Читать книгу Ленинград в борьбе за выживание в блокаде. Книга вторая: июнь 1942 – январь 1943 - Г. Л. Соболев - Страница 2

Настоящая работа является второй частью книги, вышедшей два года назад[1]. Учитывая, что за прошедшее время появились новые публикации документов[2], я посчитал необходимым вернуться здесь к наиболее важным событиям, о которых речь шла в первой книге. Это тем более важно сделать, что в работах некоторых современных авторов предпринимаются попытки, с моей точки зрения неубедительные, «скорректировать» планы и намерения гитлеровского командования относительно судьбы Ленинграда. Военный дипломат и переводчик Ю.М. Лебедев, у которого в ходе изучения оригинала «Военного дневника» начальника Генерального штаба сухопутных войск Германии Франца Гальдера возникли сомнения в корректности его перевода на русский язык, пришел к принципиально важному, но далеко не очевидному выводу о том, что генерал Гальдер в своем дневнике «на самом деле… имел в виду не захват Ленинграда, а принуждение его к капитуляции. В этом заключался смысл решения вопроса. Задача стояла в том, чтобы блокировать многомиллионный город, подвергнуть его лишениям и заставить в конечном итоге добровольно сдаться»[3]. Именно Гальдер, считает Ю.М.Лебедев, убедил Гитлера отказаться от штурма Ленинграда, и ленинградское направление по воле Гитлера превратилось во «второстепенный театр военных действий»[4].

В самом деле, еще 26 июля 1941 г. командующий группой армий «Север», основываясь на информации своего начальника штаба генерала Бреннеке, присутствовавшего накануне на совещании в Генеральном штабе сухопутных войск Германии, сделал в личном блокноте следующую запись: «Ленинград не следует брать, его необходимо лишь окружить»[5]. Эту запись фон Лееба некоторые историки и публицисты сегодня готовы даже выдать за свое сенсационное открытие, утверждая при этом, что все последующие решения Гитлера, поддавшегося влиянию генерала Гальдера, подтверждали его решение «не брать» Ленинград. Так ли это? Давайте внимательно прочитаем приказ группе армий «Север» № 1 от 28 августа 1941 г. Вот что в нем говорилось: «1. Блокировать город Ленинград кольцом как можно ближе к самому городу, чтобы сэкономить наши силы. Требований о капитуляции не выдвигать. 2. Для того, чтобы город как последний центр красного сопротивления на Балтике, был как можно скорее уничтожен без больших жертв с нашей стороны, запрещается штурмовать город силами пехоты. После поражения ПВО и истребительной авиации противника его оборонительные и жизненные способности следует сломить путем разрушения водопроводных станций, складов, источников электропитания и силовых установок. Военные сооружения и способность противника к обороне нужно подавить пожарами и артиллерийским огнем. Каждую попытку населения выйти наружу через войска окружения следует предотвращать, при необходимости – с применением оружия…».

Как видно из текста этого приказа Гитлера, в нем речь шла не о «добровольной капитуляции» Ленинграда, а о его уничтожении в результате обстрелов и бомбардировок. И даже командующий группой армий «Север» фон Лееб, который, по мнению Ю. Лебедева, рассчитывал «на добровольную капитуляцию города»[6], 5 сентября 1941 г. выразил мнение, что «если Ленинград, подгоняемый голодом, будет вынужден сдаться, то его следует лишить тогда по крайней мере возможности повторного сопротивления»[7].

Это правда, что Гитлеру и его генералам пришлось не раз менять свои планы и способы овладения Ленинградом, в первую очередь из-за ожесточенного сопротивления его защитников, хотя человеконенавистническая сущность их планов в отношении судьбы населения осажденного города оставалась неизменной. И все же главную роль здесь играл не Гальдер, а Гитлер, придававший захвату Ленинграда первостепенное значение в силу его политической, экономической и стратегической роли в начавшейся войне. «Неудивительно, – пишет в связи с этим современный немецкий историк Йоханнес Хюртер, – что Ленинград играл особую роль в захватнических планах Гитлера, порой даже большую, чем Москва, которая оставалась главной целью наступления для Генерального штаба вермахта»[8].

