Читать книгу Цвета индиго - Галина Маркус - Страница 5

Ее сумка со всеми вещами осталась в селиплане. Это была первая мысль, с которой Пат проснулась – очень дельная мысль. Сумка, а в ней – прекрасный многофункциональный фонарик с запасом на три тысячи часов. Не говоря уже о зубной щетке и смене белья.

Эх, будь с ней вчера этот фонарик, она не стала бы хватать за руки совершенного чужого ей чело… ну то есть илянина, в каком бы возрасте он ни был. Ну, по крайней мере после того, как он вернул ей обычное зрение. Ей стало стыдно.

Дора Кетлерена, разумеется, рядом не было. Тьма, однако, оказалась не столь кромешной, как ночью, немного тусклого света поступало из прохода, свидетельствуя о наступлении утра и позволяя оценить размеры каморки. А значит, в главной пещере должно быть еще светлее. На чем она спала, она так и не разглядела. Интересно, что тепло шло от ее нового одеяла снизу вверх, и ей даже не пришлось накрываться. Патрисия самостоятельно посетила санузел, еще раз оценив все его удобства, и только потом объявилась в главной пещере.

Ученого она не застала, но твердо решила доверять ему и не тревожиться. Свет с избытком поступал сюда из открытого, ничем не завешанного входа, и еще откуда-то сверху. Кроме того, из дальнего конца пещеры выходил еще один коридор, но Патрисия не рискнула туда заглянуть. Она стояла и осматривалась.

Пещера представляла собой довольно просторное помещение, не меньше пятидесяти метров в квадрате. Вот и «скамеечка», на которой она сидела – длинный темный камень вдоль одной из стен. На камне стояло множество разных предметов, и он напоминал больше полку, чем сиденье.

А потолка не было вообще. Высоко-высоко, вне всякой досягаемости, находился естественный свод песчаного цвета. Каменные спирали, подымаясь все выше, превращались в искривленные овалы разной формы и размеров. Но на самом верху потолок не заканчивался, Патрисии он напомнил кривой дымоход, завернутый вбок и вверх, по форме – как громадный колпак гнома. Она предположила, что, если каким-то чудом подняться и заглянуть в этот проход, почти сразу увидишь открытое небо – по крайней мере, свет лился как раз оттуда. Интересно, не заливает ли жилище профессора во время дождя? Пока она, кстати, ни разу не попала под дождь на Илии.

Она снова опустила взгляд и принялась разглядывать все вокруг. Интересно, в чем состоит работа Кетла, о которой он говорил Теаюригу? То есть Патрисия, конечно, еще вчера поняла, что ученый в понимании илянина – это нечто иное, но подсознательно все равно ожидала увидеть пробирки, склянки и сложные приборы. Ничего этого она не обнаружила. Грубо выработанная посуда – вот, например, чаша, похожая на глиняную, из такой она вчера пила. Подобие низкого каменного стола – там, где она видела огонь, но никакой копоти Пат на нем не нашла. Растения, напоминающие перепутанные лианы, развешаны на стенах, а может, растут из стен. Широченные листья от других растений лежат на другой каменной скамье – вдоль стены напротив. Непонятно, где вчера спал хозяин… видимо, на полу. Может, он, и правда, умеет согревать камень? То есть, конечно, умеет, если способен развести огонь из ничего. Сейчас, утром, в это верилось с трудом. «Просить камень отдать энергию» – не сон ли это?

– Ты можешь взять свои вещи, – услышала она за спиной, и вздрогнула от неожиданности.

Пат резко обернулась и увидела, наконец, своего профессора лицом к лицу. Вчера она успела разглядеть лишь общие очертания его фигуры, а сейчас они впервые смотрели друг другу в глаза.

За вчерашний вечер она уже свыкалась с тем, что ее «гид» – человек пожилой, и в ее голове сложился определенный образ: нечто среднее между поджарым стариком Леоном и ее преподавателем лингводинамики – профессором с острой бородкой и проницательными глазами.

С глазами она, пожалуй, не слишком ошиблась. Что касается всего остального…

На нее смотрел мужчина лет тридцати пяти. Смуглый, стройный, худоват в талии, но ширина плеч и крепкие руки свидетельствуют о физической силе. Немного азиатская, как у Стара, внешность, но более скуластое лицо и губы потоньше. Никаких усов или бородок. И никаких морщин, лишь носогубные складки выражены довольно резко. Лицо, которое нельзя назвать красивым в общепринятом смысле, но строгое и… чистое, что ли? Глаза не такие огромные, как у парня, но взгляд серьезнее и мудрее. Если где-то и спрятались его немалые годы и опыт, то только в этом взгляде.

Так… И что они тут вообще понимают под словом «старый»? Или это не Кетл, а кто-то другой? А куда делся тот? Но голос… голос-то было его.

Мужчина уже несколько секунд протягивал ей рюкзак.

– Откуда, когда ты успел? – смутилась от собственной заминки Пат.

– Забрал из твоего куори еще вчера, но оставил снаружи, чтобы проверить.

– Проверить? У меня нет оружия… – пробормотала она.

– Твое оружие нам не опасно. Но оружием может стать инфекция.

Он произнес это так же спокойно, но глаза его при этом потемнели, а носогубные складки стали еще резче.

– Мне надо было унести твои вещи подальше от других и обработать, – буднично продолжил он.

– Вы и это умеете? – не сильно удивилась она, хотя не представляла, где тут у него аппарат для антибактериальной обработки.

– Да… если сделать это вовремя, – почему-то очень тихо ответил он.

И добавил уже нормальным голосом:

– Светило дает нам энергию, надо только выделить нужный спектр, многократно усиленное излучение. Вечернее светило помочь уже не могло.

Илянин развернулся и ушел вглубь пещеры.

– Я должен набрать плоды для утреннего напитка, они свежи на самом рассвете, – он обернулся к ней. – Ты пойдешь со мной или подождешь здесь?

