Читать книгу Городские истории - Галина Коваль - Страница 5

Велосипед дребезжал металлическими деталями, дразнил новизной краски и убегал от меня по сельской пыльной дороге. Тело мое бежало за ним легко и вдруг стало уставать. Сердце бешено заколотилось от злости и зависти к моему другу. Ног моих, только что непринужденно ступавших в теплую, почти горячую дорожную пыль, не было сил оторвать от земли. Я встал посередине дороги и смотрел, как весело и счастливо мой друг рулит новеньким велосипедом. Гордей – это имя моего друга. Имечко еще то! Зато полностью ему соответствует. Ему всегда было чем гордиться передо мной. Именно гордиться, а не задирать нос. Но как ни называй, зависть меня грызла всегда. Мама его рассказывала, что родился Гордей на свет божий с величественным выражением на личике. Акушерки долго смеялись над его упорным молчанием. Бьют Гордея по попе, чтобы тот заорал и этим раскрыл свои легкие, а тот молчит и брови хмурит.

– Не царское, значит, это дело! – смеялись женщины.

– Ишь, надул щеки! Да бровки сдвинул! Сердится…

– Гордей! Истинный Гордей Иванович.

– Что? Имя такое есть? – спросила уставшая потная роженица. Каждая жилка ее тела дрожала от только что пережитого напряжения. Зубы и те клацали.

– А как же! Со старины далекой тянется. Ты лучше помолчи сейчас, а то язык прикусишь.

Прикусила роженица язык, на кончике которого осталось странное и незнакомое мужское имя.

Так и осталось на лице Гордея выражение величия. Так и нарекли его Гордеем.

Дорога вьется в дали далекой. Пыль клубится у колес новенького велосипеда, и гложет меня детская зависть до скрипа зубного.

…Я проснулся.

Я – это сорокалетний мужчина. Я лежу сейчас на спине и скриплю зубами.

– Что за дурная привычка?! – корю я себя и переворачиваюсь на бок.

Глаза мои раскрылись, но смотреть на свет божий не хотят. Уж очень он яркий. Лень было вчера вечером задвинуть штору на окне.

– Сейчас, попривыкнут немного, – сам себе объясняю и жду.

Глаза привыкают, привыкают, и вот прямо по курсу носа за стойкой торшера, на стыке стенки и прикроватного столика проявляется тонкое кружево паутины. Паутина выглядит кружевом, а не паутиной отвратительного восприятия. Как геометрически правильно оно сплетено! Ажурный круг на растяжках, и где-то посередине, цепляясь лапками за собственное творение, восседает паук. Я закрыл глаза. Может быть, снова увижу Гордея на велосипеде? Не увидел…

Паук. Так! А как же евроремонт со встроенным пылесосом? Они что, еще умудряются плодиться в наших квартирах? Надо спросить Гордея. Он у себя встречал такого соседа? Наверняка встречал. Я разулыбался своей догадке. Теперь я знаю, откуда явился паучок. В квартире у Гордея нет ни евроремонта, ни встроенного пылесоса. Захотелось потереть руки, оттого что загадка разгадана.

– Так он мне его и принес из своей берлоги на одежде или в сумке. Вот так всегда! Он творит свои выкрутасы, а лавры пожинаю я.

Меня зовут Лавром. Лаврентий, значит. И Гордей, и Лаврентий звучит одинаково диковато по сей день, с того самого дня, как наши мамы назвали нас этими именами.

Роженица с кровати сразу за дверью, захлебываясь собственным восторгом, разговаривала с трехкилограммовым сыночком, называя его странным именем Гордей.

– Гордей? Непривычно. Как из сказки, – удивилась роженица у окна. Она разглядывала первенца и перебирала в уме мужские имена, выискивая имя своему ребенку. В голове ничего не откладывалось. Да и сам факт рождения сыночка также не укладывался в ее голове, ведь обещали девочку все. УЗИ тоже ее обещало. Вон вещи для выписки лежат с лентами атласными розового цвета.

Окно первого этажа родильного дома распахнулось. Мужские кисти рук легли на подоконник, и тут же появился и сам человек.

– Бери скорее кастрюльку, рукам горячо!

Роженица, лежащая у окна, забрала кастрюлю и поставила ее на тумбочку.

– Как он? – спросил мужчина.

– Спит… Ах, боже ты мой! Вы опять мне лаврушки в бульон накидали?! Меня же от нее мутит всю беременность.

– Так ты же родила уже.

– Я что, виноватая?! Только крышку приподняла, вся палата уже провоняла.

– Ну и я не виноват. Я его не варил. Это мамаша твоя.

– Взял бы сварил сам хотя бы раз в жизни.

– Взяла бы ты да простояла хотя бы одну смену у печи плавильной.

– Ой-ой-ой!

– Имя придумала? – муж пытался отвлечь жену от скандала.

– Как тут думать, когда лаврушкой воняет!

– Приду вечером.

Мужчина исчез с окна.

– Имя ему подавай! Ну что, я не права? Лаврушкой так и несет. – Женщина в сердцах хлопнула крышкой.

– Назови Лаврентием, в память о беременности своей, – посоветовала санитарка, моющая полы в палате.

– Что? Есть имя такое?

– А как же. Лавр! Смотри, как звучит!

Паук шевельнулся, и паутина под ним заколыхалась. Я поймал себя на том, что любуюсь пауком. Нет отвращения и желания его прихлопнуть. Надо же! Паук! Когда я в последний раз видел паука? Не помню… В детстве, наверное. Посмотрел на паука. Паутина под ним усилила колебания. Надо быть осторожным. Порву нечаянно. Что значит – порву? Я решил его оставить в моей квартире? Можно прихлопнуть раскрытым спичечным коробком и вынести в общий коридор, тогда его судьба мне будет неизвестна. Я приблизил лицо к паутине.

– Что думаешь по этому поводу? – громко и нарочито весело прозвучал мой вопрос пауку.

Паучьи лапки понесли тело к краю кружева.

– Да не паникуй так! Мне приятно твое присутствие. Паучьи лапки сложились, и тело паука легло на паутину.

– Отдыхай. Никто тебя у меня не тронет.

Как же не тронет? А домработница? Вот так помощник по дому! Квартира зарастает паутиной на глазах. Меня стал разбирать смех. За что плачу деньги!

В ванной комнате поднял корзину с бельем. Нет пауков. Огляделся по сторонам. Всюду кафель, стекло, пластик. Как тут выжить пауку? В спальне хотя бы пыль ежедневная с постельного белья. Чем ему питаться? Надо будет положить что-нибудь съестное для него.

