Читать книгу За стенкой. История Конарда Леграна - Gabriel Costa - Страница 4

– Отис, надо иногда кушать.

Ревиаль резко вздохнул. Он и не заметил, как задержал дыхание. Весь мир сузился до одной простой вещи – скетчбук Конарда. Парень пропал, буквально исчез с радаров: Он спрятался в квартире своей мамы от всего мира. Он пытался читать скетчбук в общежитии, но туда то и дело наведывались люди из секции или университета. Если с некоторыми разговор затягивался максимум на двадцать минут, просто попить чай, к примеру, то Джеймса, Оливию и Госса выгнать не получалось минимум час. Особенно девушку. Ей хватало наглости, чтобы прямым текстом обвинять его в помешательстве на Конарде. Может, так и есть. Отис, и правда, ушёл с головой в скетчбук. В какой-то момент ему захотелось купить гигантскую доску и начать клеить на неё рисунки. Чем больше он читал, тем сложнее становилось удерживать нить повествования. Особенно это было тяжело, когда Оливия жужжала где-то неподалёку.

Она очень сильно испугалась, когда Отис сбежал посреди ужина. На самом деле, не только она. Мама Отиса до сих пор была не в курсе его фатальной и драматичной любви к Конарду, а Джеймсу и Госсу эта информация спокойствия и уверенности не добавляла. Оливия ощущала себя двойным агентом. Она знала всё про всех, и ей приходилось постоянно обдумывать каждое слово. Девушка могла погореть на любой не к месту брошенной фразе или любом действии. Если Отис узнает, что она в курсе, где и как чувствует себя беглец, то перестанет с ней общаться. Виолетт и Гордад наложили свой отпечаток, лишний раз доказав, доверие – хрупкая вещь. Оливия лишь надеялась, что однажды он поймёт её и простит.

Но прятаться у мамы тоже было не так просто. Женщина нашла себе работу: она исправно уходила в девять утра и возвращалась к шести, время от времени доделывая поручения за компьютером. И даже так она следила за сыном. Когда он ел, ходил в душ, отвлекался на появление друзей. Женщина видела, что сердце и разум Отиса полностью поглотили странная книжка и её обладатель. Однако она не лезла. Сын обещал, что настанет день и они обо всём поговорят. Ему необходимо разложить по полочкам ситуацию хотя бы в своей голове. С другой стороны, когда она уходила из дома и видела застывшего над очередным рисунком сына, а по возвращении ничего не менялось, женщина нервничала. Отис не ел в такие моменты, его отросшие волосы часто сбивались в комок. И вот вновь парень настолько сильно задумался, что не заметил её появления. При этом женщина и не думала лезть в этот альбом. В конце концов, это личное не только для сына, но и ещё для одного человека.

– Дорогой, надо поесть. Ты опять забыл. Оторвись хотя бы на двадцать минут.

– Хорошо, мам. Сейчас, – он с трудом поднял глаза. – Поставишь чайник?

– Жду тебя на кухне.

Чайник успел дважды засвистеть. Второй раз женщина не стала выключать газ в надежде, что сын услышит и очнётся. В итоге, догадавшись, что это бесполезно, она встала из-за стола и направилась к холодильнику. Пусть Отису и восемнадцать лет, при необходимости женщина готова была вытащить его из комнаты за ногу. Два помидора, огурец, сельдерей, пюре и курица – идеальный набор, чтобы он наконец-то вышел из анабиоза. Отложив овощи на отдельную тарелку, она засунула всё это в микроволновку и дала парню ещё минуту. Если и звук их оглушающей микроволновки не сможет вывести его из ступора, она будет вынуждена воспользоваться самым грозным и опасным оружием. Это будет нечестно по отношению к сыну, но тот сам не оставил ей выбора. Прошла ровно минута, машина закончила работать, оповестив весь дом. Отис же продолжал читать. Женщина прикрыла глаза и набрала воздух в лёгкие.

– Отис Ревиаль! Если вы сейчас же не появитесь на кухне, я буду вынуждена позвонить Оливии и попросить её приехать! – послышался топот ног. Парню хватило трёх секунд, чтобы отметить боевой настрой его мамы и опасность сложившейся ситуации. – Ты не оставил мне выбора, дорогой. Садись есть.

– Мам, это было жестоко, – он запустил руку в свои волосы и запутался. – Чёрт. Кажется, ты права. Надо в душ. Как же голова быстро становится грязной. Может, подстричься под ноль? Только вчера принимал душ.

– Милый, это было четыре дня назад.

– Чёрт, – он протянул это слово и чуть не упал в свою тарелку.

– Отис, скоро начнутся экзамены, и к ним надо готовиться. Стипендия очень важна сейчас. Не думаю, что смогу потянуть плату за обучение в данный момент. Я ещё не крепко стою на ногах, – женщина взяла его за руку, привлекая внимание. Он поднял уставшие глаза на мать и застонал. – Прости.

