Читать книгу Городские истории - Галина Коваль - Страница 4

Нога у женщины занемела. Пришлось с трудом ее разогнуть и опустить на пол. Белый носочек, растянутый от бесконечных стирок, собрался в гармошку на щиколотке. Обладательница изношенных носков сморщила лицо, пережидая ноющее игольчатое покалывание в ноге.

– Что за манера носить то, что впору выбросить.

Голос говорившего с ней человека был ровным и скучным. Даже воздух не колыхнулся от его, казалось бы, возмущения. Он, как и Она, сидел в кресле. Хорошее кресло. Дорогое. Кожаное. В виде глубокого блюдца, лежащего на плетеном постаменте под углом сорок пять градусов. Сколько Она его просила у него! Как малое дите! Достала в конце концов, и Он купил. Только купил два, чем очень ее удивил. Из этого Она сделала поспешные выводы: раз купил два, значит, строит планы на светлое будущее с ней. Это ли не радость, это ли не стимул в их общении!

Второе кресло было куплено им в момент отгрузки первого из магазина. Он сел в первое кресло, зашуршал пузырчатым целлофаном, стиснул зубы. Звук, издаваемый целлофаном, был неприятен ему. Возможно, целлофан еще и пыльный. Но ощущение комфорта и удобства свело его опасения к желанию продолжать сидеть в кресле. Он думал: «Если кресло предназначено ей, то надо купить второе для себя. Если ей так оно понравилось, значит, Она не будет скакать у меня по коленям. У меня появится личное пространство. Удобное и комфортное, ведь ей не захочется уходить из нового кресла хотя бы первое время».

– Я беру два, – произнес покупатель вслух.

– Идите оплачивайте, – отозвался грузчик. – Буду упаковывать второе. У вас большие площади? – Грузчик с грохотом стал двигать первое кресло в сторону.

– С чего вы взяли? – удивился Он.

Грузчик разматывал целлофан для второго кресла и не ждал вопроса. Разогнулся и удивился.

– Так ясен день! Вещи-то объемные.

– Разве?

Он стал ходить вокруг уже оплаченного кресла, и глаза как раскрылись.

Два огромных блюдца на постаменте. В ее комнатке они конечно станут. Только тогда ей придется с них прыгать (образно) на кровать и к двери, на балкон и кухню. И все же он их купил. Не хотелось ему отказываться от личного пространства. На расстоянии Он мог общаться с ней, с легкостью говорить, смеяться даже. Мог разглядывать ее кошачьи ужимки, гримаски, потягушки, и они в нем пробуждали желание. Обычное мужское желание, которое Он тут же второпях утолял, боясь упустить. За этим Он приходил сюда. Стоило ей к нему прилипнуть после соития со всей своей напускной нежностью и любовью в словах, как Он считал, ему становилось душно, тесно, темно в ее объятиях. И губы у нее мокрые, и телевизор за ней не видно, и коленки оставляют на его ногах синяки, и вообще ему пора идти. Вставал и уходил, оставив ее за привычным уже занятием – искать и придумывать оправдания его такого поведения. Она старательно их искала и находила первое время, потом стала выдумывать, а выдумывать она была мастерица. Например. Если содержание просмотренного фильма вызывало у нее сожаление, она могла тут же после сеанса спешить в свои пятнадцать метров сталинской кладки. Там она принимала душ. Обязательно. Чтобы смыть даже воздух, прикасающийся к ней, в котором происходило на экране то, что ей не нравилось. Громоздила подушки и подушечки вокруг себя в кровати, задергивала шторы, тушила свет и прокручивала фильм в памяти, но уже с изменениями, повинуясь своим фантазиям. Это занятие приносило ей большее удовлетворение и более яркие впечатления, от которых порой она испытывала внутри себя то, что не испытывала при соитии с ним.

Ей тридцать пять лет! Некоторые женщины в эти годы выглядят на двадцать пять плюс пять. Она так не выглядела. Она не посещала фитнес-клуб, не ходила в бассейн, не делала утреннюю зарядку, не имела напольных весов. Она любила шоколад, свежие булочки, сметану и вкусный вредный черный чай по утрам. На обед Она могла сделать повторение утреннего меню. Любила носить носки вместо домашних тапочек, заплетать по нескольку раз в день косу разными способами и не носить лифчик дома. Грудь свою Она терпеть не могла из-за ее размера, формы и тяжести. Конкретная пятерка дынеобразной формы. Грудь колыхалась при ходьбе без лифчика и заставляла ее горбиться. И это постоянное ощущение того, что хочется отстегнуть, снять, отвинтить и выбросить! Слава богу, что рост хороший, как-то скрадывает. Женщине было невдомек, что полнота ее была вкусная, как те продукты, которые она предпочитала.