Я чистил зубы и разглядывал себя в зеркало. Конечно, надо было нагнуться, чтобы не брызгать пастой на стекло и кафель, но я же Лавр. В детстве, когда изучал историю Древнего Рима по школьному учебнику и просматривал фильм по этой же теме в классе, мне врезались в память лавровые венки на головах римлян. Объяснить почему, не смогу. Венки надевались на голову великим спортсменам, поэтам, политикам. В торжественной обстановке в лучах солнца и блеске золота стояли эти люди с гордо поднятой головой, на которой топорщились листья лавровой ветви. Съемки велись позицией «снизу», потому и величие этих людей неслось ввысь, в небеса, и казалось, ему нет конца. Небо чиркали кончики лавровых листьев, и небу было щекотно. Солнце щурилось на нем, смеясь над человеческими слабостями. С тех пор связал я свое имя с этой картинкой. Ни одну из перечисленных профессий в номинации «Лавровый венец» я не освоил. Я – мужской парикмахер. Стилист. Лет десять назад меня осенила идея, и стал я вершить на головах клиентов начесы, сбрызгивая их лаком и делая из пучков волос этакие торчащие стрелки при гладких волосах на висках. Первому клиенту это понравилось, и он имел успех на вечеринке в одном из известных заведений нашей Москвы. Ко мне повалил народ. Народ в известном смысле замысловатый, но денежный. Так мое имя и мое детское пристрастие принесли мне известность и материальный достаток. Парикмахерская, в которой я работал на тот момент, вскорости стала моей собственностью и название стала носить громкое и запоминающееся – «Лавр».

Стою у зеркала в ванной. Зубы почистил. Брился вчера. Отращиваю трехдневную щетину для воскресного выхода в свет. Мир перевернулся, и некоторые мужчины стали проводить у зеркала больше времени, чем женщины. Могу отнести себя к этим мужчинам, но это чисто профессионально проведенное время. Много раз задавался вопросом, как может нравиться щетина женщинам. Гладко выбритый отец всегда волновал маму. Гладко выбритым он был только по утрам, и мама с ироничной грустью прижималась к уходящему на работу отцу.

Верхняя пуговица у рубашки не хотела слушаться моих пальцев. Быть мне сегодня без галстука! Так и быть. Я кладу галстук на место. У двери, надев ботинки, тут же их снимаю. Нестерпимо захотелось еще раз взглянуть на паука.

– Ухожу я. – Присел у кровати и приблизил лицо к паутине. Она заколыхалась, и паук превратился в черный шарик. – А ты оставайся.

Потом уже, в течение рабочего дня я буду вспоминать паука, и на моей душеньке будет от этого почему-то тепло.

Сегодня в моих руках окажутся сразу две звезды и пара заблудших овец в голубом мареве искусственно придуманной любви. Если успею, конечно. Обожаю общаться с ними и наблюдать за ними. Ничего личного. Бизнес. Столько накопилось знаний о них, что в старости напишу книгу.

Звезда встала, я отошел в сторону.

– Прелесть!

Звезда вертелась у зеркала так, что могла свалиться с голубого небосклона, в котором парила где-то лет пять и выглядела на них же из-за повадок и манер.

– Правда?

– Без сомнения!

Меня чмокают в обе щеки по очереди и оставляют след парфюма, что я терпеть не могу, да куда деться. Пришло время второго ленча, а учитывая, что первого вообще не было, становится радостно вдвойне.

– Случайно не знаешь, что пауки едят?

Я откусил от куска замысловатого пирога, принесенного мне звездой, и посмотрел на друга Гордея. Вот уже третий месяц он безуспешно пытается перенять навыки моего ремесла. Причем бесплатно. Зачем? Да просто так… Ему все знать хочется. Сейчас он так отпуск свой проводит.

– Пауки? Сбрендил? Как шагнул на пятый десяток, так и начал сходить с ума потихоньку.

– С самого краешка стою, а ты уже готов меня гнать этой цифрой неведомо куда и, главное, зачем?! Да, мне нужно знать, что они едят.

– Загляни в интернет и кликни.

– И загляну…

– Тебе что, благодарный клиент подарил экзотического паука?

– Нет. Он сам пришел. Или кто-то его занес на себе.

– Паук такой большой?

– Паук такой маленький, что его можно не заметить на собственной одежде.

– Ты предполагаешь, что это сделал я?

– Это сделал ты. В твоей берлоге они водятся точно.

– Тогда отдай его мне назад, раз он моя собственность.

Мы сидели за высокой стойкой, имитирующей бар, на высоких стульях. Панно из мелкой мозаики под руками оставляло клетчатый след на наших руках. Когда Гордей подносил ко рту чашку с кофе, следы были мне видны, потому что рукава своей рубахи мой друг завернул, подражая мне.

– Ты клетчатый, – сказал я.

– Ты паукастый, – ответил он.

Иногда мы играли в такую игру, изображая разговор между двумя геями.

Наталья, мой бесценный помощник, уселась ко мне на колени и отобрала кусок пирога, будто он был последний.

– Мне надо тебя приговорить.

– К чему? – изумился я уже своим голосом.

– Ко мне.

– И зачем?

– Тогда бы узнал. Зачем карты раскрывать раньше времени.

Мне не нравилось, как пахнет Наталья. Не подумайте чего плохого, но ощущение запахов в силу моей профессии у меня очень и очень обостренное. Переношу я только парфюм серии «холодная вода» и то короткое время.

– Я не один теперь проживаю, и личное мое пространство занято, – говоря это, я имел в виду паука за тумбочкой.

– Ну вас совсем! – Наталья встала с моих колен и вышла из залы парикмахерской покурить. Я проводил ее долгим взглядом.

– Ты о чем сейчас думал? – спросил меня Гордей.

В ответ я пожал плечами.

– У тебя женщина сидела на коленях. Ты что-то ощущал?

– Ух ты, всевидящий! Ничего не ощущал.

– Что происходит? Существует выражение «на коровьем реву», самое то и возникает, сам знаешь, что и в каком месте.

– Не такое сейчас уж и утро… – уныло посмотрел я за витрину парикмахерской. – Но все равно ты прав…

Открытие не принесло облегчения.

– Не ищи оправданий. Я тоже это заметил за собой. – Взгляд Гордея тоже был устремлен на улицу.

Забыл вам описать внешность моего Гордея. Как же он выглядит?

Большая голова, шестьдесят второго размера. Держит он эту голову всегда набок при разговоре со мной. Если появляется женщина, его большая голова принимает вертикальное положение, как собака стойку, и перестает шевелиться. Совсем! Брови хмурятся не потому, что у него такое настроение. Глаза застывают, и он уходит в себя, и совсем не на пятнадцать минут. Это его обычное выражение лица и состояние в обществе женщин. Как акушерки при первой встрече с ним в родильном зале ахали и восхищались этим выражением, так и по сей день оно притягивает женское внимание, разгорающееся до чрезмерного любопытства. Внимание – это когда человек внимает. А любопытство – это уже порок. Порок – это нехорошо или чем-то нехорошим заканчивается. Вспоминая и изучая хронологию наших с другом хождений по женщинам, я сделал вывод: хождением или похождениями это назвать нельзя. Слово «ритуал» может подойти. Ритуал двух неженатых друзей. Ритуал, нами же и выстроенный. Чувствую, что об этом надо рассказать поподробнее.