Кетл достал плетеную из синей коры корзинку и принялся очищать ее от старых листьев. Двигался он очень ладно, и каждое его движение выглядело максимально точным и ловким. Патрисия смотрела как завороженная. Весь его облик, одежда – все это напомнило ей сказки про странников-рыцарей, скрывающих свое истинное звание под невзрачным старым плащом. Плотно сплетенная обувь, черные штаны и заправленная в них темная рубаха – все сидело на нем идеально. Накидку с капюшоном он снял, когда вошел в пещеру.

– Плоды? – повторила она просто чтобы что-то сказать. – Да, конечно.

Он непонимающе обернулся – мимика у него оказалась не такая живая, как у Стара, но глаза… Надо же, какие тут у мужчин глаза, невольно подумала она, в отличие от их каменных женщин с их лицами-масками. Правда, его взгляд не назвать приветливым, он, скорее, суровый, но в нем отсутствует холодная жесткость. Его лицо выражало строгое спокойствие, а еще непонятную печаль. Пат поняла, что ни профессором, ни чайником она его называть больше не сможет даже в уме.

Кетл в недоумении ждал ее ответа.

– То есть да, я пойду, конечно, – заторопилась она. – А откуда тут взялись деревья – мы же высоко на скале?

– Я покажу, – коротко ответил он и достал еще одну корзину поменьше и поплотнее.

– Сейчас… – пробормотала Пат. – Ты можешь подождать пару минут? Мне надо убрать вещи.

– Конечно.

Она подхватила рюкзак, стремительно вернулась в свою коморку и высыпала его содержимое прямо на пол, нащупывая любимый фонарик. Вот и он! Пат включила его и огляделась. Собственно, примерно так она себе свою спальню и представляла, вот только собственная постель ее удивила. Спала она, оказывается, на настоящем произведении искусства – толстое ворсистое одеяло украшал небывалый цветной узор.

Патрисия быстро разложила на одеяле свои пожитки: умывальные принадлежности, белье, кое-что из одежды. Надо как-то умыться… Она обрадовалась расческе. И впервые задумалась о том, как она выглядит. Но… к чему это? А к тому, что она оказалась в гостях у самого необычного мужчины, которого она только встречала за всю свою жизнь, и надо, все-таки, выглядеть соответственно.

И что за глупость лезет ей в голову? Почему внешность Кетла стала для нее такой неожиданностью? Если бы она включила вчера мозги, то могла это предвидеть. У них тут совсем иная возрастная шкала. Стар, которого она считала еще ребенком, оказался совсем не ребенком, а мудрым половозрелым мужчиной, готовым к браку. Зато как молодо выглядит мать Яли Нел!

И – что там сказали на совете? – дор вступил в возраст воды уже год назад. Стар говорил, что это происходит, когда мужчине исполняется тридцать восемь. Значит, ее хозяину тридцать девять или около сорока.

Но это – не надо забывать, – относительно молодой возраст лишь по земным исчислениям. У них тут другая физиология, не связанная с внешним видом. Не зря они указали, что ее собственный возраст – двадцать девять – ни о чем им не говорит, иначе ее сразу объявили бы почти старушенцией, как почти объявили уже старой девой.

Но если их женщины в двадцать девять уже могут иметь внуков, то Кетл в свои сорок, и правда, древний старик. А что хорошо сохранился – так это ни о чем не говорит. Еще бы, горы, воздух… скачет по своим горным тропкам каждый день, питается силой природы, а та отдает ему все, что ни попросит. Ну и главное, это их Дар. Зачем им выглядеть стариками, если они могут сохранять и силы, и внешность до глубокой старости? Интересно, во сколько они умирают? И что потом делают все свои многочисленные – в этом она не сомневалась – годы, если к браку уже не годны? Что-что… Преумножают свою мудрость, конечно же!

В общем, надо не быть дурой, прекратить смущаться и продолжать считать его дедушкой. Пат подхватила свой любимый фонарик и вылетела в «гостиную». Кетл тем временем стоял в спокойном ожидании. Она столкнулась с ним взглядом и тотчас же опустила глаза. Придется потренироваться: «Он мудрый и старый. Мудрый. Старый». Вот и Теаюриг сказал, что с ним она в безопасности. Там была еще и другая причина, вспомнила Пат и поморщилась. Ну как же… ее мерзкая белая кожа. То есть все это время дор, общаясь с ней, перебарывал отвращение. А она еще хватала его за руку! Держала его руку, когда засыпала…

И чем им так не угодил цвет ее кожи? Она никогда не станет об этом спрашивать. Патрисия сделала несколько резких шагов к выходу из пещеры и обернулась. Однако дор остался на месте.

– Нам не сюда, – объяснил он без улыбки.

Интересно, как он улыбается?

***

Из дальней части пещеры вглубь горы вел длинный широкий проход. Несколько раз они завернули вправо и вверх, а потом пошли круто вниз. Патрисия держалась за стены, чтобы не покатиться кувырком. Руки ей, разумеется, никто не предлагал, а сама она следовала собственному решению больше никогда не дотрагиваться до дора, будь он какой угодно старик.

Фонарик ей в этом сильно помог, освящая дорогу далеко впереди – стены у пещеры оказались щербатыми, под ногами попадались камни и небольшие расщелины. Дор, конечно, видел в темноте, как кошка, но против фонарика, избавившего его от нежелательных прикосновений, не возражал.

Наконец, спуск закончился, дорога вынырнула из пещеры. Сначала Патрисию ослепило огромное яркое солнце – ну, то есть звезда, вокруг которой вращалась Илия – Фатаз. Фатаз вставал из-за дальней скалы, и небо уже сияло ярчайшим голубым – не то что внизу, в городе.

