Читать книгу Надежда - Галина Львовна Романова - Страница 3

В Галактике не так уж и много планет таких, как Меняла Альфы Скорпиона. Официально входящая в Лигу Свободных Планет, она была настолько сама по себе, что чаще всего ее звали просто Менялой. Не обладая военным флотом и системами защиты, она тем не менее была настолько известна на всем протяжении Млечного Пути и за его пределами, что напасть на Менялу мог только тот, кому в голову не пришло другого, менее экстравагантного, способа покончить с собой.

Меняла была вне системы. С нею считались Великая Звездная Империя, Союз Двадцати Миров и Лига Свободных Планет, которая, будучи весьма нестабильным образованием, порой не считалась даже сама с собой. Более того – многие негуманоидные расы тоже уважали статус Менялы, вследствие чего там практически не было межрасовых конфликтов.

На самом деле это была не одна планета. Вокруг Альфы Скорпиона вращалось семь небесных тел, из которых пять были пригодны для жизни и еще две служили ремонтными базами и свалками отходов, на которых, если хорошо поискать, можно найти все, что угодно – от вполне новенькой кофеварки до космического корабля, который нигде не примут даже по цене металлолома. И каждая носила название «Меняла» с добавлением порядкового номера. Отличающиеся друг от друга по физическим параметрам – на двух из них гуманоиды не могли продержаться без скафандра дольше пяти секунд – все пять обитаемых планет имели одну общую черту. Все пять представляли собой один огромный рынок. Здесь было сосредоточено больше обменных пунктов, торговых представительств, торговых площадей и просто контор, специализирующихся на финансовых операциях, чем на всех планетах, входивших в Союз Двадцати Миров.

Конечно, существовали и другие большие торговые миры, например, Аукцион в системе Орла, Ярмарка-1 и Ярмарка-2 в туманности Ориона, несколько астероидов, которые вращались вокруг Метрополии – столицы Великой Звездной Империи и знаменитый Мегамаркет, куда летали исключительно ксеносы и куда гуманоиды попадали разве что в качестве товара или как наемные рабочие, сопровождающие ценный груз. Но только Меняла имела особый статус – здесь и только здесь могли открыто совершаться сделки по купле-продаже живого товара. На Менялу за рабами летали все, кто у себя дома не хотел иметь неприятностей с законом. Чип, вживляемый рабам здесь, автоматически защищал владельца от проблем.

Нет, конечно, существовали и другие невольничьи рынки, но их масштаб был далеко не тот. И чаще всего на них перепродавались либо списанные подержанные модели киборгов, либо те рабы, которых уже купили на Меняле. Либо – что гораздо чаще – в качестве товара выступали ксеносы.

Короче говоря, если ты хочешь продать женщину с Земли и не нажить себе проблем, лети на Менялу.

Что Никол Пшемыньски и мог бы сделать, если бы не одно «но».

Он все-таки был Николом Пшемыньски и знал, что если закон нельзя обойти, то это неправильный закон. И знал, что, если немного подделать документы, то на Аукционе можно продать партию куда как дешевле, а если слетать на любую планету Лиги Свободных Планет и ухитриться провезти груз через таможню, то его там с руками оторвут, какую бы цену ни заломил.

Да, землянки были товаром. Товаром уникальным, скоропортящимся и пользующимся спросом, несмотря ни на что. Ибо были в первую очередь женщинами.

Проблема заключалась в самой Галактике. Когда человечество вырвалось в открытый космос, оно было шокировано его размерами. Количество планет, которые оказались пригодны к жизни, поражало даже тренированное воображение писателей-фантастов. Практически в каждой системе, если в ней имелось больше трех планет, хоть одна была пригодна для жизни. И каждая вторая из пригодных вполне подходила для людей. Только за первое столетие земляне открыли больше сорока планет земного типа, только и ждущих того, чтобы их заселили. Но кем их заселять? И когда? Ведь, кроме землян, Галактику бороздили корабли и других разумных рас – веганцы, уриане, змеелюды, меоры, гламры, не считая существ, которые казались выходцами из ночных кошмаров. Большие и малые расы вот уже больше тысячи лет активно осваивали миры, и уступать каким-то двуногим выскочкам не собирались. Несколько коротких злых войн немного изменили соотношение сил – с людьми начали считаться, их допустили на рынок, так сказать, приняли в семью, но на правах бедного, хотя и очень наглого родственника. Ибо земляне, при всей их активности и склонностям к риску и авантюрам, существенно уступали многим братьям по разуму. По крайней мере, первые два столетия.

Земляне медленно размножались. Женщины-землянки в прошлом так активно отстаивали свои права, так боролись за то, чтобы заниматься мужскими профессиями и заставить относиться к себе, как к мужчинам, что практически перестали рожать детей – дескать, это унижает наше женское достоинство и отбрасывает женщину вниз на социальной лестнице. Только после тридцати пяти лет землянки вспоминали, что «часики-то тикают» и начинали искать себе мужа. Если им везло в поисках, они обзаводились двумя-тремя ребятишками, если нет – ограничивались одним отпрыском или навсегда оставались «в активном поиске». Так что большинство открытых планет колонизировать было просто некому. Правительства вновь открытых земель пускалось во все тяжкие, чтобы увеличить население. Даже пробовали клонировать людей и подселять зародыши человекообразным обезьянам, используя их как живые инкубаторы. Где-то такие меры помогали решению проблем, а где-то – нет.

Вдобавок, космос подбрасывал своим новым детям одну задачку за другой. На некоторых планетах обнаруживали излучение или вредные влияния среды, из-за чего менялись сами люди, так что не прошло и трехсот лет, как ученые заявили – единого вида «гомо сапиенс» больше не существует. Есть два вида – homo sapiens vulgaris и homo cosmicus, а также шесть их подвидов. И, как и положено отдельным подвидам, они стали развиваться своим путем, практически не смешиваясь друг с другом, как и положено подвидам, оказавшимся на разных планетах в разных уголках Галактики. И по-прежнему остро стояла проблема увеличения численности населения – во всех его, так сказать, видах.

Выход был найден – оказалось, что земляне вполне могут иметь детей не только от представителей, так сказать, родственных видов, но и кое от кого из гуманоидных рас. Тех же веганцев, например. Но сама идея использовать людей для размножения показалась настолько безнравственной, что от нее отказались и запретили даже статьи на эту тему. Однако запретный плод оказался сладок, и многие торговцы наладили подпольный бизнес, торгуя землянками и поставляя их на те планеты, где существовала проблема народонаселения. Вырванные из привычной среды, молодые женщины и девушки были обречены на роль самок-производительниц. На них ложилось бремя увеличения количества людей в Галактике старым добрым способом, ибо, как выяснилось, клонированием проблему не решить. Клоны получались слишком тупыми, заторможенными, не способными к интеллектуальному труду. Думать и мыслить, рассуждать и принимать решения за них должен был кто-то еще – либо начальник, либо… компьютер. В последнем случае получились киборги – сильные, выносливые, но… не решительные. Так что даже почти тысячу лет спустя, как и в самом начале космической эры, спрос на молодых здоровых землянок оставался по прежнему актуален, хотя и был сопряжен с риском.

