Читать книгу Бизнес-бомж - Галина Беззубова - Страница 3

Из соседней квартиры донёсся сильный шум, крик и плач врезался в сознанье Степана с такой силой, что он очнулся от крепкого сна. Хотя, если сказать честно, то сном его провалы в памяти назвать очень сложно.

Первое, что он ощутил, – это полную сухость во рту и трудно, с болью открываемые глаза. После каждого перепоя они затекали, а веки почти полностью сращивались за то недолгое время, пока он находился в забытье. Полежав несколько минут, Степан попытался встать. Долго лежать смысла не было, так как ни при каких усилиях он никогда не мог вспомнить вчерашний день. Хотя, может, это и к лучшему, потому что это ему было абсолютно ни к чему. Они все уже давно стали пусты, просты и однообразны. Боли он не чувствовал, не ощущал холода, не понимал голода, и только по утрам, но это было недолго – несколько часов, его беспокоили шум в голове и стук в висках, тряска рук и онемение ног.

Степан, собрав все усилия, попытался встать, тело было тяжёлым и чужим. Жажда – вот что никогда не покидало Степана, он всегда хотел пить, что-то из спиртного или просто сырую воду. Тошнота подошла к горлу, а потом, через три толчка, остановилась где-то в солнечном сплетении. Желудок за многие годы стал как детская рукавица, намокшая после игры в снежки и высушенная на печи. По этой причине большого вреда нанести он не мог его почти онемевшему телу.

Степан с усилием перевернулся, опёрся на локоть и с трудом поднялся. Подошёл молча к раковине, открыл кран. Его взгляд застыл на бежавшей струйке воды. Вода текла и текла, а он смотрел на неё как-то сегодня иначе, она шумела и опять текла, и вдруг он вспомнил день, когда крестили сына приятеля. В то беззаботное время в их кругу это было очень модным – заказать дорогую церковь и пышную церемонию, закончив её в одном из гламурных ресторанов. Там Степану протянули кружку воды, набранную из-под крана большого чана, стоявшего в углу храма. Именно там его взгляд замер на скользящей струйке воды, показавшейся ему на какое-то время живой. Тогда в храме он, тоже никогда не верующий в Бога, как-то поймал себя на мысли, что вода течёт живая, та, о которой ему в раннем детстве рассказывала бабушка в своих незатейливых сказках.

Он с трудом протянул свои огрубевшие распухшие ладони под струю воды и стал вдруг жадно её пить. Она, холодная, скользнула к нему в рот, в горло и проскользнула змейкой по всей широкой груди Степана, как бы омывая и промывая какое-то место. Он набрал снова полные ладони и омыл лицо, снова и снова он стал плескать воду себе на лицо, совсем не осознавая, что с ним происходит. Только какая-то радость – тонкая, прозрачная – промелькнула в его душе. Долгие годы он о ней не размышлял и забыл вроде бы совсем. Чудо! У Степана вдруг после долгих лет появились силы и мысли:

«Надо скорей идти, наши там уже собрались. Я сейчас выпью, сразу два стакана подряд. У меня получится, у меня снова появился аппетит».

Аппетит в этом положении определял количество спиртного. «Своими» он называл друзей по несчастью – небольшую стайку полуживых алкоголиков, бомжей и бомжих. Он давно ничем от них не отличался. И если б у него остался кто-то из знакомых, то он вряд ли смог бы узнать Степана в этой кучке похожих друг на друга людей.

Закрыв свою квартиру, в которой не было ни света, ни мебели, ни жизни, навесным замком, он быстрее обычного спустился по лестнице. Свернув в переулок, Степан вдруг почувствовал ветер в лицо, ухмыльнулся и пошёл быстрей, так быстро он не ходил уже лет десять и не ощущал ни ветра, ни снега, ни дождя. Его давно не было, было чужое тело, которое он получил, и стайка таких же серых неживых бомжей.

Визг вонзился в сознание Степана, прорезав его барабанные перепонки. Резкий огонь обжёг вначале голову, потом ноги, затем всё тело, унося его в пространство с глухим стуком. Степан так и не понял, огонь был вначале или глухой стук.

Глава 2

Степан поднял с лёгкостью веки, и белый свет ослепил глаза. Прищурясь, он закрыл их совсем и, полежав несколько секунд, ощутил мысль в голове:

«Что это? Я умер? Уж какой-то свет совсем неестественный. Что за бред, как я мог умереть, если я думаю. А что это тогда? Может, рай? Ну я загнул, уж что-что, а рай-то точно мне не светил никаким местом, никаким светом».

Смех проскользнул в сознании Степана. Вспомнился анекдот.