Ритуал, как правило, заканчивается на моей территории. Причина ясная. Квартира моя с евроремонтом, красивой мебелью, всегда полным холодильником. Здесь женщинам комфортнее. Но прежде всего надо сделать так, чтобы они у нас были, эти женщины. Охота на них, в хорошем смысле этого слова, проходит в общественном месте. Сейчас времена дерзких и смелых девиц из провинции. Их так много, и они так схожи между собой. Сейчас я говорю про тех, которые только-только начали покорять Москву. Если срок перевалил за три года, в них начинает проступать внешний лоск и грустная усталость. Именно таких девушек мы и ищем в трескучей, блестящей и сверкающей темноте вечернего дорогого заведения. Как правило, их двое. Они занимают столик в мало просматривающемся и темном уголке, чтобы быть дальше от толпы. Из темноты легче рассмотреть хорошо освещенных людей, а значит, есть возможность заметить мужчину, соответствующего определенным требованиям. Чтобы затем выйти в нужный момент, встать в центр круга и в танце показать себя во всей красе, а потом нехотя и грациозно уйти за свой столик, тем самым обозначить свое местонахождение. С той же целью и мы громоздимся с другом на высоких стульях у стойки бара. Если кто-то положит на нас глаз, то обязательно произойдет искрометный выход и танец двух девушек. Как только такие дамы обозначили себя, мы интересуемся у бармена их заказом за денежное вознаграждение. Это подсказывает нам план дальнейших действий, порой даже и темы предстоящих разговоров, а самое главное, чем мы можем удовлетворить гастрономические вкусы женщин.

Рассматривание прохожих за витриной моей парикмахерской надоело нам обоим.

– Есть комментарии по поводу печального открытия? – прервавшийся разговор всегда продолжал Гордей.

– Ну… Если рассуждать… Может быть, это автоматом произошло… Ведь посуди сам, только ночью у нас происходит обмен гормонами, а утром нам не до этого совсем. Надо заставить себя раскрыть глаза и подняться. – Моя теория казалась оправдательной. – Что ты по этому вопросу думаешь? – Я взъерошил рукой волосы на голове Гордея. – Ох и крупная же она у тебя и дынеобразная.

Тот склонил голову набок.

– Старые мы уже. Климакс начался.

– Он только у женщин бывает, – парировал я.

– Загляни в интернет и кликни.

– Что тебе дался этот интернет? Ты меня который раз уже туда посылаешь! – Я пнул друга ногой. – Наталья! – тут же заорал я как ужаленный. По-другому нельзя, иначе Наталья не отзовется.

– Чавошеньки? Там снежок мелкий сыплет. Так мило вокруг. Чистенько. Как кровать застелили постельным бельем с мороза, – отозвалась Наталья, неся с собой свежесть морозного воздуха.

Как удивительно правильно сказала женщина. Именно такое я ощущал в детстве, когда застилала постель мама. Именно ощущение морозной свежести, потому что белье было с мороза, с улицы. Белье современных хозяек совсем не такое. Порой нужно бежать от запаха свежевыстиранного белья, чтобы не заполучить приступ аллергического кашля.

– Когда тебе грозит климакс? – задал ей вопрос.

Та опешила. Голову втянула в плечи, как будто на нее замахнулись.

– Тебя мой возраст интересует? Так посмотри в договоре, – Наталья со злостью сдернула с кресла покрывало для клиентов и, скомкав, привычным уже броском закинула его в корзину для использованного белья.

– Зачем ты так? Это же интимная тема! – зашипел на меня Гордей.

– Ты мне ее и предложил… – огрызнулся я.

Наталья, надумав что-то, повернулась лицом ко мне.

– Ты сегодня ненормальный! То тебя еда паучья интересует, то климакс женский. Кстати! Он не только бывает женским, есть и мужской. Это я для общего вашего развития вам рассказываю. Начинается он у вас после сорока двух лет, может и раньше начаться. Помолодел нынче климакс-то! – Наталья расправила плечи, стала красивей от злости на нас, подняла руки и собрала волосы у зеркала в так называемый хвост.

Пришлось отметить про себя, что фигура у нее неплохая, и грудь больше средней, и локотки розовые и не шелушатся совсем, как у некоторых.

– Да ты что? Серьезно? Без шуток?

– Конечно. Вещь это серьезная. Кто таким шутит!

– И… И как, как это проявляется? Как вот я, например, могу понять, что он у меня уже начался? – Я действительно был удивлен, изумлен, огорошен.

Двое – это уже коллектив, и шутками это не пахнет. Наталья, чувствуя свою значимость в сложившейся ситуации, села в кресло, положила ногу на ногу. Пришлось отметить, что и колени у нее, и ноги красивые.

– Начинается это с того, что мужчинам мерещатся пауки и всякая нечисть.

Теперь с моей руки в корзину полетело скомканное полотенце. В женщину не смог бросить. Гордей в таких ситуациях исчезал. Не то чтобы в полном смысле этого слова, а становился невидимым и неслышимым. Мог отсутствовать, присутствуя. Немой наблюдатель, так сказать. В таких случаях от него что-то исходило, что заставляло людей разыгрывать целые действия перед ним. Смотрит Гордей на происходящее и звука не издает, не шелохнется. Возможно, даже и не дышит.

– Ты в интернете почитай, – уже миролюбиво советует Наталья.

– Да что вы все меня в него посылаете! Как ругательство уже звучит! – жалуюсь я. – Все! За работу! Сейчас приедет сами знаете кто. Напоминаю! Никаких лишних вопросов, телодвижений и взглядов из-за спины. Они в зеркало все видят. Следят даже за этим. Никаких телефонных разговоров. Отключитесь… Не перепутайте сорта кофе, если попросит. Чай тоже! Я даже на банках написал, какой для кого.

Я посмотрел на Гордея. Голова у него стояла ровно, брови сведены, глаза чуть приоткрыты. Он созерцал и слушал.

– Ты, конечно, лишний… Товарищ наверняка не любит лишних глаз, когда он в неглиже!

– Ты мне обещал его показать! То есть ее, – запротестовал Гордей.

– Никаких «то есть»! Сейчас она – «он»…

«Он» уже входил. Я мгновенно перевоплотился в «оно» и пошел навстречу.

– Как вам снег? Добрый день!

– День прекрасен. Надеюсь, все разовое? Я на стерильном карантине. – Звезда засмеялась неестественным смехом. Надо отметить, что слово «звезда» лучше воспринимать в кавычках, так как «оно» ею не является, но зазвездилось на всю Москву основательно. Звезда сменила пол, женский на мужской.

– Понимаю. Это подвиг! – серьезно изрек я заранее заготовленную фразу и слегка склонил голову.

Звезда перестала смеяться. Внимательно на меня посмотрела. Сменила веселость на серьезность. Посмотрела на себя в зеркало. Осталась довольной своим отображением. Поманила меня пальцем. Я поспешил приблизиться. Звезда собственноручно подтянула меня еще ближе.

– Подвиг… Вы так правильно это сказали. Я начинаю успокаиваться.

Звезда вела себя так, словно была на вручении «Оскара». Села в кресло. Совсем по-женски запрокинула голову и произнесла:

– Под мальчика. Так, как вы меня представляете. Надеюсь, вы думали над моим образом?

