Читать книгу Молодость Спартака - Галина Григорьевна Грушина - Страница 2

Гора Когеон

Шло время. Их старый дед умер, и мать с сыном остались вдвоём. Старик передал внуку всё, чем обладал: умение плести из прутьев корзины, работать в кузнице, владеть фракийской саблей. Юноша обогнал мать в росте и стал раздаваться в плечах. Дромихета ахала, смеясь:

– Скоро придётся поднимать потолок.

А он всё рос и рос и уже принуждён был входить в дом, пригнув, как взрослый мужчина, голову. С высоты на мать продолжали глядеть телячьи, детские глаза.

Когда Спартаку минуло шестнадцать лет, по всей земле прокатилась леденящая душу весть о разгроме римлянами Афин – святыни Эллады. Их привёл некто Сулла. Говорили, что изо рта у него торчат клыки, и он питается кровью младенцев. Вскоре до фракийцев дошли слухи, что, не насытившись Элладой, римляне идут к ним в гости. Страна заволновалась. Вспомнив, что все фракийцы – братья, в минуту опасности следует позабыть про усобицы и сообща отразить врага, воины начали собираться в отряды. В селении на горе Когеон подростки осаждали старосту с просьбой взять их на войну. Спартака вместе с другими прогнали. Он был расстроен.

– Ты пока молокосос, – сердилась Дромихета. –Погоди, хватит сражений и на твой век.

Вскоре односельчане вернулись с успокоительным известием: Сулла, раздумав покорять фракийцев, увёл римлян за море воевать с царём Митридатом Понтийским, где, надо надеяться, сложит голову. Подростки жадно прислушивались к рассказам старших. Оказывается, римские воины носили непробиваемые панцыри; коренастые, большеносые, голоногие, они во время сражения становились вплотную друг к другу, загораживаясь щитами, выставляли пики и превращались в живую крепость; никакими силами нельзя было разъединить их и обратить в бегство.

– А почему наши не могут составить такую же крепость? – простодушно спросил сын Дромихеты.

Над ним посмеялись: такой способ боя шёл вразрез с обычаями фракийцев.

– А почему вразрез? – не унимался упрямец.

Его наградили тычком.

Это была пора, когда к Спартаку начали приходить удивительные сны. Один сон был таков. Жаркий день. Он лежит на траве, расслабленный, разомлевший, а вокруг бродят овцы. И вдруг, откуда ни возьмись, конь. Грянул о камень копытами, брызнули искры. Конь белый, красоты несказанной, грива по ветру. Юноше снится, будто он поднимается с земли, легко кладёт руку на лебединую шею коня, а тот тянется к нему мягкими, ласковыми губами. И вот они вихрем несутся куда-то; вокруг – клубы белой лошадиной гривы. Счастье, наслаждение, ветер в ушах. И нет ничего лучше этой дивной скачки.

– Ходит конь, – кратко сказал он матери.

– Зачем к тебе ходит по ночам конь? – сердилась она.

Он не знал. Они бедны, им никогда не купить коня. И никак не мог объяснить матери, почему так радостны эти сны. Мчишь, куда захочешь. Ну и что? Быстрее ветра. Летишь! Ну, а дальше, дальше? Воля, простор.

В глубине души Дромихета давно уже подозревала, что её сын в чём-то не таков, как прочие юноши. Слишком сдержан. Слишком раздумчив. Слишком ласков. Любит кузницу. Паст овец любит, корзины плести, рыскать по звериным тропам, копать руду. Нет, чтобы в кругу сверстников похвастать молодой силой, да подраться всласть. А уж упрям, – как осёл. Нет, как ни кинь, не похож на других парней. И это несходство заботило её.

Горы. Небо, нестерпимо синее. Хижина на краю села. Камень. Медные сосны. Музыка ручья. Так продолжалось семнадцать лет. А потом заговорили по ближним сёлам, что в бедной хижине у вдовы вырос сын впору и царю. Крепок, как дуб, удался Спартак. Кабана одолел однажды голым и руками. Прыток и быстр, как горный олень. Руки сноровистые: ножи и топоры выделывал мастеровито. И в полном послушании у матери, как овца у пастуха.

– Счастливица, – вздыхали женщины. – Обзаведётся теперь Дромихета и достатком, и сильной роднёй. Хорошо ли только, что вырастила сына тихоней?