И, конечно, этим не могли не воспользоваться те, для кого риск был, так сказать, нормой жизни. Те, кого звали «черными» звездопроходцами, а в просторечье – пиратами. Тем более что и у более старших рас работорговля была делом обычным.

«Краковяк» завис на орбите Аукциона, благоразумно держась подальше от основных трасс, и Пшемыньски приказал связаться с Шоххом – своим посредником в торговых делах на этой планете. Шохх был змеелюдом, и, кстати сказать, единственным не-гуманиодом, с которым ксенофоб Пшемыньски вел дела. Остальных нелюдей он лишь терпел, но даже в свой экипаж не принимал, считая, что меоры, например, слишком волосаты, гламры чересчур малы и вдобавок пахнут, у веганцев синяя кожа и фасеточные глаза насекомых, уриане вообще разумные растения. Змеелюды тоже не были двуногими – это были змеи, у которых имелось восемь коротеньких гибких ручек, представлявших собой видоизменившиеся щупальца-жабры. Но змеелюды были признанными торговцами и посредниками во всех сделках. У них были торговые представительства на многих развитых планетах, а некоторые являлись солидными воротилами теневого бизнеса и владельцами развитой сети банков.

Шохх отозвался не сразу – пришлось ждать более получаса. Когда его физиономия появилась на экране, стало ясно, что дела его плохи – кожа на голове посерела, стала какой-то дряблой, а по углам рта обвисла складками. В одной месте она даже слегка треснула, и между выпуклыми чешуйками сочилась беловатая жидкость. Запашок, наверное, покруче, чем от вечно вонючих гламров.

– Ты неважно выглядишь, друг мой, – после короткого обмена приветствиями сказал Пшемыньски.

– Наступает время линьки, – проскрипел тот. – Мне пора на покой…

– Жаль. Я хотел предложить тебе сделку…

– Боюсь, мне сейчас не до того. Я сворачиваю свой бизнес, – змеелюд пошевелил конечностями. – Ухожу.

– И… когда?

– Как только закончу строительство кокона. Сегодня у меня закрылись еще две конторы.

– Жаль, – человек изобразил сочувствие, хотя больше всего на свете сейчас ему хотелось придушить скользкую тварь. – Тогда, может быть, посоветуешь мне кого-нибудь из своей родни… чтобы вместо тебя провел сделку. Скажем, кто-нибудь из твоих наследников или братьев? Ведь все твои ровесники уже стали братьями, не так ли?

У змеелюдов была одна особенность – все детеныши появлялись на свет одного пола – самочками. Но после первой кладки большинство превращались в самцов. Остальные теряли вообще признаки пола и становились воспитателями нового поколения змеелюдов. Дети и их воспитатели никогда не покидали планету, лишь прошедшие метаморфоз самцы расселялись по мирам, навещая родину лишь для того, чтобы из числа подросших самочек выбрать себе подругу жизни и вместе с нею произвести на свет потомство – единственный раз в жизни.

– Да, у меня есть здесь несколько братьев… правда, большинство из них тоже собираются уйти в спячку, но, возможно, я бы смог доверить твое дело одному-двум… если буду знать, что рекомендовать. Мы ведь все заняты в разных отраслях!

– Понимаю. Так, надо пристроить небольшой груз… помочь с растаможкой, оформить документы и устроить распродажу… с выплатой посреднику стандартных комиссионных.

– Что за груз?

– А, – Пшемыньски махнул рукой и сделал вид, что собирается подавить зевок. – Мелочь. Всего три дюжины землянок…

Шохх раздул горловой мешок так, что натянулась его бледная кожа и стали видны отдельные чешуйки и кровеносные сосуды.

– З-семлянок? – прошипел он, с присвистом выпуская воздух из мешка. – В с-самом деле? Три дюж-шины?

– Понимаю, – соскучившись, кивнул Пшемыньски, – партия не велика. Так… мелочи, которыми не стоит и затрудняться, тем более что ты занят… Кто-нибудь мог бы…

– Три дюж-шины, – шипел змеелюд. – Целых три…

– Почти три, но это…

– Это сущ-щес-ственно меняет дело, – змеелюда всего трясло. – Это… это… я с-сам этим займус-сь. Вс-се эти племянницы и братья – они слиш-шком молоды, чтобы взятьс-ся за это дело как с-следует.

Он все шипел, то раздувая горловой мешок, то выпуская из него воздух, и нервно дергал лапками. Эка, его разобрало! Еще бы! Молодая здоровая землянка стоила так дорого, что при любой накрутке посреднику достанется значительный куш. А всем известно, что змеелюды ради прибыли готовы раздавить собственную кладку. Пшемыньски еле сдерживал торжество. Ему удалось не просто задеть Шохха за живое, но и заручиться его помощью и поддержкой. Теперь о судьбе товара можно не беспокоиться. Он откинулся на спинку кресла и щелкнул пальцами, подзывая стюарда.

Пробуждение было не из приятных. Желудок внезапно скрутило острой болью. Волна тошноты поднялась так быстро, что Надежда еле успела перевернуться на бок, но вместо рвоты ее лишь сотряс спазм. Судорожно задергались все мышцы. Странная реакция. И тошнить перестало. Лишь кружилась голова и во всем теле была слабость.

«Как это я вчера ухитрилась перебрать? – мелькнуло в голове. – Вроде бы не с чего и негде… Черт, почему же мне так плохо?»

В голове стоял туман. Тело, после того, как схлынула судорога, было как ватное – ни рукой пошевелить, ни ногой. Шевелиться вообще не хотелось. Как и открывать глаза. Она было попробовала это сделать, но белый потолок, натянутые вверху лампы и предметы вокруг начали вращаться с такой бешеной скоростью, что женщина зажмурилась, пережидая, пока комната не примет привычные очертания. А то все это слишком смахивало… на что?

На больницу? Может ли такое быть? Она заснула… где? Кажется, у себя дома. А пробудилась…

Женщина прислушалась. Неприятные ощущения в теле медленно проходили, и одновременно звуки, запахи и прочие признаки существования внешнего мира все громче и сильнее врывались в сознание. Резкий незнакомый запах чего-то острого, отдающего лекарствами и стерилизацией. Мягкое мерное гудение и пощелкивание, которое могли издавать только включенные приборы. Ощущение собственной наготы и липнущих к коже датчиков.

«Больница, – пришла в голову здравая мысль. – Я в больнице. Что случилось? Я все-таки чем-то отравилась и меня в бессознательном состоянии доставили сюда на «Скорой»? Похоже на то. Но как и когда это случилось?.. Аскольд! Он! Больше некому! Вот ведь… позаботился!»

