Читать книгу Сочинения - Фридрих Шиллер - Страница 1

Итак, наш бурный сейм благополучно

Достиг давно желанного конца:

Король с чинами расстается дружно,

Оружие с себя слагает шляхта;

Упрямый рокош[1] разойтись согласен;

А сам король дает святое слово —

Внимать отныне жалобам правдивым.

Ничто…

Нам Pacta conventa[2] не нарушает,

Внутри все мирно, и теперь мы можем

Окинуть взором внешние дела.

Угодно ли чинам светлейшим будет,

Чтоб князь Деметриус здесь как законный

И подлинный царя Ивана сын

Предстал и доказал свои права

На русский трон пред этим сеймом Вальным?

Конечно! Где же честь и справедливость?

И отказать нам князю неприлично.

Все документы на его права

Просмотрены теперь и оказались

Все подлинными; выслушать его

Нам можно.

И должно.

Но выслушать – все то же, что признать.

Не выслушать – все то же, что отвергнуть.

Благоволят ли допросить его?

Вопрос в другой и в третий раз предложен,

Предстанет пусть пред королевским троном!

Пусть говорит!

Мы все готовы слушать.

Я протестую – пусть запишет канцлер —

Против всего, что несогласно с миром

Меж Польшей и московскою короной.

Князь Дмитрий Иоаннович! Быть может,

Блеск сейма и величье короля

Тебе невольно связывают речь?

Так ведай, что дозволено сенатом

Тебе избрать поверенного: можешь

Его устами с сеймом объясниться.

Отец архиепископ, я предстал

Искателем наследственного царства

И скипетра державного: не гоже

Смущаться мне перед народом вольным,

Перед его владыкой и сенатом.

Я никогда еще не лицезрел

Подобного высокого собранья,

И этот вид мне возвышает душу,

Но – не страшит. Чем послухи[3] достойней,

Тем мне желанней; а теперь я слово

Держу наисветлейшему собранью.

… Речь Посполита

Благоволит тебя…

Король державный! И вельможный сонм

Епископов и палатинов, папы

И выборные Речи Посполитой!

Дивлюсь и с несказанным изумленьем

Себя, приимца русского престола,

Наследника державы Иоанна,

На вашем сейме всенародном вижу.

Кровавою враждою оба царства,

Русь с Польшей, обменялися; о мире

И речь не шла, пока отец был жив.

И вот теперь благорешило небо,

Чтоб плоть от плоти и от крови кровь,

Сын Иоанна, с молоком всосавший

Наследственную старую вражду,

Чтоб я пред вами странником явился

И у врагов, в срединном граде Польши,

Отстаивал законные права!

Забудьте ж прежде, чем держать мне слово,

Забудьте быль былую благодушно:

Не осудите сына за отца

И кровною войной не упрекните.

Я, русский князь, – ограблен, угнетен, —

Прошу защиты. Угнетенный вправе

Искать сочувствия у благородных,

А есть ли справедливей что на свете,

Как храбрый, независимый народ?

Верховной властью древле облеченный,

Он сам свои деянья поверяет

И преклоняет ухо ко всему,

Что человечно.

Князь! Ты перед нами

Предстал как сын законный Иоанна.

Твоя осанка и слова согласны

С таким высокомерным притязаньем;

Но докажи нам подлинность твою

Неотвержимо – и надейся смело

На благородство Речи Посполитой:

Она встречалась с русскими на поле

И доказала, что способна быть

Честным врагом и вселюбезным другом,

Иван Васильич был женат пять раз

И первую супругу взял из дома

Романовых. Царица родила

Царевича Феодора: наследник

И царь он был по смерти Иоанна.

Но у покойного был сын Димитрий

От брака с Марфой, из роду Нагих,

Он был дитя, когда скончался царь.

Феодор Иоаннович – и телом

И духом слабый – передал кормило

Правления Борису Годунову,

Великому конюшему, и тот

Всем царствам русским правил самовластно!

Бездетному Феодору надежды

На сына и наследника престола

Царицы юной лоно не сулило.

А между тем правитель хитрый царства

Снискал любовь и преданность народа

И на венец возвел свой смелый взор.

Одной препоной был царевич-отрок,

Димитрий Иоаннович, взращенный

В удельном Угличе царицей Марфой.