– Тебе не за что извиняться. В конце концов, в мои обязанности входит хорошо учиться. Тем более профессор Малькольм до смерти заклюёт меня сарказмом, если я упущу его стипендию, – Иветта удивлённо посмотрела на сына. – Да, тот мужчина, который порекомендовал меня на стипендию. По совместительству научный руководитель и самая большая заноза в… Мой первый и самый важный экзамен у него.

– Тогда стоит сосредоточиться на этом, дорогой. Я понимаю, что тебе очень важно дочитать этот скетчбук, но слишком многое стоит на кону, – она старалась поддержать сына таким образом, чтобы не давить на него. Отис расклеивался, будто некачественное папье-маше. Женщина решила пойти поступить разумно. – Думаешь, этот молодой человек хотел бы для тебя такого? Никому не хочется быть причиной чужих проблем. Особенно для того, кого любишь.

– Наверное, ты права… – Отис задумался над словами мамы. Конард наверняка уже давным-давно отобрал бы книгу. Однако мысли зацепились за другое. Отис сжал губы. – Думаешь, он любит меня?

– А разве это не очевидно? Я бы сказала, он от тебя без ума. Он отдал самое сокровенное. Свою жизнь. Не стал прятать от тебя ничего. Показал так, как есть на самом деле. Ты должен ценить такой храбрый поступок, Отис, – мама улыбнулась и налила им чай. – У тебя с детства была любовь к рисункам. Правда, рисовать совсем не получалось. Мы вовремя отдали тебя в музыкальную школу. Лучшее моё решение в качестве наставника. Я видела, как ты играешь.

– Да, Оливия выложила это в интернет. Боже, мам, я теперь звезда, – прозвучало не так радостно, как должно было бы. Отис вновь запустил руку в волосы и снова запутался. После ужина он пойдёт в душ и исправит эту нелепость. – Меня терроризирует студенческий творческий кружок. Они хотят, чтобы я сыграл в следующей и последующих постановках. На «Ютубе» уже пятнадцать тысяч просмотров, и они растут каждый час. Убить её мало.

– Дорогой, она всего лишь помогает тебе раскрыться. Вот и всё, – Ревиаль поднял взгляд на маму. – Ты же и сам видишь, Оливия очень хорошая девочка. Всё, что она сделала, было абсолютно бескорыстно. Мы должны быть ей благодарны. В тебе сокрыто много хорошего, Отис, и не стоит это прятать. Ты талантливый, сильный и упорный молодой человек. И это я говорю не с позиции твоей мамы, а со стороны.

– Ну конечно, – Отис даже и не пытался ей поверить. Какая мама может вообще судить не предвзято, но было приятно, – я знаю. Я благодарен ей. Просто, когда тебе пишут по три парня в день с целью познакомиться… Не круто, мама, не круто. Приходится отшивать и объяснять каждому свою долгую историю.

– Да, думаю, твоему молодому человеку не понравятся эти разговоры, – она засмеялась, представляя комичность этой ситуации. – Надеюсь, я скоро с ним познакомлюсь. Хочется посмотреть в глаза парню, который вскружил голову моему сыну, – Отис резко покраснел и начал есть как можно быстрее. – Да прекрати смущаться. Мне же тоже было восемнадцать, я помню эти чувства.

– Мне всё равно неловко. Ты даже имени его не знаешь. Хотя стоит отметить, я знаю не больше твоего, как выяснилось, – он уже понял, что достиг максимального уровня смущения. Сидит и обсуждает с мамой своего… Парня? – Когда случились неприятности с Моникой, он ухаживал за мной. Ты только не волнуйся, но поколотили меня знатно: спина и нога болели жутко. Всё тело было в синяках.

– Ох, дорогой, как мне жаль. Ничего, она получила по заслугам. Джеймс обмолвился словечком, что её исключили, – на глазах женщины навернулись слёзы. Она старалась сдержаться, чтобы не расстраивать сына.

– Так или иначе, это уже в прошлом. И Джеймсу я повыдёргиваю все волосы. Ну и болтливые у меня друзья, – Отис покраснел уже от злости. Он вдохнул и выдохнул, успокаиваясь. Парень тут пытался поделиться чем-то важным. – За неделю у нас был всего один поцелуй. Между нами, просто невероятное притяжение. Никогда такого не чувствовал.

– Ох, мой мальчик, потонул в любви с головой. Как приятно слышать, – она улыбнулась и шумно выдохнула.

– Ну, мам. Я тут пытаюсь посоветоваться, – она помахала ему рукой в знак продолжения, улыбаясь. Отис закатил глаза. – Он сбежал после этого, – мама выгнула бровь. Отис был рад, что ему не нужно называть имён. Даже в голове это отдавалось тупой болью. – Да, сбежал, а после того как мы поговорили, исчез. Так что даже не уверен, находится ли он в категории парня.