– А ты не смотри на них.

– На кого?

– На носки, – ответила Она ему со своего нового кресла и поддернула беленькие растянутые носочки на ногах. Ответила таким же ровным и безликим голосом, каким и Он разговаривал с ней. Если вы имели возможность наблюдать в открытом пространстве степи на расстоянии взгляда волнистые передвижения теплого воздуха вдоль линии горизонта, то это природное действие очень похоже на диалог двух представителей разных полов в комнате.

Он сегодня сердился. Любовница после покупки долгожданного кресла перестала быть подвижной, перестала потягиваться, ворочаться, менять позу, как это Она делала в старом кресле. Теперь Она могла полчаса полулежать в нем и не сменить положения тела. У него не возникали мужские желания из-за этого, а время тикало, и стрелки часов приближались к цифре семь. Времени, после которого Он должен быть дома. Там его семья ждет к ужину. Жена и двое взрослых сыновей.

Пятьдесят пять лет! Некоторые мужчины в его возрасте выглядят куда хуже, чем он. Лысиной и животиком обзаводятся. Потеют некстати, краснеют лицом от натуги, предпочитают автомобиль и лифт. Поджарый, мускулистый, с волнистыми, красиво посеребренными волосами на голове, Он манил женский взгляд. Машина у него была, конечно, служебная. Медленно ехала за ним полдороги с работы и на работу. Ходьба прибавляет здоровья, по его мнению. Работа в ФСБ давала ему такую возможность и неограниченное общение с женщинами. А были они на службе все как одна, практически на одно лицо. Дресс-код в одежде, дресс-код в обличии, дресс-код в поведении. Во всем дресс-код! Под козырек и – всегда «готовы». Он посещал спортивный зал, бассейн, массажный кабинет. У него всегда были обработаны ногти на руках и ногах. Мало того, они покрывались невидимым лаком. Не бесцветным лаком! Нет! Именно невидимым. Жена, как гуттаперчевая кукла, никогда не опускала подбородок и не смеялась. Это прибавляет морщин. Ей они ни к чему. Укладывалась спать в специальном шейном воротнике. От этого воспоминания его передернуло всего.

– Именно для этого я прихожу сюда, – не меняя интонации, не отводя глаз от телевизора, проговаривает в пространство комнаты любовник.

– Для чего? Я не поняла тебя.

Ее голова лежит на крае кожаного блюдца.

– Любоваться тобой. – Он кашлянул и расстегнул еще одну пуговицу на рубашке.

– Так кто же тебе мешает? – Голова лениво перекатилась по креслу в его сторону.

– Ты.

– Я?

– Да.

После паузы спросила:

– Как это возможно?

Фраза в форме вопроса, но звучит безлико.

Гладко прибранная кровать с покрывалом без единой складочки ехидно наблюдает за происходящим в комнате. Эти два кресла стали ей ненавистны. Раньше она знала свое предназначение даже среди дня, сейчас она всеми брошена и забыта. Она могла заснуть в кресле с вечера и только после полуночи улечься в кровать. Он так вообще перестал двигаться и передвигаться по комнате. Стало негде. Вошел в комнату, уперся коленями в свое кресло. Сел смотреть на нее. Смотреть стало нечего. Она стала не та. Старое кресло скрипело всем, чем можно было скрипеть. Оно было таким старым, и узким, и низким, что, сидя в нем, ей приходилось постоянно менять положение своего красивого дородного тела. Так, поворочавшись с полчаса, она укладывалась на кровать, чтобы дать отдохнуть телу и потянуться всласть. Распускалась на ней большим экзотическим цветком. Мужчина незамедлительно вставал, быстренько производил одни и те же манипуляции и быстренько так уходил. Она приводила в порядок растрепавшуюся косу и подолгу стояла на кукольном балкончике в два шага. У нее кукольный балкончик, у него кукольная жена. Хоть что-то есть общее.

– Ты стала другой. Я тебя не узнаю.

– Ты для меня прежний.

Она не шевелится. Ее груди не колыхаются. Ее халат не раскрывается в нужных местах и в нужный момент. Ее высокая талия над пышными бедрами ему не видна. Она не встает же! Ей удобно и хорошо полулежать в своем новом и долгожданном кресле.