Когда Бориса замыслы созрели,

Послал убийц он в Углич потаенно,

Чтоб умертвить царевича-младенца…

Глухою ночью в терему царицы

Вдруг вспыхнули отдельные покои,

Где с дядькою опочивал царевич.

Все сделалось добычею пожара,

А сам царевич без вести пропал:

И мать и все сочли его погибшим,

Оплакали безвременную смерть.

Я говорю, что всей Москве известно.

Мы слышали тогда же эти вести:

Все государства обошла молва,

Что в Угличе царевич средь пожара

Погиб, и так как смерть его, конечно,

Была желанна для царя Бориса,

Бориса в этой смерти обвинили.

Теперь, однакож, не о смерти речи:

Царевич жив. Ты уверяешь, будто

Он жив в твоей особе. Докажи,

Где основанье тождеству такому?

Чем ты докажешь подлинность твою?

Как спасся ты и чрез шестнадцать лет

На свет вдруг объявился так нежданно?

И года нет, как самого себя

Обрел я, ибо жил доселе скрытно

И о своем рождении не ведал.

Едва себя запомню, был я служкой

За крепкой монастырскою оградой.

Ох, как тесна монашеская жизнь,

Когда душа запросит вольной воли

И в богатырских, юношеских жилах

Забьет ключом наследственная кровь!

Я сбросил ненавистный мне подрясник

И убежал потайно в вашу Польшу.

Здесь славный сандомирский воевода

Мне дал приют в своем вельможном замке

И честным званьем воина облек.

Как? О себе ты сам еще не ведал,

Когда по свету слух ходил издавна,

Что был спасен от гибели царевич?

Борис, дрожа на отнятом престоле,

По всем границам утвердил заставы,

Чтобы следить за путниками зорко.

Как? До тебя слух этот не достигнул

И ты не выдавал себя нигде

За Дмитрия?

Я рассказал, что знаю.

Коль слухи о моем существованье

Ходили, – их посеял сам господь.

Себя не знал я. В доме палатина

Я прожил юность в сонме челядинцев

В молчании благоговейном; страстно

Я полюбил одну из дочерей

Хозяина, хоть взоров и не поднял

На высоту, запретную пришельцу.

Но вот что было: львовский кастеллан,

Жених моей красавицы, случайно

Узнал про страсть мою к его невесте

И оскорбил меня кичливой бранью

И даже руку поднял на меня…

Я взялся за оружие; безумный,

Он в бешенстве попался мне под саблю —

И пал… Но в смерти этой я невинен.

Да, так все было…

Боже! Безыменный

И беглый чужеземец умертвил

Сановника, приятеля и зятя

Вельможного патрона своего!

Ни явная невинность, ни участье

Всей челяди, ни даже милосердье

Патрона не могли меня спасти:

Закон, к полякам милостивый, прямо

Меня, пришельца, осуждал на казнь.

И вот меня приговорили к смерти.

И я колени преклонил пред плахой

И шею под удар меча подставил.

Но в этот миг вдруг у меня на шее

Увидели из золота литого,

Каменьями осыпанный, наперсный

Купельный крест! У нас такой обычай,

Чтобы символ святого искупленья

Не скидывать с груди от колыбели.

В тот самый миг, как с жизнью расставаться

Пришлося мне, я этот крест купельный

Поднес к устам с благочестивой думой.

Заметили святую драгоценность

С немалым изумленьем; любопытство

Понудило мне узы разрешить

И допросить меня; но я не ведал,

С которых пор ношу святыню эту.

Тут были трое из детей боярских,

Бежавших от Бориса в Сандомир;

Они признали крест, по изумрудам

И аметистам, за наперсный крест

Царевича Димитрия: возложен,

По их словам, он был Мстиславским, князем,

При самом восприятье из купели

Царевича. Оглядывают ближе

Меня и замечают с изумленьем,

Что правая рука моя короче,

Чем левая: такая же примета

Была и у Димитрия случайно.

Допрашивают крепко. Я припомнил,

Что захватил с собою при побеге

Из монастырской келий псалтырь,

Что в псалтыре есть греческая надпись,

Начерчена игумном, а какая —

Не знаю по незнанью языка.