В душе волной поднялась благодарность к малознакомому мужчине, который полночи, наверное, хлопотал ради случайной знакомой и отвращение к самой себе. Только-только встретила порядочного человека – и так перед ним опозорилась! У них могло бы быть будущее, а теперь… что он подумает теперь о женщине, которая отравилась мартини? Может быть, что-то было в самом напитке? Как это проверить? Кого стоит благодарить за то, что она отравилась? Или ее отравили нарочно… тот же Аскольд, например. Подсыпал что-то в бокал, пока она приводила себя в порядок, дождался, пока она потеряет сознание, вызвал «Скорую», чтобы не возникало подозрение, а сам…

Что – сам? Обчистил квартиру? Да, у нее было немного ценных вещей, золотые и серебряные украшения, кое-какие антикварные вещички, оставшиеся еще от прабабушки, немного наличных… Неужели польстился? Надежда слышала, что порой убивают за меньшее и почувствовала даже что-то вроде благодарности – все-таки отправил в больницу, а не на тот свет. Или «Скорую» вызвали припозднившиеся Минаковы? А может, соседи? Что они теперь о ней буду думать?

Как бы то ни было, лежа вот тут, с закрытыми глазами, она ничего не узнает. Тошнота прошла, осталась только слабость, но она справится. Надо лишь взять себя в руки и…

Надежда открыла глаза.

И оцепенела.

А потом зажмурилась снова, уже до красных и зеленых пятен под веками. Успокоившееся было сердце забилось часто-часто.

«Я сплю, – подумала она. – Или сошла с ума. Или мне просто снится кошмар! Ведь этого не бывает? Или…»

Кошмар находился среди приборов странного вида. Какие-то экраны и пульты, парившие в воздухе и соединенные тонкими гибкими проводами-струнами-шлангами с датчиками, липнувшими к ее телу. Она лежала на кушетке в длинном светлом зале с низким сводчатым потолком без окон и дверей. Справа и слева от нее на равных расстояниях на таких же кушетках лежало еще несколько обнаженных молодых женщин и девушек, точно также облепленных датчиками, которые подсоединялись к парившим в воздухе экранам. Слышалось мерное иканье, гудение, порой переливчатые звуки. Все это наводило на мысль о фантастических фильмах про пришельцев из космоса.

И самое жуткое и невероятное было то, что пришельцы здесь… были.

Трое.

Невысокие, с бледной кремового оттенка кожей, однако, вполне человекоподобные, тем не менее, они были и казались настолько чужими, что Надежде стало страшно. Как ни в чем не бывало, они переходили от кушетки к кушетке, что-то делая с нависшими над бесчувственными девушками приборами. Кто все эти люди? Куда она попала? Что происходит?

Пронзительный писк раздался над ее головой, и одно из… существ развернулось в ее сторону с какой-то странной грацией, словно двигалось в толще воды. Под обтягивающим тело комбинезоном нетрудно было заметить очертания плоской фигуры, но, несмотря на чуждые черты лица и саму фигуру Надежда угадала, что перед нею женщина. То ли по взгляду, то ли по особенному тембру голоса, то ли…

Инопланетянка взглянула Надежде в глаза, быстро коснулась тонкими гибкими пальцами некоторых приборов, словно сомневаясь в их реальности, потом что-то быстренько прочирикала в укрепленный в уголке маленького рта микрофончик и засуетилась над землянкой.

– Где я? – попыталась окликнуть ее Надежда. Женщина что-то пискнула, сделав рукой странный жест. Ни звуки незнакомого голоса, ни жесты были непонятны. Зато вполне понятным оказалось другое – Надежда вдруг обнаружила, что крепко пристегнута к кушетке ремнями за запястья и щиколотки.

– Что происходит? Отпустите меня!

Страх волной захлестнул сознание. Она закричала, рванулась, и миниатюрная женщина тут же кинулась к ней. В ее пальцах мелькнула какая-то нашлепка. Инопланетянка быстро прижала ее к запястью землянки, надавила…

И теплая волна прокатилась по телу, на миг заставив задохнуться от ощущения полнейшей беспомощности. «Наркотик! Она ввела какой-то наркотик, чтобы я не буянила!» – пришла мысль. Сознание, как ни странно, не затуманилось, и страх никуда не делся. Но тело отказалось повиноваться. Нельзя было пошевелить ни рукой, ни ногой, и даже моргать получалось с трудом. Что здесь происходит? Ее вместе с другими женщинами похитили пришельцы? Для чего? На опыты или…

Господи, какие идиотские мысли лезут в голову! Это в двадцатом веке могли верить, что летающие тарелки воруют землян для каких-то странных целей, но потом всегда возвращают. И контактеры взахлеб рассказывают о том, как их изучали, брали образцы тканей и потом отпускали на свободу. Как трезвомыслящая женщина, Надежда не могла не смеяться над такими историями, тем более что они устарели до того, как она научилась читать. Но нет, видимо, в каждой шутке только доля шутки.

И все-таки, что с нею будет?

Тем временем признаки жизни стали подавать и другие девушки. И Надежда, рискнувшая снова приоткрыть глаза и прислушаться, заметила, что все ее подруги по несчастью выдавали ту же реакцию – страх, растерянность, истерику. И каждую кремовокожие пришельцы успокаивали инъекцией успокоительного наркотика.

А потом случилось то, что заставило ее забыть обо всем.

Кто-то из медсестер – а как их иначе можно назвать? – подал сигнал. Часть стены отъехала в сторону, и в просторный белый зал – палату? – вошли… люди. То, что это земляне, не вызывало сомнений. Вернее, так могли бы выглядеть потомки землян, если бы кому-то вздумалось снимать фантастический фильм. Черты лиц, одежда, рост, фигуры…

И все они были мужчинами, но мужчинами явно земного типа. От кремовокожих инопланетян их отличало все – рост, цвет кожи, телосложение, черты лиц, одежда.

– Като эмо, – давешняя медсестра указала на Надежду, – чье-нно та! Като но, като то, като-като эм, – последовало еще несколько жестов в сторону тех женщин и девушек, которые первыми пришли в себя. Этот язык, как поняла женщина, немного отличался от наречие кремовокожих пришельцев.

– Торо като, – один из людей кивнул на Надежду.

Женщина напряглась, изо всех сил стараясь подавить приступ паники, когда два высоченных типа приблизились к ней. Она сообразила, что лежит перед ними совершенно голая и из-за этих ремней не в состоянии даже себя защитить. А что будет, если…

Обошлось. Ее отстегнули от ложа, позволили встать и даже поддержали под локоть, помогая удержаться на подгибающихся от слабости ногах. Успокоительный наркотик понемногу прекращал свое действие, и Надежда с каждой секундой все больше могла контролировать свое тело. Она даже почти без посторонней помощи смогла облачиться в какую-то хламиду, чем-то напоминающую больничную сорочку – доходящую до колен, с короткими рукавами и глубоким, чуть ли не до живота, вырезом впереди. Едва она оделась, на ее запястьях защелкнули наручники.

Она вскрикнула.

– Что это? Зачем? – и машинально сунула скованные руки прямо в лица окружавших ее мужчин.

