Читать книгу Свидетель - Галина Манукян - Страница 5

Двигатель частного самолета мерно гудел. За стеклом иллюминатора плыли облака, то взбитые пеной, то похожие на небрежно оторванную вату. Салон с кожаными креслами цвета слоновой кости был роскошен, как свадебный лимузин, разве что с округлыми оконцами, высоким потолком, без шампанского и, собственно, без новобрачных. Валерий и Сергей вполголоса переговаривались в передней части салона. До меня доносилось еле слышное:

– Ограбление склада конфискацией не назовешь. Всю партию, сволочи, вынесли. Лена прислала накладную от китайцев. Это «та самая» партия. Угораздило нас.

– М-да. И Терёшкин явно лжет. Давай запихну его в подвал и подержу, пока не расколется, куда дел телефоны, – отвечал блондин.

– Не расколется. Боится чего-то. И сильно боится.

– А если припугнуть сильнее? Надавить на болевые точки?

– Кто-то их знает лучше тебя. И это твой косяк, товарищ начальник охраны. Сделаем вид, что поверили, но расследование продолжим.

– Хорошо, Семену доверю. Он – самый толковый. И, главное, из Ростова.

– В крайнем случае, и подвал подойдет. Этот товар неизвестно где всплыть не должен…

«Странные разговоры», – подумала я. Казалось, я попала в параллельную реальность – в моем мире не бывало ни грабежей, ни пропажи товара целыми партиями, ни подвалов, ни расследований. До сих пор не было… Но напротив меня доктор Георгий Петрович вполне обыденно читал газету и попивал кофе. Четверо телохранителей остались вне поля зрения.

Стюардесса поставила передо мной на столик стакан свежевыжатого цитрусового сока и улыбнулась так любезно, что я засомневалась, со мной ли всё это происходит. Казалось, открой глаза, и морок развеется, оставив муторное послевкусие сна. Беда в том, что я не спала. Я вновь и вновь перечитывала договор, который уже подписала. Хотелось отобрать отданный экземпляр с криком «Я передумала», потому что подвох мерещился в каждой запятой. Почти как Фауст, продавший душу за прелести жизни и пожалевший об этом, я готова была сказать демоническому большеглазому красавцу: «Остановись мгновенье» и спрыгнуть с самолета. Мое сердце трепетало от страха, готовое замереть навсегда. «Обеспечение безопасного места проживания» виделось неприступным замком, окруженным рвом и каменной стеной, острыми зубцами царапающей небо. «Соблюдение конфиденциальности» и «полное следование мерам предосторожности, необходимым для защиты контрагента» представлялось как добровольное согласие сдаться в плен. «Денежное вознаграждение в размере десяти тысяч долларов» пахло хуже, чем тридцать сребреников, пусть я и не предавала никого. Или все же предала? Своих предала… Нику… Маму… Они сойдут с ума до этого суда. Разве смска с текстом: «Со мной все в порядке. Я уезжаю на некоторое время» может их успокоить? Разве они поверят, что все со мной хорошо? Разве это похоже на меня? А где брат и кузина возьмут средства для жизни? Кто поможет маме с дорогими лекарствами? Как объяснить им потом? А на работе висит перевод, который надо сдать послезавтра…

Представилась Янина, говорящая: «И этому я учила тебя? Зачем ты пришла ко мне, если у тебя закрыто сердце, и ты думаешь только о себе? Перечитай об Иуде, сделай выводы. Тебе пора…».

Я стиснула влажными пальцами подлокотники: простят ли мои эту ошибку? А если нет… Кто я – без семьи, без друзей, без учителя, без всего того, что так кропотливо и долго выстраивала? И стоит ли купленная пустота слез тех, кого я люблю? Но ведь иначе меня в самом деле могут убить!

Ужасно хотелось перевести бегунок времени на самое начало злополучного дня, как на видео в Ютубе, и всё сделать иначе. Жаль, прошлое нельзя пережить дважды, нельзя выбрать другой поступок и просмотреть альтернативный вариант собственной жизни…

– Вы побледнели, Варенька, вам нехорошо? – участливо спросил Георгий Петрович. – Опять тошнит?