Псалтырь нашли и разобрали надпись.

Гласит: что брат Василий – Филарет

(Тогда мое монашеское имя),

Владетель псалтыря сего, – законный

Царевич Дмитрий, младший сын Ивана;

Что тайно спас младенца дьяк Андрей;

Что есть тому свидетельства: хранятся

В каких-то двух обителях и ныне.

Тогда бояре мне упали в ноги

И с полным убежденьем и сознаньем

Челом мне били как цареву сыну.

Так вдруг судьба из глубины несчастья

Меня к вершине счастья вознесла.

…

Как будто с глаз ниспала чешуя!

Воспоминанья подняли завесу

Минувшего – и ясно в отдаленье,

Как купола в лучах зари вечерней,

Два образа передо мной мелькнули —

Две первых искры детского сознанья.

Я вижу, как бегу я темной ночью;

Взглянул назад – потемки словно спрыснул

Пылающими брызгами пожар.

Должно быть, давнее воспоминанье,

Затем что облики его погасли

В моей душе. Я смутно помню только

Вот этот страшный, неотступный образ.

Потом припомнил я еще как раз:

Один из слуг меня назвал во гневе

Царевичем. Я счел то за насмешку,

И на слова ударом я ответил.

Все это молнией вдруг пронеслось,

Уверенность слепительную дав,

Что я царевич, будто бы погибший.

Разрешена судьбы моей загадка:

Не по приметам, может быть обманным,

А по биенью собственного сердца

Я узнаю…

И уж скорей пролью ее по капле,

Чем…

Но разве можем положиться мы

На надпись, найденную так случайно?

Кому должны мы верить? Беглецу?

Иль показанью беглецов таких же?

О благородный юноша, по речи

И по осанке видно – ты не лжец;

Но ведь и сам ты можешь быть обманут?

Простительно такой игрой высокой

Увлечься человеческому сердцу.

Что может быть словам твоим порукой?

Я пятьдесят свидетелей представлю

Поляков, от рождения свободных,

От корня безукорного Пиастов:

Пусть подтвердят иль нет мои слова.

Сидит здесь сандомирский воевода

И кастеллан из Люблина с ним рядом,

Они вам подтвердят мои слова.

…

Так что ж еще, пресветлое собранье?

Свидетельством таких особ высоких

Разрешено сомнение. Давно

По свету слух прошел, что князь Димитрий

Сын Иоанна, жив еще доселе.

Сам царь Борис то страхом подтверждает.

Вот юноша: летами и обличьем,

Вплоть до случайностей игры природы,

Он сходен с тем царевичем пропавшим,

И духом благородным он достоин

Высокого такого притязанья.

Судьба его чудесна несказанно:

Из кельи монастырской бедный служка

Является, и на груди его —

Тот самый крест бесценный, что царевич

Носил, с которым он не расставался.

А рукопись смиренная монаха,

Без спору несомненная, гласит

О царственном его происхожденье.

К тому же это ясное чело

И речь по правде – всякому порука:

С таким челом обман потайный в свете

Еще ни разу не посмел пройти,

Закидывая громкими словами…

Итак, я дальше возражать не смею

На притязанье юноши и имя, —

Даю ему как примас первый голос!

Как примас голосую.

Мы как примас.

И я!

И я!

Мы все!

Нет, паны-рада!

Обдумайте и не спешите так!

Ведь благородный сейм нельзя таи быстро

Склонить к…

Что думать тут! Все ясно.

Свидетельство и дело – налицо.

Здесь не Москва: здесь горла не затянет

За слово правды деспота веревка!

Здесь истина чела не потупляет!

Надеюсь, что в собранье благородном

Здесь, в Кракове, на главном польском сейме,

Ни одного нет царского холопа.

Благодарю светлейших…

За признанную истину! И если

Я подлинно тот самый, за кого

Меня признали, то не потерпите,

Чтоб дерзостный и наглый похититель

Владел моим наследием законным

И государским скипетром моим

…

Мои – права, а ваши – мощь и сила;

Такого нет ни царства, ни престола,

Где не было бы слова справедливость,

У каждого на свете есть свое.

Ведь только там, где справедливость правит,

Своим наследьем пользуется каждый,

Над каждым домом и над каждым троном

Витает договор, как херувим.