Разумеется, политическое и военное руководство СССР понимало важность сражения за Ленинград, и Председатель Государственного Комитета Обороны И. В. Сталин в разговоре с посетившим Москву в конце июля 1941 г. личным представителем президента США Ф. Рузвельта Г. Гопкинсом назвал Ленинград в числе важнейших стратегических пунктов, которые должны быть удержаны во что бы то ни стало. Выражая озабоченность судьбой Ленинграда и свое негодование по поводу «самодеятельности» ленинградского руководства, создавшего 21 августа 1941 г. без санкции Ставки ВГК Военный Совет обороны Ленинграда, И. В. Сталин в разговоре по прямому проводу в ночь на

22 августа 1941 г. говорил: «Ленинград не Череповец или Вологда, это вторая столица нашей страны. Военный Совет обороны Ленинграда не вспомогательный орган, а руководящий орган обороны Ленинграда»[9]. О резком недовольстве Сталина ленинградским руководством свидетельствовало и его решение направить в Ленинград в конце августа 1941 г. облеченную чрезвычайными полномочиями Комиссию во главе с заместителем Председателя ГКО В. М. Молотовым. Из опубликованных теперь документов можно сделать вывод, что высокая комиссия, выражая свое неудовлетворение организацией обороны Ленинграда, со своей стороны, не смогла правильно оценить создавшееся уже в дни ее пребывания в Ленинграде (26–29 августа 1941 г.) критическое положение, о чем свидетельствовали направленные ею в Москву нереальные предложения относительно пополнения продовольственных запасов и эвакуации несамодеятельного населения. Конечно, главная вина здесь ложилась на ленинградских руководителей, не сразу осознавших, какая катастрофическая опасность таится в необеспеченности города продовольствием на длительное время, и не использовавших в первые месяцы войны все возможности для их пополнения.

После того как 8 сентября 1941 г. немецкие войска после недельных ожесточенных боев захватили Шлиссельбург, Ленинград оказался блокированным с суши, и его положение стало критическим. В полученной на следующий день на имя К. Е. Ворошилова и А. А. Жданова шифрованной телеграмме за подписью И. В. Сталина, В. М. Молотова, Г. М. Маленкова и Л. П. Берии содержалось обвинение в адрес руководства обороной Ленинграда в неумении распорядиться выделенными Ставкой ВГК резервами, а также грозный вопрос: «Будет ли конец потерям? Может быть, вы уже предрешили сдать Ленинград?»[10]. 11 сентября 1941 г. Военный Совет Ленинградского фронта был вынужден признать безуспешность своих попыток переломить ход событий[11].

Назначенный главнокомандующим войсками Ленинградского фронта генерал армии Г. К. Жуков вместо освобожденного от этой должности К. Е. Ворошилова получил от Верховного Главнокомандующего директиву «не допускать врага в Ленинград, чего бы это вам не стоило». При этом Сталин, по словам Жукова, оценивал положение Ленинграда как «катастрофическое» и даже «безнадежное»[12]. Оно и впрямь было таковым, если на следующий день после прибытия в Ленинград Жукова, 13 сентября 1941 г., прилетел заместитель наркома внутренних дел В. Н. Меркулов, имевший мандат ГКО на проведение подготовительных мер на случай сдачи Ленинграда. Сочетание предпринятых новым главнокомандующим Ленинградским фронтом жестких мер с умелым маневрированием живой силой и техникой позволило отразить в сентябре 1941 г. яростные атаки противника на всех направлениях. Но 20 сентября 1941 г. Ставка потребовала от командования невозможного: в ближайшие два дня «пробить брешь на фронте противника» на синявинском направлении и, таким образом, деблокировать Ленинград. Выполнить эту директиву Ставки имеющимися силами не удалось, хотя поначалу новый главнокомандующий Ленинградским фронтом был полон оптимизма и в разговоре по прямому проводу с начальником Генерального Штаба Б. М. Шапошниковым 26 сентября 1941 г. даже обещал: «Да, сегодня, очевидно, к вечеру заберу Шлиссельбург, который мною весь окружен»[13]. Однако в боевом донесении И. В. Сталину от 30 сентября 1941 г. Г. К. Жуков был вынужден признать, что все попытки взять Шлиссельбург потерпели неудачу, и он приказал прекратить «лобовые атаки». Таким образом, первая попытка прорвать блокаду Ленинграда успеха не имела, и контуры блокадного кольца вокруг него окончательно определились.

Но главная задача – сорвать планы немецко-фашистского командования по овладению Ленинградом была достигнута. Защитники Ленинграда в результате многодневных изнурительных боев на дальних и ближних подступах к городу измотали и обескровили силы противника, который был вынужден окопаться у стен осажденного города. Горькая правда состояла в том, что немецко-фашистские войска удалось остановить ценой огромных потерь: в Ленинградской стратегической оборонительной операции, продолжавшейся с 10 июня по 30 сентября 1941 г., безвозвратные потери Северного, Северо-Западного и Ленинградского фронтов составили 214078 человек[14]. Среди них были десятки тысяч ленинградских ополченцев, плохо вооруженных, но сильных духом, ценою своей жизни помешавших врагу войти в свой город.

