Читать книгу Апокалипсисы апокалипсисов - Галина Мамыко - Страница 5
4 глава. «Моё несчастье в том, что моё счастье – это Надя»
ОглавлениеА помнишь, Надя, ты бежала по аэропорту, ты сжимала в руке цветы, ты встречала меня и плакала. Ты была уверена, что я погиб, но ты надеялась на чудо. Радио кричало, что самолёт разбился, никто не выжил. Но ты не верила. Разве может погибнуть человек, когда его так любят. Нет, любовь сильнее, ты верила в это. Благодаря твоей любви я тогда выжил, один из нескольких человек. Когда ты в реанимации склонялась над моим лицом, и твои слёзы падали в мои слепые глаза, моё сердце слышало тебя и отказывалось останавливаться. Вопреки прогнозам врачей. В твоих слезах отражался дождь, в этом дожде мокла моя фигура.
То был дождь из нашей юности. Это я там, в юности, ходил под твоими окнами. Я сидел на детских качелях, у меня открывалось новое зрение, и тогда я видел детство. Твоё детство вставало из песочницы: маленькая девочка протягивала мне пасочки: «Мальчик, давай дружить!» Я запрыгивал в твоё детство и играл в пасочки. Я говорил маленькой девочке: «Надя, когда мы вырастем и познакомимся на танцах, ты станешь моей женой?» – «Конечно!» – говорила маленькая девочка, смеялась и исчезала. А я нехотя плёлся пешком из прошлого в настоящее, и снова дождь одиночества мучил мою душу.
Много окон плыли вместе с дождём по стенам большого дома, в этих окнах плыли куда-то люди, но мои глаза жили лишь в одном окне. В том окне, за которым жила девушка Надя. Каждую минуту она выглядывала из окна, её ручка тянулась через весь двор к моей щеке, её ручка становилась больше самого могучего дерева в мире, и потом отвешивала мне пощёчину. И исчезала, чтобы через минуту снова выскочить из окна, и снова зажечь мою щёку огнём отказа.
Надя-Надя, как я любил тебя. Каждую минуту своей жизни. По ночам я не мог спать. Я уходил на улицу, и ноги приводили меня к твоему дому. В твоих окнах было темно. Я вставал на цыпочки, и мою душу подхватывала одна из армии летучих мышей. Эти мыши закрывали ночное небо своими резкими огромными крыльями. Они накрывали чёрными молниями весь город. Мою душу уносила чёрная молния прямо к твоему окну. Я заглядывал в окошко. Я видел, как ты спишь. Я видел, что тебе снятся будущие миры и прошедшие зимы. В твоей душе бродили молитвы и свет надежды. Это была надежда на счастье.
Моя душа успокаивалась. Моей душе больше не нужны были ни летучие мыши, ни этот беспокойный ночной город с криками весёлых пьяниц, с музыкой из ресторанов. Я больше не завидовал влюблённым парочкам. Моя душа летела над городом и возвращала меня домой.
Я не мог долго сидеть в своей редакции, мне нужно было бежать туда, где ты. Я еле дожидался очередного редакционного задания. Это давало шанс сделать не только репортаж из городской администрации или из городской больницы, но и заглянуть в тот детский сад, в тот самый лучший детский сад. Он был самым лучшим в мире, ведь в этом саду работала та самая девушка Надя, которая обладает особым даром огненных пощёчин. Это самые лучшие в мире пощёчины. Они дарят такой огонь, что потом сердце выпрыгивает из груди всю жизнь. Я бродил по площадкам детского сада, я видел, как из окон на меня смотрели смеющиеся молодые воспитательницы. Я знал, что они говорили. Они говорили: «Смотрите, Надюхин воздыхатель снова пришёл!»
Я ложился на детсадовскую скамейку, чтобы стать скамейкой. Я знал, что когда-то ты придёшь сюда с детьми, и ты будешь сидеть на этой скамейке. Моя спина ощущала, как врастает в скамейку. Мои ноги переплетались с тополями, руки загорались в солнечных огнях. Я шелестел листвой, скамейка больше не была скамейкой, я не был я. Я был скамейкой, я был старым седым тополем, я был кустом дикого шиповника, на мне сидели райские птицы, среди них я видел и тебя. Ты летала вокруг меня и смеялась. Я плакал. Я даже теперь не мог достать до тебя.