Но где…

Распоряжается чужим наследьем,

Там государства потрясен устой.

Недаром говорят, что справедливость —

Над миром словно возведенный свод.

В нем крепко слиты целое и часть,

За частью рухнувшей всему упасть.

….

Взгляни, король пресветлый Сигизмунд!

Пойми, что участь скорбная моя

Сродна с твоей; ведь ты и сам родился

В темнице, сам безропотно сносил

Судьбы несправедливые удары.

Твой первый взгляд на склеп тюремный брошен;

И из тюрьмы избавиться ты мог

Единым бегством – на престол наследный…

Достиг – а с ним достиг великодушья,

Так будь же и ко мне великодушен…

Дозволь…[4]

И вы, мужи высокие сената,

Вы, преподобно-твердые столпы

Всей церкви христианской, палатины

И кастелланы! Вот удобный случай

Народа два враждебных примирить.

Вам будет слава, если сила Польши

Законного царя даст московитам

И если во враждебном вам соседе

Вы друга благородного найдете.

А вы, опора Речи Посполитой,

Вы, шляхтичи, скорей коней седлайте,

Влетайте в золотые ворота,

Что перед вами распахнуло счастье!

Я поделюсь всей вражьею добычей.

Москва богата. Царская казна

Несчетна: награжу друзей по-царски.

Кто въедет в Кремль за мной, так – вот клянусь! —

Хотя б он был беднейший между вами,

Тот в бархате, в шелку, и в соболях,

И в жемчугах ходить по будням будет,

А серебром подкуй коня, кто хочет…

…

Ужели же казак у нас похитит

И славу и богатую добычу?

Мы в мире с Крымом, с турками, со шведом.

От мира долгого теряем храбрость,

Давно покрылись ржавчиною сабли…

Пора!.. Гайда – на царские владенья!..

Соседа благодарного получим,

Умножим Польши силу и величье.

Война! Война с Москвою!

Решено!

По голосам решим!

Коронный маршал!

Вели молчать: хочу держать я слово.

Война! Война с Москвой!

Прошу я слова.

Вы, маршал, долг исполнить не хотите?

Вы видите, что это невозможно.

Как? И коронный маршал также куплен?

На сейме, значит, больше нет свободы?

Бросайте жезл в знак общего молчанья:

Я требую, упорствую, хочу.

Что замышляете? Иль мы не в мире

Сейчас находимся с царем московским?

Не я ли как посланник королевский

На двадцать лет с ним заключил союз?

Я поднял руку правую к соборам

И поклялся торжественно на Кремль.

Царь слово держит. Но зачем же клятвы,

Зачем же и святые договоры,

Коль можно их нарушить сеймом сразу?

Князь Лев Сапега! Вы нам говорите,

Что мир с царем московским заключали?

Неправда: царь московский – это я.

Во мне Москвы величие; за мною

Наследная держава Иоанна.

Когда с Россией Польша хочет мира,

Пусть заключит его с царем законным.

И нам-то что за дело? Мы тогда

Хотели так – теперь хотим другого.

Иль мы…

А! Вот куда зашло! И не найдется

Здесь никого, кто б стал теперь за правду?

Так стану я, так я сорву личину

И обнаружу истину. Как? Примас,

Ты можешь так сочувствовать усердно

Налетной, недоказанной молве?

Иль можешь так искусно притворяться?…

Как? Польские сенаторы доступны А.

Для первой сплетни? Как?… И ты, короле

Так слабодушен, что поверил сплетне?

Да разве вы не ведали доселе,

Что были вы игрушкою в руках

У воеводы хитрого, что он-то

И выдумал вам русского царя,

Такого честолюбца, самозванца,

Что загодя Москву распродает?

Напоминать об этом вам, помимо

Всех клятвенно скрепленных договоров,

Не нужно, а скажу, что воевода

Дочь младшую ему же, самозванцу,

Помолвил. Будто в Речи Посполитой

Все слепы так, что разглядеть не могут,

Где омут? Но зачем же нам вдаваться

В опасности, в случайности войны

На пользу воеводы Сандомира

И быть ступенькой для его Марины,

Чтоб легче ей взойти на русский трон?