С начала сентября 1941 г. для населения блокированного Ленинграда, в котором осталось свыше 2 млн 500 тыс. человек, в том числе около 400 тыс. детей, началась длительная каждодневная борьба за жизнь, полная опасностей, тревог, переживаний и лишений. Осуществляя свои варварские планы, немецко-фашистские войска приступили к систематическим артиллерийским обстрелам города и бомбардировкам с воздуха. На немецких картах Ленинграда были отмечены такие «военные» объекты, как его музеи, дворцы, школы, больницы и госпитали. Ленинградцы жили в постоянном нервном напряжении. Обстрелы следовали один за другим. Только с 4 сентября по 30 ноября 1941 г. город обстреливался 272 раза общей продолжительностью 430 час.[15] Не правда ли довольно оригинальный способ заставить блокированный город «добровольно сдаться»?

В сложной обстановке осени 1941 г. главной задачей трудящихся осажденного Ленинграда стало производство вооружения и боеприпасов для фронта. Несмотря на эвакуацию многих предприятий (всего до октября 1941 г. было полностью или частично вывезено 86 крупных заводов и фабрик), мощность ленинградской промышленности оставалась значительной. По решению Военного Совета Ленинградского фронта в блокированном городе в числе действующих было сохранено 175 промышленных предприятий, а остальные были законсервированы. Совместными усилиями военных специалистов, рабочих, инженеров, техников и ученых с начала войны до 1 октября 1941 г. было произведено почти 1,5 млн артиллерийских снарядов и мин, 335 тяжелых танков КВ, 38 морских и 1579 сухопутных артиллерийских орудий, 6334 миномета и 476 бронемашин[16].

В условиях блокированного Ленинграда особенно трудноразрешимой оказалась проблема продовольственного обеспечения войск и населения города. Принятое 30 августа 1941 г. Государственным Комитетом Обороны постановление «О транспортировке грузов для Ленинграда», которым Наркомат путей сообщения обязывался ежедневно, начиная с 31 августа, направлять на станции Волховстрой-2 и Лодейное поле восемь маршрутов с продовольствием для Ленинграда, не могло быть реализовано в условиях уже фактической блокады города. По этой причине Совнарком СССР принял 1 сентября 1941 г. постановление о снижении хлебных норм для населения Ленинграда, а в целях экономии ограниченных запасов муки предложил использовать для выпечки хлеба различные примеси. Главная трудность состояла в том, что доставить грузы в блокированный Ленинград можно было только воздушным и водным путем по Ладожскому озеру, не имевшему для этой цели крупных портовых сооружений и причалов. Транспортировка грузов по Ладоге осложнялась также недостатком судов, постоянными налетами вражеской авиации, частыми штормами, выводившими из строя буксирные пароходы и баржи. В результате за первый месяц навигации было доставлено в Осиновец всего 9800 т продовольствия[17]. Между тем продовольственное положение осажденного Ленинграда становилось все более угрожающим. На начало октября 1941 г. в городе имелось немногим более 20 тыс. т муки, которых могло хватить на 20 дней. В этих условиях руководству обороной не оставалось ничего другого, как пойти на очередное, третье по счету, снижение норм выдачи хлеба населению. С 1 октября 1941 г. рабочие и инженерно-технические работники стали получать в день 400 г, остальные – 200 г хлеба. Постепенно наступал голод, и его приближение отражалось на поведении и настроении ленинградцев.

Принимая во внимание, что в Ленинграде «с каждым днем все больше будут чувствоваться затруднения с продовольствием», Ставка ВГК решила предпринять в октябре 1941 г. новую попытку деблокировать город. Ее замысел заключался в том, чтобы встречными ударами 54-й, 55-й армий и Невской оперативной группы ликвидировать шлиссельбургско-синявинскую группировку немецких войск и восстановить сухопутную связь Ленинграда со страной. Прилетевший с этой директивой в войска представитель Ставки генерал H. Н. Воронов впоследствии признавал, что отведенного на подготовку операции времени было недостаточно, а соотношение сил и средств на синявинском направлении оставляло слишком мало шансов на успех операции[18]. К тому же осуществленный в это время противником мощный прорыв на тихвинском направлении сразу же поставил под сомнение успех начавшейся 20 октября 1941 г. Синявинской операции. Вместо того, чтобы усилить войска Ленинградского фронта, Ставка была вынуждена для ликвидации возникшей угрозы выделить из его состава четыре дивизии, три – из своего резерва и одну – из резерва Северо-Западного фронта. В результате ослабления Ленинградская группировка не могла вести сколько-нибудь эффективное наступление на Синявинском направлении, несмотря на грозные телеграммы Верховного Главнокомандующего.