– Нет-нет, я в порядке, – сказала я и для верности отпила сока, отдающего горечью грейпфрута.

Не желая вступать в разговор или обижать доктора односложными ответами, я откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. По крайней мере, в ближайшее время я буду настолько жива, что смогу сожалеть о содеянном. Возможно, мы живы, пока страдаем… Или, наоборот, мы ищем страданий, чтобы чувствовать себя живыми.

* * *

Я не могла знать о том, что через четверть часа Ника будет стоять перед окошечком в полицейском участке и, притопывая от нетерпения ногой, утверждать, что ее подругу похитили. Полусонный полицейский ответит ей, что заявления о пропаже принимаются только через три дня после исчезновения. Ника упомянет перестрелку в ночном клубе «Реальная любовь», и полицейский внезапно оживет, пробежит пальцами по кнопкам серого телефона и велит Нике никуда не уходить.

Вежливый следователь усадит мою подругу на стул в только что отремонтированном кабинете и расспросит подробно о событиях вечера. Об убийстве, свидетелем которого она сама не была. О пропавшей подруге. О мобильном телефоне с записью. О тех, с кем Ника видела меня, прячась в кустах сирени. О внедорожнике, куда я села, покинув клуб, и о блондине-водителе, похожем на немецкого Джеймса Бонда. Приятный во всех отношениях следователь подробно запишет показания в блокнот с гербовой синей обложкой и золотым тиснением. И Ника, удивляясь, как хорошо нынче одеваются полицейские, подпишет заявление. Но не заметит, что лист опустится в отдельную папку и вовсе не будет подшит к новому делу.

А на крыльце кирпичного трехэтажного здания полиции Нику встретит молодой человек с видом менеджера средней руки.

– Егор? – изумится моя подруга, нервно запахнув куртку. – Что ты тут делаешь?

– Я по работе, – помнется он и тут же исправится: – На самом деле, я тебя искал.

– Здесь?

– Ну, ты же спросила вчера в кустах, где находится полиция. Я решил, что ты придешь с самого утра. А если что, дождусь. Ты так внезапно вчера исчезла, когда я пошел к твой подруге. Но она уехала. Я вернулся, а тебя нет…

– Хм… А если бы я не пришла?

– Тогда бы мне не удалось вернуть тебе это. – Егор вытащит из-за спины черный клатч с серебряным замочком.

– Моя сумочка! – всплеснет руками Ника. – Как ты?! Где?!

– Просто ты дала очень хорошее описание. А «завсегдатаев»-карманников в таких заведениях я знаю наперечет.

– Откуда?

– Это был мой район. В смысле, когда я работал в полиции.

– Надо же. Переметнулся на другую сторону?

– Да нет, – скривит гримасу Егор, – просто обрыдло дань собирать. Не для того юрфак заканчивал. Я в хорошую фирму юристом устроился. – Он взглянет виновато, но не пряча глаз, и скажет: – Ты прости меня за вчерашнее. Я принял тебя не за ту…

Ника гордо вскинет подбородок и выпалит, разозлившись:

– Я что, похожа на проститутку?

– Прости, нет. Я не то хотел сказать. С этой работой я забыл совсем, что приличные девушки тоже бывают… Ну, и такая юбка короткая, и ты улыбалась так, что я решил, будто можно… Правда, прости! Чувствую себя последним мерзавцем. Стыдно.

– Спасибо за сумку. Пока, – скажет Ника и неторопливо пройдет мимо него дальше по улице, засаженной акациями.

Егор догонит ее и попросит пылко:

– Пожалуйста, дай второй шанс! Честное слово, я докажу, что я не такой…

– Мерзавец? – засмеется Ника слегка вызывающе.

– Пусть мерзавец. Да, я – не ангел совсем. Но не для тебя. Для тебя никогда больше, слово даю, – смутившись, ответит Егор.

– Ценю честность, – ответит Ника и не заметит, как несколько минут спустя будет рассказывать по дороге к остановке о том, что я пропала, о вежливом следователе, при имени которого молодой человек снова скривится.