Всех подкупает он и покупает,

И сеймом хочет он распоряжаться.

Сторонников его здесь большинство

И в этом зале, но ему все мало,

Что через них он сеймом руководит!

Три тысячи сюда привел он сабель,

Наемниками Краков весь заполнил.

Сторонники его и здесь, в палате,

Свободный голос заглушить хотят

Своими покупными голосами.

Но страх душе правдивой не причастен,

Покуда кровь моя струится в жилах,

Я за свободу слова постою.

Тот, кто разумен, перейдет ко мне.

Пока я жив, не допущу решенья,

Противного и разуму и праву.

Я заключил с Москвою мир, и я

Не допущу сейчас его нарушить.

Не слушайте его! По голосам!

Война, война с Москвою!

Пан, сдавайся!

Ты видишь, большинство против тебя.

Не вызывай злосчастного раскола!

Король вас очень просит уступить,

Пан воевода, и не рушить сейма.

Вас просят: стойте смело на своем,

На этом вас поддержит целый Краков.

Решенье обще: лучше согласитесь

И уступите воле большинства.

Направо – все согласны.

Пусть согласны,

А все-таки и всем скажу я: нет!

Я сейм по праву распускаю. Veto![6]

Кричите, как хотите! Отменяю

Все, что вы! здесь решили!

Что большинство? Бессмыслица одна.

Ведь разум – достояние немногих.

Что значит целое для неимущих?

Иль есть у нищего свобода, выбор?

Он служит богачу, который кормит

И обувает за продажный голос.

Не счет, а вес быть должен голосам:

То государство рано или поздно

Обрушится, где большинство царит,

А неразумье дело разрешает.

Не слушайте предателя!

Долой его! Рубите на куски!

Мир!.. Уступи, Сапега благородный!

Ужели сейм наш будет окровавлен?

Скорей его отсюда! Потихоньку.

В дверь боковую. Защитите грудью,

Чтобы толпа в куски не растерзала…

Мы промахнулись. Только не отсюда

Вы ждите помощи: пусть даже Польша

С Москвою в мире, справимся мы сами.

И кто б подумал, чтобы он один

На целый сейм так дерзко поднял голос?

Король!

Позвольте вас обнять, царевич.

Вы признаны всей Речью Посполитой,

Но наше сердце вас признало прежде.

Мы тронуты до глубины души

Судьбою вашей, как все короли.

Я все забыл, что я перестрадал,

И на груди у вас я возрождаюсь.

Я много слов не трачу, но спрошу вас:

Как властвовать возможно королю,

Когда беднее он своих вассалов?

Вы видели теперь пример плачевный.

Но худо не подумайте о Польше:

Случайно государственный корабль

Был потрясен грозою мимолетной.

А смелый кормчий и под шумом бури

Направит судно в пристань безопасно.

Сейм надвое распался. Я не властен,

Коль и хотел бы, мир с царем нарушить.

Но сильные друзья у вас… Поляки

Могли б и на свой страх вооружиться,

И казаки могли бы попытать

Удачи: те, да и другие вольны.

Весь рокош под оружьем, государь.

Коль вашему величеству угодно,

Поток мятежный можете отвесть

Вы на другое русло – на Москву.

Царевич, вам сильнейшее оружье

Даст Русь: щитом вам будет грудь народа.

Русь победима разве только Русью.

Как нынче говорили перед сеймом,

Так точно говорите и в Кремле!

Все вашим сердцем доблестным пленятся,

И властвовать вы будете, конечно.

Чужим оружьем трона не добудешь,

Насильственно правителя народу

Не навязать, коль он его не хочет.

Я в Швеции наследником природным

Вступил когда-то на престол законно,

Но потерял отцовское наследье,

Затем что мне противился народ.

Всепресветлейший, вот у ног твоих

Дочь младшая моя, Марина, с просьбой.

Ей руку вместе с сердцем предлагает

Царевич… Ты – одна у нас опора:

Твоей руке единой подобает

Ввести к нам в дом достойного супруга.

Согласен, мой кузен! Готов я даже

Быть у царевича отцом на свадьбе.

Я лучший фант теперь вам вынимаю:

Богиню счастья, только бы дожить,

Пока чета прелестная такая

Воссядет на достойном ей престоле!