На Пат нахлынуло буйство красок. Сначала ей показалось, что она на краю обрыва, а перед ней внизу тоже небо, но только почему-то уже темно-синее. А потом она поняла, что оказалась в цветущем саду. Темно-синие гладкие стволы стояли так часто и ровно, что наводили на мысль о культурном выращивании. С деревьев свисали огромные лазоревые листья-лопухи, те самые, из которых Кетл готовил вечерний напиток. А на самых вершинах покачивались мясистые плоды – голубые шары, каждый размером с большое яблоко, с блестящей кожицей и все тем же дивным липовым ароматом.

Сад казался огромным, со всех сторон его окружали камни, а за ними маячили скалы-пики. Обрыва отсюда Пат не увидела и подумала, что это, наверное, одно из самых больших плато в этих горах.

Выйдя из пещеры, они остановились на некотором возвышении. Прежде, чем спуститься в сад, Патрисия присмотрелась и заметила, что стволы у всех деревьев, куда не кинь взгляд, одинаково синие, но плоды или листья разные. Подальше шла полоса уже зеленых, а еще дальше – лиловых крон. И уже совсем далеко листья и плоды были цвета желтого меда.

– Но как? – изумилась Патрисия. – Как можно вырастить сад в горах?

– Если тебя интересует последовательность действий, я расскажу тебе позже.

– Нет, меня изумляет сам факт! Для меня сад, выращенный в горах, это как река, текущая вверх. Ведь этот сад рукотворный?

– Разумеется.

Кетл подошел к одному из деревьев и поставил корзину подле него. Потом дотронулся до тонкого ствола обеими руками, словно обнял девичью талию, и некоторое время стоял так, не двигаясь, сосредоточенно и тихо. Патрисия сама замерла, подозревая, что присутствует при некоем священнодействии – возможно, молитве? Скорее, это был разговор. Потому что дерево внезапно встрепенулось, зашелестело листвой, хотя никакого ветра не было, а потом одно из «яблок» упало с него и мягко приземлилось в короткую пружинистую траву. Потом еще одно и еще.

– Благодарю тебя, – произнес Кетл, обращаясь к дереву, и принялся укладывать плоды в корзину.

«Спасибо тебе, яблонька», – вспомнила Патрисия детскую книжку. Все это выглядело сказочно-детским, и все-таки это происходило прямо сейчас. «Совпадение», – решила Патрисия. Плоды висят хоть и высоко, но на самой ниточке, достаточно тронуть дерево, и они упадут.

– А мне можно? – спросила она, сообразив, наконец, выключить и убрать фонарик.

– Да, конечно. Попроси вон то дерево, на нем уже много плодов, оно может с тобой поделиться.

Патрисия скептически подняла брови, подошла к дереву, схватилась за ствол и замерла в ожидании. Ничего. Она попробовала пошевелить ствол, но оказалось, что он абсолютно не гибкий. Кетл смотрел на нее с выжидательным спокойствием, как учитель, наблюдающий за усилиями ученика. И она вдруг решила, что скептиком побудет потом, а сейчас… сказка так сказка, она должна попробовать. Пат еще раз дотронулась до дерева, только совсем иначе. И мысленно произнесла, причем на русском, стараясь оставаться серьезной: «Дорогое дерево, ты такое красивое, пожалуйста, поделись со мной несколькими своими яблочками, чтобы я могла позавтракать. Ни разу таких не пробовала, ведь я с другой планеты». Ну а что, разговаривать так разговаривать, решила она.

Видимо, дерево оказалось полиглотом, а последний аргумент прозвучал убедительно, потому что с него одно за другим упало несколько прекрасных фруктов.

– Думаю, нам достаточно, – заключил Кетл. – Но ты забыла поблагодарить.

Пат произнесла те же слова, что и он, только мысленно, чтобы не ерничать от смущения. Зато у нее получилось искренне, и она вдруг подумала, что так жить действительно можно. Разговаривать с деревьями, просить у насекомых. Ну а кто сказал, что нельзя? Люди? Которые так зашугали обитателей своей планеты, что те и боятся, и ненавидят их одновременно…

– Скажи, – вдруг вспомнила Пат, – а где живут остальные? Где их пещеры?

– Ты вчера проделала со мной весь путь снизу от жилища других.

– То есть здесь… здесь мы одни? – слабым голосом спросила она.

– Да, Паттл Исия. Возможно, еще и поэтому Теаюриг решил поселить тебя здесь. Почти все остальные живут в колонии, в больших пещерах гораздо ниже.

– А эти сады… у других тоже есть такие сады?

– Нет, этот сад пока единственный. Но скоро я смогу сделать так, чтобы деревья росли и внизу. Пока там удалось добыть только дары земли.

– То есть овощи? Там сажают овощи?

– Да, сажают. Ведь наши запасы иссякли. В горах есть немного почвы, и мы долго работали над тем, чтобы она воспроизводила себя и рождала жизнь.

– Значит, эти плоды можешь есть только ты?

Он строго уставился на нее.

– Зачем мне радость, которой я не могу поделиться?

– Но как же ты их доставляешь?

– На своем куори, конечно. Вчера оно осталось внизу, в долине Лайдера.

– Подожди, – она чуть не задохнулась от возмущения. – То есть мы могли подняться сюда на твоем куори, а вместо этого ты тащил меня по скалам, на ощупь… Почему мы просто не прилетели сюда?

– Но как бы ты тогда узнала дорогу? – искренне удивился Кетл.

– А зачем мне ее знать?

– Но как можно по-настоящему прийти куда-то, если не проделать весь путь хотя бы единожды?

Их манера говорить афоризмами начинала ее раздражать, хотя Кетл говорил не так велеречиво как Стар, и не так образно, как Теаюриг.

– Ты говоришь на илините иначе, чем другие, – тут же выдала она свои мысли. – Более… сухо, почти не используя образов.

– Я так привык. Я живу один, мне не с кем разговаривать. У меня не лучший илинит и короткие слова. Я ученый, а не поэт.