Поставленная в октябре 1941 г. Ставкой ВГК задача деблокировать Ленинград в случае ее успеха имела бы жизненно важное значение для осажденного города еще и потому, что 12 октября 1941 г. в группу армий «Север» поступил приказ верховного главнокомандования вермахта: «Фюрер вновь решил не принимать капитуляции Ленинграда, даже если она будет предложена противником. Моральное обоснование для этого ясно всему миру. Так же, как в Киеве, где вследствие взрывов с применением часовых механизмов возникла тяжелейшая угроза для войск, это нужно еще в большей степени предусмотреть в Ленинграде. О том, что Ленинград будет заминирован и будет защищаться до последнего человека, сообщило само советское русское радио. Поэтому ни один немецкий солдат не должен входить в этот город. Тех, кто попытается покинуть город через нашу линию, следует возвращать обратно путем применения огня»[19].

Комментируя этот весьма недвусмысленный документ, Ю.М. Лебедев пишет: «В этом решении верховного командования вермахта речь не велась об уничтожении населения Ленинграда в том случае, если бы город капитулировал. Понимая, что огромный город в случае его капитуляции прокормить не удастся, немецкое командование рассматривало возможность вывода населения через открытый в районе Шлиссельбурга коридор в восточном направлении. Но этот вариант сами же немцы считали нереальным, поскольку пришлось бы договариваться с советскими представителями. Сталин на подобные предложения никогда не откликался, и немцы ясно это понимали. По существу применительно к Ленинграду сложилась тупиковая ситуация. Брать город группе армий “Север” было запрещено, но и оставлять его дальше в виде осажденной крепости тоже не имело смысла, поскольку город не только не сдавался, а, напротив, постоянно пытался наносить урон противнику»[20]. В этом довольно оригинальном разъяснении приказа верховного командования вермахта почему-то остался без комментария пункт о том, как поступать с жителями блокированного города, которые попытаются его покинуть.

Ставка ВГК не считала сложившуюся к этому времени ситуацию вокруг блокированного Ленинграда «тупиковой», призывая его руководителей к решительным действиям. 8 ноября 1941 г. И. В. Сталин в разговоре по прямому проводу с командованием Ленинградского фронта еще раз предупредил: «Если в течение нескольких дней не прорветесь на восток, вы загубите Ленинградский фронт и население Ленинграда. Повторяю, времени у вас осталось очень мало, скоро без хлеба останетесь»[21]. И это была жестокая правда.

В середине ноября 1941 г. в осажденном Ленинграде были отмечены первые случаи смерти от так называемой алиментарной дистрофии. Единственным средством борьбы с этим заболеванием, вызванным истощением организма от постоянного недоедания, являлось полноценное питание, но после захвата противником Тихвина, когда возникла угроза полного прекращения подвоза в блокированный город продовольствия, население ожидало новое снижение и без того мизерных норм. С 13 ноября 1941 г. на рабочую карточку стали выдавать 300 г, а на все остальные – 150 г хлеба. Перед этим, четвертым уже по счету снижением, другие продукты выдавались нерегулярно и не полностью. В городе наступал голод. Выделенные по специальному постановлению Государственного Комитета Обороны для доставки продовольствия в Ленинград «Дугласы» не могли решить проблему снабжения почти 2,5 млн его населения. Реальную помощь, как показал даже не совсем успешный опыт осенней навигации, могли принести только перевозки по Ладожскому озеру. Поэтому по инициативе Военного Совета Ленинградского фронта было решено проложить по Ладоге ледовую дорогу, по проектированию и строительству которой была проделана в октябре-ноябре 1941 г. большая подготовительная работа. 19 ноября 1941 г. был подписан приказ войскам Ленинградского фронта «Об организации автотракторной дороги через Ладожское озеро»[22]. В этот же день Военный Совет Ленинградского фронта был вынужден принять еще одно постановление: «Во избежание перебоев в обеспечении хлебом войск фронта и населения гор. Ленинграда» установить 20 ноября 1941 г. самые низкие за время блокады нормы выдачи хлеба: рабочим и инженерно-техническим работникам – 250 г, служащим, иждивенцам и детям – 125 г; частям первой линии и боевым кораблям – 500 г, летно-техническому составу ВВС – 500 г, всем остальным воинским частям – 300 г. Суточный расход муки и примесей составлял с 20 ноября 1941 г. всего 510 т, из них населению Ленинграда – 310 т, Ленинградской области – 31 т, войскам Ленинградского фронта – 144 т и частям КБФ – 25 т[23]. Чтобы не прекратить выдачу хлеба населению совсем, при его выпечке ученые предложили использовать целлюлозу. Разработанные ими гидролизные установки для превращения целлюлозы в пищевой продукт были смонтированы на 6 предприятиях города, и с конца ноября 1941 г. «пищевая целлюлоза» стала поступать на хлебозаводы.