Подражая образу поручика Ржевского, я снова склонил голову. Звезде понравилось. Я дал ей снова понять, что она герой нашего времени. Я действительно много думал перед тем, как назначить время и день встречи с ней. Ее мужчина, человек заоблачного состояния и такого же положения, прислал мне много ее фотографий, где она, звезда, была еще не звезда. Много рассказывал о первой их встрече. Вот его слова: «Передо мной стоял маленький принц. В его облике было собрано все, что только я мог себе нафантазировать. Она и женских тряпок не признавала. Мама ее жаловалась… Хутор маленький совсем. Все друг друга знают. Высмеивали как мать, так и дочку».

Вспомнив это, я с душевной горечью принялся за работу. Люблю свою работу. Пусть я обслуживаю замысловатых людей. Но и мои прически также можно назвать этим словом. В таком случае где я возьму среди нормальных людей клиентов на мою замысловатость?! Да еще чтобы за нее платили! Да еще такие деньги!

– Ваши слова пролили на меня луч света. Как мне хорошо возле вас. Вы необыкновенный.

После этих слов звезды нельзя ставить знак восклицания. Звезда произносила их подавленным голосом, но искренне.

– Знаю, что совершила грех. Потерять мужа из-за его пристрастия было бы нелепо. Никогда не ощущала себя девочкой. У меня не было отца. Мой муж мне и друг, и отец.

Чтобы хоть как-то остановить накал ее эмоций, который обязательно бы привел к слезам, а может, и истерике, я ответил:

– Что стоят слова?! Другое дело – ваш поступок! Вы его совершили!

В зеркале отразились огромные глаза, наполнявшиеся слезами, лицо треугольником, как у лисички.

– Вы необыкновенный…

Расстояние от кресла клиента до нашей зоны отдыха приличное, и наши откровенные разговоры вполголоса не долетали до ушей Натальи и Гордея. Мне так казалось.

– На какой длине волос остановимся? – Рука моя оттянула зажатые между двумя пальцами волосы клиента в сторону.

Лисичка в зеркале скосила глаза к своему плечу, и из уголков глаз потекли слезы. Одна по щеке, другая к носу.

Мое сердце забилось от щемящей жалости к существу, сидящему в кресле.

– Наталья!

Та выглянула из своего закутка. Жестами дала понять, что не знает, какой чай или кофе предпочтет клиент. Он был в нашей парикмахерской впервые. Женщина всегда останется ею, даже в такой двусмысленной ситуации, в которой сейчас находилась звезда. Потому клиент заметил замешательство Натальи.

– Можно мне мороженого? Я отправлю за ним водителя.

Отказать невозможно. Клиент отдал распоряжение водителю и подошел к бару. «Мальчик» не был суетлив и свободен в движениях. Чувствовалось, что он контролирует, даже исследует каждый шаг и пространство, перед тем как его сделать. Повертел головой. Видимо, громоздиться на высокий стул ему не хотелось.

– Я вам помогу. – Откликнулось мое сердце.

– Думаю, я сам осилю.

Клиент форсировал стул, а Наталья и Гордей созерцали. Зачем только я разрешил ему присутствовать!

– Примете в компанию? – обратился к Гордею клиент.

Глаза выдавали секрет человека. Может быть, я так вижу, потому что я знаю про этот секрет.

Величественный кивок головы Гордея еще больше привлек внимание клиента. Так было всегда. Любая появившаяся возле Гордея женщина прирастала к нему глазами, потом ушами, далее в ход шли руки. Женщина, если не подержит в руках, до конца не поймет.

К чему это я сейчас распинаюсь о женщинах, ведь к Гордею подсел новоиспеченный мальчик, так сказать, с пылу с жару. Еще давали знать о себе хирургические вмешательства. Любое физическое напряжение напоминало о свершившемся над человеком кощунстве. Это слово я позаимствовал у Гордея. Гордей никогда не употребляет мат. Зато столько слов заковыристых знает!

– Вы мастер?

Густые, сросшиеся брови Гордея пошевелились. Наверное, он хотел посмотреть на меня, но в этом случае его взгляд проходил бы над головой клиента. Гордей редко кого встречает открытым взглядом в первые минуты общения, а клиент явно ждал ответа.

– Хотел бы им стать.

– Как мне это знакомо! – немного с грустью потянул слова клиент.

– Вы хотели стать парикмахером? – осведомился Гордей.

Какое сегодня число? Оно станет красным днем календаря. Гордей общается!

– Нет-нет… Просто стать кем-то… Куда вы смотрите? – Клиент начинал клонить голову к столешнице.

– Мозаика на столешнице красивая… – Гордей провел ладонью по столу.

Я слушал их и диву давался. Гордей заговорил с первой минуты общения с женщиной! Опять я за свое. Девочка – уже мальчик.

– У вас красивая форма головы и такая большая. Брови! Их взяли у Карабаса? Почему вы прячете глаза? – Бывшая девочка наклоняла голову все ниже и ниже к столешнице. Затем беспомощно обернулась в мою сторону.

– Ваше мороженое несут, – ответил я, наблюдая через витрину парикмахерской приближение тучного мужчины в драповом пальто.

– Вы будете его кушать? Вы любите мороженое? Хватит на всех!

У клиента явно улучшалось настроение. Ничего удивительного. Так было всегда. Все женщины, увидев моего друга Гордея, вели себя именно таким образом. Они все искали его взгляда, пытаясь заглянуть в его глаза, чтобы протиснуться в его сознание, забывая про все на свете. Каждую мучил вопрос, почему он не смотрит на нее, неужели она не вызывает в нем интереса? А эта удивительная голова, таинственное выражение лица, загадочное молчание…

– Рекомендую вам фисташковое мороженое.

– Все равно там нет орешков, один искусственный вкус и цвет, – проговорил Гордей.

– Наверное, вы едите совсем другое мороженое. В моем мороженом есть все. Посмотрите же!

В лесу умер медведь! Гордей пошел на общение. Я присоединился к ним. Положил на стол перед клиентом наброски карандашом. Сделаны они на отсканированных фотографиях. Чтобы усилить эффект мужественности лица, дома долго клевал карандашом бумагу, изображая трехдневную щетину.

– Это у меня никогда не появится. Знаю точно. Может быть, тату?

Я внутренне вздрогнул от этой идеи и отрицательно покачал головой.

– Не надо вам щетины, вы и без нее красивы.

Я чуть не упал со стула. Гордей еще и советы дает! А перед советами еще и думает! И сказал как удачно! Не красивая, не красивый, а красивы.

– Спасибо.

– Пожалуйста… Говорю как есть.

– Мой друг. Давнишний друг. Гордей, – представил я друга клиенту.

– Гордей! Это кличка?

– Имя.

– Какая редкость! Надо запомнить. Придется записать. Могу и не вспомнить. – Клиент не отрывал от Гордея глаз. – У вас удивительный друг! Запоминающийся. Глаз не оторвать. Есть ощущение, что я его давно знаю. Такого не может быть?

– Если вы посещаете собачьи выставки, то там есть породы собак, внешне схожие с моим другом, – в действительности я хотел только пошутить, но услышал в ответ:

– Да-да-да… Как вы опять правы! Именно так. Как он мне нравится!

