Читать книгу Млечный путь Зайнаб. Шах-Зада. Том 3 - Гаджимурад Гасанов - Страница 14

После сокрушительного поражения Надыр-шаха в Аваристане в политике России по отношению к Дагестану произошел заметный поворот. С этого поворотного события Дагестан приобрел свою значимость для России. Российское правительство стало удерживать Надыр-шаха от продолжения войны в Дагестане, внушая ему мысль, что ослабление Персии на войне с горцами будет на руку Османской империи.

Надыр-шах был настолько ослеплен поражениями в Дагестане, обозлен на его правителей, что даже дипломатическое вмешательство России в их конфликт не остановило его. По требованию шаха из Персии в Дербент, чтобы продолжить карательные операции в Дагестане, прибыли новые силы – двадцать тысяч воинов. В ставке шаха шли разговоры и о дополнительном привлечении в Дагестан семидесятитысячного корпуса под командованием племянника шаха Али-Кули-хана.

И Надыр-шах с новой энергией набросился на горцев, всеми мерами принуждая их к своей покорности. Но горцы решили: «Лучше идти в подданство России, нежели Персии».

Шаха не покидали мысли о полном покорении Табасарана, поголовного порабощения его жителей, переселения их в Муганьскую степь Азербайджана, в Персию. С этой целью только под аулом Дюбек он держал шестидесятитысячный корпус вооруженных до зубов персов. В конечном итоге он собирался выставлять стотысячное войско против Табасаранского Кадия и правителя Кара-Кайтага.

На владениях Кадия Табасарана, между аулами Дарваг, Рукель, Кемах, Джалган, Гимейди, там, где после поражения в Андалале Надыр-шах расположился лагерем, он готовился провести одну из самых кровавых сражений за всю историю его правления Персией.

В ставке главнокомандования объединенными вооруженными силами Табасарана поняли: на этот раз вести равную борьбу с такой армадой Надыр-шаха им будет весьма сложно.

Объединенными вооруженными силами горцев ставка разработала два генеральных плана военных действий на местности Иран-Хараб. По первому плану, горцы собирались громить кизилбашей по частям, методом партизанских сражений. По второму плану они собирались, соединив огромные силы горцев в единый кулак, разгромить их в открытом сражении.

После успешных переговоров, проведенных с Сурхай-ханом, его сыном Муртузали-ханом и правителями Кара-Кайтага и Аварии, в ставке главнокомандования объединенными вооруженными силами Табасарана приняли решение дать Надыр-шаху открытый и решительный бой.

* * *

На высокой сопке с седловиной, похожей на спину двугорбого верблюда, объединенными вооруженными силами горцев поставили шатры ставке главнокомандования. Оттуда открывался прекрасный вид на аулы Дюбек, Ерси и Дарваг. Перед шатром подняли боевые знамена объединенных сил горцев. Место необычное: широкая гряда разорванной вереницы больших и малых холмов к югу плавно переходит в прикаспийскую равнину. Равнина, сужаясь, уходит вдаль и теряется за стеной молочно-белого тумана. Покрытая небольшими сопками и увалами, редкой травой, жестким колючим кустарником и суходольной полынью, равнина расстилается с юга на север. С запада она граничит с холмистыми грядами, с востока – с Каспийским морем. Сюда стекались боевые отряды со всех концов Табасарана, со всех горных обществ Дагестана.

Ежедневно на эту местность прибывали все новые и новые силы. На помощь табасаранам прибыли десятки тысяч лакцев, аварцев, лезгин, кайтагцев. Пришли рутульцы, цахуры из Масари. Со всех концов Дагестана в Табасаран шла беспрерывная помощь.

Дружины, прибывающие с разных концов Дагестана, лагерем располагались у северо-западных склонов, под Дарвагом и Ерси, на местности Иран-Хараб. Здесь они собирались преподнести персам решительный урок боевого искусства. Они клялись или победить, или костьми лечь в сырую землю. К решающему дню на местность Иран-Хараб собралось более шестидесяти тысяч табасаран. С разных окраин Дагестана сюда на помощь в общем количестве собралось более сорока тысяч горцев.

С той и другой стороны разведчики узнавали сильные и слабые стороны противника. Иногда между холмов неожиданно вылетали небольшие отряды табасаранских всадников, нападали на караульные отряды шаха, раздражая, выводя их из себя, и, пока те не опомнились, так же внезапно уносили ноги. Бывало, что воины шаха пускались за ними вдогонку, отступающие неожиданно поворачивались, вступали с кизилбашами в кратковременные драки, потом внезапно со свистом и гиканьем отступали, рассредоточивались. А персы что есть мочи гнались за ними, пытаясь догнать и наказать их, что не получалось.