– Ну конечно! – Отис опешил от такого быстрого и уверенного ответа. – Пару уточняющих вопросов. Он именно исчез, а не стал избегать тебя и делать вид, что видит впервые? – Отис кивнул. – Хорошо. Вёл ли он с тобой себя иначе, нежели с другими? – Ревиаль вновь неуверенно кивнул. – А здесь всё понятно и логично, – женщина самодовольно закрыла глаза и отпила чай. – Мне не нужна лицензия психолога, чтобы сказать: он просто испугался. Может, не только он для тебя является первой любовью. Не думал об этом?

– Мам, ну теперь я совсем запутался, – Отис начал пускать пузыри в свой чай. Он поднял взгляд на недовольную женщину и перестал дурачиться. На глаза упали несколько прядей, и он попытался их сдуть. – Мам, мне восемнадцать, а не сто лет. Дай побыть ребёнком.

– Не уверена, что и в сто лет так не делают, – они оба засмеялись, – Отис, ты просто должен подождать. Для некоторых вещей нужно время. Нельзя закопать жёлудь и орать на него. Быстрее от этого он не вырастет, – она мечтательно посмотрела на их люстру и как-то грустно улыбнулась. – Всему своё время, дорогой.

– Я понимаю, – он вздохнул. Ему не хватало маминых советов и понимания. – Я скучал по этому, правда.

– Ты действительно сможешь простить меня когда-нибудь за последние несколько лет? – она не смотрела на сына. Ей было больно, стыдно и обидно за собственного мужа и саму себя: бросили подростка на милость судьбы. А они так сильно хотели ребёнка, мечтали о дне, когда станут родителями.

– Я уже сделал это, мам. И прошу, давай это будет в последний раз, хорошо? Мы должны идти вперёд, – Отис улыбнулся. Они уже прошли через самое тяжёлое. Им необходимо наслаждаться временем, которое им отвели.

– Что планируешь делать?

– Определённо точно – помыть голову. Я похож на пещерного человека. Смотрю рисунки и хожу с камнем в волосах, – вкусная еда, тёплый дом и душевный разговор слегка расслабили. Но в скетчбуке начиналось нечто важное, и это не давало ему до конца успокоиться. – А потом сяду ещё почитать, и спать. Завтра начну готовиться к экзаменам. Обещаю тебе и своему парню-беглецу, – он встал с места.

– Как был слегка вредноват, так и остался, – Иветта зевнула. – Ладно, я тебя поняла. Мне тут надо разобраться в некоторых документах.

– Из огня да в полымя.

– Семейная черта.

Отис стоял под струями душа и удивлялся, как смог незаметно для себя так быстро дотянуть до состояния бездомного. Пришлось намыливать голову три раза, чтобы промыть волосы. Он то и дело возвращался к словам своей мамы. Ревиаль как-то не задумывался об истинных причинах побега Конарда. Сам парень являлся ярким примером поломанного человека. Мама с психическими отклонениями, отец – козёл, друзья – предатели. И ещё издевательства в школе. У Отиса было много причин не доверять людям. Почему у Конарда не может быть причин для побега? Он не просто так оставил скетчбук. Мама права – это его жизнь, его прошлое. Мало кто готов на такие откровенные жертвы и поступки. Отис вот не рассказывал про маму, Виолетт, Гордада и прочие проблемы, зато теперь чувствовал давление совести. Ему совсем не нравился момент, на котором он остановился. Отис прекрасно осознавал надвигающиеся проблемы. Всё усложняли рисунки без дат, вложенные не по порядку.

Зато Отис знал, когда все перемешалось – тогда, когда все рисунки разлетелись по его комнате. Он насухо вытерся и покинул ванную, накинув на себя тёплый халат. Мама уже погрузилась в работу, Отис не стал её беспокоить и направился в комнату. Зайдя, он увидел открытый скетчбук на той самой странице, где и остановился, когда убегал предотвращать апокалипсис. В этот раз он подходил к нему осторожно, будто видел в первый раз и боялся спугнуть, как дикое животное. Он даже с расстояния пары метров видел нарисованного львёнка. Животное всегда вызывало в нём неисчерпаемое умиление. Отис был рад, что смог за такое время осилить хотя бы половину книжки. Скоро должна начаться часть с ним, очень хотелось посмотреть, как Конард представлял их взаимоотношения в течение той недели. Он аккуратно сел на диван и взял скетчбук в руку. Отис и не заметил, как пропал.