Оба конвоира напряглись.

– Уэрр-ро. Та! – отрывисто бросил один. Его голос и манеры почему-то живо напомнили Надежде сцену из «Кавказской пленницы», тем более что второй незнакомец внезапно так усмехнулся, словно собирался выдать знаменитое: «Бамбарбия! Киргуду!» – и добавить с нарочитым акцентом: «Шютка!»

Скажи он это, Надежда наверняка рассердилась за странный и не смешной розыгрыш, но незнакомец повел себя странно. Его улыбка как-то увяла, стала неуверенной, словно он забыл свою роль. Потом он что-то пролепетал совсем неразборчиво и внезапно погладил женщину по предплечью.

– Т’те-я! Ро канн! – буркнул первый, отодвинул напарника и сам крепко, как клещами, взял Надежду за локоть, решительным кивком головы заставляя следовать за собой. На поясе у него висело – женщина разглядела это поздно – какое-то оружие, и все это в сочетании с незнакомой обстановкой подействовало на нее, как ушат холодной воды.

Не розыгрыш. Это никак не розыгрыш. И никто не улыбнется ей и не крикнет: «Улыбнитесь! Вас снимала скрытая камера!»

Она уже сделала шаг к выходу, когда позади раздался отчаянный пронзительный крик:

– Аа-а-а! Пустите меня! Не прикасайтесь! Да как вы…

Надежда вывернулась из рук конвоиров.

Вторая очнувшаяся девушка, на вид не старше двадцати лет, светловолосая, худощавая, отчаянно извивалась в руках державших ее мужчин, пробовала лягаться и кусаться. Руки ее уже были скованы, но это не мешало блондинке бороться изо всех сил.

– Мама! Отпустите меня! Как вы смеете? Да кто вы вообще… Помогите! – крик перешел в срывающееся рыдание. – Кто-нибудь! Здесь вообще что происходит?

Ее удерживали уже не двое, а трое мужчин и, странное дело, никто не пытался применить к бьющейся в истерике девушке силу. Мужчины просто-напросто ждали, когда она выдохнется и успокоится сама. Рядом вертелись медсестры. Одна из них, улучив минуту, ловко поднырнула под чей-то локоть и успела-таки всего на миг пришлепнуть к бедру блондинки какой-то пластырь. Девушка судорожно дернулась, запрокинула голову, испустила последний вскрик и вдруг обмякла в руках конвоиров.

– Уэрр-ро, – Надежду потянули прочь, заставив переступить порог зала, и лишив ее возможности увидеть, как одна за другой приходили в себя остальные ее подруги по несчастью. Их крики, удивленные, испуганные и возмущенные, однако, какое-то время еще доносились до нее.

То, что происходило дальше, больше всего напоминало прохождение медкомиссии, как бывало раз в год на заводе. Такие же кабинеты, такие же врачи – низкорослые кремовокожие хрупкие существа – только с женщиной всюду таскались два конвоира, крепко, но бережно удерживая ее за локти. Ее ни разу не ударили, ни разу не повысили на нее голос и вообще, если бы не наручники и не полная неопределенность и неизвестность, Надежда сказала бы, что обращались с нею бережно и аккуратно. Даже кровь на анализ брали так деликатно и вежливо – если это слово применимо к этим существам – словно она была величайшей драгоценностью, с которой надо сдувать пылинки.

Так было до последнего кабинета, где ее без лишних церемоний уложили на парящую в воздухе платформу и местный врач неопределенного пола с такой силой прижал к ее многострадальному локтю знакомую пластинку, что Надежда вскрикнула. Что-то обожгло кожу в том месте, и разум немедленно стало заволакивать туманом. Уже соскальзывая в сон, она успела заметить, как к ней устремились несколько гибких, как змеи, проводов, на кончиках которых поблескивали металлические насадки.

«Ну, все, – мелькнула последняя мысль. – Вот и конец! Не хочу!»

Боль.

Она раскаленной иглой вгрызлась в ухо, проникая, казалось, до самого мозга.

Крик.

Надежда не сразу поняла, что кричит она сама.

Голос. Услышав его, женщина захлебнулась криком.

– Раз… раз-раз… раз-два-три… Как слышно?

Человеческий голос. Знакомые слова на родном языке. Правда, голос был лишен интонаций. Так в фантастических фильмах могли разговаривать роботы. Но все равно. Это была русская речь. Значит, она спасена? Значит, этот кошмар закончился? Даже боль в ухе внезапно куда-то ушла, и Надежда всхлипнула, готовая разрыдаться.

– Проверка связи. Прием. Прием, – продолжал голос. – Если ты меня понимаешь, открой глаза.

Понимает ли она? Еще бы! Надежда с готовностью распахнула ресницы – и чуть не взвыла от разочарования.

Та же операционная. Та же платформа. Те же два конвоира и тот же кремовокожий эскулап. Только в руке он держал что-то вроде пульта от телевизора и щелкал кнопками, явно копаясь в настройках. Потом поймал ее взгляд и что-то невнятно чирикнул.

– Проверка связи, – тем не менее, услышала женщина. – Ты меня слышишь? Если слышишь, сделай головой вот так! – он кивнул.

Как зачарованная, Надежда повторила его жест.

– Я… не…

Она осеклась – откуда-то, кажется, из ее шеи, послышались странные звуки. Женщина закашлялась.

– Тихо. Стоп. Нельзя! – врач кинулся к ней. – Тихо. Молчать. Понимаешь? Молчать! Слышать. Делать головой вот так, если поняла, – он покивал, – и вот так, если не поняла, – помотал направо-налево. – Поняла?

Она медленно кивнула.

– Транслятор, – тонкий палец ткнулся ей туда, где у мужчин находится кадык. – Переводчик, – новый тычок, уже в ухо. – Надо время, чтобы зажили швы. Это время молчать. Слушать. Запоминать. Самоликвидируется через семьдесят два дня. Это время учить язык. Поняла? Сделай головой вверх-вниз, если поняла!

Надежда послушно покивала.

– Э-э… я, – все-таки попробовала она. Прислушалась к своим ощущениям – при каждом звуке горло что-то царапало, словно у нее была острая ангина. Галактические технологии, так их и разэдак! «Время, чтобы зажили швы!» А слабо устроить так, чтобы все заживало моментально? В фантастических книгах на самую сложную операцию тратится от силы пять минут.

– Унилингва, – по-своему понял ее врач. – Общий для многих. Пятьдесят часов – и можно говорить. Поняла?

На сей раз она кивнула увереннее.