Было видно, что настроение клиента улучшилось, казалось, он забыл о своем «подвиге».

Но мне надо было работать, и я снова положил перед ним разрисованные снимки.

– Какая я… Была…

– Вы и сейчас такая же, – голос Гордея звучал как из колодца.

С Гордеем явно происходили чудеса. Он явно волновался. Лапы его… Лапищи спрятались под столешницу и скрутили в жгут салфетку. Та стала скрипеть в его руках. Клиент поспешно заглянул под стол. Разве женщину проведешь? Да никогда.

– Что с вами? Не волнуйтесь так. Я знала мальчика в школе с такой же большой головой. Очень добрый мальчик, несмотря на то, что над ним все насмехались. И руки у вас большие и сильные, как вы сам. Не надо стесняться и прятать их под стол. – Руки клиента потянулись к Гордею.

«Клиента надо вырывать из чар моего друга. Вот зараза какая! Волны, что ли, от него идут какие-то?» – думал я.

– Кхы… Нам надо работать… Случай ваш неординарный… – Я протянул руку, приглашая клиента.

Клиент подошел, но глаз от Гордея не отрывал.

– Вы не уйдете?

– Нет, – тут же отозвался Гордей.

Их диалог что-то мне напоминал. Что? Я сам рассказывал вам о таких реакциях женщин на моего друга. Рассказывать-то рассказывал. Но тут все волнительно и так трепетно! Мурашки прошлись по моей спине. Задам я перца сегодня вечером другу. Пришлось показать ему кулак и повертеть пальцем у виска. Со стороны могло показаться, что Гордей не видел моих угроз и возмущения, но я-то знаю, что он все видит. Как паук в своей паутине выглядывает муху. Почему именно муху? Стоп! Паук в моей квартире… Видно, поэтому ко мне пришло такое сравнение.

– Все в голове перевернулось! Как видите меня, так и делайте.

На колени клиента лег лист с фотографией, где я изобразил ее с канадской травкой на верхней части головы, а волосы с висков и задней части заплетены в косичку сзади. Клиент и я встретились глазами в зеркале.

– Мне нравится.

– Мне тоже, – отозвался Гордей.

– Может быть, проголосуем?! – спросил я и собрался взорваться, прекрасно зная, что этого нельзя делать.

Клиент захлопал в ладоши.

– Смею напомнить вам… Вы – мальчик, – прошептал я на ухо клиенту, и лучше бы я этого не делал. Как изменилось выражение его глаз в зеркальном отражении! Думаю, описать вам это не смогу. Его лицо стало похоже на лицо старика или старушки.

– Как я устала.

– Вы мальчик… Ваш муж просил поправлять вас, чтобы вы быстрее адаптировались.

– Ой ли… – совершенно по-бабьи стал подвывать клиент и сполз по спинке кресла. – Я, наверное, не смогу сегодня… Можно завтра?

– А завтра будет послезавтра… Да? – как можно ласковее пожурил я клиента.

Не думает ли она, что ко мне можно попасть каждый день? Запись ко мне – за месяц. Конечно, по звонку ее супруга я обслужил бы ее даже ночью.

– Хотите, я постою рядом с вами? Поддержу вас… – раздался голос моего друга. В зеркале отразилась его большая голова. Глаза – в пол.

– Какой вы милый… Конечно! Мне будет приятно! На что вы сядете? – Лисенок завертел головой во все стороны.

Кресел для работы с клиентами у меня два. Они привинчены к полу, потому что в них вмонтированы всякие новшества – педали для регулировки высоты кресла, подлокотников, подножки, например.

– Я принесу стул.

Ухватив Гордея за рукав рубашки, я поволок его за собой.

– Что происходит? Я – мастер! Мне не нужны и не важны чьи-либо подсказки! Будешь бубнить мне под руку?

– Обещаю молчать, – пробурчал Гордей.

– Да ты всю жизнь молчишь с ними! Чего тебя сегодня прорвало?

– Обещаю молчать.

Тут меня обдает жаром догадки.

– Она тебя зацепила… Так? – трясу за руку друга.

– Обещаю молчать, – еле разжал губы друг.

– Она – мальчик!

Гордей проносит мимо меня стул. Я смотрю на просветленное личико Лисенка. Вся она устремлена ему навстречу. Дублирует взглядом каждое его движение, проверила расстояние между ними, достает ли она до него рукой. Оказалось, достает и успокоилась. В зеркале оба их отражения уставились на меня выжидательным взглядом.

– Мальчик-блондин – это отвратительно, – сказал Лисенок, когда я подошел к рабочему месту.

– Отчего так? – мне приходилось сдерживаться.

– Ну, не знаю… Мне никогда мальчики со светлыми волосами не нравились. Гордей так тоже считает.

Я и не собирался делать его блондином. Темно-русый. Сейчас в моде натуральные цвета и оттенки. Но за меня никто не должен и не может решать!

Я принялся за работу. Рука клиента то и дело показывалась из-под покрывала для того, чтобы потрогать руку Гордея, а глаза пытались поймать его взгляд из-под лохматых бровей. Тот покачивал большой головой в знак своего одобрения. Восседал, как будущий папаша в родильном зале подле жены-роженицы. Во время окрашивания волос они болтали. Исковерканный, покореженный человек, казалось, забыл о недавних жутких испытаниях. Голова Гордея свободно вертелась, это говорило о том, что он раздвинул свои брови и не прячет глаз от Лисенка, а тот в свою очередь перестал искать взгляд собеседника. После окрашивания следует мойка волос, стрижка и укладка. Эти процессы шли в полном молчании. Лисенок отвлекся от Гордея и сосредоточился на себе. Зато Гордей выворачивал шею, разглядывая голову Лисенка и мои руки над ней.

– Пусть Наталья заварит чаю. Моего, – мои слова были обращены к Гордею.

– Пусть заварит, – тут же согласился он и остался сидеть на своем стуле, созерцая обновляющегося клиента.

Теперь они играли в «глядки». Она посмотрит на него с вопросом: «Как я выгляжу?» Он посмотрит на нее с ответом: «Отлично» и добродушно кивнет большой головой.

Работа завершена. Последний мазок кистью – это подровнять ножницами край волос, выбившихся из-под косички. Что-то вроде редкой челочки на шее. Все именно так, как на снимках. Это и есть результат.

– Как тебе, Гордей? Тебе нравится?

– Очень. – Большая голова кивнула.

– Все замечательно!

– Да, Лавр у нас мастер!

– Спасибо, Гордей, – два этих слова я сказал с большим выражением, как бы давая понять клиенту, что это я нуждаюсь в словах благодарности.

– Лавр?! Это кличка?

– Зовут его так, – пояснил Гордей.

– Я думала, это название парикмахерской…

– Она названа его именем.

– Классное имя, мастер! И название классное! Запоминающееся название. – В голосе клиента зазвучали нарочитые нотки мужского баритона. И вдруг: – Нет, я так не смогу все время разговаривать! – Лисенок обмяк в кресле и снова сполз спиной по его спинке.