***

Сегодня Конард проснулся без чужой помощи. Никто не расталкивал его, не снимал одеяло и не обманывал. Он распахнул глаза и потянулся. Так было приятно спать по выходным больше обычного. Мальчик перевёл взгляд на свой будильник, тот показывал одиннадцать часов, вызывая удивление. Он посмотрел по сторонам. В комнате была идеальная чистота. Магдалины нигде не было. Они запланировали сегодня поездку в центр. Он поднялся с кровати и поплёлся в ванную, наспех, потому что никто не следил, мальчик почистил зубы и умылся. Он смотрел в своё отражение. Ему недавно исполнилось восемь лет, и Конард перешёл в другой класс, но список друзей всё так же заканчивался на Отисе. После разговора с мамой ему так и не удалось выклянчить разрешение ходить в обычную школу. Некому было поддержать его. Конард вышел из ванной и отправился вниз. Спускаясь по лестнице, он заметил свою мать. Слишком поздно для завтрака, но рядом с ней стояли две бутылки. Она не обратила внимания на сына.

– Доброе утро. Мама, ты не видела Магдалину? – женщина отвлеклась от созерцания своего завтрака. Впрочем, всё как всегда. В доме было подозрительно тихо. К обеду здесь обычно тут и там сновала прислуга. Мелани подняла туманный взгляд на сына, она была ещё не так пьяна, как хотела. Конард сжал зубы и терпеливо ждал. – Мы должны были поехать сегодня в Париж, но я проспал.

– Она ушла, – без особого энтузиазма или эмоций сказала женщина. Мелани сделала глоток вина и прикрыла глаза. Конард хлопал глазами и ожидал объяснений. Однако мама не собиралась продолжать. Его руки сжались в кулаки.

– Когда она вернётся? Мне очень хочется попасть на выставку цветов в городе. Мы всё пропустим, – на самом деле, Конард просто хотел сбежать из этого места. После той знаменательной поездки в Диснейленд он понемногу остывал к родовому гнезду. Оно казалось холодным, недружелюбным и пустым. За его пределами текла и искрилась жизнь, были настоящие эмоции и свобода.

– Никогда, – он открыл и закрыл рот, глаза застыли в какой-то панике, в горле застрял ком. Конард не собирался плакать: за годы жизни в этом доме его приучили, что слезами ничего не добьёшься. Никогда. Слёзы – это слабость, а слабыми Леграны не бывают никогда. – Я уволила её и половину слуг, – как гром прозвучали слова.

– Но зачем? – собрав все свои силы, выдержку и храбрость, спросил мальчик. Обычно их разговоры заканчивались на озвучивании фактов. Ему никогда не удавалось победить в споре, дискуссии, по этой причине вопрос привлёк внимание женщины. Она перевела взгляд светлых глаз с бутылки вина на сына. Конарду не было страшно, он уже давно привык к этой картине.

– Потому что она сделала тебя слабаком. Какая выставка цветов, Конард? Ты сын крупнейшего бизнесмена во Франции. Мы можем купить эту выставку вместе с куском Парижа. Ты собрался слушать про цветочки? – женщина облизнула губы. В глубине души она ждала сопротивления, чтобы сломать его раз и навсегда. – Кто подкинул тебе эту идею? Скажи мне, Конард.

– Никто, в интернете прочитал, – он врал ей в лицо, совсем не беспокоясь об этом. Победа хотя бы здесь и сейчас стала для него всем. Конечно, идею ему предложила Магдалина. Конард никогда не увлекался цветами до того момента. – Мы же каждый год тратим уйму денег на наш сад. Зачем, если цветы – это признак слабости?

– Мы тратим столько денег, чтобы украсить дом. Показать, насколько у нас много денег, что мы можем спускать их на подобные мелочи. А твоя поездка в город – сущий бред. Ты и так целыми днями сидишь в своей комнате. Необходимо развиваться, Конард, – её взгляд оставался холодным, независимо от того, какое пламя бушевало внутри.

Мальчик же захлебнулся от злости. Он каждый день видел одно и то же. Независимо от обстоятельств, когда Конард просыпался, спускался вниз по лестнице в девять утра, отца уже нет, у мамы стоят пустая бутылка вина, часто опрокинутый завтрак и чашка с кофе. Дождь, солнце, снег или гроза за окном – одна и та же картина. Сейчас ему казалось, что это как минимум несправедливо. Мир вокруг него застыл, а его заставляют развиваться. Ходить туда, куда ему не хочется, делать то, что он не желает. Жить так, что его воротит просыпаться каждый день. Но больше всего он не понимал, почему матери позволено быть в подобном состоянии всегда. Перед глазами встала мама Отиса. Чистая, добрая и, главное, трезвая.

– А куда привело тебя твоё развитие? – он выпалил это раньше, чем успел обдумать последствия и смысл слов. Лишь на долю секунды Конард заметил, как удивлённо посмотрела на него женщина. Этой секунды достаточно для триумфа. Пусть его посадят в тёмную комнату до восемнадцати лет без интернета, книг и альбома, но это того стоило. И вдруг, даже невозможность видеть их завтрак день ото дня следующие десять лет не наказание, а подарок.