В конце концов, ее привели в просторный зал, который больше всего напоминал казарму или огромную спальню в общежитии. Помещение было разделено полупрозрачными стенками на небольшие клетушки, в каждой из которых обнаружилась узкая кровать и, за ширмой, кое-какие удобства. Никаких дверей или занавесок, даже чисто символических, не полагалось. И вообще все было скромно, строго, почти по-спартански. На гарем восточного владыки это походило меньше всего. В единственной стене обнаружилось несколько встроенных шкафчиков, открывавшихся нажатием красных кнопок. В одном Надежда обнаружила одежду – тунику до колен с длинными рукавами, обтягивающую грудь и талию, короткие такие же обтягивающие штанишки и легкую обувку на такой тонкой подошве, что на нее было боязно смотреть. Казалось, она можно протереться даже от пристального взгляда. В другом шкафчике было пусто, но когда разочарованная женщина захлопнула его, кнопка вдруг вспыхнула ярким светом, словно в лифте. Послышалось тихое гудение, а когда он смолкло, оказалось, что внутри находится стакан с молочно-мутной жидкостью и пластиковый контейнер с желтоватой массой, пахнущей ванилью. На ощупь она показалась похожей на творог, а на вкус – чем-то вроде кукурузной каши.

Пока Надежда раздумывала, что с этим делать – есть хотелось, но сама пища вызывала подозрение – ее одиночество оказалось нарушено. Молчаливые конвоиры ввели одну за другой еще несколько девушек. Многие были подавлены и, едва им указали на их койки, упали на них, как подкошенные. Послышались тихие всхлипывания.

Соседкой Надежды оказалась высокая стройная девушка с коротко, до лопаток, подстриженными рыжими волосами. Усевшись на койку, она огляделась по сторонам, затем начала осматривать свой закуток и довольно быстро разобралась с обоими ящичками.

– Ух, ты! – не чинясь, полезла пальцами в контейнер, зачерпнула массу и тщательно ее слизала. – А тут можно жи… кхе-кхе… больно, – она схватилась за горло. – Что они нам подсадили?

– Транслятор, – Надежда говорила тихо и осторожно, прислушиваясь к своим ощущениям. – Чтобы мы учили их язык.

– Глупости какие! Почему нельзя телепатией внушить нам знание языка, раз мы тут?

Надежда пожала плечами.

Снова распахнулась дверь.

– Сволочи! – срывающийся голос заставил всех вздрогнуть. – Козлы! Скоты! Уроды! Я вам покажу! Я вас всех…

Блондинка с плоской, почти мальчишеской грудью, попыталась наброситься на своих конвоиров с кулаками, но те ее просто впихнули внутрь.

– Ненавижу! – блондинка заколотила кулаками в двери. – Отпустите меня!

– Не ори, – посоветовала Надежда. – Голос сорвешь.

– Да чтоб вы все провалились! Да я вас всех! Да будьте выи-и-и-и…

Голос ее поднялся до визга и внезапно сорвался. Девушка рухнула на колени, хватаясь на горло. На губах ее показалась кровь. Она задергалась, давясь чем-то, что попало ей в горло, отчаянно кашляя, и завывая от ужаса.

Надежда вскочила, рыжая девушка – тоже. Вдвоем они бросились к блондинке, пытаясь поднять ее на ноги и успокоить, но та синела, давясь кровью и еще чем-то. «Транслятор, – поняла Надежда. – Он отскочил и теперь…»

Додумать эту мысль она не успела. Двери опять распахнулись, двое мужчин проворно подхватили блондинку и куда-то уволокли. Добровольных спасительниц при этом отстранили, захлопнув двери у них перед носом.

Девушка вернулась через некоторое время, с горлом, залепленным чем-то белым, отрешенно глядя в никуда вытаращенными глазами. Деревянно переставляя ноги, прошла к свободной койке, рухнула на нее, как кукла и осталась лежать, глядя в потолок остановившимся взглядом.

Но Надежда даже не смотрела в ее сторону – все внимание женщины было приковано к одному из ее конвоиров. Высокий, плечистый, не гибкий, как юноша, но и не массивный, как карикатура на богатыря, а как раз такой… Идеал мужчины, в общем. Незнакомый комбинезон из ткани странной фактуры – на ум пришло сравнение с брезентом и латексом одновременно – только усиливал контраст, выделяя его из толпы. Не помня себя, Надежда вскочила и метнулась к нему:

– Аскольд?

Знакомый незнакомец – тот самый, она не могла ошибиться! – чуть не споткнулся на пороге. Обернулся через плечо, скользнув по узнавшей его женщине взглядом – и вздрогнул, когда рядом раздался еще один голос:

– Аскольд? Но это… Аристарх!

Крепко сбитая шатенка медленно поднялась со своей койки, сделала шаг. Обернулась на чей-то смех. Это хихикала миниатюрная брюнетка с такими длинными волосами, что Надежда почувствовала зависть. Они окутывали ее фигурку, как пышное черное облако.

– Похоже, – отсмеявшись, промолвила она, – у этого типа много имен. Я знала его под именем Александра!

– А как, – Надежда обернулась к мужчине, – тебя зовут на самом деле?

В горле что-то болело и неприятно царапало при каждом слове, и говорить она старалась потише, так что боялась, что ее шепот не разберут, но мужчина ее понял.

– Асер, – коротко ответил тот. – Но это не играет роли.

– Почему? Если ты…

– Потому, что это не важно.

Его окликнули из коридора – явно не на унилингве, поскольку транслятор не справился с переводом, – и Аскольд-Аристарх-Александр-Асер буквально вылетел за порог. Дверь захлопнулась. Мигнула лампочка сигнализации.

В зале повисла тишина.

– Вот, девочки, мы и попали, – сказал кто-то. – И что теперь с нами будет?

– А то вы не знаете, – горько вздохнула девушка, которая опознала в Аскольде Аристарха. – Нас продадут.

– Как? Когда? Почему? – послышались со всех сторон голоса. Девушки придвинулись ближе. Некоторые выбрались из своих закутков. – Откуда ты знаешь?

– Подслушала. Кто-то из них буркнул – мол, хорошая партия. Качественный товар, можно неплохой куш сорвать.

– Продать, – повторила рыжая. – Как рабынь, да? Но ведь рабства не существует…

– На Земле. А мы, если ты не заметила, тут. Неизвестно, где! И здесь может быть, что угодно.

– Мы – рабыни? – брюнетка содрогнулась, крепко обхватив себя руками за плечи. – Еще чего не хватало! Чтобы я – и стала рабыней? Чтобы меня – и продали? Какому-то старому развратному старикашке? Да я его…Да он у меня…

– Зачем обязательно старому? – с непонятной интонацией протянула рыжеволосая соседка Надежды. – Может быть, он будет молодой. Высокий, красивый… благородный… вы разве не заметили, как тут с нами обращались? Осторожно! Значит, мы представляем определенную ценность…Значит, мы можем диктовать свои условия! Мы же женщины! А женщины испокон веков правили миром… и мужчинами. В конце концов, Роксолана тоже сначала была рабыней. А потом стала повелительницей целого мира!

– Мечтаешь о том же? – усмехнулась брюнетка.

– А что? Мечтать не вредно! Вредно не мечтать!

