Читать книгу Млечный путь Зайнаб. Шах-Зада. Том 3 - Гаджимурад Гасанов - Страница 6

Мирза Калукский с Махмуд-беком каждый вечер собирались в ставке и совещались. Они приглашали для консультаций на военный Совет старейшин племен, ясновидцев, духовных лидеров, беков, предводителей родов, именитых джигитов, готовых отдать жизнь за свою землю. Два друга и сегодня собрались на обмен мнениями. Были приглашены и предводители дружин. Они говорили долго, оживленно, соглашаясь с одними предложениями, отвергая другие, выдвигая третьи. Наконец, они пришли к общему согласию, затем перекусили, выпили за удачу виноградного чихиря и разошлись.

После совещания предводители дружин разошлись по своим военным лагерям. Мирза Калукский и Махмуд-бек поднялись на площадку излюбленного ими в последнее время холма за лагерем.

Мирза Калукский давно хотел поговорить с другом по одному щепетильному вопросу, который занозой осел у него в сердце. С началом военных действий он потерял всякую связь с Шах-Задой. Буквально накануне ему через верных людей стало известно, что Мерден в обмен на свою голову продал Шах-Заду кизилбашам. А кизилбаши, в свою очередь, отвезли ее в Дербент, в гарем Надыр-шаха.

– Махмуд-бек, у меня к тебе есть один деликатный вопрос, – чуть краснея, замялся Мирза Калукский. – Разговор пойдет о Шах-Заде…

– Мирза, по глазам вижу, ты нашел место, где ее прячут?

– Да, друг… Я тебе рассказывал о дочке Джемикентского бека Али. Ее выкрал у меня из-под носа Мерден, сын нашей главной ясновидицы. Этот шакал, когда попал в плен шахских нукеров, обменял свою голову на Шах-Заду. В своих грязных делах он пошел еще дальше. Раскрыл все тайны расположения наших военных отрядов, имена предводителей, передал все, что знал о нас с тобой. А верные люди шаха поняли, какого полета птица попала к ним в руки. Они, рассчитывая на снисходительность и богатые барыши шаха, увезли Шах-Заду в Дербент, к нему в гарем. Сначала они подумывали тайно вывезти ее на невольничий рынок Востока и за хороший выкуп продать там. Ты же знаешь, сколько бы ни говорили кизилбаши о своей приверженности к исламу, с тех пор, как они стали торговать людьми, как скотом, у них в душе не осталось ничего от истинных мусульман. Ради богатства они готовы выставлять на невольничий рынок родных матерей, сестер, жен…

– Каким образом тебе удалось выйти на ее след?

Мирза Калукский достал из кармана серьгу.

– Эту серьгу Шах-Зада успела передать одной наложнице из гарема шаха перед ее побегом. Еще она шепнула ей на ухо заветное слово, которое немедленно мне передали.

– Теперь хоть появилась надежда, что шахские палачи не осмелятся продать Шах-Заду на невольничьем рынке. – Махмуд-бек сделал паузу и добавил: – Зная тебя, я уверенно могу сказать, что ты любой ценой вызволишь Шах-Заду из гарема шаха.

Мирза Калукский хитро подмигнул другу.

* * *

А в этот момент в гарем в качестве подарков шаха своим наложницам заносили золотые украшения, бриллианты, изумруды, награбленные его воинами в Армении, Грузии, Муганьских степях Азербайджана, Ширване, Шемахе, Дербенте, Ахтах, Табасаране, Кайтаге, Кубачах, Кази-Кумухе. Золото и бриллианты были изъяты из ларцов и сундуков жен, дочерей побежденных владетелей Афганистана, Индии, Закавказья, разграблены и вывезены из казны ханов, правителей Северного Кавказа, других вельможных особ.

Казначей-евнух каждое украшение, предназначенное отдельно взятой наложнице шаха, укладывал в специальный футляр. А самые дорогие вещи хранил в миниатюрных ларцах с секретными замками. Сегодня в гареме шаха с утра устроили переполох. В гареме через тайных агентов в ставке Надыр-шаха стало известно, что он в честь своих побед над горцами преподнесет наложницам драгоценные подарки.

