не был уже давно, что как раз позавчера он обещал приехать, проведать старика, но так и не приехал…

Теперь пришла очередь Марины смотреть на него с изумлением.

– Вы что, хотите сказать, что это он украл?

– Да упаси боже! – отмахнулся Денис. – Что вы все из меня какого-то обвинителя делаете! Почему я должен подозревать этого Ярослава, если я его даже в глаза никогда не видел?! Просто вы, спасибо вам, пролили свет на то обстоятельство, что Ярослав позавчера побывал в квартире Антона Григорьевича и провел в ней какое-то время. Вот теперь бы еще уточнить, какое именно…

– Ну, я точно сказать не могу. Он пришел – я тут же ушла в свою квартиру. Это было, это было… часов около семи… И, уходя, попросила его: после того, как он пообщается с дядей, пусть захлопнет дверь как следует и поставит меня в известность, что уходит.

– Он заглянул, поставил вас в известность?

– Нет. Поэтому я и не знаю, когда он ушел…

– А Антон Григорьевич – он что, спал, когда вы уходили?

– Думаю, что нет, иначе я бы просто так Ярослава одного там не оставила. Я вообще-то ему не доверяю…

– Марина! – снова укорила ее мать.

– Ну что – Марина, Марина! Ты посмотри на него!…

– Ну и все равно, – не согласилась Мария Олеговна. – Ярик не может украсть. Он из хорошей семьи мальчик, а потом Антон Григорьевич его на ноги поднял, когда у него родители погибли, квартиру ему даже купил… Должна же у него быть хоть какая-то благодарность…

Денис уже не слышал, что она говорила: голова работала сама по себе, как бы независимо от его воли. Но нужно было, пока не поздно, уточнять, уточнять детали.

– Скажите, Марина, – он даже не заметил, что прервал длинный монолог Марии Олеговны, – я все же не понял: спал Антон Григорьевич, когда вы уходили, или нет?

– Не знаю, – сокрушенно сказала Марина. – Я с ним разговаривала незадолго до прихода Ярослава. А когда он заявился, я к Антону Григорьевичу больше не заглядывала. Что говорила ему что-то через дверь – помню, а вот отвечал ли он мне… хоть убей!

– Хорошо, пусть так. Значит, вы захлопнули дверь на верхний замок и ушли к себе, попросив на прощание Ярослава заглянуть к вам, когда он будет уходить. И он не заглянул. Так?

– Да, все так, совершенно верно.

– Не заглянул, и потому вы не знаете, когда он ушел и сколько времени один пробыл в квартире… Я говорю один, потому что, раз Антон Григорьевич племянника не видел, значит, он в это время наверняка спал… Теперь вы, Мария Олеговна. Вы пришли примерно в семь часов, обнаружили, что дверь на одном – верхнем замке, и это дало вам основание считать, что квартира под присмотром Марины. Войдя в квартиру, вы не обнаружили Марины, а Антона Григорьевича нашли спящим. Вы закрыли дверь и на нижний замок тоже и пошли искать дочь. Верно? И еще вы говорили, что разволновались, не найдя дочь и вдруг сообразив, что дверь в квартиру Антона Григорьевича фактически до вашего прихода была открытой, верно?

– Да-да, совершенно верно, именно так все и было!

– Мария Олеговна, а вы можете вспомнить, на сколько оборотов вы закрывали в тот вечер нижний замок? На один, на два? Вы собирались еще вернуться туда, когда делали это?

– Конечно, насчет оборотов я точно не помню. Но скорее всего на один, поскольку еще собиралась сходить к Антону…

– А сходили?

– Нет. У нас в тот вечер, знаете, были гости, и когда я вспомнила – было уже поздно. Я решила не тревожить Антона Григорьевича. Я подумала: если ему что-нибудь понадобится, он позвонит по телефону, мы всегда так делаем… А про замок… наверно, забыла…

– А что за гости? – осторожно спросил Денис.

– Ну, уж это точно к делу никак не относится, господин сыщик! – предупредила ответ матери Марина.

– Ну вот, – Денис пожал плечами, – вроде мы договорились о какой-то доверительности, а теперь все сначала…

– А вам прямо обязательно надо влезть в личную жизнь! – усмехнулась Марина. – Ну, если уж вы без этого не можете – у меня в тот вечер был жених. Точнее, как теперь говорят, бойфренд.

– Его зовут Николай, да? – простодушно спросил Денис.