И качали головами, если случалось Дромихете проходить по селению с сыном. Чувствуя завистливые взгляды соседок, Дромихета не шла, – плыла. Сердце матери распирало от гордости, а сын ковылял себе позади, след в след, потупив в землю глаза. Голова у парня была с рыжиной, а волосы такой густоты, что стояли дыбом. Он уже совсем вошёл в возраст, и многие девушки в округе, и постарше, и совсем молоденькие, не отказались бы познакомиться с ним поближе: нравы фракийцев не строги, и девушка до замужества вольна располагать собой. Но упрямо сжимала губы Дромихета: не было пока у её сына выкупа за невесту; да и не пара вольные девчонки её сокровищу. А тот глаз не смел поднять, только заливался алой краской, слыша пущенные вдогонку нескромные девичьи похвалы.

Ежегодно в конце лета при великом храме Диониса-Солнца устраивался праздник, на который собирались достигшие совершеннолетия юноши-сатры; принеся жертву божеству, они принимали посвящение в воины, а потом показывали народу свою ловкость в борьбе, владении оружием, беге и прыжках. Здесь же лучших из них знатные люди отбирали от отцов себе в дружины, что было, конечно, большой честью. Крепко надеялась Дромихета, что на празднике счастье улыбнётся и её сыну. А там один-два похода, – вот и выкуп за невесту, и дом новый, и добрый конь..

Её давно смущало, что ласковый и трудолюбивый сын её мало что смыслил в божественном. Конечно, она рассказывала ему, что у фракийцев есть бог Залмоксис, а есть бог-Воин, Охотник, Всадник; и есть ещё бог Солнце-Дионис; а у женщин есть своя богиня. Впрочем, им, простолюдинам, были понятнее и ближе милые деревенские божки, от которых они ждали помощи в хозяйстве, за что подкармливали их просяной кашей: Тот, кто гремит по ночам в кузнице; та, что плещется в ручье; те, что шебуршат в лесу за каждым кустом. Но каждому бесу следует почитать и великих богов. Семнадцать лет – самая пора наставить юношу, приобщить ко всему доброму и высокому. Дромихета решила не откладывать более и, хотя можно было выждать ещё одну зиму, повела сына в гору, к великому храму.

Встали до зари. Спартак надел новую конопляную рубаху и такие же штаны, долго и тщательно обматывал ноги полосами из тнко выделанных овечьих шкур, а потом обулся в низкие сыромятные сапожки. Подпоясав вышитым матерью кушаком рубаху, доходившую ему до колен, он прикрепил к поясу нож собственной выделки, огниво и гребешок; на широкие плечи накинул кусок войлока, а густые волосы упрятал под валяный колпак, украшенный цветком. Никогда в жизни он не выглядел таким щеголем и чувствовал себя немного смущённо. Мать закуталась во всё тёмное, вдовье. Оба взяли по корзине со снедью.

По дороге, – когда, взвалив на спины корзины и подгоняя овцу с ягнёнком (приношение храму), они шли в гору, сначала в предрассветных сумерках, потом при пылающем восходе, – Дромихета наставляла сына:

– Будь благочестив, чти веру предков. Оказывай уважение старшим, как бы ни была плоха одежда человека. И посматривай, сынок, по сторонам: там наверняка будут девушки из знатных семей.

Первые два наставления не затрудняли юношу, но последнее внушило некоторую тревогу. Гордячка Дромихета мечтала о завидной невесте для своего замечательного сына; как угодить матери? Он вырос в послушании и решил исполнить её волю, то есть поглядеть по сторонам. На душе у него было весело и тревожно: ведь ему предстояло войти в святилище великого Диониса, почитаемого не только сатрами, но всей Фракией и даже чужестранцами. Там он посвятит божеству свою первую бороду. Получит оракул ьо будущем и приобщится к таинству, а потом в толпе сверстников предстанет перед советом старейшин, возглавляемым главой бесов –Великим жрецом Диониса-Солнца. Испытаний он не боялся, потому что знал свою силу и ловкость; немного беспокоили девушки, да и то не сами по себе, а боязнь не угодить матери.

В полдень Дромихета с сыном сделали привал. Когда спали, на камень, служивший юноше изголовьем, заползла змея и свилась красивыми кольцами возле его лица, греясь на осеннем солнце. Мать, в страхе прогнав змею, сочла это дурной приметой и даже хотела вернуться, но сын воспротивился, указывая, что змея его не ужалила, и что они тоже не причинили ей вреда, дав спокойно уползти. Он уже настроился на новую взрослую жизнь, которая начнётся после посвящения, и не желал возвращаться в детство.