Так и было. Только вместо шаха подарки раздавал гаремный евнух-казначей. Он преподносил подарки в зависимости от того, какое место занимает определенная наложница в сердце шаха. Получив подарок, счастливая наложница спешно удалялась в свои покои, к зеркалам, чтобы как можно скорее их на себя надеть, а потом похвастаться перед соперницами.

Только одна Шах-Зада, удрученная горем, была равнодушна к милости и подаркам шаха. Даже тогда, когда с ларцом в руках, льстиво заглядывая в глаза, в ее покои зашел гаремный евнух-казначей, она недвижно продолжала оставаться у форточки своего шатра, тоскливо глядя в безжизненную даль прикаспийской пустыни.

Она даже не взглянула на подарок, поставленный перед ней на стол из слоновой кости. Когда гаремный евнух-казначей, низко кланяясь Шах-Заде, заикнулся о милости и воле шаха, она ударом ладони смахнула ларец с драгоценностями на пол. В это время перед ее глазами предстала другая картина: как в обмен на свою голову сын главной ясновидицы Пери вводил ее в гарем шаха. Тогда гаремный евнух-казначей ему тоже всучил такой же ларец в знак преданности. В памяти она до сих пор сохранила тот алчный взгляд Мердена, который вспыхнул при виде ларца с драгоценностями. Она как сегодня помнит, как шах, хитро прищуривая левый глаз, прошептал: «Этот шакал нам еще пригодится для грязных дел… Предал родину один раз – предаст и другой».

Гаремный евнух-казначей никак не ожидал такой реакции со стороны этой дикарки. Он думал, что при виде таких богатств она благодарно бросится перед ним на колени. Этот жалкий горбун задрожал от негодования и в порыве гнева чуть не шлепнул ее по щеке. Была бы его воля, он бы эту гордячку на пару суток бросил в зиндан[7] и посмотрел, какой шелковой она там станет. Но вместо этого он, пряча яростный взгляд, хитро улыбнулся одними губами, стал перед ней на колени, поднял ларец с драгоценностями, низко кланяясь, боком вышел из шатра. Ничего, ему уже приходилось укрощать непокорных коней и строптивых красавиц! Она пожалеет о своем неучтивом поведении!

Когда казначей выходил из шатра Шах-Зады, у него дрожали руки и невольно тянулись к нагайке, висящей на поясе. «Дурочка, она не понимает, в какой рай попала, какое счастье ей улыбнулось!»

Сегодня ночью шах собирался провести с ней ночь. К его приходу ее надо приодеть, подготовить к приему шаха. Судя по тому, как шах на нее смотрит, как ею дорожит, таких ночей может быть много. Но прежде чем отправить ее на ложе к шаху, надо научить гаремному этикету: как подойти, как говорить с шахом, как его принимать на своей половине, как одеваться, как по цвету глаз и волос подобрать украшения и платье, по какому случаю и как их надевать, как пользоваться ароматами, благовониями…

Шах-Зада уроки этикета гаремного евнуха не воспринимала, от всего того, что он предлагал, категорически отказывалась. Евнух, помня отношение шаха к этой гордячке, терпел все ее капризы. В противном случае, он за один вечер сделал бы ее ручной.

Когда гаремный евнух недовольно заикнулся шаху по поводу горской красавицы, тот на него взглянул так, что у него душа ушла в пятки.