– Мне кажется, – медленно произнесла она, – что не длинные слова делают илинит тем, что он есть.

На это он ничего не сказал.

– Ты можешь подняться в пещеру прежним путем, – предложил он. – А я пойду здесь, чтобы приготовить утренний напиток.

– Где это – здесь? – не поняла она.

Песчано-серая скала, из которой они вышли, возвышалась сплошной стеной. Пат вспомнила, что истинным зрением горы кажутся серебристыми. Она рассматривала камень в светлых прожилках, потом бросила взгляд вдаль на светло-коричневый массив.

Они уже прилично отошли от места, где вышли, и Кетл указал направо. Долина в ту сторону полого поднималась, и, когда они подошли поближе, Пат поняла, что сад с этой стороны заканчивается обрывом. Прижавшись к скале, она осторожно заглянула вниз и тотчас же отшатнулась.

– Вчера наш путь пролегал там, – заметил Кетл.

Еще раз осторожно пригнувшись, она разглядела внизу крохотную тропинку, лепящуюся к скале вдоль бездны. Не будь она лишена вчера обычного зрения, она вообще не сделала бы ни шагу. Голова у нее закружилась, и она отодвинулась как можно дальше.

Кетл указал ей наверх.

– Там вход в пещеру, через который мы вошли вчера.

И действительно, на высоте примерно двух земных этажей от них размещалась небольшая площадка, ступенькой вырубленная в скале. Пат вспомнила вчерашний полет над звездной бездной – как она вообще могла там стоять?

– Обычно я спускаюсь и подымаюсь здесь, но ты, я полагаю, не сможешь, – объяснил он.

Патрисия только вытаращила глаза – он что, будет лазать по скалам, как человек-паук? Или сейчас она увидит то самое перемещение в пространстве? А может, он призовет в помощь огромную птицу? Пат приготовилась ничему не удивляться.

Но Кетл подошел к стене метрах в пяти от обрыва, и Патрисия увидела, что сверху, от угла их жилища, то есть от того места, где площадка упиралась в жилую пещеру, свисает нечто вроде веревочной лесенки. Она с облегчением отошла от края и принялась изучать болотного цвета веревку – гладкую, напоминающую лиану. Точнее, две своеобразно переплетенные веревки: каждая ступенька этой лесенки получалась в результате незатянутого узла.

Патрисия прикинула высоту – метров шесть, не больше. И довольно далеко от обрыва. Ее вдруг охватило спортивное возбуждение. В конце концов, чего она расклеилась – она в прекрасной физической форме. У нее никогда не было проблем на физкультуре, все считали ее очень спортивной девушкой. Подумаешь, подъем!

Пат не смогла бы объяснить себе, чем падение с высоты третьего этажа по последствиям отличается от падения в бездну, но в ее представлении они определенно отличались. К тому же вчера она отпраздновала труса по всем статьям вместо того, чтобы показать себя с лучшей стороны, позорно истерила и молила не бросать ее. А ведь она не какая-нибудь дамочка из блони, она, она…

– Я здесь тоже залезу, – сказала она уверенным голосом.

Кетл внимательно посмотрел на нее, и она почувствовала, что краснеет. Патрисия снова подняла голову вверх и бесстрашие ту же начало покидать ее. Но отступить она уже не могла. Она вспомнила, что он видит ее эмоции – вообще, это безобразие, подсматривать! – и постаралась спрятать страх. Похоже, у нее получилось, потому что Кетл спокойно кивнул.

– Только без корзины, – добавила она быстро.

***

Кетл прицепил корзины к подъемнику и потянул за нужную веревку, быстро подняв их – корзины зависли на самой верхней точке. Потом поднялся сам и затащил корзины на платформу. Землянка ждала внизу, чтобы начать подъем, но он сделал ей упреждающий знак и спустился сперва обратно. Он чуть было не забыл про больное дерево, как он мог?

Паттл Исия ухватилась за веревки, и Кетл отошел, чтобы не мешать. Он сделал вывод, что неуверенность при передвижении она испытывает не всегда, а только при отсутствии света и зрения. Кроме того, земляне, как он убедился, слишком быстро теряют энергию, но за ночь энергия возвращается, поэтому не стоит судить по ее вчерашнему состоянию.

Землянка сказала, что сможет подняться по лестнице, и она больше не просит о помощи. Правда, ему показалось, что в ее цвете мелькнули и скрылись желтые краски страха, но это могло относиться к чему угодно – она не умеет скрывать эмоции, но не обязана выражать их вслух. А он не должен распрашивать ее. Ведь они договорились вчера, что о любой нужде она скажет сама.

Паттл Исия начала подъем, уверенно и быстро, а Кетл вернулся вглубь сада. Он шел, пытаясь расслышать привычный жалобный зов – но дерево молчало, и это его испугало. Не потому ли он чуть не забыл о нем, что оно не звало его так, как обычно? Раньше дерево буквально кричало о своей боли, и он первым делом подходил к нему и подолгу лечил, отдавая столько энергии, сколько возможно. Кетлу так хотелось помочь, что приходилось даже останавливать себя, чтобы не оказаться на невозвратном пути… И вот вчера ему показалось, что кризис пройден. Он ясно видел, как соки снова потекли из корней дерева, слышал, как оно снова открылось светилу. Возможно, дерево молчит, потому что больше в нем не нуждается, но все равно надо проверить, и…

Кетл остановился, словно его поразили в самое сердце. Дерево было мертво. Мертво так, что никакая энергия, даже если бы он решил отдать ее всю, не смогла бы ему помочь. Выздоровление оказалось ложным, Кетл не справился. Он никогда раньше не занимался садоводством, уделом женщин. И при нем ни одно дерево не умирало от старости или болезни. А теперь… он сам как будто умер вместе с ним. Как когда-то… когда тоже не сумел помочь…

Вот оно стоит перед ним – немое и белое. Белый ствол, белые сухие листья, белые мертвые плоды, из которых самые жесткие женщины смогли бы изготовить яд, отпугивающий от их сада вредителей. Но он не смог бы сейчас даже прикоснуться к стволу – белому, как кожа землянки… Теперь, глядя на нее, он будет снова думать о смерти.