Он старается не смотреть на кровать. Ему кажется, что кровать над ним насмехается. Воспитан и выдрессирован службой Он так, что не пристало ему что-то делать своими руками. Секретарши его четко знали свои обязанности и напрочь отучили мужчину от каких-либо потуг на этой волне. Потому и менялись они часто, что вскорости их четкое исполнение обязанностей наскучивало ему.

– Прежний? Это хорошо.

– Я знаю, – в тон собеседнику согласилась с ним Она.

Почему бы не сказать ей о своих желаниях прямо? Солдафон потому что. Не пристало ему при высоком чине кого-то о чем-то просить. Женщины сами должны знать свое прямое назначение.

– Ты должна знать и помнить кое о чем. Не первый день свиданькаемся…

– У тебя день рождения? – спросила Она, сонно зевнув в сторону кровати. Кровать воспрянула духом вместе с мужчиной.

– Ты сама не своя. – В голосе мужчины появились звонкие нотки.

– Разве? Ничего нового за собой не замечаю.

– А я за собой замечаю. Мне тебя не хочется. – Он практически лежал, как и Она, в своем новом кресле.

– Отдохни. Ничего страшного. – Она вытянула ногу и положила на край кровати.

– Ты так думаешь…

– Ага… Включи канал с желтым кружочком.

– Пожалуйста… – Он переключил канал. – Я так и уйду?

– Как так?

Ее слух и зрение были обращены к экрану телевизора.

Он с досады закрыл глаза и смог сосредоточиться на воспоминании, как впервые увидел эту русскую красавицу. В тот день Он неожиданно для себя вышел из кабинета и спустился в столовый зал, где вкушали обеденные блюда сотрудники такого таинственного заведения, как ФСБ. Ему стало не по себе и хотелось выйти, пройтись, перебросится с кем-то словцом, анекдотом. Развеяться, одним словом. После визита к врачу день тянулся как резиновый. Проклятая импотенция не давала покоя. Вот дела! Менял секретарш, смотрел журналы, находил сайты определенного назначения. Не заберет его никак, и все тут! Завидев приятное лицо одного из коллег, подсел к нему за столик. Друзей на поприще ФСБ не заводят. Приятное лицо никак не шло на разговор. Оно было занято рассматриванием новенькой из обслуживающего персонала столовой. Посмотрел и Он в ее сторону. Еще раз посмотрел. И почувствовал в себе то, что утратило силу и яркость, из-за чего Он посещал сегодня врача. Женщина с внешностью мамы в молодости, в таком же платье с накладными плечами и низко открытой грудью была волнительно хороша и необыкновенна. Здесь необходимо как можно красочнее описать сей предмет женского обольщения. Предоставляю возможность вашей фантазии включиться в созерцание прекрасного видения. Коса блестящих волос короной украшала ее голову. Могучая крутизна бедер переходила в тонкую талию. Красивые полные руки и тонкие кисти. Несколько родинок чередой катятся по открытой колышущейся груди вниз и прячутся где-то там. Еще одна над верхней губой дерзит и режет глаз.

– Хохлушка, – поясняет приятое лицо напротив. – Они все там такие, с перчиком. Наши сотрудницы все, как сухостой. Отчего молчим?

Полковник ФСБ очнулся.

– Так, дух захватило.

– Давно не посещали общественное питание?

– Жена порядок любит.

– Кто же против порядка! Победокурить можно. Иногда. Для вдохновения.

– Аж глаз режет! Долго не задержится здесь.

– Задержится. Ее борщи и драники полюбились самому… – Приятное лицо пальцем указывало в потолок.

Полковник ФСБ посмотрел туда же.

– Занята?

– Не могу знать. Могу догадываться.

Сразу за первой встречей последовала вторая. Он шел из кабинета в конце рабочего дня. Шел по невероятно длинному коридору, продолжительность которого по сей день его удивляла и раздражала. Особенно дорожка ковровая, без стыков. Выходит, ее никогда не чистили в химчистке, только пылесосили сверху. Полковника ФСБ передернуло всего. Память вновь колыхнула в сердце мягкую горечь. Двор. Во дворе турник. Через турник перекинут ковер. Мама выбивает ковер пластмассовой штукой, очень похожей на теннисную ракетку. Мама веселая. Она красивая. Он маленький и маменькин мальчик. Молодые парни, стесняясь самих себя, не могут оторвать от его мамы глаз. Он очень гордится их вниманием к маме. Парням пора по своим делам. Их мамы сердятся на них за это, выходят на балконы, выглядывают из окон и напоминают сыновьям о чем-то. Мамам не понять, почему их мальчики оседлали скамейки вместо того чтобы идти туда, куда их проводили. Если бы сейчас, в настоящее время красивая женщина выбивала ковер во дворе, то она не вызвала бы такого всеобщего созерцания, потому как молодежи есть куда смотреть у себя в комнате. Конечно, это интернет! Зудящий, надутый, липкий и низкий. Как бочка из-под меда для медведя. Бочка сладкая и липкая. Мусора в ней налипло со всего леса, насекомых всяких, земли. Гадкая бочка. А медведю все равно хочется лизать, скрести по стенкам грязную медовую сладость.