Чем ближе подходили они к святилищу, тем трудней становилось идти: воздух богов тяжёл для смертных, дышать приходилось полной грудью. К вечеру на тёмном гребне скалы выступили очертания неприступной крепости, сложенной из камней, поднять которые не смогли бы и сто человек: возвести такие стены могли только великаны. Говорят, они и жили тут раньше. В вырубленном в скале храме обитало само божество .

Полные благоговения, мать с сыном вошли в каменные ворота крепости. На ночлег они расположились у стен святилища вместе с толпой других богомольцев, чтобы, пробудившись наутро с восходом солнца, начать празднество.

Лёжа на земле и глядя в звёздное небо, Спартак внимал благочестивым рассказам о великом Дионисе, в бытность свою на земле любившего принимать облик того или иного животного, творит чудеса, превращать воду в мёд , заставлять бить из-под земли фонтаны вина, излечивать больных. Вознёсшись на небо, Дионис превратился в Солнце. Иногда расположившихся тут на ночлег людей охватывает странное безумие: это значит, Дионис рядом, в святилище.

Торжества начались утром. Юношей ввели во храм, в помещение, где они подарили божеству свои бороды и где совершилось таинство приобщения: каждый отпил из священного сосуда изрядную толику крепкого вина. Потом одного за другим их стали вызывать в соседнее помещение. Когда настал его черёд, сын Дромихеты не без робости вступил в темноту. От терпкого, впервые испробованного вина кружилась голова, а темнота была жаркой и вязкой, наполненной приторным, одуряющим запахом. Глухо бил барабан, и глухо стучало в висках. Казалось, что Дионис где-то совсем рядом, над головой, в гулком мраке свода.

Распахнулась дверь, впустив в темноту красноватый свет. Вошли жрицы; одна стала изучать внутренности пожертвованной им овцы, другая – линии на его ладони, третья осведомилась, не было ли недавно в его жизни какого-нибудь необычного случая, похожего на предзнаменование. Юноша рассказал про змею. Жрицы удалились в дверь, отк4уда лился красноватый свет и доносились звуки барабана: там находилась пророчица. Предсказание, которое он должен был получить, тревожило его: зачем дерзко заглядывать в будущее? На всё воля богов, и, если бы не обычай, он не стал искушать судьбу.

Внезапно опять хлынул красноватый свет, быстро вошли жрицы. Отстранив их, к юноше стремительно приблизилась молодая женщина, одеждой которой служила звериная шкура. Поднеся к его лицу чадящий сладким дымом светильник, она уставилась на него обжигающими глазами.

– Это ты ждёшь оракул? – зазвенел под гулкими сводами высокий, резкий голос.

Он неловко кивнул, поражённый видом женщины, красотой её обнажённых рук и плечей, украшенных множеством браслетов. Женщины окружили его, призывая склониться перед главной жрицей, но та остановила их властным жестом:

– Сами склонитесь перед ним: этому юноше суждена царская власть. – И, внезапно припав к его ногам, обвив их руками, попросила. – Когда взойдёт звезда твоего величия, не забудь своей милостью меня, первою возвестившей тебе блистательную судьбу.

Видя, что все жрицы опустились перед ним на колени, Спартак растерялся и, пытаясь освободиться из цепких рук, неловко коснулся горячего, скользкого тела женщины, – но та вскочила и, схватив его за рукав, потащила в соседнее помещение. Он увидел залитую красным светом пещеру, клубы дыма, стелющиеся по полу, алтарь посередине, обагрённый жертвенной кровью. Бил барабан. Закружившись в медленном танце, жрица повторила своё пророчество. Его ждёт царский венец; змея означает злую смерть в расцвете лет. Такова воля богов.

Дромихета всполошилась при виде сына: он пошатывался. Исступлённое безумие, сопровождавшее великого Диониса, казалось, коснулось и его Мать увела юношу в тень, положила ему на лоб влажную тряпицу и велела уснуть.

Пополудни юный горец вместе с другими молодыми людьми предстал перед советом старейшин. Юноши показывали народу свою силу и ловкость: стреляли из лука, прыгали, боролись. Зрители одобрительно шумели. Спартака поманил к себе верховный вождь. Юноша с робостью приблизился. Рядом с вождём сидела его дочь – жрица-пророчица Ноэрена. Одета и причёсана теперь она была уже не в звериную шкуру, но в богатые женские уборы; в её пронзительных глазах всё ещё блестели отблески неистового огня, так поразившего его. Потупившись, он принялся разглядывать украшения на её шее, исполненные с величайшим искусством, – должно быть, эллинской работы.