Землянка? Кетл с трудом вспомнил, что она должна была уже подняться и теперь ждет его наверху.

Кетл повернулся и быстро пошел в сторону лестницы – он больше ни секунды не мог оставаться здесь. И неожиданно увидел свою гостью, зависшую посередине. Паттл Исия не двигалась ни вперед, ни назад. Кетл в ужасе понял, что ее силы на исходе, и она вот-вот упадет. Страх затмевал все в ее цветах, однако она не звала на помощь, и это было необъяснимо.

Если бы он потратил энергию на лечение дерева, то, вероятно, уже не успел бы помочь. Но сейчас ему удалось все сделать быстро, и ее руки тут же окрепли. Она снова принялась подниматься, а, добравшись до площадки, вылезла на нее и сразу встала на ноги. Но, когда Кетл добежал до стены и торопливо взобрался следом, то увидел, что землянка сидит без сил, прислонившись к стене пещеры.

***

Какое насыщенное получилось утро, думала Пат, привалившись к камню. Зубы она не почистила и даже еще не позавтракала. Но зато поговорила с синим деревом, а потом полезла по веревкам на высоту двухэтажного дома. К тому моменту, когда Пат поняла, что ее руки вовсе не так сильны, как она думала, а «ступенька» выскальзывает из-под дрожащих ног, она оказалась как раз посередине подъема. Она глянула вниз, но лучше бы этого не делала – высота теперь не казалась ей незначительной. Кетла внизу не было, а дурацкое самолюбие не позволяло ей заорать.

Неизвестно, сколько бы она еще провисела, пока не свалилась, но силы вдруг к ней вернулись, словно кто-то влил их ей прямо в кровь, и она, обрадовавшись, вмиг одолела подъем. После чего, выжатая, как лимон, только и смогла, что отойти подальше от края, и сидела теперь, пытаясь унять сердцебиение.

Наконец, появился невесть куда пропавший Кетл и уставился на нее вопросительно. Она вызывающе смотрела в ответ – ну и что, да, она устала, имеет право. Но ведь залезла же? Залезла! А вообще, старичок этот дор или нет, но скачет по лианам он лихо.

– Земляне не могут знать заранее, хватит ли у них энергии?

Он задал вопрос без всякого ехидства, лишь пытаясь понять, как устроено неизвестное ему ранее существо под названием «землянка». И Пат вдруг расхотелось пыжиться перед ним.

– Нет, я знала… – призналась она. – Но скрыла от себя эти знания.

– Ты скрыла их от меня, а не от себя. Прости, но я видел твои сомнения. Но даже не мог предположить, что ты бросишься в реку, которую не можешь переплыть. Вчера ты знала, что не сможешь осилить путь без моей помощи, знала, что не можешь остаться одна, и говорила об этом мне. Иначе как я смог бы помочь? Почему же ты не позвала меня сейчас?

– Потому что тебя не было внизу.

– Ты могла позвать меня прямо, но ты молчала, даже рискуя погибнуть. Скажи, этому есть земное название, или только твои корни дают такие разные плоды?

Он по-прежнему испытывал чисто научный интерес. Ну что же… она может открыть ему глаза. Если он еще чего-то не понял о землянах.

– Этому есть название… это не только мои плоды, – усмехнулась Пат.

Она задумалась, как перевести на илинит «тщеславие» или «гордыню».

– Это когда человек хочет показать себя лучше, чем он есть. Хочет доказать, что он сильнее, или умнее, или способнее самого себя. И жаждет, чтобы его за это похвалили.

Она вдруг поняла, что при переводе на илинит явления обнажаются в своей простоте. Вот и сейчас ей открылись собственная ущербность и бессмысленность своего поступка.

Кетл тем временем принялся разбираться в проблеме.

– Это русло надо исследовать от истока. Скажи, земляне понимают, что за все, что дано от рождения, надо воздавать похвалу Силам, а не себе?

– Ну… наверное, не все, но в основном понимают, – соврала Пат, чтобы совсем не шокировать илянина. – Однако разве мы не достойны похвалы за то, чего добиваемся сами в течение своей жизни, правильно используя эти способности?

– Дети нуждаются в похвале, чтобы найти правильное русло. Взрослый же выбирает правильный путь и прилагает на нем усилия себе же во благо. Дерево не хвалят за то, что оно растет. Не идти по пути блага – все равно что не давать корням питать ствол, а стволу – ветки, а веткам – тянуться к небу.

Он помолчал.

– Но я верно понял тебя, Паттл Исия, что земляне могут желать похвалы даже за то, чем они не являются и за то, чего они не добились сами? Разве это возможно? У нас даже дети знают, что это засохшее русло.

– От вас не то что похвалы, доброго слова не дождешься, – буркнула она.

– Я правильно понял тебя, Паттл Исия, – продолжал зануда-дор, – что ради этой лишенной всякой ценности похвалы ты готова была разбиться? Мне говорили, но я не верил, что у землян существует безумие, когда некоторые из них сами подрубают свое дерево на корню, но… Паттл Исия, почему ты сейчас злишься?

– Это я на себя, не обращай внимания, – Патрисия, наконец, нашла в себе силы встать.

Сказать ей было нечего. Надо срочно переводить разговор на другую тему, пока Кетл в своих умозаключениях не решил, что она безумна.

– Прости, но ты велел говорить, если мне что-то понадобится, – быстро начала она. – Я хотела бы умыться. Зубная щетка у меня есть, попроси у своих скал воды.

Вид у него впервые за все время стал растерянным.

– Мне понадобится твоя помощь, – сказал он озабоченно. – У меня только одна умывальная чаша. Пожалуйста, вылепи себе другую сама, пока я приготовлю сок.