Несмотря на волнения ночи, утро насытит свет. А солнце согреет землю, чтобы убаюкать дремлющие в ее недрах семена и с жадностью выпить капли росы на траве…

* * *

Солнце с жадностью пило капли росы на траве. Его лучи проникали сквозь ветви баньяна и ложились на землю неровными пятнами. Насытившись сладостью юного тела, Матхурава размяк и поддался неге. Но блаженство удовлетворения длилось лишь пару мгновений, ибо сквозь затуманенный ум до него донеслись тихие всхлипывания девушки.

Словно раскатом грома его поразила мысль: «Что ты наделал?!»

Ювелир подскочил на пригорке, устланном мягкой, как зеленый ковер, травой. Богато украшенный тюрбан сбил воздушный корень баньяна, свисающий подобно змее, с высокой ветки. Матхурава не придал тому значения. Обернулся на плач: селянка не убегала от него. Опозоренная чужая невеста дрожащими руками пыталась натянуть на грудь и живот выцветший синий камиз, хваталась то за платок, то за шальвары, распластанные в зелени.

«Что ты наделал?! – возопили боги, взывая к Матхураве, а, может, то вопила его совесть. Спасаясь от нее, разум тотчас обратился хитрой гадюкой и отравил сознание ядом самооправдания: „Это она осквернила меня! – твердил ювелир, с готовностью веря подсказанным мыслям: – Околдовала чарами, призвала Мару… Эта ачхут – ведьма! Из-за ее дьявольской красоты мое тело пропитала скверна. Что, если узнают люди о том, что я прельстился женщиной низшей касты?! Меня проклянет мать, отвергнет семья, и никто из уважаемых людей не сложит ладони в „Намасте“ для приветствия…“»

Девушка смогла одеться и, опираясь о ствол дерева, встала, чтобы уйти.

– Ты никому не расскажешь об этом! – преградил ей путь Матхурава.

– О позоре не говорят… – прошептала Сона. – Но если жених поймет, что я больше не невинна…

– Старейшины накажут тебя. И никогда не поверят, что благородный господин снизошел до связи с тобой, – надменно сказал Матхурава. – Так что постарайся, чтобы жених не узнал! Запомни, ты никогда меня не видела!

– Не видела, господин, – склонила голову девушка и затряслась в беззвучных рыданиях.

Матхурава кивнул и сел на коня, отбивающегося хвостом от назойливой мошкары. В затылок, не прикрытый тюрбаном, ударило жаром солнце. Ювелир поискал глазами потерянный головной убор и понял, что чувствует себя гадко, словно испитый им нектар превратился в гнилой болотный ил.

Матхурава мог тронуться в путь, но что-то держало его здесь. Он молча наблюдал, как тонкая фигурка, пошатываясь и тщательно кутаясь в коричневый платок, идет обратно к источнику.

Сона подобрала кувшин, треснувший, но не разбившийся. Трясущимися руками набрала воды и, поставив на плечо, направилась по тропе к деревне.

Матхурава знал, что девушка не проболтается. И даже если пожалуется кому-то, к ней не прислушаются: кто такая она – неприкасаемая нищенка, и он – уважаемый вайшья. Но внезапно мысль о том, что другой мужчина будет обладать этим сладостным телом, что какой-то презренный оборванец, а не он, благородный Матхурава, будет испивать ее нежность и питаться теплом юных губ, свела грудь мужчины и сбила дыхание.

«Если будет при мне, точно не проболтается», – решил торговец драгоценностями, вновь начиная дышать. «Все средства хороши, лишь бы они вели к цели», – учит царей и политиков мудрый Каутилья[3].

Забыв о потерянном тюрбане, Матхурава пришпорил жеребца и быстро нагнал селянку. Она не успела ничего сообразить, а мужчина подхватил ее и усадил на коня. Девушка вяло сопротивлялась, но ювелир сжал ее руки с силой и зло бросил:

– Не смей противиться господину! Со мной поедешь. – Он развернул коня и поскакал к лесу.