В ставке главнокомандования объединенными вооруженными силами Табасарана с надеждой ждали прибытия новых сил с севера и юга Дагестана. Вестовые доносили депеши от правителей разных округов Дагестана, что помощь вот-вот подступит, но она запаздывала.

А в это время в районе Дюбек горцы временами ввязывались в упорные сражения с хорошо вооруженными и обученными воинами Надыр-шаха.

Когда в лагере сопротивленцев стали терять надежду, вдруг с севера и запада Дагестана широким потоком горной реки, после обильно выпавших дождей, на прикаспийскую степь стали прибывать долгожданные отряды горских обществ. Они в строгом порядке, тысячами, туменами двигались к месту сбора. На виду у врага они сходу перестраивались в боевые дружины. Дружины горцев направлялись к широким холмам, возвышающимся над станом врага. Они роями диких пчел перед атакой облепляли холмы со всех сторон. В стройности рядов, в неторопливости движения, в безбоязненности, с какой горцы останавливались на виду у персидского войска, была видна чудовищная сила, стойкость, уверенность в победе. Воины объединенного войска горцев подтягивались до самой темноты. А в темную ночь зажглись огни, десятки тысяч огней. Образовалась картина, словно в перевернутый купол неба кто-то собрал все звезды и бросил их к подножию населенных пунктов Дюбек, Дарваг, Ерси, Рукель, Кемах, Джалган, Гимейди…

На двугорбой сопке горцев тоже пылали огни. Жарилась баранина, баурчи разносил командующим вино. Где-то в отряде табасаран заиграла зурна, громы барабана эхом прокатились по холмам. Там и сям с дикими выкриками «асса» затеяли огненную лезгинку. Им со своих холмов вторили аварцы, лакцы, даргинцы, лезгины, цахуры, рутулы… Зурна заиграла и на многих соседних холмах, внося сумятицу в сердца кизилбашей и в прикаспийскую степь.

В ставке главнокомандования объединенными вооруженными силами горцев обсуждали разработанный ранее генеральный план предстоящей битвы. Для Махмуд-бека и кузнеца Мажвада давно все было понятно, поэтому споры, разгорающиеся рядом, они пропускали мимо ушей. Они рассеянно рассматривали огни, горящие в стане врага.

Махмуд-бека с самого вечера гложет тоска, такая горькая, хоть волком вой. Нет, он не боялся смерти, и за то, что дружины горцев отступят перед каджарами, тоже не тревожился. Его тревожили совсем другие думы: сердце почему-то болит, о ком-то горько плачет. К нему вдруг откуда-то снизошло озарение. На мгновение перед его глазами предстала страшная картина кровавого побоища: на прикаспийской низменности, порубленные мечами, заколотые копьями, с зияющими ранами от пуль, со стрелами, торчащими в груди, вместе с убитыми, ранеными лошадьми, лежат сотни, тысячи мертвых и раненых своих и персидских воинов. Он увидел страшное лицо предстоящей кровавой войны: завтра никто не победит, это будет сокрушительным поражением и той, и другой стороны. На поле брани, выполняя приказы главнокомандующих противоборствующих сил, убитыми лягут сотни и тысячи молодых парней, не успевших еще обзавестись семьями. Быть может, и те, и другие сегодня ночью последний раз смотрят на мириады звезд, едят последний кусок жареной баранины, пьют последний глоток ключевой холодной воды, допевают последнюю песню о любви. Завтра прольются реки крови, они унесут с собой в вечность имена и помыслы юнцов, не успевших зачать сыновей, недоконченные дела зрелых воинов, остатки цивилизаций древних племен. А отвага воинов, победивших в этом сражении, дух оставшихся в живых богатырей, мудрость старейшин, песни ашугов будут поставлены на службу правителей выигравшей страны. В то время как имена великих богатырей проигравшей стороны вместе с ее правителем на многие времена канут в Лету.

Махмуд-бек незаметно, никому ничего не сказав, ускакал к своим воинам, табасаранским «барсам», которые стояли в самом конце, у левого крыла войска. Они не спали, по разработанному в ставке дагестанского командования плану их завтра собирались забрасывать в жернова войны в кульминационный момент сражения. По мнению многих специалистов военного дела, от них во многом будет зависеть исход битвы. Когда на поле сражения наступит кризис и многие дагестанские дружины, обливаясь кровью, окажутся в тисках врага, тогда им на помощь примчатся воины-смертники, особые дружины табасаран, сколоченные покойным чунгуристом Мирзой Калукским, которых прячут в священных пещерах Дюрка.