Она выпрямилась, расправив плечи, и сверху вниз посмотрела на своих товарок по несчастью. Несмотря на худощавое телосложение, рыжая выглядела эффектно. «Такую фигуру только на подиум», – отстраненно подумала Надежда. Сама она не считала себя уродиной, сколько помнила, лишь в подростковом возрасте ее пугала собственная внешность – особенно когда лоб, нос и подбородок были усеяны прыщами. Но потом они сошли, и преобразившаяся фигура яснее ясного дала понять – ее обладательница красива. Но эта рыжая… Да и все они тут, если посмотреть, были красавицами. Ни одной сколько-нибудь серенькой мышки. Да, у кого-то из местных похитителей отменный вкус.

«У Аскольда или Асера, как его зовут на самом деле, – подсказала память. – Судя по всему, он всех нас так… обрабатывал!»

– А вот я ни за что не покорюсь какому-то инопланетянину, – воинственно заявила брюнетка. – Пусть даже не мечтает! Пусть только попробует – сразу узнает, где раки зимуют! Я ему покажу. Я им всем покажу, как меня похищать! Я – свободный человек. У меня есть достоинство… есть чувства, в конце концов! Я…

Голос ее сорвался. Девушка схватилась за горло, в темно-карих глазах ее мелькнул страх. То, что случилось с блондинкой, еще было свежо в памяти остальных. Тем более что вот она, лежала рядом, не вступая в разговор, вытянувшись во весь рост и даже, кажется, не моргая.

Понемногу разговор увял. Пленницы переглядывались, перебрасываясь короткими словами. Разговаривать никому не хотелось. На все лады повторялся один и тот же вопрос: «Что с нами будет?» Надежда помалкивала.

– Как тебя зовут? – окликнула ее рыжая соседка. – Меня – Ярославна, – вскинула она голову. – Что? Красивое русское имя. Старинное. «Плач Ярославны» знаешь? Вот меня в честь той княгини и назвали… Что улыбаешься?

– «Ярославна» не имя. Это отчество, – сказала Надежда. – Твои родители что-то напутали.

– Много ты понимаешь, – фыркнула девушка со странным именем. Отвернулась с гордым видом, но тут же решила сменить гнев на милость: – А тебя как зовут?

– Надежда.

– Тебя нам и не хватало, – понимающе усмехнулась она.

– Ты откуда?

– Из Москвы.

– Это понятно. А поточнее?

– Химки. Это теперь имеет какое-нибудь значение?

Надежда отвернулась. Разговаривать не хотелось. Ею овладела тревога и страх. А еще – обреченность. Она одна, в незнакомом мире, вместе с такими же, как она, похищенными для неизвестных целей землянками. Сейчас не важно, кто из них откуда привезен. Прошлое прошло. А впереди…

– У тебя дома кто-нибудь остался?

Она помотала головой, внезапно с острой болью подумав, что никому, в сущности, не было до нее никакого дела. Родственники далеко и за полгода после смерти мамы практически не напоминали о своем существовании – почти не звонили, очень редко приглашали в гости на семейные торжества, сами не навещали. Бывший муж после тесного общения с участковым тоже прекратил посещения, родня с мужниной стороны тем более. Соседи? Но Надежда сама так боялась общения с ними – еще, чего доброго, приревнуют одинокую женщину, уверенные в том, что она спит и видит заполучить чужого мужа в свою постель! – что ограничивалась дежурными приветствиями на лестничной площадке. Разве что на работе… Но сколько прошло времени? Ее отсутствие на заводе наверняка заметили. Попытались связаться, выяснили, что она исчезла и… Махнули рукой? Выругались, дескать, сбежала, даже не предупредив об этом, и уволили задним числом? Или как там положено поступать? У них в бригаде был случай, когда мужчина на выходных, поехав на рыбалку за город, перебрал, полез купаться пьяным и утонул. На завод пришла бумага, его уволили. Задним числом, чтобы не портил статистику. Наверное, так же поступят и с нею? Но по какой статье? Она ведь жива. Только…

Только никто не знает, где она и что с нею. И никому до нее нет никакого дела.

Слезы сами навернулись на глаза, и Надежда отвернулась ото всех. Хотелось уснуть, а проснуться у себя дома с похмелья и с облегчением узнать, что все это сон. Когда-то она пробовала читать любовные романы, где героиню похищают. Обычно страдания девушки сами собой прекращались в тот миг, когда она впервые видела похитителя. Тот, как всегда в романах, был высок, строен, мужественен и старался доказать свою любовь, приручив дикарку. Пленница начинала ему доверять, привыкала и потом, постепенно, страниц через сто, ощущала зарождение ответного чувства. Прямо не романы, а пособие «Что делать, если вас похитили и пытаются соблазнить». Рыжая Ярославна явно собиралась претворить вычитанные знания в жизнь! Но она-то не Ярославна! Она – другая.

С одной из коек доносился сдавленный плач. Золотисто-русая девушка рыдала в подушку, сжавшись в комочек. Соседки старательно отводили взгляд, кусая губы и явно пытаясь не замечать происходящего. Надежда тихо поднялась, подошла, присев на край койки. Погладила девушку по плечу.

– Мама, – срывающимся шепотом причитала та. – Я к маме хочу. Моя мама… она будет волноваться. Она меня ждет, переживает, а я… туу-у-ут… мамочка… мамочка моя…

Прикосновения Надежды только усилили потоки слез. Не прошло и минуты, как золотистоволосая девушка плакала навзрыд, обнимая утешительницу за шею. На вид ей было не больше семнадцати лет. Наверное, только-только школу закончила. Поступила в институт, возвращалась домой с занятий и…Господи, как это чудовищно! Ладно – она, по большому счету, о ней некому переживать. Но этой девочке-то за что такие страдания?

Не без труда Надежде удалось как-то отцепить от себя судорожно цеплявшиеся за ее шею руки. Обессилевшая от слез, вся погруженная в свое отчаяние, девушка скорчилась на койке, закрыв лицо руками. Надежда тихо встала. Ноги сами понесли ее к двери, в то время как понемногу все взгляды буквально прилипли к ее спине.

Остановившись на пороге, Надежда окинула дверь взглядом. Ни ручки, ни щели замка, ни смотрового окошечка. Просто прямоугольник с глазками камер наблюдения над верхним косяком. Как в тюрьме – внутренних запоров тут нет. Помедлив – если камеры есть, они должны ее уже заметить – женщина подняла руку и тихо постучала.

Тишина. Неужели похитителям все равно?

Но только она решила повторить попытку, как дверь все-таки бесшумно отъехала в сторону. На пороге стояли двое. По виду – земляне, разве что волосы и кожа странного красно-лилового оттенка.

– Чего надо?

Механический голос переводчика сработал с опозданием, полностью убрав интонации. Надежда отступила на шаг.