***

Дор вручил ей огромный орех, на вид типа бразильского, вскрыл его и показал, что делать. Внутри оказалось не ядро, а вещество наподобие смолы, которая не липнет, – Пат назвала его для себя глиной. Из нее, оказывается, можно слепить что угодно, и застывала она очень быстро.

Патрисия так и не поняла, в чем проблема, если они вымоют руки в одном сосуде, просто поменяв в нем воду – неужели иляне настолько брезгливы? А, ну да, дело небось снова в ее белой коже… Ей захотелось сказать ему какую-нибудь колкость по этому поводу, но она удержалась.

Сидя у входа поближе к свету, она послушно и старательно лепила, увлекшись процессом. Получилась красивая большая чаша. Пат украсила ее края симпатичным орнаментом – в глупом расчете на похвалы, которые тут не выдаются. Чаша застыла прямо у нее на глазах. Кетл, управившись с приготовлением утреннего напитка, поставил свою чашу на пол рядом с изделием гостьи, принес воды в высоком сосуде и наполнил оба «умывальника».

А потом почему-то замер, словно его отключили. Глаза у него стали печальными, и вид его впервые за все это время навел на мысли о длинной жизни и тяжелом опыте. Пат видела, что он забыл о ней, к тому же ей не хотелось заниматься при нем гигиеной. Она решительно взяла свою чашу и, стараясь не разлить, направилась к себе в закуток. Дор при этом словно очнулся, поднял голову и нахмурился. Однако ничего не сказал.

Умывшись и почистив зубы, Пат, не спрашивая, вылила использованную воду в туалет, а чашу оставила у себя в углу – пусть уж все ее личные вещи будут в одном месте. Потом спокойно и тщательно разобрала рюкзак, благо свет у нее теперь имелся – она пристроила фонарик на манер люстры, заложив его за каменный выступ на потолке. И даже переоделась: как же приятно ощущать на себе свежую одежду!

Вернувшись, (фонарик, как свою главную ценность, она прихватила с собой), Пат получила на завтрак напиток в глиняной чашке – не в такой, как вчера, а c широкой и с длинной ручкой. Странно, что он не заставил ее лепить себе еще и чашку – наверное, нашлась запасная. Напиток из плодов оказался прохладным, густым, сладковатым, но не приторным, и напоминал персиковый сок с мякотью. Липовый запах он сохранял тоже, но, в отличие от вечернего, освежал и бодрил. Кожу от плодов Кетл не выбросил, а вынес наружу, уложив неподалеку от входа.

– Ригазы – большие птицы, – объяснил он ей, – получат ее в пищу.

Патрисия сразу представила себе похожих на драконов существ.

– А где вы моетесь? Я имею в виду, целиком, – спросила она.

Вопрос к тому времени, чего скрывать, стал актуальным. У нее имелся еще один комплект одежды, а тот, который она сняла, не мешало бы постирать.

– У других илян в горах есть озеро, далеко внизу, – ответил дор. – Но оно холодное. Я сам спускаюсь туда очень редко. И главное, ты не сможешь совершать омовение там, где это делают мужчины.

– Ладно, тогда где?

– Под садом, немного ниже, есть травяная лагуна, она питается дождевой водой.

– Здесь бывают дожди? Часто?

– Когда мне надо полить сад.

– Тебе надо полить… Ты что, сам вызываешь дождь?

– Разве я не могу сделать то, что может любая женщина с помощью гамеса?

– Ты читаешь для этого какие-то заклинания? – Патрисия начала припоминать все, что знала о земных шаманах.

– Заклинания? – удивился он. – Зачем мне испорченный гамес, если достаточно изменить движение воздушных масс так, чтобы влага, собранная с земли, пролилась в нужном месте?

Он указал на потолок – в то самое кривое отверстие.

– Некоторое количество воды попадает в пещеру. Этот сток устроен так, что вода собирается в резервуар, – объяснил он. – Ее можно использовать для умывания, очищения одежды или посуды, но ее недостаточно для настоящего омовения. В горах не так много естественных водоемов, отдающих влагу, которая станет дождем, – я не могу быть расточительным и постоянно собирать ее для себя. Горы и так отдают нам чистую воду для питья, мы должны быть бережливыми.

– А та лагуна под садом?

– Дождь поливает сад, а потом излишки воды сливаются ниже, в маленький водоем. Когда водяные цветы созревают, они лопаются и выделяют много жидкости, и тогда в лагуне можно омыться. Вода там здоровая, потому что цветы очищают ее, пропуская через себя, а потом ее снова забирает Фатаз.

– Потрясающе, – только и смогла произнести Пат, причем по-русски. – Ты сказал, что в горах есть еще водоемы?

– Ледяной родник гораздо выше этой пещеры. Я не использую эту воду даже для питья. Это место, где для меня высокое небо.

Она не стала расспрашивать, ей показалось, что она его поняла.

– А я смогу… смогу когда-нибудь увидеть это место?

На этот вопрос Кетл не ответил. Неожиданно он замер, словно прислушиваясь. А потом посмотрел на нее очень пристально. В его глазах несколько раз поменялось выражение, словно ему предстояло сообщить ей неприятные новости.

– Паттл Исия! – он обратился к ней торжественно-печально. – Со мной связался Теаюриг. Разрешено вернуть тебе зрение.

– Что разрешено? – не поняла она. – Я смогу снова видеть цвет разумных?

– Нет, твое обычное зрение, которого я лишил тебя вчера, когда ты вышла из своего куори.

– Да ведь ты уже вернул мне его ночью, – удивилась она.

– Посмотри в корень того, что я тебе сообщил, – терпеливо произнес дор. – Лайдер не знал, что я вернул тебе зрение, я сделал это вопреки Совету. Теперь они разрешили это сделать.