– Оно сделало меня богатой, влиятельной и умной. Я не родилась, как ты, с серебряной ложкой во рту, Конард, – он усмехнулся.

Сразу видно, что вместо серебряной ложки у матери во рту была бутылочка с вином. Однако он не мог отрицать её красоту, которая как-никак держалась под гнётом алкоголя и сигарет. Также Конард видел, насколько хитра, проницательна и умна его мать, но это никогда не делало её примером для подражания. Со временем быть как мать стало для него худшим кошмаром. Он словно застрял между родителями. Ему не хотелось примерять социальные роли никого из них. Болезненное помешательство на работе и деньгах с одной стороны, и с другой – полная отстранённость от жизни и пагубное пристрастие к алкоголю. В его семье не было примера для подражания. Именно в этом разговоре и в эту секунду Конард все понял.

Он не видел себя великим бизнесменом: ему никогда не было интересно копаться в бумажках, разбираться с кризисами, не понимал, как можно предавать недавних друзей и договариваться с врагами. Конард бы никогда не поступил так с Отисом. Слишком чистым и добрым выглядел этот мальчик, даже несмотря на щепотку вредности. Он видел себя художником, который рисует цветы, синее небо и спокойствие. У него не так много денег, но достаточно. Много друзей, много общения, люди признают его из-за души и человеческих качеств. Никто не пытается подставить ему подножку. Он ценит всех, уважает их, его жизнь наполнена любовью. Конард никогда не видел примера настоящей любви, кроме того, что был между Отисом и его мамой. Мальчик не чувствовал подобного ни к кому. Последним шансом оставалась Магдалина.

Теперь и она ушла. А причина всех его несчастий сидела перед ним за столом, потому что встать не могла. Мальчик спустился и сел на стул. Максимально сутуло и криво. Мать дёрнула губами в отвращении, понимая весь бунт и не собираясь вестись на него. Здесь и сейчас Конард принял решение не быть таким, как его родители. Только ему исполнится восемнадцать лет, он поступит с ними так же, как и они с ним. Он уйдёт. Мальчик ещё не знал ни про какой контракт, но это и неважно. Главное – сбежать отсюда, покинуть ненавистный дом и пустой зал для обеда. Конард был не в силах даже вообразить ситуации, когда ему могли понадобиться деньги его отца. Они вместо возможности стали настоящей клеткой. Мать смотрела на него диким взглядом. К сожалению, она была ещё не настолько пьяна, чтобы не обращать внимания.

– Ты ещё мал и глуп, – она бросила свои самые сильные аргументы. Конард решил не принимать их. Если все взрослые такие же, как его родители, то ум и возраст ничего не решают. Он даже не знал, что матери нужно сказать, чтобы задеть его. – Ты не понимаешь, насколько тяжело жить без денег. Ты спишь на кровати за три тысячи евро, твой компьютер меняется с каждой новой версией, как и телефон. Ты не заботишься о том, что ты будешь есть, как проведёшь день. Ты можешь учить что угодно. Хочешь заниматься испанским? Отец купит тебе гражданство.

– Для того чтобы заниматься испанским, не нужно гражданство, – только и сказал мальчик. Проблема максимализма в их семье стояла очень остро. – Нужны упорство, организованность и желание.

– Твои занятия английского стоят почти три тысячи евро в месяц, – она выгнула бровь. – Конард, ты понимаешь, что это месячный доход среднестатистической семьи? – мальчик насупился. – Ты тратишь суммарно в месяц всего на двадцать четыре часа месячный бюджет семьи. Они могут на эти деньги жить целый месяц, а ты – всего сутки. О каком упорстве ты говоришь, Конард?

– Это не значит, что всем нужны деньги, – он отказывался в это верить. Аргумент матери подкосил его напор. Спина начала ныть от неудобной позы, будто к ней привязали палку, но мальчик терпел. Если будет нужно, он и до конца жизни будет ходить в виде вопросительного знака. – Не всем нужны деньги.

– Единственные, кому они не нужны, – это те, у кого они есть. И то, обычно им хочется больше, – она, поддерживая бунт сына, отпила вино. – После того как тебе исполнится восемнадцать лет, ты получишь часть семейного бюджета на личное усмотрение. Поверь, без этих денег ты не поступишь в хороший университет, не сможешь жить в достойных апартаментах. Но не это самое страшное…

Она усмехнулась. Пока женщина отпивала ещё вина, Конард задумался над её словами. Мать не могла ошибаться во всём. Для жизни действительно нужны деньги, но сейчас Конард лишь сильнее убедился в желании покинуть это место. Рано или поздно. Если он сильно постарается, то сможет достичь всего самостоятельно. Люди и без его достатка становятся великими, значит, и он сможет. Однако в его голову закралась какая-то мысль. Она витала рядом, и почему-то Конарду хотелось быстрее понять её и избавиться от неё. Нечто ядовитое засело в его сознании от этого разговора. Он опустил взгляд на ненавистный высокий стол. За год он неплохо подрос, но ему всё равно приходилось тянуться. Когда он уйдёт отсюда, будет смотреть на свою еду сверху вниз и никак иначе.