Я, государь,

Всегда твоей остануся рабой.

Царица, встаньте! Здесь вы не у места —

Здесь места нет для царской нареченной

И дочери такого воеводы.

У нас он – первый, и хоть вы моложе

Сестер, однакож ум ваш и любезность

На высоту должны вас возвести.

Король, из рук передаю я в руки,

Как государь такому ж государю,

Вот эту клятву: принимаю руку

Девицы Мнишек как залог на счастье!

Клянусь, взойдя на отческий престол,

Взвести ее торжественно туда же,

Как подобает, истою царицей!

На утро после свадьбы ей даю

Как брачный дар и Псков и Новый Город.,

Всю пригородь их, волости, концы,

И села, и поселки, и угодья —

Как собственность на вечное владенье —

И грамоту пишу в Кремле московском!

А воеводе, что теперь сбирает

По шляхте ополченье, предлагаю

Мильон дукатов польского чекана!

…

Помог бы мне господь и все святые,

А клятву я сдержу ненарушимо!

Вы сдержите: нельзя вам позабыть,

Чем одолжил вас польский воевода.

Тот, кто свое заведомое благо,

Кто дщерь свою любимую, бросает,

Как упованье лучшее, на жребий, —

Такого друга надобно ценить!

И, если посчастливится, вам должно

Припомнить все престольные ступени.

С одеждою вы сердца на сменяйте

И не забудьте, что нашлись вы в Польше,

Что Польша вас вторично породила.

Я вырос ведь в бездолье и узнал,

Что только узы чувства и приязни

Людей взаимно меж собой связуют.

Но вы теперь вступаете на царство,

Где нравы и обычаи не схожи

С такой землей свободною, как Польша.

Здесь сам король, хотя из первых первый

По блеску, должен часто уступать

И угождать Могущественной знати.

Там власть отцовская ненарушима,

Рабы страдающие там покорны,

И государь самодержавно правит.

Я здесь свободу сладкую вкусил —

Пересадить ее хочу в отчизну,

Хочу свободных сделать из рабов,

Я над рабами не хочу царить.

Не торопитесь! Время нужно выждать!

Послушайте, царевич, три совета

И следуйте им верно: предлагает

Вам их старик, а в старческом совете

Для юноши всегда таится польза.

О, научите, доблестный король!

Вы почтены, вы избраны народом

Свободным: как достигнуть мне того же?

Вы на Руси явились из чужбины,

Явились вы под вражеским оружьем —

Сумейте ж, чтоб про это позабыли,

Чтоб вас признали родичем Москвы,

И местные обычаи уважьте.

Блюдите слово, данное полякам…

На новом троне нужен старый друг,

Иначе та же самая рука,

Что вознесла, и ниспровергнуть может,

Но помните, что подражать не надо:

Обычай чуждый для страны не впрок…

…

Что ни начнете, – чтите мать свою,

Ведь вы ее найдете?

Государь!

Как сын вы чтить ее должны сыновне —

Почтите же – меж вами и народом

Да будет ваша мать священной связью.

Конечно, нет законов для царей,

Но для людей законы естества

Не только есть, а боязливо чтимы.

Для вашего народа нет святее

Залога доказательства и права,

Как детская – сыновняя любовь.

Я умолкаю. Ведь препон немало

Преодолеть придется, чтоб достигнуть

До золотого вашего руна.

Вам предстоит нелегкая победа!

Силен и чтим престол царя Бориса,

Не с неженкой вступаете вы в спор.

Кто по заслугам получил престол,

Того нескоро сбросит ветр молвы.

…

Ему деянья заменяют предков.

Прощайте…

Я вас вверяю вашему же счастью.

Оно два раза вас спасло от смерти —

Спасло каким-то непонятным чудом, —

Оно же вас и увенчать должно.

Ну, панна, я исполнил порученье;

Жду, чтобы ты усердно похвалила.

Наедине с тобою, Одовальский,

Поговорить хочу о деле важном,

Но втайне от царевича. Пусть он

Внушению божественному внемлет!

Коль верит он в себя, весь мир поверит.

Пускай его объемлет темнота,

Что матерью великих дел бывает.

Мы действовать должны и ясно видеть.