А пока их братья, кому выпала участь первыми вступить в бой с врагом, сидели и лежали у огней, увлеченно разговаривая. Махмуд-бек размышлял про себя: «Кто знает, сколько из них завтра больше не увидит звезд, не сядет в круг с друзьями, обоняя горький дым и запах костра. А кому-то из них в последующем не нужны будут ни острые стрелы, ни хорошо подогнанные седла, ни резвые кони… Потом, когда в родных местах узнают об исходе сражения, о погибшем отце здесь, в этих диких степях, где-то далеко, в горной сакле, на курене перса, жена и малый сынишка оплачут его горькими слезами. Но убитый в сражении отец больше не услышит ни жалобного зова сына, ни стенаний оплакивающей его жены. Через год-два в бескрайней пустыне прикаспийских степей у воина, бездыханно лежащего со стрелой в груди, в пустых глазницах черепа прорастет ковыль. Со временем, быть может, какая-нибудь степная птица использует этот череп, чтобы свить гнездо и вывести пташек, или случайно забравшаяся гадюка воспользуется им, как единственным укрытием от дневного зноя или временным убежищем от непрошеных гостей. Зачем этот воин жил, для чего жил? Только ли для того, чтобы вырасти, научиться воевать, проливать свою и чужую кровь, отстаивать свои земли от иноземных захватчиков, беречь честь матерей-горянок?.. Разве для меня и тысячи молодых дагестанцев этого мало?! А где же песня жизни, что будет с ней? Этот молодой человек даже не успеет ее придумать и спеть, так, еще не сочиненной, не спетой, унесет ее с собой в сырую могилу. Ее сочинит его сын, ради которого он пошел на смерть. Но это будет другое время, другая эпоха, другой напев песни…»

Махмуд-беку казалось, что люди похожи на музыкальные инструменты. Некоторые инструменты красивы и звучны, а другие некрасивы и безголосы; одни большие, а другие – маленькие, одни востребованные, а другие – забытые. Чувства воинов – это струны на чунгуре. У героев они всегда натянуты до предела. Только в кровавых сражениях за свободу отчизны они вдруг просто, звонко обрываются. У предателей, трусов, подлецов, струны, натянутые на сердце, обрываются от того, что со временем оно ржавеет, их жизнь становится бессмысленной. А у иных струны, не успев даже ни разу расправиться на чунгуре, покрываются ржавчиной и ссыплются в прах.

У многих из нас завтра сорвет струны с сердец кровавое сражение. И мы, вместе с нашими музыкальными инструментами, превратимся в пепел войны. Поднимется ветер, он развеет его по пустыне. Откуда пришли, туда и уйдем, без музыки, без барабанного боя, без отпеваний, без материнских слез, стенаний любимой женщины…

* * *

Надыр-шах отправил разведчиков в Барсарли и Дюбек, чтобы раздобыть военные, тактические данные, выяснить уровень вооруженности объединенных горских сил пушками, мортирами и стрелковым оружием. Разведчикам также было поручено раздобыть данные о сосредоточении основных и резервных сил горцев, об их продовольственных запасах, а главное, узнать психологический настрой в дружинах.

Разведка донесла Надыр-шаху, что дагестанские правители со стотысячной армией расположились лагерем на холмах между населенными пунктами Дюбек, Дарваг, Рукель, Кемах, Джалган и Гимейди. А дополнительные силы непрерывным потоком идут по дорогам и тропам, ведущим из-под Джуфдага и Каркулдага. Противник имеет хорошо вооруженную конницу. В его вооружении имеются десятки пушек и мортир, стрелки обеспечены исправным огнестрельным оружием. Продовольствие бесперебойно поставляется со всего Табасарана, Агула, Рутула, Ахты-пары. Воинов хорошо кормят, они готовы драться до последней капли крови.

Хотя данные разведки сильно расстроили шаха, он не дал своим подчиненным ни малейшего повода усомниться в победе.

Предстоящее сражение все еще горячо обсуждалось в ставке горцев. Муртузали-хан растянул на белом войлоке карту местности и высыпал на нее горсточку камешков. Махмуд-бек разровнял их, потом сгреб в кучу.

– Мажвад, показывай, с какими силами противника придется нам воевать.

Мажвад, могучей фигурой нагнувшись над картой местности, сделал несколько черточек:

– Тут, в середине, стоят мазандаранцы и персы. На левом крыле сосредоточены курды, туркмены, самаркандцы, а на правом – узбеки, афганцы, таджики, лазы…

Рядом горел костер, возле него толпились командиры, к ним подъезжали порученцы. Они, получив поручения, на конях черными стрелами уносились в темноту.