22 ноября 1941 г. бюро Ленинградского горкома ВКП(б) приняло специальное постановление «О печатании продовольственных карточек на декабрь 1941 г.», которым начальник управления по учету и выдаче продовольственных карточек И. Г. Стожилов обязывался «предусмотреть такую технику оформления продовольственных карточек, которая исключала бы возможность их подделывания…». В типографии им. Володарского, где печатались продовольственные карточки, предлагалось «ввести круглосуточное дежурство у каждой печатной машины», а также установить строгий контроль над расходом бумаги для печатания продовольственных карточек, предусмотреть отчетность типографии «за каждый ее клочок»[24]. Эти строгие меры контроля за печатанием продовольственных карточек были направлены на усиление борьбы с расхитителями продуктов питания, на которую обращалось внимание в постановлении Военного Совета Ленинградского фронта от 19 ноября 1941 г.[25]

9 декабря 1941 г. войска 4-й армии в результате ожесточенных кровопролитных боев овладели Тихвином, что позволило возобновить перевозки продовольствия для осажденного Ленинграда по восстановленной железной дороге до станции Войбокало. Однако проблема транспортировки этих грузов через Ладожское озеро по-прежнему оставалась наиболее уязвимым местом. Из-за чрезвычайно сложных условий эксплуатации ледовой трассы в декабре 1941 г. она не удовлетворяла и дневную потребность города в муке для выпечки хлеба.

Последнее, пятое по счету, снижение норм выдачи хлеба имело для большинства ленинградцев тяжелые физические и моральные последствия. Стремительное развитие алиментарной дистрофии усугублялось тяжелыми психическими травмами, вызванными постоянными бомбежками, обстрелами, потерей близких людей. Физическое напряжение, холод, отсутствие электричества и отопления, воды и элементарных бытовых условий еще больше понижали сопротивляемость людей к болезням, их волю к жизни. 7 декабря 1941 г. городской отдел здравоохранения рассмотрел и утвердил «служебную записку» видных ученых-профессоров М. Г. Данилевич, М. Д. Тушинского и М. И. Хвилицкой «О терминологии и лечении алиментарных расстройств». В этой записке, в частности, предлагалось получившую в связи с нарушениями питания широкое распространение болезнь «обозначить термином “алиментарная дистрофия”». В условиях отсутствия главного средства лечения – достаточного количества продуктов питания – в записке давались такие рекомендации, как ограничение потребления жидкости и соли, постельный режим, теплые ванны, подкожное введение кофеина и внутривенное глюкозы[26]. На 23 декабря 1941 г. в 34 больницах и госпиталях блокированного города находилось около 2800 больных алиментарной дистрофией[27]. На самом деле число истощенных ленинградцев, нуждавшихся в лечении от алиментарной дистрофии, к этому времени исчислялось уже десятками тысяч. Известно, что в декабре 1941 г. работники треста «Стальконструкция» по заданию горкома партии и исполкома Ленгорсовета сняли с пьедесталов и транспортировали в сад отдыха Дворца пионеров четыре скульптурные группы клодтовских коней с Аничкова моста весом 7–8 т каждая. Менее известно, что опустить в землю на необходимую глубину тогда удалось только одну скульптурную группу, так как у истощенных и обессиленных рабочих не хватило сил справиться с промерзшей землей. Три оставшиеся скульптурные группы, густо обмазанные техническим вазелином и обернутые специальной бумагой, были лишь прикопаны в неглубоких ямах. Только в мае 1942 г. все четыре скульптурные группы были укрыты на необходимую глубину, но и тогда ослабевшим работникам «Стальконструкции» удалось это сделать с большим трудом[28].

21 декабря 1941 г. на имя А. А. Жданова пришла спасительная телеграмма от генерала К. А. Мерецкова: «Задача, поставленная т. Сталиным войскам 4-й армии, выполнена. Сегодня 20.12 16.00 железная дорога Тихвин – Волхов полностью очищена от войск противника и может быть использована для подвоза грузов летучками до Волхова»[29]. 24 декабря А. А. Жданов информировал Москву, что по ледовой дороге впервые поступило в город такое количество муки, которое превысило дневную потребность для выпечки хлеба. И Военный Совет Ленинградского фронта, учитывая отчаянное положение населения и надеясь на улучшение подвоза в ближайшее время, идет на рискованный шаг – принимает в тот же день постановление о прибавке хлебных норм. И хотя эта прибавка была почти символической – прибавили по 100 г хлеба рабочим и 75 г всем остальным – она имела большое моральное значение. Вместе с тем Управление НКВД в своем спецсообщении не скрывало, что наряду с восторженными откликами большинства населения были и «отрицательные высказывания», отмеченные «среди незначительной части населения». Они сводились к тому, что «о населении города позаботились слишком поздно. Была допущена большая смертность от голода»[30]. В декабре 1941 г. умерло 53 тыс. мирных жителей, что превысило смертность в Ленинграде за весь 1940 г. – 46 827 человек[31].