Он имя нам дает и вдохновенье,

Мы думаем и мыслим за него,

И если обеспечим мы успех

Искусством умным, то пускай он мнит,

Что это все ему ниспало с неба.

Повелевай! Живу твоею службой.

Тебе я отдаю и жизнь и кровь.

Какое дело мне до московитов?

Лишь за тебя и за твое величье

Готов я жизнь и кровь свою отдать.

Я не могу тобою обладать.

Вассал я без поместий,

Желаний не могу к тебе возвысить,

Но добиваюсь милости твоей.

Моя мечта – тебя великой сделать.

Пускай тогда другой тобой владеет,

Моей ты будешь, делом рук моих.

Я на тебя всем сердцем полагаюсь.

Я знаю, ты отличный исполнитель.

Король не верит. Вижу я насквозь —

Игра с Сапегой тайная, и только.

Хотя ему, конечно, по душе,

Что мой отец, кого он так боится,

Ослабнуть может в этом предприятье

И что союз вельмож, ему враждебный,

В походе чужеземном разрядится.

Нейтральным хочет он в борьбе остаться,

Ведь счастье переменчиво. Коль наша

Победа будет, то Москва ослабнет.

Нас победят – ему тем легче будет

Согнуть всю Польшу под свое ярмо.

Мы стоим одни.

Он – за себя, а мы – за дело наше.

…

Ты в Киев войско приведешь. Присягу

Пускай дадут царевичу и мне.

Мне, слышишь?

Тебе! Ведь за тебя идем сражаться,

К тебе на службу всех их нанимаю.

Мне мало рук – нужны мне и глаза.

Что, королева?

Ведь с тобой царевич.

Ты неотлучно охраняй его,

О каждом шаге мне давай отчет,

О всех, кто с ним,

О том, что замышляют, сообщай.

Доверься мне!

Глаз не спускай с него!

Защитник будь ему и сторож тайный.

Веди его к победе так, чтоб он

Всегда нуждался в нас! Меня ты понял?

Поверь мне, он без нас не обойдется.

Неблагодарны все. Себя царем

Почувствует и сбросит наши путы.

Благодеянье станет тяжким злом,

Когда должны его мы оплатить.

Русь ненавидит Польшу, что понятно,

Нельзя связать надолго их сердца.

Несчастье, счастье, только б поскорей!

Ждать буду в Киеве твоих послов.

Их раскидай столбами верстовыми,

По всем дорогам шли их ежечасно,

Хотя бы этим обезлюдил войско.

Ты слышала, патронесса? Хорошо мы поработали?

Кого нам рубить? Повелевай нашими

руками и саблями!

Кто выступит со мной в поход?

Все! Все!

Пункт сборный в Киеве. Туда с отцом

Моим две тысячи прибудет сабель,

И с деверем две тысячи. Да с Дону

Мы помощь ожидаем от казаков,

Которые в низовьях там живут.

Дай денег, патронесса!

Нас выручи, и мы пойдем в поход!

Сейм бесконечный нас извел совсем,

Засели крепко мы.

Дай денег, патронесса, и тогда

Тебя поставим русскою царицей.

Епископ каменецкий, он же кульмский,

Даст денег под залог земли и душ.

Крестьян своих продайте, заложите,

Всё – в деньги, на оружье и коней.

Война – хозяин лучший и добудет

Железом золото. Убытки в Польше

Москва оплатит вдесятеро вам.

Еще две сотни там сидят в корчме.

Им покажись и выпей с ними кубок

За их здоровье. Там ведь все твои.

Жди, ты сейчас меня туда проводишь.

Ты будешь царицей, или мы сложим головы!

Ты нас одела заново, обула.

Тебе послужим мы своею кровью.

Мы все пойдем с тобой! Все! Ни один

Здесь не останется.

Мы все желаем

Добычею московской поживиться.

Возьми нас, патронесса! Мы тебя

Царицей русской сделаем.

А это что за люди? Сброд какой-то.

Мы конюхи у старосты…

Я повар виленского кастеллана.

Я кучером служу.

Верчу я вертел.

Фи, Одовальский, что это за люди!

А все же шляхтичи! И если ты

Возьмешь на службу их, сражаться будут.