Махмуд-бек заложил руки за спину, Муртузали-хан затолкал под узкий пояс большие пальцы, Каранаф, почесывая у виска, ходил вокруг карты. Генеральный план действия объединенных сил у них был разработан еще со вчерашней ночи. Сегодня после получения уточненных разведывательных данных они в нем делали некоторые незначительные корректировки. За исход сражения они были уверены. А Амир-Хамза, Хасан-бек и Рустам-хан Барсарли, стоя в юрте, разрабатывали свои комбинации предстоящего сражения.

– Будем бить Надыр-шаха или ждать, когда он ударит?

– Зачем ждать, бить надо, – сказал Мажвад.

– У него воинов больше, чем у нас…

– Больше, – согласился Мажвад, сел, скрестив длинные, мощные, как бревна, ноги. – Тем не менее, Надыр-шах побаивается нас.

– Почему так думаешь?

– Своих воинов он поставил очень плотно, плечом к плечу. Рыхлое у него войско, Махмуд-бек. Потому он и сбил свое войско потуже. Нам от этого – польза.

– Хорошо подметил, Мажвад, глаз у тебя меткий. Надыр-шах зря своих воинов поставил так плотно. Стрела, пущенная даже неумелым стрелком в плотный табун диких кабанов, найдет свою цель. Будем бить шаха!

– А как?

Над камешками наклонился Хаким, брат Махмуд-бека. Огненные блики заиграли на сверкающих доспехах, от широкой ярко-красной черкески упала тень, закрыв камешки. «Опять вырядился, как дятел!» – подумал Махмуд-бек и впился указательным и большим пальцами руки в газыри[14] его черкески:

– Снял бы ты это, брат! Персы скажут: бедный брат у Махмуд-бека – свой шатер на себе носит.

– Что мне персы, брат! Мне интересно не то, что скажут персы. Мне интересно будет то, что скажут наши земляки, когда я сегодня сорву с головы Надыр-шаха золоченый шлем и водружу на свою голову! Мои воины меня должны видеть отовсюду. В этом мне поможет красная черкеска. А насчет первого удара я думаю, брат, так: главные силы Надыр-шаха стоят в середине, вот по ним и следует ударить! Переруби у мешка с зерном горловину – он сам рассыплется. Наши дружины поставим так, – он поднял горсточку камешков и разложил их на карте короткими зарубинами, чтобы они лежали один за другим. – Мы поведем тысячи и рассечем персидское войско на две части.

Хаким ничего нового не придумал. Он хотел вести битву так, как ее вели Мирза Калукский и Махмуд-бек в местности Хина. Тогда была другая атмосфера и обстановка ведения военной баталии, другая стратегия и тактика войны. Тогда они прижали Надыр-шаха к отдушине скал в узкой горловине Рубас-чая. Огромное, неповоротливое войско шаха потеряло элементарное управление, не имея возможности маневрировать. Здесь не узкое горное ущелье, а бескрайняя прикаспийская степь! Ни одно сражение не бывает похоже на другое. Однако, зная обидчивость Хакима, Махмуд-бек промолчал.

– Хорошо, очень хорошо! – опустился рядом Муртузали-хан. – Но, но… Надыр-шах посторонится, пропустит наши дружины в глубину своего войска, потом – хоп! – Он поставил ладони на ребро, сомкнул их, перерезав борозду. – Стиснет в зубах, пожует, выплюнет. Давайте, друзья, найдем другие варианты ведения войны, и, на всякий случай, разработаем и вариант отступления.

Время близилось к полуночи, когда была разработана выигрышная, на их взгляд, генеральная линия ведения войны. Махмуд-бек поднялся на ноги, положил руки на затылок, всем телом выгнулся вперед, хрустнул суставами рук и позвоночника. Черная с проседью борода свисала к груди, шапка съехала на бок. Он с уважением взглянул на Муртузали-хана:

– Все, на что способны, мы сделали, мой брат, а остальное в воле Аллаха. Пойдем, Муртузали-хан, в мой шатер, перед сражением подкрепимся, чем бог послал. А остальным всем спать!

Махмуд-бек с Муртузали-ханом легли спать не в походной юрте, а бросили на землю у огня бурки, под голову подложили седла. Командиры разошлись по своим дружинам.

Низко над головой висела полная луна и сияли крупные созвездия; их свет играл мириадами красок в глазах Махмуд-бека. На темном небосклоне, среди неисчислимого множества звезд, ярче всего горела Полярная звезда, звезда его надежды, звезда, ведущая его к победе. Он протянул руки к ней. Вдруг от нее отделилась крошечная частичка, быстро, за какие-то мгновения, опустилась на землю, присела на его правую ладонь и зазвенела, запела, как льдинка на ветру, свисающая на конском волоске с крыши шалаша, потом поднялась и улетела назад. Это был добрый знак Небес. Махмуд-бек сам засиял, как звезда. Прикрыл веки, уснул крепким богатырским сном…