– Ты думаешь, все подчиненные неукоснительно подчиняются правителю государства, и они его любят?! Чушь! – горестно улыбнулся шах. – Правителя в его государстве никто не любит, включая жен, наложниц и рабынь. Потому что государь рожден быть тираном, повелителем: его должны или бояться, или ненавидеть, среднего не дано. Я хочу, чтобы эта прекрасная горянка полюбила меня, сама бросилась бы мне в объятия, каких бы усилий и богатств мне ее внимания не стоило! Я хочу, чтобы в один из вечеров это чудо природы всем сердцем сама потянулась ко мне. Я хочу, чтобы она от избытка чувств заревела у меня на груди, чтобы, прося моей милости, упала передо мной на колени и вылизывала носки моих сапог. И я дождусь этого дня. У моих астрологов было видение: когда я завоюю сердце этой гордой горянки, я стану обладателем меча, посланного табасаранам Небесами, и Небесного камня, в котором закодирован код появления человека на Земле и имя Аллаха. Тогда вместе с ними мне покорится весь Дагестан, весь мир! Ты смотри, казначей, – глаза шаха вдруг зло засверкали, – второй такой Шах-Зады в этом мире нет!.. Ты береги ее так, чтобы даже волосок с ее головы не упал! Знай, самое дорогое, что у меня есть – это Шах-Зада! К ее стопам должны быть брошены все драгоценности моей казны, ей должны служить все, кто находится под моей рукой, перед ней должны быть распахнуты двери всех моих дворцов! Наступит день, и весь мир ляжет под моими ногами!..

* * *

Теплый вечер. Воздух все еще был наполнен звоном назойливых комаров и вездесущих мух. В шатре в золотых подсвечниках тускло горели языки пламени. Белесый дым из очага, установленного посредине шатра, плохо вытягивался в круглое отверстие на куполе. Он садился на полу, стлался по персидским коврам, висящим на стенах. В халате, накинутом на плечи, в унтах на босу ногу Надыр-шах вышел из шатра Шах-Зады, расположенного рядом со своим шатром. У порога своего шатра он, что-то обдумывая, сгорбленно остановился. Что – он сам пока до конца не понимал. Но то, что его тревожило, отнимало у него волю, лишало сил. Может быть, он надеялся, что сердце Шах-Зады дрогнет, оттает, она со слезами на глазах погонится за ним, догонит, за руку отведет к себе, обратно в шатер…

Но Шах-Зада не собиралась за ним гнаться, тем более умолять, чтобы он вернулся обратно к ней. За его спиной покоилась лишь глухая тишина. Он повернулся, озадаченно вошел в свой шатер, охраняемый нукерами. В шатре было тихо, безмолвно, как будто угасла жизнь. И эта глухая тишина угнетала Надыр-шаха. Его душа была в смятении. Бессознательно осмотрелся, присел на табуретку у погасшего очага и застыл. Ему надо было прилечь на тахту, постараться уснуть. У него от бессонных ночей, бесконечного времени, проведенного в седле, от череды неудач, настигших его в последнее время, голова раскалывалась, глаза горели.

С тех пор как Шах-Заду привели в гарем, шах потерял покой. Он был пленен не сколько ее неземной красотой, сколько независимым характером, непокорностью, силой, твердостью духа, тонкостью ума, жгучими глазами. Он был готов лишиться всех наложниц в гареме за одну счастливую ночь, проведенную с Шах-Задой. Она из всех женщин, которых шах знает, выделялась ярчайшей красотой, непокорным нравом, неподатливостью даже под страхом смерти.

Шах-Зада отнимала у шаха больше времени и внимания, чем разбор проигравших военных сражений с горцами. Каждый раз он уходил от нее с чувством тайного стыда, подавленной воли. Таким он ушел и сегодня.

Звездочеты шаха подметили: Шах-Зада является одной из самых красивейших и несущих удачу звезд во всей Солнечной системе. Они вычислили, что шах скоро покорит сердце Шах-Зады, а она, в свою очередь, поможет ему покорить весь мир. Верные слуги шаха выискали эту женщину невиданной красоты в одной из провинций Табасарана через небесные звезды. Когда они дарили ее шаху, не могли знать, покорится ли она шаху! В состоянии ли шах укротить ее, подчинить ее сердце себе? Ведь говорят, она часто и свободно общается с мечом, посланным табасаранам Небесами, Небесным камнем, как с живыми существами. В Табасаране и Дербенте ходят разговоры, что они оберегают ее даже от гнева шаха, и она знает, как обезопасить, усмирить их, сделать покорными шаху. А шах с их помощью завоюет весь мир и бросит к ее ногам.