Чёрт бежит по улице, смотрит – на него со всей скорости летит джип.

Чёрт остановился от изумления.

Джип на скорости с врезается в него.

Он отлетает на пять метров, скручиваясь в полёте, делая из себя пропеллер, и думает: «Если б кто-нибудь ещё за хвост меня крутанул, то я б точно до рая долетел».

«Да, шутки в сторону, где я? И этот джип. Откуда он пришёл мне в голову? И этот чёрт… Да, точно, вспомнил, джип и полёт. Так всё-таки умер. Надо открыть глаза и осмотреться. Говорят же, хуже и страшней смерти ничего нет».

Он ещё раз начал медленно открывать глаза, к великому удивлению, они открывались легко и просто. Резкий свет снова ослепил Степана.

«Что это?» Разозлившись, он резко открыл глаза, комната была наполнена тёплым, нежным светом. Степан такого и отродясь не видел, не то что в последние двенадцать лет, когда всё у него пошло под откос. Мгновенно полетело… с такой силой, что он не успел схватиться ни за какую ветвь или трость, а через некоторое время он просто и хвататься не стал, пока не долетел до самого низа, куда уже человек в социуме ниже и опуститься не может.

Отличался он от тех бомжей, что живут в подвале, только тем, что у него каким-то образом уцелела квартира. О ней как-то все забыли, так же как забыли о нём. Только в самом начале этого падения приходили раза три, чтоб свет отрезать, со временем и ходить не стали, по одной причине: он его просто не стал подключать, жил так. Да свет ему и не нужен был: ни телевизора, ни телефона, ни радио, ни друзей и близких тоже. В его сознанье давно ночь сравнялась с днём, ему было глубоко наплевать, темно или светло. В темноте он видел столько же, сколько при свете: стакан, крышку, банку, бутылку – и определял их скорее по запаху и на ощупь.

Глава 3

От слепящего света он ничего не мог видеть, один свет, сплошной свет. Через несколько секунд он тяжело подумал: «Если это рай, то лучше бы я попал в ад, там, может, не было бы этого дебильного света, который проедает мне не только глаза, но и мозг. Тот, что не успел за годы окончательно высохнуть». Степан вновь закрыл глаза и провалился в глубокий тяжёлый сон.

Он несколько дней провёл в глубоком забытье и лишь потом, несколько лет спустя, будет вспоминать, что видел маму, которая сидела у его постели, что-то тихо и нежно напевая, поглаживая ему то лоб, то руку своей мягкой, нежной ладонью. Видел отца, который почему-то молча стоял и смотрел на него каким-то другим, не своим взглядом. Свою красивую, весёлую, с голубыми глазами, Ольгу. Только глаза у неё были какие-то очень грустные и наполненные большой печалью. В жизни он никогда не видел у неё такого глубоко думающего и дающего жизнь и силу взгляда. Степан то и дело видел Мишутку и Алёшку, которые по очереди подходили к кровати и тут же растворялись, так же как появлялись.

Придя в себя… Хотя это неправильное выражение, в себя прийти он не мог, так как «себя» уже давно не существовало: был тяжёлый мешок, набитый сплошным дерьмом, – без чувств, эмоций и ощущений.

Полежав немного, он попытался вспомнить, что же всё-таки с ним произошло. И Степан вспомнил воду – живую, чистую воду, с сильным напором льющуюся из крана. Холодную, скользящую у него где-то в груди, омывающую и очищающую его душу. Потом угол дома, поворот и… бац!!!

«Да, это точно был джип». Когда он повернул голову, то увидел, как автомобиль с огромной скоростью летит на него. Думать о чём-то далее ему не пришлось. Удар, ожог, покой. «Несколько дней, наверное, покоя? Интересно, сколько дней я лежу? Я же лежу – и это точно, что я лежу и я не умер, я живой. Какой бред, какой дурак взял бы меня в больницу? Если это больница… У меня давно нет документов. А если это не больница? Ещё тупее мысль. Кто бы меня взял к себе?»

Люди давно сторонились Степана, не подпуская его близко, высказывая, кто что по этому поводу думает, а он и не обижался ни на кого и никогда, ни за что. От него и правда всегда пахло, если это можно так назвать, как от козла. Степан часто не мог дойти до туалета и нужду свою справлял прямо под себя. К тому же и почки у него отказали уже лет пять назад, он так думал, когда смирился в очередной раз с тем, что не снимал свои портки.

«Да что там, всё равно по капле – высохнет. Да, смерть – это хорошо». Степан не боялся смерти и не ждал, ему было глубоко безразлично, сегодня, завтра или никогда. У него не могло быть смерти, он так думал, так как у покойников её не бывает.