– И это значит… – медленно начала она, наконец-то включив, как он и советовал, мозги. – Это значит, что…

– Что ты никогда не покинешь гор, – заключил дор Кетл. – Мне жаль. Теперь ты обречена на жизнь здесь. Я вижу твое отчаяние, и ты можешь не стараться его скрыть. Есть такие воды, через которые надо пройти, и лучше миновать их вплавь, чем пытаться нащупать мель. Погрузись в свою судьбу. Мне надо оставить тебя – меня призывает Лайдер. Я думаю, разговор пойдет о тебе. Запасись терпением. Я постараюсь вернуться до вечернего Фатаза, потому что помню, что ты не можешь пребывать одна в темноте.

– Можешь не торопиться, – криво усмехнулась Патрисия. – У меня теперь есть фонарик.

Дор Кетл за один момент превратился для нее во врага – чуждое существо, навеки запершее ее в темной пещере. Угол зрения снова сдвинулся, она не желала больше видеть его неземное лицо, слушать афоризмы, разговаривать с синими яблонями и кормить драконов. И его своеобразные утешения ей не нужны. Если она не может вернуться, то лучше просто лечь тут, под таким близким небом, и умереть.

Дор внимательно поглядел на нее, потом просто повернулся и вышел из пещеры. Несколько секунд она тупо пялилась в стену, потом, опомнившись, бросилась к выходу. Кетла нигде не было. Патрисия нерешительно подошла к краю и увидела уже внизу его удаляющуюся фигуру – он ловко пробирался по самому краю обрыва.

А что, если ей… Один коротенький шаг – и весь этот кошмар закончится. Что он там говорил про безумных людей?

Это длилось всего лишь секунду, Пат тотчас же отшатнулась от края. Этот выход не для нее. А значит, пока надо воспользоваться советом ее психолога. Как он там учил? Если вы попали в серьезную переделку, чтобы не поддаться отчаянию или тоске, просто представьте, что вы тут временно, просто прилетели сюда с другой планеты изучить жизнь чуждого вам разума. Представьте себя таким наблюдателем, и все проблемы покажутся вам преходящими.

Н-да… Патрисия тихонько засмеялась. Совет этот подходил под любую ситуацию, время и место, кроме тех, в которых она оказалась, – а именно на другой планете среди чуждого разума. С другой стороны, кто мешает ей изучать его жизнь? А потом она наверняка что-то придумает… Обязательно, что-нибудь.

***

Так бывает: упорно ищешь особое благо, которое выбираешь для себя сам, и отворачиваешься от того, которое тебе предназначено. Силы предложили ему новое знание, а он чуть было не отказался от него.

Он понял это неожиданно, когда, покинув землянку, отправился вниз. Он вдруг осознал, что хочет скорее вернуться обратно, чтобы продолжить разговор, сулящий новые открытия. Даже за один день и за одну ночь Кетл получил столько новых знаний!

До этого илле всегда говорили о землянах, как о врагах. Никто не собирался изучать их с иной точки зрения. И вот Силы позволили близко узнать человека другого цвета, человека-индиго… Нет, нет, Теаюриг прав: это задача не для Кеунвена. Только он, Кетлерен, способен в этом разобраться. Возможно, вся его работа до этого была лишь приготовлением, зато сейчас…

Выводы на этой стадии исследования, разумеется, делать рано, сначала необходимо накопить материал. Каждое слово и действие землянки стоит рассматривать только в совокупности с другими, учитывая их повторяемость или исключительность, и не придавая окончательного звучания ни одной из нот, пока в его голове не сложилась вся песня. Песня? Странно, почему он выбрал именно этот образ? Его знания о землянке станут общим достоянием, а своей песней никто из разумных не делится.

Для чего Силы посылают им эти знания, пока неизвестно. Но не принимать и не пытаться прочесть это послание – путь в не-благо.

А прочесть его будет непросто. В землянке сочетается столько несочетаемого. Например, у нее искаженная шкала безопасности. Она допустила возможность насилия со стороны мужчин-илле и заподозрила, что Кетл мог обмануть ее и бросить одну в горах. Разумеется, ее подозрительность и недоверие связаны с ее земным опытом, но ведь она же видела его цвета! Или вот еще. Паттл Исия кажется столь молодой по количеству знаний и часто ведет себя как неразумный ребенок, и все же Теаюриг прав: землянка способна сразу увидеть корни деревьев и найти нужное русло. Возможно, ее интуитивные прозрения связаны с тем, что она индиго.

«Я получаю знания, изучая Паттл Исию, но и она задает много вопросов и растет, познавая Илию», – думал Кетл. Он нахмурился: некоторые из этих вопросов стремились к познанию его самого и наступали на его раненых птиц.

А ее мертвенная кожа, такая же, как у погибшего дерева? Почему, почему оно умерло именно сейчас? Душа продолжала болеть, что бы он ни делал и ни говорил, и ему пока некуда выместить эту боль… некогда сочинить песню… А землянка живая, но ее слова и поступки оставляют зарубки на его душе. Почему она унесла чашу для омовения? Она наверняка не знала, что это высший знак презрения – не желать омывать лицо в чьем-то присутствии. Не знала, но сделала, и он отлично понял, что она на него сердита. Как дитя, она переносила свои разочарования на того, кто рядом, и не умела подчинять чувства разуму.

И при этом оказалась настолько мудра (Кетл помнил, как всех поразил этот факт), что не взяла у Стара предложенный Дар. Разве это не высшая степень познания – понимать, что ты не достоин Дара?

Или взять ее погружение в истинное сияние звезд. Только тот, кто достиг совершенства своих цветов, мог пропустить через себя этот свет так, как она. Кетл до такого уровня восприятия еще не дошел. Она могла перейти в иной мир, так, как переходили в него самые возвышенные иляне в древних легендах, но при этом была совсем не готова к такому переходу.

Как можно сочетать в себе одновременно мелкое и возвышенное, непонимание и восприятие, истинный взгляд и слепоту?