В наступившие суровые дни зимы 1941 г., когда, казалось, смерть вот-вот восторжествует в застывшем Ленинграде, его руководство принимало отчаянные усилия, чтобы пульс жизни в городе не замер совсем, чтобы обеспечить хотя бы в минимальных размерах потребность фронта в боеприпасах и вооружении. В направленной на имя

А. А. Жданова справке Отдела оборонной промышленности горкома партии от 23 ноября 1941 г. констатировалось, что «за последние три дня заводы работали не более 6 часов в сутки из-за отсутствия электроэнергии и острого недостатка мазута». Тем не менее в эти дни Ижорский завод, перебазированный на завод «Центролит», приступил к прокату минометных снарядов для 50-мм и 82-мм минометов, а завод «Большевик» продолжал выплавлять металл и ковать заготовки для 120-мм минометов, чтобы выполнить задание на декабрь 1941 г. – 400 минометных труб[32]. После того как город остался практически без электроэнергии, на предприятиях стали устанавливать газогенераторы, двигатели внутреннего сгорания, собственные блок-станции. Обессиленные голодом и уже тяжело больные дистрофией рабочие оборонных предприятий продолжали выполнять фронтовые задания. Многие из них перешли на казарменное положение, экономя тем самым силы и продлевая себе жизнь. Ведь в коллективе легче переносились трудности, заглушались неотвязчивые мысли о пище. «Мы все были как одна семья», – вспоминала работница артиллерийского полигона М. Сясина. 9 декабря 1941 г. А. А. Кузнецов, отвечая на упреки Г. М. Маленкова, требовавшего отправлять Москве полковые пушки и минометы «скорее и больше», заверял: «Все пушки, 120-мм и 82-мм минометы мы ни в одну из наших дивизий не даем, а все вам отгружаем…». Выполняя задания Государственного Комитета Обороны, рабочие ленинградской промышленности произвели за первые шесть месяцев войны 713 танков, 480 бронемашин, 58 бронепоездов и бронеплощадок, 2406 полковых пушек, 648 противотанковых орудий, 2585 танковых и ручных огнеметов, 9977 минометов разных калибров, 3075 500 артиллерийских снарядов и мин, 39740 авиабомб, 2 982 000 гранат, достроили 84 корабля разных классов, отремонтировали 186 судов[33].

В условиях почти полного отсутствия продовольственных ресурсов в блокированном Ленинграде его руководство было озабочено в первую очередь сохранением рабочих кадров, выполнявших оборонные заказы. 29 декабря 1941 г. Исполком Ленгорсовета принял решение «О мероприятиях по медицинскому обслуживанию дистрофиков», которым поручалось Ленгорздравотделу развернуть «сеть стационарных лечебно-питательных пунктов» на 10 коек каждый. Первые лечебные стационары были организованы на 17 действующих оборонных предприятиях. Однако это не решало проблему восстановления и поддержания «дистрофиков», поскольку такие стационары предлагалось оборудовать и содержать на средства предприятий и учреждений с привлечением ресурсов местных общественных организаций[34]. Известный театральный деятель Л. В. Шапорина записала в своем дневнике 4 января 1942 г.: «1-го начал функционировать наш стационар, но в жалком виде. Удалось обогреть помещение бомбоубежища на 12 кроватей и бывшее детское отделение на семь»[35]. По всей видимости, руководство города понимало, что предлагаемые меры недостаточны, и на состоявшемся 9 января 1942 г. заседании бюро городского комитета партии вопрос «об организации помощи особо ослабевшим гражданам» обсуждался более основательно. Председательствовавший на этом заседании А. А. Кузнецов, озвучив главный тезис руководства – «слабых надо поддержать, но не увеличением питания, а с точки зрения организации врачебной помощи, врачебного питания», – предложил резко расширить сеть лечебных стационаров. В частности, намечалось открыть городской стационар на 16 тыс. мест, из которых 2 тыс. выделялось для видных ученых, работников культуры и искусства, руководителей хозяйственных и общественных организаций. Предлагалось также увеличить число мест в районных стационарах и расширить число предприятий, где будут созданы свои стационары[36].