– И не надо! Не надо рвать связки. Оно само собой придет… Как гормоны в организме накопятся… – Гордей буквально рванулся на выручку Лисенку и телом, и голосом. И добавил, как бы объясняя свои познания в этой области: – Что-то читал где-то…

Лисенок, находясь в положении полулежа, скосил глаза на Гордея.

– Ты знаешь? – Лисенок сел прямо. – Откуда? Пресса?

– Я имел в виду литературу, – брови у Гордея сдвинулись.

Лисенок склонил голову. Во мне все замерло.

– Ну… Откуда узнал, что со мной это приключилось? От него? – Лисьи глазки воткнулись в меня в зеркале.

Тут свершилось чудо. Мой Гордей выпрямился, брови его распахнулись, и я узнал секрет его обаяния. Это не было отражение света софитов над зеркалом, это были глаза моего друга, которые и я и мой клиент увидели впервые. Он взял лапку Лисенка в свои «ковши», прижал их к щеке. Какие красивые и ясные глаза у моего друга!

– Я понял это из отрывков вашего разговора, а может быть, ты стала для меня такой понятной и прозрачной, как хрусталик!

Что это был за голос! Что это были за слова! Что это были за глаза! Ладони его рук стали горячими до такой степени, что Лисенок стал вырывать свои лапки, а потом вдруг затих, утонув в колодце его глаз. Про ладони мне расскажет сам Гордей, но уже после.

– Ты тоже мне нравишься… – прошептал Лисенок.

– Вы мальчик, – это уже шептал я клиенту на ухо.

Лицо клиента после моего напоминания снова стало тухнуть на глазах. Гордей зло на меня стрельнул глазами (о, ужас!), встал на колени у кресла клиента. Мне нестерпимо захотелось ударить друга ногой по его заду. Заорать, укусить… Какие необыкновенные глаза у моего друга!

Итак, Гордей стоит на коленях перед креслом клиента. Еще секунда, и он кладет свою огромную голову ему на колени.

– Наталья! – Зря я так надрываюсь. Она давно наблюдает за всем происходящим расширенными глазами. Конечно, она старается быть невидимой для клиента и не стоит в дверном проеме, но она там, где именно нужно быть, чтобы слышать и, может быть, даже подглядеть.

Наталья вскидывает подбородок, мол, чего надо. А я и сам не знаю. Заорал, лишь бы напомнить этим воркующим голубкам, что творят они неведомо что на глазах у невольных свидетелей. Лапки Лисенка укладываются на голову Гордея. Оба они затихают, наслаждаясь близостью друг к другу. В сердцах я швыряю зажим для волос прямо в Гордея. Оба вскидывают голову и смотрят на меня безучастным взором.

– Я зову вашего водителя, – говорю я.

– Зачем? – вяло реагирует на мое устрашение клиент.

– Прошу простить меня, но ваше время вышло. Звонил ваш муж, узнать, как идут дела. Дела закончились. Возможно, он уже рядом, чтобы убедиться и разделить с вами радость. Вы же рады переменам? – Про звонок мужа я соврал. А то, что муж рядом, видимо, подсказала интуиция.

– Ах да… Конечно рада… – клиент с опаской оглядывается в сторону витрины, где видны ступени парикмахерской.

Гордей встает, слава богу!

Лисенок зашел в парикмахерскую без верхней одежды, куртку подобрал водитель, следующий за ним, потому и задерживаться ему в зале было уже незачем. Мои услуги оплачены, и клиент знал об этом наверняка. Но чувствовалось его нежелание уходить от Гордея.

– Передайте от меня привет мужу. Буду ждать от вас звонка.

Я прикинулся лакеем, обогнул стоящего в легком смущении клиента и распахнул перед ним дверь парикмахерской. Водитель клиента, прогуливающийся по тротуару, ринулся к машине. Клиент кинулся ко мне с протянутой рукой.

– Спасибо.

А потом бросился к Гордею. Уткнулся в его живот и, распахнув лапки, обнял его. Постояли так несколько секунд. Лисенок, как дите малое, запрокинул лицо, а Гордей опустил свою большую голову и взглядом утонул в его глазах. Оба замерли…

– Мы скоро увидимся…. – ласково пообещал Гордей, и его лапища стала ломать мое творение, так он ее гладил по голове. В два прыжка я оказался возле них и предотвратил это.

– Ты что делаешь?! В пять часов у клиента ответственное мероприятие, масштаб которого ты себе не представляешь!

Лисенок внял моим словам и потерся носом где-то у него под грудью. Еще раз вжался в тело Гордея и вышел. Дверь без стука отделила его от нас. Все находящиеся в помещении парикмахерской в раздумье разглядывали дверь. Всем казалось, как потом я узнаю, что дверь снова распахнется, в нее забежит Лисенок и еще раз обнимет свою новую привязанность в лице Гордея. Но за стеклом парикмахерской остановилась машина, которую завистливым взглядом на дороге проводит любой нормальный мужчина, и из нее вышел серьезный дядечка.

– Странно! Очень даже приятный дядечка. Но с заскоком… – Наталья прокашлялась, потому что сел голос. Настолько ее впечатлило душещипательное действие, развернувшееся перед нами.

– Гордей… – взвыл я, до боли в суставах сжимая кулаки. – Тебя сбила вчера машина, ты упал с крыши своего дома?!

– Твоего дома.

– Что…

– У меня первый этаж. Это у тебя высотка.

Я не сводил взгляд с друга и багровел лицом.

– Что тебя не устраивает? – тихо и вежливо спрашивает Гордей.

– Ты сменил ориентацию?!

– Она женщина, – ответил Гордей и понес высокий стул на свое место.

Я выпрыгивал из собственной шкуры, так был велик гнев на друга.

– Гордей! Она мальчик. Затейливый мальчик у затейливого покровителя. Им это надо по каким-то там причинам… Тебе зачем? Зачем ты трогаешь руками чужое?

Кольнуло в правом боку. Почему в правом, сердце же в левом? Я паникер, ко мне приходит страх от любого сбоя в организме.

– Время, Лавр, время! – Наталья глазами показывала на часы.

Мне необходимо взять себя в руки. Легко сказать! Устраивать скандал Гордею некогда. Выпить кофе, посетить туалет, собраться – на все это нужно время. До прихода следующего клиента осталось всего ничего.

Завести себя легко, остановиться трудно. Проходя мимо царства Натальи, заглянул ей в лицо. Та повертела пальцем у виска и глазами показала на Гордея.

– Такое только мне дозволено, тебе нельзя! – осадил я Наталью. – Сожрал бы тебя, если б можно было! – я нарочно громко двигал стул, гремел чашкой о блюдце. – Паук – плохой вестник. Теперь буду знать.

– Она прелесть… Сама нежность. Цветочек в поле.

– Не сходи с ума!

– Как же тут не сойти?! Какая жалость. Какое несчастье.

– Тебе сорок лет. Ровно наполовину ты ее старше. Его!

– Очарование может быть только женской привилегией. Его у нее не отняли.

– Так еще перестройка не пошла в организме.