Не презирай нас. Мы хоть и бедны,

Но все же шляхтичи и пясты родом.

Мы – пясты и свободные поляки!

Не смешивай нас с низким мужичьем!

Имеем мы сословные права.

Поэтому их на коврах секут[7].

Не презирай, душой мы благородны.

Найми их и обуй, дай им коней,

И драться будут так же, как и все.

Идите!

И покажитесь мне, людьми одевшись.

Дворецкий мой сейчас вам выдаст платье.

Заботливость какая! Ты все видишь,

Ты рождена, чтоб королевой быть.

Я это знаю и хочу стать ею.

На иноходца белого садись,

Вооружись и, как вторая Ванда,

Веди к победе храбрые войска.

Воодушевлю я вас, война ведь не для женщин.

…

Клянитесь в верности.

Мы клянемся!

Vivat Marina!

Russiae regina!

Зачем, отец, так хмурен, если счастье

Наш каждый шаг улыбкою встречает

И все для нас берутся за оружье?

Вот потому. Ведь все у нас на ставку

Поставлено, и это ополченье

Изводит силы твоего отца!

Есть у меня причины хмурым быть.

Обманчивы и счастье и успех.

Страшусь, что нас постигнет неудача.

Но почему…

О сумасбродка-девушка, куда

Меня ты завлекла! Отец я слабый,

Что не противился твоим стремленьям.

По короле я первый воевода

И всех богаче. Если б мы тогда

Не заключили договор – ничто бы

Покоя не нарушило; но ты

Рвалась душой повыше: скромный жребий

Твоих сестер тебе был не под стать;

Стремилась ты всечасно к высшей цели,

Тянула руку к царскому венцу;

А я, родитель слабый, я для милой,

Для дочери, готов был заблуждаться,

И позволял себя вполне дурачить,

И случаю свою доверил совесть!

Как? Ты, отец, раскаялся? Но в чем?

Не в доброте ль? Тот капли не услышит,

Над кем неслышно пролилась река.

Однако сестры счастливы покуда,

Хотя не коронованы.

…

Разве это счастье,

Когда из дома моего отца

И воеводы я перевожусь

В дом мужа моего и палатина?

Что нового кому в таком обмене?

Как для меня должно быть это завтра

Приятней, чем сегодня? Как и чем?

Одно и то же, все одно и то же!

Нет ни стремленья, даже ни надежды!

Но мне – одно: любовь или величье,

А все другое – ровно ничего.

…

Развеселись, мой дорогой родитель!

Что нам…

Доверимся несущему потоку!

Не думай ты о жертве принесенной —

А о давно намеченной уж цели;

Подумай ты, что дочь свою увидишь

Царицей, в облаченье на престоле

Московском, где твои воссядут внуки!

Я только ведь и думаю о том,

Как я тебя, дитя мое родное,

В венце увижу царском. Так ты хочешь,

А я тебе не смею отказать!

Еще есть просьба, милый мой родитель!

Какая, дочь моя?

Иль в Сандомире

Я схимницей все буду изнывать?

За Днепр теперь мой жребий переброшен —

И от него я отстаю далеко,

И тяжело сносить его – нет силы!

Ты знаешь сам, что ожиданье – пытка

И что его измерить можно только

Тоскливыми биениями сердца.

Что хочешь ты? Что требуешь?

Пусти меня ты в Киев за удачей!

Я буду черпать новости вседневно

Там, на границе наших царств обоих,

Скорей узнаю каждое событье,

У ветра там могу я их подслушать.

Могу днепровские увидеть волны,

Текущие туда из-под Смоленска…

Там…

Ты так взволнована! О, успокойся!

Ты сам вовлек меня во все.

Нет! Ты,

Ты вовлекла меня – твоя и воля!

Когда царицей московской стану,

То Киев, будет _нашею_ границей.

И в Киеве тогда ты будешь править,

И многое исполнится.

Ты грезишь!

Тебе уже сама Москва тесна:

Ты польские владенья отбираешь?

Киев…

Там княжили варяжские князья.

Я летопись старинную читала —

Оторван он от русского княженья,

Короне прежней я его верну.

Тс! Тс! Не говори при воеводе.

Слышны трубы.

Они уж выступают…