Вождь, он же верховный жрец, оглядев юного горца, осведомился у дочери, неужели этому парню она напророчила утром царское величие? Жрица недоуменно оглядела деревенскую одежду юноши, скуластое лицо в ореоле рыжеватых волос и, пожав плечами, ничего не ответила.

Дромихета не помнила себя от счастья: вождь всех бесов милостиво разговаривал с её сыночком и взял в своё войско. Вся их жизнь отныне пойдёт по-другому. Вырастила сына, поставила на крыло; теперь можно и отдохнуть.

Какая-то женщина тронула Спартака за одежду. Отвлекшись на мгновение от ликовавшей матери, он услышал тихие слова:

– Дожидайся вечером позади храма со стороны заката. Так велела Ноэрена.

В скале была зарешеченная дверь; она приоткрылась, и юношу поманила женская рука. Он протиснулся в узкую щель. Служанка повела его по извилистому ходу внутрь. Они вышли на ровную площадку, с одной стороны ограниченную стеной, с другой – пропастью. На небе величественно догорал закат. Закутанная с головы до ног женщина отделилась от стены.

– Поклонись, – велела служанка. – Перед тобой великая жрица.

Спартак узнал Ноэрену.

Нетерпеливым движением руки велев служанке отойти, Ноэрена сбросила покрывало и предстала перед поражённым юношей в новом обличьи: она была одета как фракийский воин; на поясе у неё висел кинжал. Тёмноволосая и смуглая, со сросшимися на переносице тонкими бровями, девушка была очень хороша собой, однако нежный рот, напоминающий удивительный цветок, был сурово сжат, а глаза по-прежнему пронзительны.

– Ты знаешь, зачем я тебя позвала, Спартак, сын Спартака и Дромихеты? – резким голосом спросила жрица.

Он растерянно молчал, деревенский парень в измятой рубахе; и пахло от него молоком, дымом, овчиной, лесом. Закатный луч, ударив ему в спину, превратил его нестриженую голову с торчком стоявшими волосами в огромный золотой шар. Лицо Ноэрены исказилось; попятившись в испуге, она воскликнула:

– Царский венец на твоей голове! Да исполнится воля богов. Я не дам тебя убить, но сделаю своим мужем. Власть над всеми бесами и горой Когеон наследуешь ты.

Растерянный , оглушённый её словами, юноша невольно попятился от края пропасти. Приблизившись, жрица отцепила свой кинжал и сунула его за пояс Спартака. Потом она надела ему на шею цепочку с каменным амулетом – символом Диониса-Солнце.

– Никогда не снимай этот амулет, – велела она, – и тебя никто не посмеет пальцем тронуть. А теперь клянись, что исполнишь божественную волю , покорный ей, как и я. Клянись, Спартак, клянись!

Он видел перед собой красивую, гордую девушку, настоятельно требовавшую его клятв. Схватив её тонкую руку, он удивлённо переспросил:

– Ты хочешь стать моей женой? Ты не шутишь?

– Клянись. Солнце сейчас зайдёт, – устало припав к нему, простонала она.

Впервые в жизни юноша держал в объятиях красивую девушку, и он поклялся, – сам не зная, в чём.

Ночь сгустилась до черноты, когда Спартак вернулся к матери, ожидавшей его на площади перед храмом.

– Где ты был ? – недовольно осведомилась Дромихета. – Ещё не стал воином, а уже начинаешь своевольничать.

Взволнованный и растревоженный пережитым, он честно рассказал матери обо всём. Дромихета перепугалась:

– Нам опасно здесь оставаться. Мы уйдём домой сейчас же.

Он не хотел уходить и напомнил матери:

– Ночью по дороге рыщут звери.

– У меня есть взрослый сын, – насмешливо возразила мать, – который в случае опасности должен меня защитить. – И заплакала. – Мало мне горя, так ещё навязалась дочь вождя! Да тебя тут же убьют! Нет, бежим поскорее прочь.

Они шли всю ночь, не обменявшись больше ни словом. Дорога была уже знакома. Светила полная луна. Время от времени слышались звериные крики, и юноша сжимал рукоятку данного ему Ноэреной кинжала. Когда посветлело на востоке, они присели отдохнуть. Мать протянула сыну чёрствую лепёшку. Дожевав последний кусок, он привычно растянулся на земле и сказал:

– Мать, я сделаю всё, как ты велишь. Никогда больше не поднимусь на Когеон. Но если Ноэрена согласится жить в нашем доме, я стану собирать выкуп за неё.