Шах-Зада упорно не покорялась воле Властелина Вселенной. Для ее усмирения были привлечены астрологи, маги, ясновидицы, шаманы со всего Ближнего Востока. Никто из них не смог подступиться, размягчить сердце восточной красавицы. Она у себя в шатре сутками не сходила с тахты, плакала, рвала на себе волосы, срывала с себя дорогие украшения, которые на нее надевали служанки шаха, и разбрасывала их по полу. Один раз даже сделала попытку повеситься. Она уходила от всех уговоров шаха. Терпение шаха, наконец, иссякло. Гаремный евнух-казначей по поручению Властелина Вселенной перевел Шах-Заду во дворец шаха, находящийся в крепости Нарын-кала. Он заточил ее в темницу, пытаясь сломить ее волю и растоптать ее любовь к родине.

Каково же было удивление шаха, когда на следующий день Шах-Заду застали в лагере шаха, у себя в шатре. Как она вызволялась из зиндана, для шаха и его слуг осталось неразгаданной загадкой. Когда люди шаха не смогли усмирить строптивую горянку, шах сам взялся за ее воспитание. Своим рабыням он приказал привязать ее голой к ложу шаха. Рабыни исполнили его волю. Пленница порывалась высвободиться из уз сыромятной кожаной веревки и беспрерывно плакала. Она находилась на грани умопомрачения. Поздно ночью к ней в спальню прокрался шах. Она не поддавалась, плакала, кричала, что она беременна. Но шах был непреклонен – набросился на нее, изнасиловал…

В ту ночь она, ничего не тая, рассказала шаху все о себе и Мирзе Калукском. Но даже это не изменило решение шаха. Он сказал: «Теперь ты будешь принадлежать мне!». Шах не стал наказывать ее, как в таких случаях поступал с другими пленницами, обманувшими его надежды, а наоборот, полюбил новой, всеобъемлющей любовью.

* * *

С той ночи, поруганная шахом, Шах-Зада потеряла всякий интерес к жизни. Для нее день превратился в ночь. Шах на первых порах ликовал: он в любое время без всякого сопротивления мог обладать ее телом. Он вел себя так, будто позабыл о существовании других наложниц в своем гареме. Каждую ночь он, словно завороженный, шел в шатер Шах-Зады. Шах чувствовал: с момента сближения с ним она отреклась от своего тела, но в свою душу лезть ему не позволяла. Шах ждал от Шах-Зады не такой покорности, не такого самоотречения. Ему нужна была вся Шах-Зада. Он каждый раз шел к ней с нетерпеливым желанием сломать ее, подчинить ее душу себе. И каждый раз уходил от нее с опустошенным сердцем…

У дверей шатра шаха, привалившись спиной к стене, стоял караульный. Он сладко похрапывал, опираясь на древко копья, и время от времени машинально отгонял рукой от своего лица назойливых мух и слепней. Вдруг караульный вздрогнул, испуганно вытаращил глаза, задрожал, длинное копье с широким блестящим наконечником выпало из его рук. Он в ужасе застыл: перед ним в страшном гневе, весь красный, стоял сам Надыр-шах. Один, без караула, без личной охраны, без сопровождения ханов и военачальников! Караульный под его грозным взглядом опускался все ниже и ниже, упал на колени, обмочился и заплакал.

Надыр-шах резко наклонился, сорвал с караульного кожаный шлем; резким круговым движением повернул его лицом к себе, тыльной стороной руки наотмашь два раза хлестко ударил по щекам.

– Встать, собака!

Караульный вскочил, попятился и со смертельным страхом в глазах уставился на шаха.