К сожалению, в стационары могли попасть далеко не все, кто нуждался «во врачебной помощи и врачебном питании», а в первую очередь те, кто был связан так или иначе с производством оборонной продукции. Гуманитарная интеллигенция, снабжавшаяся по нормам служащих, оказалась в бедственном положении. 17 января 1942 г. Комиссия по ленинградским учреждениям АН СССР обратилась к А. А. Жданову с просьбой рассмотреть вопрос о возможности выдачи продовольственных карточек первой категории «основному кадру работников АН СССР» из числа кандидатов наук в количестве 115. Жданов переадресовал это письмо П. С. Попкову, который ответил, что этот вопрос разрешается через «закрытый магазин»[37]. Но к «закрытому магазину», который находился в Елисеевском гастрономе, были прикреплены только наиболее известные ученые, в первую очередь академики и члены-корреспонденты АН СССР, а кандидаты наук стали получать карточки первой категории только с февраля 1942 г. В это же время народная артистка СССР В. А. Мичурина-Самойлова обращается к секретарю горкома партии А. А. Кузнецову как «к единственному человеку, который может разрешить страшный вопрос» ее жизни: «сейчас я нахожусь в таком плохом физическом состоянии, что едва могу передвигаться… Поддержите меня, Алексей Александрович, я еще могу быть полезной в искусстве…»[38]. Просьба народной артистки СССР была услышана, и В. А. Мичурина-Самойлова была поддержана властью в критический момент жизни. Увы, такая поддержка оказывалась далеко не всем, кто обращался за ней в Смольный.

Понимая необходимость оказания неотложной помощи населению блокированного Ленинграда, Москва изыскивала продовольственные ресурсы и пути их доставки в осажденный город. 10 января 1942 г. было подписано распоряжение СНК СССР, которым соответствующие наркоматы и ведомства обязывались отгрузить Ленинграду в январе 1942 г. 18 тыс. т муки, 10 тыс. т крупы, 6192 т мяса, 1100 т животного масла и другие продукты питания[39]. В целях строгой централизации распределения продовольственных ресурсов Военный Совет Ленинградского фронта образовал 11 января 1942 г. продовольственную комиссию во главе с секретарем горкома партии А. А. Кузнецовым[40]. С этого времени только эта комиссия рассматривала все вопросы, связанные с увеличением расходования продовольствия как для гражданских и военных организаций в целом, так и для отдельных лиц.

Радикальным решением жизнеобеспечения осажденного Ленинграда могло стать только его освобождение от блокады. Вот почему Ставка ВГК предпринимала одну за другой попытку деблокировать город, не всегда считаясь с реальными возможностями. Начавшаяся в январе 1942 г. Любаньская наступательная операция была уже третьей попыткой вызволить Ленинград из блокады. Главная роль в этой операции, начало которой было намечено Ставкой на 7 января 1942 г., отводилась созданному в декабре 1941 г. Волховскому фронту. Однако, по позднему признанию командующего Волховским фронтом генерала К. А. Мерецкова, «фронт не был готов к наступлению»[41]. Тем не менее он приказал начать наступление в назначенный Ставкой срок, хотя И. В. Сталин и разрешил отложить начало наступления, если 2-я ударная армия к нему еще не готова[42]. Из-за слабости ударных группировок, непродуманного распределения сил, плохой артиллерийской и авиационной поддержки начавшееся наступление стрелковых частей Волховского фронта не могло привести к прорыву обороны упорно сопротивлявшегося противника. К концу января 1942 г. стало очевидным, что не только первоначальный замысел Ставки оказался нереальным, но и возникла угроза выполнению его ограниченного варианта – овладения стратегически важным пунктом – Любанью.

Тем временем положение в блокированном Ленинграде продолжало ухудшаться. Хотя с 24 января 1942 г. были во второй раз повышены нормы выдачи населению хлеба, эта мера не могла остановить алиментарную дистрофию. Как сообщало «наверх» УНКВД по Ленинграду и области, увеличение хлебной нормы, «при ограниченной норме выдачи других нормированных продуктов, не улучшило положение населения»[43]. В конце января 1942 г. смертность в Ленинграде нарастала катастрофическими темпами и почти в два раза превысила смертность в декабре 1941 г. Многие ослабленные голодом люди были не в силах самостоятельно похоронить своих родных и близких и далеко не всегда и не сразу регистрировали их смерть. Захоронение умерших в больницах и госпиталях временно разрешалось по спискам с последующим оформлением в районных ЗАГСах[44]. По этой причине точной регистрации смертности ленинградцев зимой 1941–1942 г. не было и быть не могло. Первоначально определенная смертность на январь 1942 г. в 96751 человек была в результате поступления дополнительных актов скорректирована до 127 тыс. человек[45].