– Послушайте. Я все понимаю… то есть, не знаю… это ваши обычаи, они в этом мире… здесь и сейчас так, наверное, и надо поступать, но… ведь вы же тоже люди… или… ну… у вас должны же быть какие-то чувства! – говорить было больно, каждое слово царапало горло, и женщина волновалась, пытаясь подобрать нужные слова. – Девочке больно. Девочка плачет, – она указала на койку, где золотоволосая девушка уже не плакала, а просто стонала и вздыхала в тоске. – Ей надо домой. К маме. У нее семья, понимаете? Она не может быть… как мы… как все. Послушайте, может быть, можно что-нибудь сделать? Для нее?

Она осеклась. Мужчины – работорговцы? – смотрели сверху вниз.

– Что?

– Я не знаю. Но что-то же можно сделать! Отправьте ее домой. Она тут не выживет. Пожалуйста…

Не дослушав, мужчины развернулись и вышли.

Ненадолго. Через четверть часа спустя они вернулись вместе с каким-то кремовокожим карликом. Все еще всхлипывающую девушку подхватили под руки и куда-то увели.

Больше здесь ее никто не видел.

Пшемыньски смотрел на Шохха. За минувшие несколько дней змеелюда словно подменили. Его бледная отудловатая кожа словно подсохла и плотнее охватывала череп. Она стала чуть темнее, и на ней проступали извилистые линии узора – по этим «картинкам» змеелюды и отличали друг друга, поскольку узоры на коже черепа могли рассказать об их носителе больше, чем паспортная карточка. Перестали слезиться глазницы. Губы натянулись, открывая мелкие зубки. Будь Шохх человеком, Пшемыньски сказал бы, что тот сделал подтяжку. Но в данном случае эти перемена обозначала одно – воротиле теневого бизнеса каким-то чудом удалось приостановить неминуемую линьку и связанный с этим процесс закукливания. Вот что значит, сила денег! Она заставляет отступать даже необратимые физиологические процессы.

– Работа идет полным ходом, – сказал он. – Практически вся партия уже готова. Мы заканчиваем обработку и исследования. Негоже предлагать покупателям непроверенный товар. Все должно быть идеально.

– И все будет идеально, – кивнул человек. – Я всегда имею дело только с качественным товаром.

– Это заметно, – Шохх пошевелил гибкими руками-щупальцами. – С тобой работать одно удовольствие…

– Ага. А не работать – другое!

– Ты прав, человек, прав, – Шохх забулькал, что должно было означать смех. – Ради тебя я вынужден был приостановить линьку, а это чревато различными осложнениями в будущем. Но что не сделаешь ради старинного друга! Даже рискнешь здоровьем…Вы, люди, счастливые. У вас не бывает линек…

– Мы вообще самая удачливая раса в Галактике, – усмехнулся Пшемыньски, но тут же посерьезнел: – Ближе к делу, Шохх. Когда назначен аукцион?

Змеелюд нервно зашевелил ручками-щупальцами.

– С-скорее всего, – он стал пришепетывать, что выдавало его волнение, – он с-состоится в вос-семнадцатый день Молодой Луны.

На каждой планете был свой календарь и свое исчисление времени. Николу Пшемыньски понадобилось около минуты, чтобы высчитать точную дату.

– Слишком долго ждать! – резюмировал он. – Я потерял одного «Шершня» возле Старой Земли. Если Интаргалакпол его перехватил, они могут выйти на меня. Да, космос меня побери, они ведь могут уже идти по моему следу! Нам надо торопиться и сбыть товар с рук до того, как нам эти самые руки отрубят! Десятый день – крайний срок.

– Неприемлемо, – процедил змеелюд. – Мы уже разос-слали приглашения. Некоторые важные клиенты еще не отпис-сались… Мы ждем ответа со дня на день. Перенос-сить дату аукциона – дурной тон. Можно потерять клиентов!

– Глупости! – если бы не разделявшее их расстояние – «Краковяк» по-прежнему болтался на орбите, а Шохх сидел на планете – человек не отказал бы себе в удовольствии немного придушить проклятого червяка. – Десятого числа – и дудки! Это мое последнее слово! Или я одиннадцатого забираю товар. Там, внизу, мои парни. Мне достаточно только свистнуть, и вся партия будет у меня! А, поскольку они уже обработаны, я могу их продать в любой момент и по любой цене! Минуя посредников!

Шохх зашипел так, что раздувшийся горловой мешок почти скрыл его морду от собеседника. Какое-то время с экрана неслось только шипение и невнятное бульканье.

– Ш-шантаж! Не имееш-шь права…

– Груз мой! Я сказал! – Пшемыньски грохнул кулаком по пульту.

– Но как же клиенты! – воздел все свои ручки вверх змеелюд. – Я рассчитывал на них! Кому мы теперь продадим твоих землянок?

– Да кому угодно. Хоть выставим в открытую распродажу. Оформим как бракованную партию перепрошитых киборгов, чтобы налоговики не слишком цеплялись. С руками оторвут. Даже с твоими культяпками! Это я гарантирую.

Шохх хрипел, шипел, плевался и булькал горловым мешком, призывая на человека кары всех темных сил Галактики оптом и в розницу, мешая Интергалакпол с демонами Ада. Но Никол Пшемыньски оставался глух и слеп к его угрозам и пантомиме. Он уже знал, что, пошумев и выпустив пары, змеелюд поступит так, как хочется ему.

– А, вот и новобранец! – приветствовали его.

Гурий сделал шаг вперед, расправляя плечи. Надо было как-то отреагировать, но юноша все еще пребывал в шоке.

Он сам не ожидал, что его бредовая мечта может стать реальностью. Дядя пошумел, постучал кулаком по столу, погрозил, но все-таки подписал его сгоряча поданный рапорт. Мать устраивала скандалы и истерики, отец наотрез отказался общаться «с этим ненормальным», сослуживцы только что пальцем у виска не крутили – мол, зачем тебе это надо? Все равно ничего не получится.

Получилось. Получилось, несмотря ни на что. Правда, для этого пришлось сменить гражданство и получить новый паспорт, где в графе «место рождения» стояло «Планета Марс». Ибо урожденные земляне считались невыездными. Им дозволялось покидать Солнечную систему лишь в качестве туристов, при этом ни один круизный лайнер землян никогда не приземлялся на других планетах. В лучшем случае, делались «технические» остановки где-нибудь в необжитых мирах, туристам разрешалось походить по поверхности неосвоенной планеты в скафандрах, сделать пару снимков экзотических пейзажей – и отправляться восвояси.

Гурию повезло. По документам он перестал быть уроженцем планеты Земля и мог открыть для себя глубокий космос.

– Так точно, – отрапортовал он, отмирая. – Прибыл для прохождения практики.

– Давайте ваши документы!

Пластиковый файл скользнул в щель считывающего устройства.

– Ого, Марс! – сразу заметил его новый начальник ярко-красный штамп. – Далековато забрались, стажер! И как там, на Марсе?

– Нормально, – пожал плечами Гурий. – Живет…

На самом деле на Марсе он за всю свою жизнь провел едва ли трое суток, из них два – в школе, когда их всем классом возили на экскурсию в пустыни Красной Планеты, и еще один, последний день провел там, когда получал новый паспорт и заказывал место на пассажирском транспортнике, уходящем в глубокий космос.