Вспомнился один разговор с дворником очень ранним утром.

– Вставай, чего разлёгся, сдохнешь ведь.

– Не сдохну, я давно уже сдох.

– Дохлые не разговаривают, а ты ещё отвечаешь, значит живой.

– Живой, только проку-то в том ни мне, ни людям. За всеми смерть – и с косой, и с метлой, а у меня посидит-посидит в ногах – и других забирать уходит. Видно, ей тоже не нравится, как от меня пахнет. А может, тяжёлый, нести не хочется. Думаю, что всё-таки на мне грязи больше чем положено. Всё ждёт, когда я вымоюсь, но я и не собираюсь, ей надо – пусть моет, а мне и так хорошо, теплей в мороз спится, я и так труп.

– Вставай, вставай, вон милиция едет.

– А мне-то что? Уж им-то я точно не нужен. С меня-то что взять? Ни взять, ни снять. Катать они просто так никого не будут. Не бесплатные извозчики с предоставлением ночлежки. Это для земных – рай такой и благодать.

– А ты что, неземной, что ли?

– Нет, я как дерьмо в прорубе, всё болтаюсь и болтаюсь – ни утонуть, ни вылезти.

– Ладно, пошёл я улицы убирать, с вами поговоришь – и сам бомжом станешь, не работаете, не страдаете, ни милиции, ни смерти не боитесь.

Дворник заскрипел своей деревянной лопатой ещё легче и быстрей, но снег падал и падал, как будто ему назло, не давая добиться желаемого результата. Степан, полежав немного, ещё раз попытался встать. Ног он как всегда не чувствовал, и руки совсем стали какие-то деревянные. С большим трудом опёрся на них, представив, что это протезы, встал на колени и пошёл, или, правильней, пополз, к себе домой.

Домой он всегда возвращался, не зная, почему и зачем, давно перестав делать какие бы то ни было определения, механически, на подсознательном уровне, свой курс держал в сторону дома.

Глава 4

Степан, полежав, пересилив себя, открыл глаза. Перед ним сидела девушка – нежная, красивая, будто соткана была вся из света, чистоты и любви. Эту любовь он увидел, почувствовал в реальном естестве и свете.

Жаркая волна хлынула по всему его телу, от макушки до пят, напоминая повышенной дозировки горячий хлористый укол. Через мгновение жар начал возвращаться с кончиков пальцев ног к животу, потом к желудку, к сердцу, к горлу, к глазам и заполнил всё холодное тело Степана. Не выдержав такого сильного давления, Степан вновь впал в забытьё.

Когда он вновь очнулся, первым, что он услышал и ощутил, был стук – стук сердца. Степан удивился, почувствовав вдруг его. Оно было живое, маленькое, подобное воробью, слабо зажатому в ладони человека.

Было такое ощущение, что оно не принадлежало Степану, а так, кто-то разрезал его грудь и поместил в неё маленький живой комочек. За много лет он просто забыл о его существовании и давно привык к тому, что оно не даёт о себе знать. Сердце билось, билось в быстром живом ритме, в ритме счастья и любви.

– Вот чёрт!

– Не произноси этих слов при мне, иначе я вынуждена буду тебя покинуть.

Он услышал тихий, приятный на слух голос.

«Кто здесь?» – проскочила мысль в голове Степана.

– Это я, твой ангел-хранитель.

Если бы Степан мог, то рассмеялся бы, грубо и жестоко, только он не мог, так как его тело сковало что-то жёсткое и грубое. Это он ощутил после того, как услышал и почувствовал биение сердца.

«Ангел-хранитель… А где ты был, когда у меня семья вся… Когда моих пацанов, как собак бездомных, перестреляли во время отстрела, когда мою Ольгу, беременную, порвали на части эти козлы!! Где ты был?!! Кого-кого, а тебя мне точно видеть не хочется, только если убить».

– Я не их ангел, я твой. Я не несу ответственности за чужие мне судьбы, я должна была оберегать и спасать тебя.

– Спасать? Ты о чём? Это ты меня так спасал?

– Я не «он», я «она».

– Да хоть он, хоть она, мне нет никакого до этого дела. Мне черти ближе и родней, вот они если спасают, то точно спасают, всегда помогут на бутылку нам найти. Дня не было, чтоб не помогли. Пашут и днём и ночью, а вы, хранители… какие вы, на хрен, хранители, вас днём с огнём не найдёшь, когда темно или плохо! Сколько слёз я пролил по своим детям, жене и родителям! Ты что, с платком стояла и ждала, как мне подать следующий? Нет, что-что, а хранителей не было, нет и не будет. Человек – он никому не нужен, я это проверил на собственной шкуре. Никто его не хранит, никто ему не помогает, никто его не любит, и если и есть боги, то им глубоко насрать на всё человечество, хоть ты сдох, хоть ты жив. Нет ангелов, тем более хранителей, и я в них не верю, пошла вон! Ты разозлила меня, за много лет первый раз.