В январе 1942 г. противоборство жизни и смерти в осажденном Ленинграде достигло своего апогея. Неся огромные жертвы, ленинградцы до последнего дыхания боролись за свои жизни и своих родных и близких и потому выживали даже тогда, когда, казалось, шансов на спасение уже не было. Большинство населения стойко и, как правило, безропотно сносило ужасы блокадной зимы, и только наиболее отчаявшаяся часть горожан пыталась самостоятельно найти выход из смертельной ситуации, побудить власти к более активным действиям. Отмеченный военной цензурой в январе 1942 г. «рост отрицательных антисоветских настроений» (до 20 %)[46] можно назвать таковым лишь условно. Современные исследователи, основываясь на анализе не доступных ранее источников, приходят к выводу, что призывы побудить власти к активным действиям или самостоятельно предпринять какие-либо шаги для улучшения своего положения не доминировали в блокированном городе даже в это страшное время. Большинство населения оставалось законопослушным и не помышляло о борьбе с властью[47]. Даже немецкая разведка признавала тогда, что, «несмотря на отдельные факты сопротивления, нельзя рассчитывать на организованное восстание, которое только и может привести к изменению ситуации. Город прочно находится в руках Советов»[48].

Основываясь на опубликованных сегодня документах, нельзя не признать, что среди подавляющего большинства ленинградцев, готовых до конца защищать свой город, были и такие, кто, поддавшись на немецкую агитацию, искренне считал, что в случае сдачи города закончатся их голодные страдания. Мы также знаем, что опубликованные немецкие документы не дают ни малейших основании полагать, что немецко-фашистское командование было озабочено гуманными соображениями относительно судьбы населения осажденного им Ленинграда. Показательно, что и спустя почти 50 лет со времени блокадной эпопеи выжившие ленинградцы в своем подавляющем большинстве были по-прежнему против сдачи города немецко-фашистским захватчикам.

Скорбя о многих сотнях тысяч погибших ленинградцев, от голода и болезней, артиллерийских обстрелов и бомбежек, в первый год войны и блокады города, мы не должны забывать, что с начала войны и до середины апреля 1942 г. было эвакуировано более 970 тыс. жителей Ленинграда, в том числе свыше 500 тыс. человек с января по апрель 1942 г. по Ладожской ледовой дороге[49]. Мы должны помнить, что благодаря налаженной с таким трудом доставке по «Дороге жизни» продовольствия удалось в конце концов победить алиментарную дистрофию и ликвидировать последствия голодной зимы. Это позволило ленинградской промышленности возобновить производство оборонной продукции. В мае 1942 г. выпуском вооружения и боеприпасов были заняты уже 57 предприятий. Основной рабочей силой становятся в это время женщины и подростки, число которых возрастало на оборонных заводах с каждым месяцем[50].

К сожалению, поставленные Ставкой ВГК задачи в Любаньской наступательной операции – окружить и уничтожить вражескую группировку в районе Кириши, Чудово, Любань и затем прорвать блокаду Ленинграда – по целому ряду объективных и субъективных причин не могли быть решены в намеченные сроки, и в конце апреля 1942 г. операция была прекращена. В ходе четырехмесячных ожесточенных боев войска Волховского фронта и 54-й армии Ленинградского фронта понесли большие потери. Только безвозвратные потери составили более 95 тыс. человек, а вместе с санитарными – свыше 300 тыс. человек[51]. Но это не были бессмысленные жертвы: воины Красной Армии понимали, что они защищают блокированный фашистами Ленинград, который, неся огромные потери от голода, обстрелов и бомбежек, продолжал бороться за свою судьбу и своим примером вдохновлял всех защитников отечества. Воевавший на синявинских рубежах поэт Сергей Наровчатов впоследствии говорил: «А ведь мы не смогли бы столько держаться там, голодные и обессиленные, если бы рядом не было живого города, огромного и живого Ленинграда. Просто лес, просто болота так защищать невозможно было бы»[52].

Хотя «снять блокаду с Ленинграда до наступления весенней распутицы» не удалось, на что так надеялись А. А. Жданов и А. А. Кузнецов в своем письме командующему Ленинградским фронтов М. С. Хозину в марте 1942 г.[53], пережившие страшную зиму ленинградцы уже не чувствовали себя обреченными, и с каждым днем весны возрастало число тех, кто начинал оптимистически смотреть в будущее. 27 мая 1942 г.

О. Ф. Берггольц записала в своем дневнике: «Еще умирают в домах, где с зимы держатся холод и тьма (окна-то забиты), но общий тонус выше, и жажда жизни говорит все громче, нет того чувства всеобщей обреченности, как в феврале»[54]. Но до всеобщего чувства торжества было еще далеко, ленинградцам предстояло пережить еще немало трудностей и выдержать новые испытания блокадной жизни…