– Фамилия Легран будет преследовать тебя до конца твоих дней. Даже если завтра мы обанкротимся. Никому не будет нужна твоя душа, Конард, твоё сердце. Ты всегда будешь по-настоящему одинок. День изо дня ты будешь просыпаться и видеть девушку, которой ты безразличен. Ей нужны твоя фамилия, твои деньги, – женщина допила своё вино и на несколько долгих секунд прикрыла глаза.

Она обнажила свои белые зубы. Сердце Конарда ухнуло куда-то вниз, и он неожиданно для себя снова выпрямился. Казалось, что женщина на самом деле пришла покаяться о своей жизни. Сейчас он видел настоящий результат жизни в этом доме, подобным образом, с такой ношей. Женщина плотно сжала зубы, вспоминая о чём-то. Иногда Конард не понимал, как его мать может целыми днями заниматься одним и тем же. Сейчас её идеальная маска надломилась из-за собственного откровения. Мальчик попытался понять, что не так, но ничего не вышло. Она будто залатала её, закрыла все раны, сделала вид, что всё нормально. Конард боялся… Боялся убедиться в правдивости слов женщины. Почему-то он был уверен: эти мысли и слова небеспочвенны. Потому что это была правда. Сейчас женщина хотела сказать правду, но вместе с этим причинить боль.

– Они будут смотреть на тебя, но видеть лишь твою фамилию. Деньги, дорогие платья, украшения, машины, жильё. А всё, что ты будешь видеть, – это ложь. Они будут кричать о великой любви, о страсти и о много чём ещё, но это будет лишь туман. Ты никому не нужен, Конард, кроме самого себя, – Мелани опустила руку вниз, словно она соскользнула… Женщина сжала её в кулак так сильно, что идеальные ногти впились в кожу. Секунда, и ладонь расслабилась. Ещё одна секунда, и ладонь вернулась на место.

– Тогда я просто сменю фамилию. Если это причина.

– Конечно, ты можешь, но тогда ты лишишься денег. Но, помимо денег, ты потеряешь ещё кое-что важное, Конард, – она усмехнулась. Женщина настолько увлеклась этим разговором, что забыла о вине. Бокал оставался нетронутым уже минут пять, женщина шла на рекорд. – Ты проиграешь автоматически. Ты лишь докажешь, насколько ты слаб. Без денег, никому не известный, никому не нужный, ты покинешь этот дом. Но это не так страшно, как потерять стержень, потерять свою сущность.

– Я не понимаю, о чём ты, – мальчик замотал головой.

– Я же говорила, ты ещё мал и глуп для такого, – она отвратительно улыбнулась, показывая всё превосходство своей никчёмной жизни. – Но так уж и быть, поясню, раз пошла такая пьянка, – женщина взглянула на бокал, но не тронула его. – Всё просто, Конард. Откажешься от фамилии – навсегда останешься слабаком, проиграешь и сдашься. А это тянет за собой новые попущения. Стоит надломиться в одном месте, как сломаешься весь. Поменяешь фамилию – и проиграешь всю битву, лишний раз доказав, что я права.

Мальчик посмотрел прямо перед собой. До него начала доходить суть их разговора, насколько он мог понять, конечно. Стоит ему поменять фамилию, и он проиграет. Но в чём? Мальчик не понимал, почему должен тащить это всё за собой. С каждой новой мыслью к нему начала подкрадываться суть. Если он сбежит таким образом, то мать победит, вся логика их семьи будет на коне, а Конард будет растоптан золотыми подковами. Он не знал, что ему делать, куда деваться. Великого от жизни Конард и не требовал, только немного понимания и любви. Но что, если мать права и его семейное клеймо навсегда застынет неудачным знаменем? Сбежишь – станешь неудачником; останешься – будешь несчастен.

Почему-то в голове всплыл образ Отиса. Он не понимал сути его фамилии. В тот день сам Конард не осознавал, насколько много она значила. Даже тот контролёр сразу почувствовал запах денег, и мальчик смог купить его решение. Но Отису было неважно, сколько он отдал денег, какая у него фамилия и откуда мальчик родом. На самом обычном альбоме, ручками за три евро он рисовал счастливую картину, от которой теперь не осталось и следа: последний человек с того рисунка ушёл, оставив Конарда в полном одиночестве, без надежды хоть на крупицу любви и понимания, и виновата в этом его мать. Всё на том рисунке было по-другому, не так, как в этом доме. И теперь она умышленно отобрала у него возможность сбежать, вынуждая навечно остаться в хаосе и боли. Но у Конарда всё равно был план. Он опустил голову и посмотрел на свои коленки. Сейчас ему было немного жаль отдавать тот рисунок Отису.