– Это с ней останется навсегда.

Подвздошная моя готова была лопнуть. Я наполнялся гневом. Я психовал не вслух.

У Натальи на лице появилась улыбка «не сотрешь». Значило это то, что она смотрит на очередного клиента. Ну вот и закончилось мое свободное время. Небольшое перевоплощение, и я вновь в своем обличье. Ничто не должно отражаться на моем лице, кроме профессиональной озабоченности. Внешность клиента и сам клиент – самое главное для меня на сей момент. Как там мой паучок? На этой мысли меня посещает тихая радость.

А паучок, чувствуя, что в квартире никого нет, стал осматриваться. Жил он до этого под кроватью хозяина, в правом углу, если заходить в спальню. Воздух по полу шел холодный, хозяин оставлял чуть приоткрытой дверь на балкон. Этот не прекращающийся всю ночь звук «пыс…» сводил его с ума. Тапок паучок не носит по той причине, что у него их нет, да и одеяла тоже. Он уже повзрослел и мог принимать решения. Так он и оказался с другой стороны кровати и повыше от пола. На уровне глаз лежащего человека. Как он попал в квартиру? Так он всем и рассказал!

…Противный сквозной ветер все порывался засыпать мне глаза снежной пылью, хлестал концом шарфа по лицу, сковывал пальцы. Сколько помню себя, никогда не носил перчаток. Детство не в счет! Там мама с папой рулили.

– Давай помогу… – Гордей вертелся вокруг меня.

Наталья голосовала у края тротуара. Тот же ветер срывал с нее капюшон шубки. Женские руки то и дело возвращали его на прежнее место. Она поднимала руки для этого, и шубка задиралась еще выше. Наталья ловила такси. Такси сегодня не проблема, но в такую погоду минута может показаться долгой. Проблема была купить шубку, но вот она на ней, а дерзкий ветер доказывал женщине, что короткие шубки брать не следует. Мне припомнился совсем недавний разговор с Натальей в парикмахерской.

– Длинные шубы только цыгане и носят. Ног не видно совсем. Потом в длинной шубе я буду казаться меньше ростом, – оправдывала свое решение о покупке именно этой шубки и этой весной Наталья.

– В первый месяц весны скидки большие в меховых салонах.

– Ты помог мне купить ее. Добавил.

– Перестань! Я уже забыл про это. Назови это премией.

Продолжая работать руками и перебирая содержимое рабочего ящика, я задумался. Слишком часто Наталья акцентирует свое внимание на мне.

– Почему ты на меня не смотришь, когда разговариваешь? – голос Натальи стал требовательнее.

– Смотрю исподтишка.

– Как это? Что за слово?

– Все ненормальные слова вносит в мой лексикон Гордей. Все вопросы к нему!

Поняв, что снова поставил Наталью в неловкое положение, решил сделать это еще раз.

– Ты на меня запала?

– Ага! Вон прямо у ног твоих и упала. Валяюсь и не встаю.

– Я чувствую это.

– Так ты меня чувствуешь?! А что не действуешь? Я согласна на все.

– Так запала или нет?

– Не то чтобы… Во сне очень уж ярко все происходит. Чего же не попробовать наяву.

– Не морочь мне голову тогда! Тебя спрашиваешь серьезно, а ты издеваешься!

Ветер с новой силой и яростью стал теребить на Наталье шубку. Я отдал ключи от парикмахерской Гордею. Пусть возится. В металлической решетке с трудом проворачивался ключ. Сам, подпертый ветром в спину, наблюдал за голосующей Натальей. Чего она одна? А чего я один? Гордей один. Чего нам всем не так в этой жизни?

Наталья стала усаживаться в машину. И как женщины ходят с голыми ногами? Мороз ведь.

– Все! Готово! Как они ходят зимой в тонких чулочках?! – Гордей тоже наблюдает за Натальей. Мы подняли руки в знак прощания. Женщина помахала нам в ответ. Задержала взгляд на мне. А может, мне так показалось. Машина уехала. Нам с Гордеем не нужна машина, я живу в этом же доме, на первом этаже которого и находится парикмахерская «Лавр».

– Пройдемся? – предложил я.

– Во мне ветер гуляет! А ты – гулять!

– Я это понял. Весь день ветер гуляет, выдул все мозги из твоей головы.

– Тебе ее не жалко совсем? – Гордей заглянул мне в лицо.

Я демонстративно отвернулся.

– Жалко… Пару раз защемило в сердце… Ребенок совсем… Насколько надо любить мужа, чтобы на такое пойти?!

– Не любовь это.

Ветер заставил меня развернуться. Гордей никогда не бесился, как это делаю я.

– Фанатик она! Фанатик его состояния, положения… Как поклонение всяким там богам в древности. У нее мальчишеская внешность. Неужели нельзя было обойтись без всего этого?! – кричал я в поднятый воротник своей куртки. – Девочка взрослеет и становится женщиной. Зрелой женщиной. Ему надо было приостановить процесс. Все равно, Гордей, не для тебя цветет! Хотя с такими выкрутасами и загнуться можно.

Мы постоянно скользили и держались друг за друга. Вон уже и дверь моего подъезда видна.

«Ладно. Не буду сердиться на Гордея. Сам виноват, не надо было рассказывать ему о ней», – решил я.

Сегодня Гордей ночует у меня. Лифт, равномерно жужжа, доставил нас на седьмой этаж. Что вы испытываете, находясь в лифте? Гордей утверждает, что начинает дремать. Я чувствую под собой яму. Очень глубокую и узкую. Ну вот мы и дома. Мне нравятся мои двери. Они такие высокие. Дом старинный, и потолки в нем головокружительно высокие.

– Нравятся мне тут потолки… Высокие. – Гордей, пыхтя, снимал с себя теплые ботинки. Он любил все теплое, мягкое и бесформенное. Если ему отпустить бороду, будет похож на Антуана де Сент-Экзюпери. Очень похож! В моем шкафу лежат его шерстяные носки ручной вязки. Он принес их для того, чтобы кататься в них по моему полу. Пол в квартире выложен ламинированной доской. Даже в обычных носках можно смело прокатиться.

Гордей, надев носки, проехал мимо меня в направлении кухни.

– Пахнет борщом и котлетами. Ура! Твоя домработница тебя балует.

– Тебя тоже. Уверен, когда она готовила, думала о тебе.

– Что пожилая женщина может обо мне думать?

– То, что ты тоже уже пожилой и к тебе можно подкатить.

– С ума сошел.

– Как и ты сегодня в парикмахерской.

Я констатировал факт плохого поведения друга, а тот вдруг сел за стол на кухне и загрустил. Отвернул лицо к окну, за которым шалил ветер. Подпер голову рукой и замер.

– Беда вон какая у человека! Неестественная.

Я раскутал кастрюлю на плите. Полотенца горячие, кастрюля оказалась такой же.

– Котлеты! Угадал.

Я поднял крышку со сковородки, с нее мне на ноги потекла вода. Запах ударил в ноздри.

– Чесночка не пожалела!