Дромихета промолчала, не зная, смеяться ей над словами сына или плакать.

Сразу по возвращении домой он собрался в горы обходить капканы. Лес успокоил молодого горца; пережитое показалось сном. Царское величие напророчены ему и злая погибель. Хвала богам, величие очень далеко, а, значит, нечего страшиться гибели. Тысячу раз права мать: какая он пара главной жрице Диониса-Солнца ! Потеряв его из виду, она тут же забудет о нём, и взаимные клятвы тоже. Труднее будет ему позабыть девушку у своей груди, жаркое дыхание, пронзительные глаза. Никто не сравнится с Ноэреной, ни одна девушка никогда так не понравится ему. Пожалуй, он вообще не станет жениться. Всё забыть. Скорей бы она исчезла , перестала стоять перед глазами.

Надвигалась гроза. Выйдя на поляну, он увидел ветхий шалаш, и древнюю старуху возле с головой, украшенной венком из осенних листьев. По деревянному изображению женской богини Бендиды, висевшему на её груди, юный горец догадался, что перед ним скромная жрица, одна из лесных колдуний, что помогают овцам, когда те ягнятся, и женщинам при родах. Вежливо приветствовав старуху, он попросил приюта от дождя. Ему пришла мысль, что жрица Бендиды может оказать ему помощь , заставив забыть Ноэрену: эти прислужницы Бендиды знают и умеют многое, когда дело касается влечения мужчин и женщин друг к другу.

Гроза в ту ночь так и не собралась, хотя воздух был полон ею. Разложив костёр, они со старухой скудно поужинали дарами леса. Потом, осмелев, юноша признался, что у него перед глазами всё время стоит лицо вскользь увиденной девушки. Уж не положили ли на него заклятье? И как от этого избавиться?

– А надо ли? – удивилась старуха. – Это Бендида. Ей подвластно всё живое, а, значит, и ты. Разве тебе не приходилось видеть, как бьются весной самцы-олени? Разве ты не слышал призывного клёкота, свиста, кваканья, кукованья? Всё это Бендида, продолжение жизни. Продолжение мира и всего, в нём сущего. Бессмертие. Ты обязан почитать её. Покорись её воле.

Ему не хотелось признаваться, кто та девушка, чей образ преследует его.

– Я бы хотел освободиться от наваждения, – упрямо повторил он.

Старуха, подумав, кивнула:

– Так и быть, я помогу тебе. Власть Бендиды иногда тягостна юношам. Ослепнув от чувств, он и могут натворить много злого. Я научу тебя заклинанию от любовной горячки. Научу властвовать собой.

Они ещё долго разговаривали в ту ночь, а о чём, знал только костёр, но он потух на рассвете.

Вернулся он домой без добычи, но весёлый. Дромихета встретила его, поджав губы: она была не одна. У них сидели какие-то люди. Это были посланцы с горы Когеон: главная жрица требовала его к себе.

– Иди, – плача, сказала мать. – Не нам перечить властям. Но помни: дочь вождя бесов тебе не пара. Ноэрена не захочет войти в хижину кузнеца, ходить по воду, печь лепёшки, стирать тряпьё. Или ты бросишь свою мать и уйдёшь жить в крепость?

– Я тебя не брошу, – удивился он. – И я никуда не пойду.

– Пойдёшь, – заверили его. Посланных было двое, и они приехали верхами, приведя запасного коня для Спартака.

Он не устоял перед соблазном сесть верхом на коня.

По дороге они сделали привал, решив дать отдых лошадям. Молодой горец и сам устал с непривычки к верховой езде. Поев овечьего сыру и не удержавшись от вина, которым его попотчевали, он не заметил, как уснул. Пробудившись, он обнаружил себя крепко связанным. В ответ наего удивлённое возмущение один из посланных спокойно спросил:

– По твоему, дочь вождя бесов и сын вдовы – подходящая пара?

Привязав его к лошади, всадники двинулись в путь. Он вынужден был идти рядом с конём, на котором только что ехал. К тому же он вскоре заметил, что направляются они не вверх, в сторону святилища Диониса-Солнца, но вниз, в долину.

– Куда вы меня ведёте? – забеспокоился он. – Вы пленили меня, свободного человека, причём не на войне! Вы нарушаете закон!

– Мы действуем по закону, – был ответ. – Великий Дионис объявил свою волю верховному жрецу: несколько юношей должны спуститься с гор, чтобы научиться военному ремеслу в лагере римлян. Твоё имя было названо первым.