Всё, что осталось Конарду, это воспоминания и небольшая зарисовка о единственном нормальном и счастливом дне. Тогда он смог приоткрыть завесу своего дома и посмотреть на истину. Ти, и правда, много плакал, был слаб, но Конард обменял бы свою «силу» хоть на одно искреннее объятие. Оценки в табеле, знание английского и прочее. Зачем быть несчастным и сильным? Может, Отис стоял в обычной очереди, и его мама не могла позволить дать денег контролёру, как это сделала Магдалина, но она могла подарить ему свою любовь. Единственное, что могла предложить ему его мать, – это безвыходное положение. Но и этого женщине показалось мало. Конард был сломлен и разбит. Его надежда истекала кровью, но ещё дышала. Мелани видела это, но её не устраивало такое положение дел. Она решила здесь и сейчас указать на истинный путь.

– В этой жизни, Конард, многое не выбирают. Ты можешь бороться, но цвет глаз не изменишь. Линзы? Ты сможешь обмануть кого угодно, но только не себя. Ты-то знаешь, они голубые. Ты можешь сменить фамилию, но ты знаешь, что сдался. Ты всегда будешь Леграном. Ты слабак, – она выдохнула самодовольно. – Любви не существует, Конард. Того, что ты так ищешь в Магдалине, в той никчёмной прислуге, там нет. Этого нигде нет. Это условности общества. Ты вырастешь, Конард, и сам всё увидишь. Они будут улыбаться не тебе, а твоим деньгам, внешности и прочему. Ты никому на самом деле не нужен.

– А тебе? Тебе я когда-то был нужен?

– Кто знает, Конард… – мальчик не почувствовал укол боли или всеразрушающего чувства ненужности. Он знал это. Последние два года парень потерял надежду. Тоска, грусть и одиночество стали осязаемыми. Даже лучше, что женщина наотмашь дала пощёчину из правды и реальности. Так его совесть не проснётся в решающий момент. Зато красный бокал вина навсегда останется в его памяти. – Любви не существует. Это социальные нормы. Так диктует нам общество. Дети должны любить матерей, матери – детей, мужья – жён, жёны – мужей. Любить ближнего своего. Везде обман, Конард. Загляни в себя и скажи, ты любишь меня? Ты хочешь видеть меня каждый день? Обнять?

Женщина продолжала морально истязать его вопросами. Она слишком хорошо знала, что спросить, как спросить. Образ его матери был напрямую связан с одиночеством и болью. Кто захочет слушать подобное каждый день? Идти ей навстречу? Обнимать и надевать этот терновый венец. Конард попытался вызвать хоть что-нибудь назло ей. Но в его сердце было глухо. Теперь там стояла мёртвая тишина. Он не слышал даже эха собственных вопросов. Конард сжал руки в кулаки. Женщина победила. В нём нет ни капли любви к ней, к отцу, даже к Магдалине. Она была последним островом, куда он мог уплыть с горящего континента. Сейчас его мать отобрала не только реального человека, который любил его. Она вырвала сами мысли о чём-то хорошем. Конард склонил голову.

– Ты должен знать – мне не обидно. Ты лишь сделал первый шаг к тому, чтобы не быть слабаком. Решать за себя. Убить неправильные образы в зародыше. Вот чем ты должен заняться. У тебя есть причины переживать по многим вещам. Любви не существует. Ты не можешь получить того, чего нет. Но и сам не можешь ни с кем этим поделиться. Лишь своими иллюзиями, – она поёжилась на стуле. Вместе с трезвостью к женщине возвращались гнев и злость. – Но мы-то с тобой знаем, да? Себя не обманешь.

Конард был молнией поражён. Он уже пару минут пытался вызвать интерес хоть к чему-то в своей жизни. Бывшая собака, Магдалина, отец, мать, прислуга, книги. Хоть что-нибудь. Какая-то мысль снова вскружила ему голову. Мальчик никак не мог ухватить то, что по-настоящему трогало его. Слова матери лишь добавляли гвоздей в его эмоциональный гроб. Теперь на крышке не осталось свободного места. Самый длинный диалог с матерью убил его. Не стоило и пытаться начать строить что-то. Как полный дурачок, Конард собирал камни для фундамента, а мать прошлась по нему бульдозером. Сознательно, с желанием, не жалея. Он выдохнул. Терпеть стало невозможно. Должно же быть то, что он любит? То, что он может полюбить. И мысль практически родилась, но мама заговорила вновь. Лучше бы она пила своё вино и молчала.