– Предатель несчастный! Так ты охраняешь покой своего шаха?! Беги в шатер к кала-беку[8], донеси до него волю шаха! Пусть он двадцать раз отстегнет тебя нагайкой, а потом и бросит в яму! Да, пусть усиливает охрану у моего шатра! Пусть стоят десятки, сотни нукеров из моей личной охраны! Быстро, быстро! Слышишь, осел?!

Караульный словно испарился.

Через минуту у входа в шатер шаха стояли пять десятков нукеров. Шах, не замечая усиленную охрану, то входил, то выходил из своего шатра. Он искал то, чего найти было почти невозможно – душевной покорности Шах-Зады. То, что он искал здесь, было намного сложнее успеха в любой военной операции. Его душа болела, и от этой болезни он не находил исцеления.

Пустой, обтянутый изнутри красным шелком шатер казался ему огромным, холодным и чужим. Он сел у погасшего очага, кочергой ковырнул кучу серого пепла – в нем не было ни одной живой искры, которая бы обогрела его душу, дала надежду его мечущим мыслям. Глухое, томящее раздражение колючим комом нарастало в нем. С озлоблением думал он о Шах-Заде с податливым, как упругое тесто, телом, но недоступным и мстительным сердцем.

– Что за женщины живут в этих диких, неприступных горах?! – вдруг заорал шах, с размаху бросил кочергу в упругую войлочную стенку шатра и проткнул его насквозь. – Они светлы, как звезды, красивы, как белые розы! Но вместе с тем горды, неприступны, непокорны и тверды, как их горы!..

* * *

С того дня, как коварный колдун Мерден на берегу Рубас-чая застал врасплох Мирзу Калукского и выкрал Шах-Заду, она сникла, гасла, как свеча, чахла, как трава в знойной степи. Опустела ее душа, свет померк в ее глазах, окаменело ее сияющее луной лицо. Она сутками стояла на коленях в молитве, прося своей смерти у Аллаха, или сидела у окошечка шатра, долго думая, и бесшумно плакала по ночам.

Мирза, сильный, красивый, нежный, светлый, как солнечный блик на поверхности горной речки, за трое суток совместного пребывания перевернул ее душу. Когда она полюбила, поверила в него, стала перед ним раскрываться, как дикий цветок, дав силу, целебную влагу любви, ее бросили в кипящий котел бесконечных страданий, горя и слез.

Одно утешение предостерегало пленницу шаха от самосуда: под сердцем она несла ребенка, зачатого от Мирзы Калукского. Она родила сына в гареме шаха. Улучив момент, переправила сына тайными тропами к сестре Мирзы, на их стойбище.

«Я дочь бека, но, как рабыня, привязана к шатру ненавистного шаха, – по ночам причитала Шах-Зада. – Я его бессловесная наложница, я обезличена, как скот в его стойле. Мирза вдалеке и находится по ту сторону баррикады. Он, возможно, даже не представляет, где я могу находиться. Даже если он знает, из гарема шаха мне обратной дороги нет. А если он вызволит меня из этого плена, после такого позора я наложу на себя руки. Кому нужны объедки после трапезы степной гиены? Шакал и тот от них отвернется. А Мирза – горный барс! Он предпочитает только самое свежее «мясо», пахнущее горными травами. Мясо газели, к которому прикоснулась гиена, подборщица падали, начинает вонять. Протухшее мясо газели отгоняет барса, подобного Мирзе Калукскому, но приманивает к себе подборщиков падали. А таковым является Надыр-шах. Сегодня я стала искалеченным музыкальным инструментом в коллекции шаха, оборванной струной на его сазе! В моем положении надо искать не встречи с сыном и Мирзой, а скорой смерти. Иначе, своим позором навлеку тень на них. Хотя… хотя есть крохотная надежда на мое высвобождение из темницы шаха. В последние мгновения расставания Мирза поклялся найти меня. Где он меня найдет, в гареме шаха?! Дорога в его гарем всем мужчинам, кроме ненавистного гаремного евнуха, закрыта. Я пропала, навеки пропала…» – И Шах-Зада навзрыд заплакала…