– Но я никому не скажу, – запричитала девушка, – клянусь именем Вишну! Отпустите меня, пожалуйста, умоляю вас! У меня четверо сестренок и маленький брат, у меня болен отец! Что станет с ними, если вы убьете меня, о господин?

– Я не стану тебя убивать. Только увезу из этой дыры.

– Но они умрут с голода! Они еще малы, и не заработают на кусок хлеба, а отец совсем плох, смилуйтесь, господин! Молю вас! Я никому не расскажу, никогда! Если решат, что я сбежала, старейшины жестоко осудят мою семью, или даже побьют камнями. Сестры никогда не выйдут замуж, опозоренные, а брату не дадут достойную невесту. Сжальтесь над нами, о господин! У вас все есть, а мы бедные крестьяне. Я буду молиться за вас всю жизнь, приносить Вишну лучшие фрукты и цветы за ваше здоровье, только отпустите меня!

– Молчи, проклятая ачхут, не то я высеку тебя хлыстом. Я все равно не оставлю тебя здесь! Прими свою участь покорно, презренная.

– Но я же неприкасаемая, – попробовала последний довод Сона, омывая щеки слезами, – а вы благородный господин… Отпустите меня, боги простят вас…

– Если зайдешь по колено в грязь, уже не страшно войти в нее и по пояс, – буркнул Матхурава и прижал еще сильнее к себе рыдающую Сону.

Его кожи коснулся ее светло-каштановый локон, и запах, подобный легкому аромату жасмина, левзеи и сандала долетел до его ноздрей. Сквозь темноту злого умысла душа похитителя возликовала от мысли, что красавица теперь будет принадлежать только ему. И никому больше! Никогда!

Ювелир не слушал свое сердце. Его тонкий голос и не слышен был больше за звоном алчности и порока. Он, Матхурава, будет владеть красотой один, чего бы это ему ни стоило! Пусть придется скрывать ее ото всех – в его огромном доме найдется укромное место для девушки! Пусть гневаются боги и говорит совесть о плохой карме – он откупится, пожертвует на храм много рупий и возложит драгоценные жертвы на алтарь богов! Ведь никто добровольно не выбросит обратно в грязь найденный алмаз небесной чистоты и прозрачности. Никто не поделится бесценным черным бриллиантом. Особенно похищенным из чужой сокровищницы…

Ювелир скакал на коне так быстро, словно за ним послали вдогонку сотню воинов на слонах. Он забыл, что договорился встретиться со слугами у тринадцатиметровой колонны[4] царя Ашоки. Он не думал, что скажет охранникам у городских врат. Он не слышал причитаний и плача похищенной девушки, потому что страсть застила его разум. Ветер бил Матхураве в лицо, развевал кудрявые черные волосы. Наконец, деревянный частокол и белые башни показались в знойной дымке – ювелир выдохнул: Паталипутра – звезда великой Магатхи[5]!

* * *

Вместе с самолетом я провалилась в воздушную яму и очнулась. Будто не задремала на несколько минут, а перенеслась из другой реальности в эту. Легкий запах сандала витал в салоне. Я распахнула веки и тут же застыла под взглядом больших темных глаз. Валерий склонился надо мной и смотрел с интересом:

– Что такое Магатха?

– Я разговаривала во сне? – опешила я, вжимаясь в спинку кресла, чтобы отдалиться хоть на сантиметр от него.

– Еще как! – усмехнулся Валерий. – Кого вы там собирались увозить? Из какой дыры?

Я не знала, что ответить, внезапно рассмотрев в темных прозрачных глазах, похожих на черный бриллиант, нечто болезненно знакомое.

– Кстати, рекомендую не разбрасываться конфиденциальными документами. Это ведь ваш экземпляр?

Валерий подал оброненный на ковровую дорожку лист договора и случайно коснулся моей кисти. Необъяснимое чувство лишило меня дара речи, позвоночник пронзило горячей волной, кожа покрылась мурашками.

Олигарх взглянул на меня, может, чуть дольше и чуть внимательнее, чем раньше, а затем пожал плечами:

– Ну, не хотите, не отвечайте. Только до суда придется отмереть.