– И что вы у нас забыли, стажер… Хват-оф? – начальник, с заметным малиново-лиловым загаром, который можно приобрести только в космосе, даже прищурился, считывая его фамилию.

– Так точно. Хватов. Хват.

– Хват, – повторил начальник. – Что ж. Хват – так Хват. Так почему именно к нам? На Марсе дела не нашлось?

– Никак нет, – что-что, а ответ на этот вопрос у Гурия был готов давным-давно. – Я как раз и подал рапорт о переводе потому, что мечтаю о настоящем деле. Всю жизнь хотел служить в галактической полиции… бороться с пиратством и… контрабандистами.

– Бороться, значит, – начальник вышел из-за стола-пульта, и стало заметно, что одна нога у него заменена весьма некачественным протезом. Это было странно – то ли не хватило денег вырастить новую биопластовую конечность, то ли кое-как задрапированная штаниной металлическая конструкция была напоминанием о чем-то сугубо личном. К тому же она слегка поскрипывала при ходьбе. – Гоняться за преступниками, значит? Романтика дальних странствий? Ох, молодость, молодость… Когда-то я и сам был таким…пока – вот… – он похлопал по конструкции. – Это как напоминание о том, что реальность далека от мечты. Прежним, стажер, ты уже не будешь никогда. Можно себя обманывать, но вот нужно ли?

Гурий стоял навытяжку, не зная, как реагировать на это внезапное откровение. Начальник тем временем обошел его кругом, осматривая и разве что не похлопав по плечам и спине, как породистого коня, после чего прохромал к столу и занялся оформлением документации – скопировал данные стажера Хвата в память системы, заполнил анкету, распечатал новое удостоверение и, пока машина оформляла остальное, нажал кнопку селекторной связи:

– Капитана Крокуса ко мне… если свободен… А ты, стажер, расслабься. Люди нам нужны. Вроде везде автоматика, а поди же ты… есть такие места, где ни один киборг, ни одна машина человека не заменит! Ну, – он извлек из щели новенькое, еще липкое от краски, удостоверение, протянул юноше, – добро пожаловать на работу. Ваши новые обязанности вам объяснит капитан Крокус, ваш непосредственный начальник.

С этими словами юноша был вытолкнут в коридор, по которому не далее как несколько минут назад прошел, чеканя шаг. М-да, не так представлял он себе прием на работу! Хотя, прежде он судил только по книгам и поведению дядюшки-таможенника. А тут – глубокий космос, настоящее дело…

В противоположном конце коридора отъехала в сторону дверная панель, и из лифта шагнул высоченный тип, едва не достававший макушкой до потолка. Громко топая, так, что сотрясались светильники, он устремился к замершему от неожиданности Гурию.

– Хо! Это ты тот новичок, которого мне старик подбросил? – прогремел раскатистый бас. Юноша невольно поморщился, но изо всех сил постарался держаться молодцом.

– Так точно, капитан…

– Крокус, – его ладонь вместе с новым удостоверением буквально утонула в широкой лапище полицейского. – Капитан Крокус. Для тебя просто – «капитан». А ты…

– Лейтенант Хватов. Гурий Хват…

– Можно просто «хват»? – его слегка пихнули локтем в бок. Удар вышел мягким, но таким сильным, что, не придерживая его капитан за руку, юноша отлетел бы к противоположной стене.

– Так…э-э…

– Да брось этот официоз, хват, – почему-то юноше показалось, что его фамилию произнесли именно с маленькой буквы. – Не на плацу. А в глубоком космосе вообще порой не до субординации. Когда третью внутреннюю неделю болтаешься в глубоком внеземелье, как то самое в этом самом, а вокруг – ничегошеньки… Ладно, стажер, сходишь с нами в патруль, попробуешь глубокого космоса, сам поймешь. Пошли.

– Куда?

– Как – «куда»? Знакомиться с кораблем. Мы как раз в рейд должны выйти.

– В рейд? – услышав магическое слово, Гурий встрепенулся и без сопротивления позволил увлечь себя в лифт.

– Ага. В сектор 24-А/8 Лямбды Таракана, будь он неладен, – и капитан выдал парочку слов, которые стеснялся поизносить даже его дядюшка.

– Э-э… там много пиратов и контрабандистов? – рискнул предположить он.

– Хуже, – его впихнули в коробку лифта. – Там ничего нет. Весь этот хренов Таракан – одна сплошная дыра, так ее и разэдак. Шесть звезд, – капитан Крокус растопырил пальцы свободной руки. – И на всю шестерку только десять планет. Из них четыре – голые камни и только на трех что-то шевелится. Ну, еще на трех колонии, но это не наши, это ксеносы, к ним без крайней нужды лучше не соваться. Только если с техникой проблемы, а до ближайшей станции не дотянем. Да и то на двух без скафандра полной защиты делать нечего. Метан и кислотные дожди, – капитан сплюнул, чудом не попав на ботинок Гурия.

Лифт стремительно ринулся вниз, и с такой же скоростью, если не быстрее, упало настроение юноши.

– Но тогда зачем мы туда летим, если там все настолько…э-э… – залепетал он.

– Бесперспективно, хочешь сказать? А потому, что мы же Интер-галакпол. Там в паре парсеков от Лямбды три межгалактические трассы проходят. И ксеносы летают. А вдруг у них проблемы? Вдруг чего случится? А тут – мы.

– Сидим и ждем, как бы чего не случилось?

– Вижу, ты схватываешь на лету. Сработаемся!

Его опять хлопнули по плечу, и на сей раз он ударился о стенку лифта. Тот остановился как раз в эту секунду, так что силой инерции Гурия швырнуло прямо на капитана. Тот успел отстраниться, и юноша едва удержался на ногах, вываливаясь из кабины и озираясь по сторонам.

Это был вовсе не первый этаж местного отделения Интергалакпола, куда он явился час тому назад по направлению. Судя по всему, лифт затормозил в подвальном помещении – голые стены, лишенные окон, ряды светильников под потолком, несколько разноцветных стрелок на полу и десятка полтора дверей в трех расходящихся по все стороны коридорах. И – ни души, хотя откуда-то доносились звуки музыки и, время от времени, какие-то бухающие удары и щелчки.

– Стоять, стажер! И топай. Нам еще тебя на довольствие ставить, комбез выписать, оружие там, то-се, а времени в обрез! Сегодня ночевать уже будешь на новом месте!

Юноша кивнул и трусцой поспешил за широко шагавшим капитаном.

– Но погодите, – вспомнилось ему, – а как же наша главная обязанность? Ловить пиратов и…

Капитан затормозил так резко, что Гурий чуть не расквасил нос о его нагрудные нашивки.

– Пиратов ловить? – сверху вниз глянул он. – Преступников космических? Будут тебе пираты, стажер. Обязательно будут. Потом. Если доживешь!

И что-то подсказало Гурию, что уточнять, что новое начальство имеет в виду, сейчас не стоит.