– Раз ты способен злиться, значит, ты способен жить. Это вернулась твоя борьба за душу и за жизнь, это ты не принимаешь то, что есть, значит, способен отстаивать своё, а если способен, значит, оно у тебя есть. Это твоя душа проснулась от летаргического сна. Ты задушил её тогда, восемь лет назад. Ты не давал ей силы духа, она задохнулась, но, слава Богу, не умерла, много лет находясь в коме.

– Ладно, всё, оставь меня, я устал слушать бред. Ангел… душа… это не ко мне. Ты, видимо, палаты перепутала, если это больница, или этажи, мне вообще всё равно, где я и что это.

Степан хотел, отвернувшись к стене, лечь на бок, как он это делал раньше, когда Ольга в очередной раз начинала перед сном читать ему нотации о неправильном образе жизни, что до добра его всё это не доведёт и что пора бы ему остановиться и перестать общаться с его «братками», что всё это наводит на неё ужас и страх, а у них дети, и это становится совсем не безопасно, что вся их жизнь подвергается риску из-за его беспредельничества. Не любил её слушать Степан, начинал вначале шутить, потом злиться – и, чтоб не выйти из себя, поворачивался на бок, глядя в стену через закрытые веки. Но сейчас он понял, что это – неисполнимое его желание, и отвернуться к стене или куда-либо ещё он не сможет. Так как опять почувствовал сильные жёсткие тиски, сковавшие его тело и голову.

Степан попытался уснуть, но это была пустая затея, так как мозг у него начал работать, как хороший электронный прибор, с бешеной скоростью.

Сердце билось, душа дышала, но не болела. Почему-то, как это было ни странно, его наполняла любовь. Та, которую он ощутил ещё вчера. Она как бы сама вошла в него и наполнила, как пустой сосуд, до самых верхов, заполняя собой всё пространство, окружающее его со всех сторон. Очень захотелось опять увидеть именно ту девушку.

«Ангел-хранитель, – пронеслось в сознании Степана. Но тут же скользнула вторая мысль, заполнив разум Степана злобой: – Что вы можете? Только вред принести и зло! Мне не нужен ангел, уходи!»

Степан открыл глаза – и что он увидел? Перед ним стояла она, его нежная, неописуемой красоты, вся сияющая лучами, его, да, именно его фея. Волны любви заполнили всю плоть, всю душу, всё сознание. Волна за волной неслись с огромной скоростью вниз к ногам.

«Хорошо, что я лежу, – это было последнее, о чём он успел подумать. И почему-то мгновенно уснул, будто вдохнул хорошую порцию эфира. Он давно уже не знал, где реальность, где сон. – Пусть будет всё так, как есть», – по той причине, что таких чувств он не ощущал, не помнил с самого рождения. Они были, всякие разные, насыщенные, яркие, резкие.

Степан был когда-то очень эмоциональным, ловким, живым человеком.

Ему очень легко всё давалось в жизни. Первая часть жизни, как он любил говорить, пошла «как по маслу, ещё и подогретому». Подогрел это масло, конечно, папа – куда бы Степан ни ткнулся, кругом он ощущал его мохнатую твёрдую руку: женщины, деньги, успех, купленные дипломы, купленные права, казино, бани с саунами, бассейнами и девочками, рестораны. Но этого было мало, ему надо было власти, большой сильной власти. Чтоб никто и никогда… не только что-то сказать, но и посмотреть плохо в его сторону.

В этом он видел своё могущество и превосходство над другими.

В то время стали образовываться одна за другой бандитские группировки. Модно и престижно, есть где себя показать и проявить, выразить своё превосходство уже над всеми. Это как раз было то, как ему казалось, в чём можно было получить пик кайфа в этой сумасбродной и развратной жизни. За свою жизнь испытал он много чувств и ощущений: познал пик счастья и позор, боль и обиду, горе и слёзы, он познал власть и расточительство, полёт и предательство, он знал «выстрелы в упор» и «выстрелы в спину» – всё, как ему на тот момент казалось. Но главного, именно этого, он не знал никогда… таких чувств не было, точно не было никогда – чтоб в одно мгновенье душа, тело, сознанье были наполнены радостью и счастьем, силой и удовлетворением всего, что могло быть живым в человеке.