Вот и заканчивается ковровая дорожка, полковник ФСБ сдает личную карточку учета на досмотре и выходит из здания. Впереди спиной к нему стоит новенькая женщина из столовой. Глаза полковника ФСБ мгновенно прилипают к ее фигуре. Она спускается по ступеням, за ней следом – полковник ФСБ.

«Опять тащиться за ним вослед!» – ругнулся про себя его личный водитель и завел двигатель машины.

На этот раз он ошибся. Полковник ФСБ недолго будет шагать за фигурой женщины из столовой. Она неожиданно остановится достать что-то из кармана плаща, и ей в спину по инерции уткнется седовласый полковник.

– Задумался я, простите!

– О чем? – Вопрос звучит мягко, проникновенно и мгновенно. Взгляд женщины вскользь прошелся по его лицу, ушам, голове и устремился в небо. Оно и отразилось в ее глазах. Необъятное, свободное небо.

– О вас.

– Что именно вы думали?

Полковник ФСБ подумал, о чем он думал, и у него дух захватило от этого.

Все эмоции читались на его лице. Женщина их прочла и, привыкшая ко всему эдакому, сказала:

– Доведите меня до такого же состояния.

На удивление, ответ прозвучал выстрелом. Полковник ФСБ застопорился, а женщина сочла, что человек оцепенел от ее красоты. Ей это страшно понравилось. Мужскую леность (потом) сочтет за мужское смущение, а это так мило.

А полковника наполняло мужское желание, каждую клеточку его организма, каждую его жилочку. Превратило его в надутую горячим воздухом грелку. Воздуха полным-полно, а дышать нечем. Ой, хочу, хочу, хочу! Ой, скорей, скорей, скорей! Кровать в ее квартире успела крякнуть всего один лишь раз. Возмутилась и тут же невзлюбила полковника ФСБ.

– Бедный мой, бедный! Я так тебе нравлюсь?!

Он уже вставал и спешил привести себя в порядок, стараясь не смотреть на распущенный экзотический цветок на кровати. Сейчас он казался ему еще и ядовитым. Полковник ФСБ ожидал в свой адрес колкостей и женского яда.

В служебном кабинете, принимая прямые служебные обязанности секретарши, как солнечные ванны в одно и то же время, он всегда думал о службе, и это объясняло его холодность и быстротечность самого древнего инстинкта в мире. Здесь, в этой комнатке была совсем другая ситуация, и Он не был холоден. Он был раскален добела и, пролившись в женщину, с шипением затушил самого себя. Именно эта горячность и покорила ее сердце. Покорить-то покорила, но не зажгла. Мужская неправильно понятая слабость породила в ней жалость. А как женщины ее типа умеют жалеть! Ой как умеют! С их умением армию можно обучить этому.

– Мой бедненький… Жена – математик?

Он подумал: «О чем это она?»

И ответил:

– Давно уже вместе.

В органах ФСБ могут находиться только семейные люди, потому у женщины на этот счет не было никаких сомнений. Обязательно женатый.

– Идти мне надо.

– Конечно, конечно!

Она снова ошиблась и решила, что смущение его гонит прочь от нее.

С той поры у полковника ФСБ секретарши не менялись. Нынешняя секретарша, освобожденная от тесных послеобеденных контактов с начальством, стала направо и налево расхваливать ставшего не похожим на всех начальника. И пошла о нем молва промеж женского персонала как о человеке культурном, семейном и сдержанном. Настоящий полковник!

Боже, как надоел телевизор! И несмотря на это, войдя в свой дом, каждый тянется к пульту. Пусть себе бубнит в пространство дома, и ты вроде не один. Дети не едят без телевизора. Дети засыпают под телевизор. Кошки, собаки его смотрят. А он поглощает нас, наших детей, жен, мужей. Мы не смотрим на тех, с кем живем, мы смотрим в телевизор. А видим фигу, надуманную и расфуфыренную, и не дай бог, закодированную двадцать пятым кадром.

– Что ты находишь на этом канале?

Она пропустила его вопрос мимо ушей.

– Почему ты хочешь уйти? – задала свой вопрос, повернув лицо к окну.