Я отправился в спальню. Подошел к кровати и заглянул в плетеное блюдце паутины. В нем паука не было. Я расстроился. Мне хотелось, чтобы паук был на своем месте. Чтобы выжить в таких условиях и сплести красивую паутинку для охоты – надо быть выносливым пауком. Только на кого тут охотиться? Мух, комаров здесь днем с огнем не сыщешь! Вымерли все давно. Я медленно водил глазами по краю спинки кровати, по его покрывалу, по ножке торшера и стене. На углу прикроватной тумбочки торчали две паучьи коленки. Как я обрадовался! Я наклонился к углу, и паучок весь поднялся на край тумбочки, как бы навстречу моим глазам.

– Привет! Как ты тут?

Паучок потоптался на месте.

– Ты меня напугал своим отсутствием, и сеть у тебя пустая… Чем же ты у меня питаешься?

Паучок вздохнул и присел.

– Ты что не идешь? Я разлил борщ по тарелкам. Чеснок чистить? – раздался голос Гордея из кухни, и у меня свело в желудке.

Весь мой организм требовал горячего борща. На кухне правил Гордей. Он знал, где у моей домработницы лежат салфетки, стоят специи, прячется чеснок. Когда я без Гордея ужинаю, то все перечисленное выше не могу даже найти.

Гордей стоял ко мне спиной, когда я вошел на кухню, потому я вспомнил, что не рассказал вам о потрясающей фигуре моего друга. Такая фигура всегда производит волнующее впечатление на женщин. Да и мужчины, думаю, бросают на него завистливые взгляды. Треугольник! Плечи – косая сажень и прямые. Лопатки всегда сведены. Мышечная масса бугрится под рубашкой, и при всем при этом он большой, тяжелый и пухлый. Мне никогда таким не быть! Когда меня называют «стилист», это слово словно обрисовывает всего меня.

Не то чтобы я себе сильно не нравился, но самоедством люблю позаниматься. Я более утонченный, и волосы у меня мягкие и тонкие. У Гордея они жесткие и упругие. Видели бы вы его ногти, короткие, словно обрубленные топором. У меня лопаточкой и со светлыми луночками у начала ногтей. Как положено. Самовитость моего друга настолько развита в нем, что я рядом с ним – стиляга. Возрастной стиляга. А как на нем сидят рубашки! На мне они смотрятся рубашечками.

– Иди на ту сторону стола. Раскрылатился тут!

Это я сорвал досаду на Гордее.

Он даже не заметил в моей интонации раздражения. Я люблю его за это. Теперь мы едим борщ. Вкусно. По всему телу бежит тепло. Такое впечатление, что его пустили по трубочкам внутри нас.

– Так что все-таки едят пауки? – задал я вопрос вслух.

– Ты опять за свое?

– Опять.

– Наверное, сырое мясо можно дать. Если ты держишь в доме экзотическую гадость, то должен меня предупредить. На дух не переношу! Когда ты его успел завести и почему я этого не знаю?

– Допустим, это мой дом. Я волен заводить что угодно и кого угодно. Почему мясо сырое?

– Паук должен есть и пить. Водится он в сухом месте. Воды там нет. Обмотает насекомое паутиной и сосет… Какая гадость!

– Мой паук не гадость. Он симпатичный.

– Ага… Ты его в лупу рассмотри. Ты действительно завел паука?

– Допустим, он сам завелся… Насчет сырого мяса ты прав. – Я открыл морозилку. Ножом отрезал мясную стружку и положил ее на стол оттаивать.

– Он у тебя где? – Мой друг беспокойно оглядывался.

– Пойдем покажу…

Гордей не шел, а крался за мной.

– Не сходи с ума! Он крохотный…

Я присел у тумбочки. Гордей забеспокоился.

– Вот он.

Гордей проследил за моим взглядом и присел рядом со мной.

– Похоже, не один я сегодня сошел с ума. Это же обычный паук, – зевнул он.

– Сильно воздух не колыхай! Видишь, он ко мне привык уже… Заметив осуждающий взгляд друга, я не стал оправдываться. Паук приносит мне радость. Я не буду отказываться от радости. Мясная стружка на столе оттаяла, и я принес ее, чтобы угостить паучка.

– Оторви крохотный кусочек и промокни его салфеткой.

– Зачем?

– Захлебнется. Согрей мясо в руке.

Спустя пару часов, лежа в кровати, буду вспоминать эту сцену и улыбаться. Со стороны мы выглядели, как два папаши, а возможно, дедушки, впервые кормившие внука. Кусочек мяса упал с конца зубочистки прямо в центр паутины. Она закачалась. Я перевел взгляд на паука и не увидел его. Посмотрел на кусочек мяса в центре паутины. Он увеличился в размере. То паучок уже восседал на нем и быстро-быстро перебирал лапками.

– Приятного аппетита, – негромко сказал Гордей.

– Уйдем… Не будем беспокоить… – я потянул друга за рукав рубашки.

Гордей на цыпочках вышел из моей спальни. Я за ним. Он обернулся.

– Голодный, наверное, был.

– Ага… – согласился он со мной.

– Чай заварю? – Гордей направился в кухню.

– Ага… – ответил я и чертыхнулся про себя. Это «ага» моего друга всегда ко мне прилипает, когда мы вместе и одни.

За чаем Гордей снова загрустил. Я люблю песочное печенье в большой металлической расписной банке. Производство – Франция. Гордей любит черный хлеб, намазанный липовым светлым медом, но обязательно попробует то, что я отправляю себе в рот. И то и другое есть на столе.

– Она, как этот кусочек мяса, что мы отдали пауку. Он, как паук, на ней сверху.

Сразу я не понял, о чем говорит Гордей.

– Высосет и выбросит. Измочалит вначале, изломает душу и жизнь человека!

– Гордеюшка, давай уж забудем про все это. Ничего не изменить. Время такое. – Мне также не по душе была эта история.

– Какое такое?! Небо синее, солнце светит, ветер вон как разбушевался! Весна, лето, осень, зима за окном… Что изменилось?! Время…

– Урод он. Согласен.

Я решил попробовать черный заварной хлеб с медом. Тягучая масса меда не хотела падать с ложки на хлеб.

– Ты как бы вытираешь ложку о хлеб… – стал учить меня Гордей.

Я попробовал. Ломоть хлеба сломался в руках. Гордей стал ухаживать за мной.

– А что?! Пусть живет. Прикольно… Только домработнице скажи, чтобы не трогала его.

– Что она подумает обо мне?

– Ты же сказал, что она обо мне думает! Вот пусть обо мне и думает.

Мы рассмеялись.

– Как Лиза? – осведомился я о подружке своего друга. Согласен. Звучит как-то неприлично. У сорокалетнего мужчины и подружка.

– Лиза как Лиза… Хорошая Лиза. Любит меня Лиза. Я – нет.

– А что так? Или, вернее, не так?

– А тебе что не так было с твоими подружками?! Проходит желание, и все.

Замолчали.

– Спать?

– Спать.

– Не приставай к пауку.

Гордей пошел стелить себе на диване. «Со временем он его промнет», – мелькнула у меня мысль, но дивана мне было не жалко.