Всегда.

– В людях полно мусора. Чем лучше выглядит человек, правильнее, тем больше в нём гнили. Увидишь улыбку, знай: тебя ненавидят, от тебя чего-то хотят. Ты инструмент для чего-то. Думаешь, что просто так деловые партнёры твоего отца постоянно лыбятся? Твой же отец в такие моменты всегда спокоен, улыбка в ответ – это проявление слабости. Значит, ты на поводке? Конард, ты собака или человек? – мальчик был абсолютно разбит. Чего ей ещё надо для счастья? Чего ей ещё не хватает?

– Нет, я не собака, – пробубнил Конард.

– Даю тебе совет, Конард. Если ты решишь, что почувствовал необъяснимые эмоции, – беги. Бери от жизни то, что даёт тебе удовольствие. Всегда нужно знать, когда необходимо уйти, – она взяла бокал и допила его залпом, громко опуская на стол, тем самым ставя точку. Женщина поднялась со своего места, покачиваясь, и ушла в сторону их винного погреба. Больше ей нечего сказать.

А ему больше нечего ответить. Их разговор в максимальных подробностях осел и отпечатался в его голове. То, как мать прекратила пить, чтобы вразумить его, каким ледяным тоном говорила, приковывающий к месту взгляд, лёгкость её движений. Конард запомнит, как таяла его надежда, погибали последние хорошие воспоминания, приходило осознание неотвратимости. Для него это было чересчур, но никто не спрашивал его мнения. Больше ему не с кем поделиться. Мальчику хотелось заплакать, сбросить хоть какие-то эмоции с себя, но этот разговор высушил его глаза, заставил смотреть прямо, уверенно. Конард никак не мог встать с этого проклятого, слишком низкого стула и подняться хотя бы к себе в комнату, закрыть дверь и выключить свет.

Появилось невероятное желание закрыть все двери: входную, в гостиную, в столовую, в свою комнату, запереть и потерять ключи. Потом погасить свет и насладиться тьмой в тишине. В такой обстановке одиночество не так сильно давило на глаза и голову. В темноте можно представить что угодно, кого угодно. Но Конард не мог заставить себя подняться. Это место стало роковым для него. Завтрак – единственное время, когда они собирались втроём, чтобы создать иллюзию нормальности. Но даже до него доходила ложь и искусственность происходящего. Если его родители такие, что насчёт него? В порядке ли Конард? Эти вопросы затопили его, душили, мальчик не видел выхода. Но сейчас он и не хотел искать ответы. То одиночество, которого он боялся, в эту секунду было лекарством, спасением. Комната неожиданно озарилась светом, и мальчик выпал из своих мыслей.

Конард наконец-то смог оторваться от своего стула и встать. Через шторы просачивался солнечный свет. Обычно они были всегда плотно задёрнуты из-за похмелья Мелани. Но сейчас Конард был один. Он подошёл к гигантскому окну и с трудом отодвинул шторы. Мальчик увидел солнце, выглянувшее из-под облака, и синее море вокруг. Он так сильно ненавидел красный цвет, поэтому небо казалось ему настоящим произведением искусства. Белый, серый, чёрный, жёлтый, розовый и так много синего. Конард, в отличие от других, никогда не любил закат или рассвет, только полуденное чистое летнее небо. Он смотрел на покачивающиеся деревья, их зелёную листву и видел в них что-то родное. Кого-то родного.

***

Дочитав главу, Отис закрыл лицо руками и заплакал. Ему было невероятно больно. Паника, страх и переживания накрыли его с головой. Он перешёл читать на кухню, когда мама устала и решила лечь спать. Ревиаль наклонился вперёд, волосы спали вниз, горячие слёзы катились на пол. Никто не слышал, как он плачет, как рвётся на части его сердце, а душа тянется обнять Конарда. Он и представить не мог, что всё может обернуться именно так. Отис четыре раза просматривал весь альбом в поиске подобной страницы, хоть ещё одной строчки текста. Но таких больше не было. Из толстого скетчбука всего лишь одна страница была исписана текстом. Отис понял, что это слова волка из последней сцены. Всё его естество дрожало от гнева и злости. Только один вопрос крутился в его голове: «За что?». Отис пробежался вперёд – пару десятков страниц были заполнены простыми набросками. Было ясно: на какое-то время Конард бросил рисовать. Ревиаль снова вернулся к жестокому тексту. Он всё никак не мог успокоиться. Внизу был нарисован небольшой пейзаж, где бо́льшую часть занимало огромное дерево, напоминающее его глаза.

В книге осталась всего одна история из прошлого Конарда. Дальше начиналась его жизнь в общежитии и их знакомство.

В этот день Отис нарушил обещание маме и парню-беглецу. Он так и не смог уснуть.