– Я уже говорил, мне тебя не хочется. Тебя это даже не обидело.

Она не пошевелилась в кресле, только руку протянула и, взяв край гардинного полотна, накрыла им себя и превратилась в восточную красавицу под кисейным покрывалом. Тапочки на босу ногу были у нее с загнутыми носами и бубонами, что также способствовало мужским фантазиям в формировании нового образа. Маленькое перевоплощение, и результат налицо! Кровать пару раз крякнула.

– А говорил, что не хочешь меня… – Восточная красавица протянула руку и вернула на место гардину от окна.

– Надо же было мне как-то тебя расшевелить! – Он еще учащенно дышал, поправляя на себе одежду. Он никогда не раздевался и не посещал ванную комнату. – Удалось вот! – добавил Он и показал ей довольное лицо.

Она лежала неподвижно по одной причине – чтобы не расплескать его содержимое в себе на кровать. Сейчас Он уйдет, и Она займется собой.

– Что тебе удалось? – В ней не чувствовалось никаких изменений – ни во взгляде, ни в голосе, ни в настроении. – Меня расшевелить? Мне показалось обратное… Это я тебя расшевелила.

– Ты… Не смеши меня, женщина.

– Поговорим?

– Мне надо идти.

– Конечно, конечно.

– И все-таки я тебя не узнаю.

Дверь за ним закрылась.

Она посмотрела на часы. Семь минут езды до элитного дома полковника. Пять минут назад, до ее дома. Только бы дождаться и сохранить в себе горячность внутреннего женского настроя, которая передавалась от ушедшего полковника и оставалась не потушенной всегда.

…Однажды, когда разбухшая губка внутри нее пролилась слезами, она пошла открывать дверь вернувшемуся за чем-то полковнику. Только не полковник это был, а его личный водитель. Уставший и злой от постоянного сидения в машине, как пес сторожевой на привязи. Водитель вонзился в нее колючим взглядом и потребовал забытую полковником ручную сумку. Насыщенный дух любовной горячки от женского тела коснулся мужских ноздрей. Распущенный экзотический цветок в распахнутом атласном халате стоял перед ним на расстоянии протянутой руки. Она открывала дверь не шоферу, а полковнику, отстрелявшемуся мимо цели. Столько скорби было в женских глазах и непонимания! За что с ней так? Почему с ней так? Может быть, за что-то? Ну конечно за что-то! Это так очевидно! Она шлюха, а со шлюхами не церемонятся. Поспешно запахнув халат, она отступила в глубь комнаты. Тогда еще новых кресел не было, и ей было куда шагнуть.

– Он вас бьет?! – изумился и ужаснулся своей догадке водитель.

Голова его пошла кругом. Женские чары, даже без ведома самой женщины, сделали свое дело. Так искренне и так сочувственно прозвучал его вопрос, а самое главное, вовремя. Ой как надо было женщине, чтобы ее сейчас пожалели. Именно сейчас.

– Еще хуже… – она закрыла лицо ладонями и зарыдала навзрыд.

– Где? Покажи. Зафиксируем! В машине фотоаппарат есть. Службист поганый! Я догадывался. У него жена всю жизнь как с проглоченным кинжалом ходит. Мумия! Запугал бедную.

Водитель шагнул к ней, и Она прижалась к чужому сочувствию. Оно так было необходимо сейчас, сию минуту!

– Бедненькая ты моя, бедненькая!

Вихрь женского желания опрокинул водителя спиной на кровать. Звезды засверкали в женской голове и внизу ее живота. Звезд было не видно, но она ощущала их каждой клеточкой тела. Несколько минут проскакали мимо них. Потом она упала на грудь новоявленного мужчины в ее жизни и отключила окружающий мир. Она наслаждалась пережитым.

Новоявленный с нежностью и осторожностью, чтобы не спугнуть женщину, медленно и плавно проделал все, что делает мужчина в сложившейся ситуации, и, пережив то же самое, что и Она, лежал рядом и перебирал лепестки экзотического цветка своими чуткими пальцами. Удивлению не было начала и конца обоих. Разве так бывает? Вслух вопрос этот не прозвучал, но каждый задал его себе.

…И сейчас женщина, приведя себя в порядок, ждала прихода водителя полковника ФСБ. И он пришел. Он унял женскую горячку, потушил ее и получил от этого свое удовольствие.

«Надо завязывать с полковником», – сонно подумала женщина.

«Надо завязывать с женой полковника», – сонно подумал мужчина.

– Зачем ты купила эти безобразные кресла? С ними же жить негде.