Спускаясь, Кетл подбирал точные слова. Какими знаниями он может поделиться с Лайдером уже сейчас? Стоит ли говорить о ростках, не лучше ли дождаться плодов?

Взойдя на плато, Кетл с удивлением обнаружил вместо Малого Лайдера всего лишь девятерых. Он нахмурился: Девятка собиралась крайне редко. Это значило, что вопросы, которые она будет рассматривать, требуют ограниченного числа посвященных. Но ее решения тем не менее становились обязательными для всех, а значит, ответственность каждого члена Девятки увеличивалась многократно.

Все здесь сияли прекрасными цветами. Кетл видел красно-золотой Теаюрига, изумрудный и янтарный Новокуэена, старейшего илле на планете. Серебристый и бирюзовый молодого Оггла. Оливково-зеленый и коралловый Бокчеррига… Светло-голубой и медовый Тобоусира, и, конечно, прекрасный ультрамарин и индиго Кеунвена. И здесь были еще двое илян, недавно избранные в совет, с хорошими чистыми цветами.

Получается, все ждали только его. Кетл сел на белый камень у пики-скалы, которую он называл Ралла. Каждая из скал имела свое имя, и каждый из членов Лайдера опирался на свою, близкую ему по энергии. Скала Ралла всегда учила Кетла терпению и сдержанности.

– Дор Кетлерен, – Теаюриг обратился прямо к нему, – желаешь ли ты что-то поведать нам о землянке до начала Совета? Дело в том, что сегодня все, связанное с твоей гостьей, становится важным для всех. И ты это поймешь.

– Я мог бы поведать многое, – медленно начал Кетл, – но это многое – всего лишь тоненькие ручейки, которые вливаются в озеро, и я думаю, лучше подождать, пока мои знания о землянке не сравняются с его глубиной.

– Тогда не будем терять свои тени на пике Фатаза. Сейчас потекут реки моих мыслей, но если твои воды, дор Кетлерен, вольются в них новыми знаниями, прерви меня, чтобы мы их увидели, так мы лучше поймем, куда заведет нас течение. Это же относится и к каждому из вас, – Теаюриг обвел рукой Девятку, словно заключая в единый круг, и повернулся к самому молодому члену Лайдера:

– Оггл, сначала спрошу тебя. Сколько лет младшему илле у нас в горах?

Самому Огглу только исполнилось двадцать два, но Кетл знал: никто не попадает в Совет не по заслугам. Его жена не предала илле, а отправилась вместе с ним и двухлетним сыном в горы. Она умерла одной из первых.

Кетл горестно опустил глаза, избегая смотреть на Оггла. Когда начали болеть и умирать жены и дочери, Оггл, не успев сочинить последнюю песню жене, посвятил себя не только своему сыну, но всем осиротевшим или оставшимся без присмотра детям. Силы наделили его сложным Даром – понимать детей и обучать их.

– Восемь лет назад мы пришли сюда, Теаюриг, – ответил Оггл, устремив задумчивые глаза на Главу. – Те, что были в утробе, погибли вместе со своими матерями. Младший из нас не прошел тогда и одного оборота вокруг Фатаза, и сейчас ему восемь светил.

– И через шесть лет он вступит в возраст огня, но у него никогда не будет жены и ребенка, – начал Теаюриг. – Ему некому передать свой Дар. А те, что пришли сюда в четырнадцать светил, скоро станут недетородными, и у них тоже никогда не будет потомства. Землянка лишь подтвердила то, о чем мы догадывались. Даже наши невинные дочери, которые были слишком малы во время исхода, вскоре вступят в отношения с землянами, как это сделала юная Яли Нел, дочь Неллерена.

Неллерен входил в Малый Лайдер, и он уже знал о выборе своей дочери.

– Отдавая гамес, они тоже станут предательницами, – продолжал Глава. – Мы не знаем, смогут ли они родить от землян, но, если и смогут, у их сыновей не будет Дара.

– Пока ни одна женщина-илле от землянина не родила, – вмешался Тобоусир. – Так сказал наш друг креза.

Кетл подтверждающе кивнул – креза имеют собственные каналы связи друг с другом, и тому, что сказал ему старый знакомец Соов, стоит доверять.

– Силы, возможно, навсегда лишили их детородности, – продолжал Тобоусир. – Но, может быть, дело лишь в физиологии. Я полагаю, что семя землян слишком слабое, чтобы оплодотворить чрево женщины-илле.

Тобоусир изучал процессы зарождения жизни у растений, животных и разумных.

– Дар погибнет на этой планете, мало того, с нами он исчезнет из всей Вселенной, – горестно проговорил Теаюриг. – Это произойдет со смертью последнего, младшего сына илле. Мы были хранителями Дара. Чтобы спасти его, мы отказались от насилия и стали изгнанниками на собственной планете. Но Дар все равно уйдет.

– Зачем нам опять вступать в костер босыми ногами? Эта боль постоянно с нами, Теаюриг, но мы научились с ней жить, – горестно прервал его Новокуэен. – Если Дар уйдет вместе с нами, значит, на то воля Сил. История креза вопиет о том, что предав его, мы бы его все равно не сохранили. Мы не сможем вернуть себе наших еще пребывающих в невинности дочерей, не уничтожив землян. Совершив это, мы утратим свой Дар. Что толку будет в нашем потомстве, рожденном после его утери?

– Мы сохранили бы кровь илле, – заметил Бокчерриг и тут же поднял руку, останавливая возражения. – Я только уточняю слова Новокуэена, а не призываю это сделать.

– Никто из нас сейчас не влил новые воды в наши горькие реки, но хорошо, что мы еще раз все это увидели, – вымолвил Теаюриг. – Однако вчера кое-что изменилось. Слушайте же, Девятеро – ибо я, Теаюриг, избран вами, чтобы трактовать волю Сил. А они послали нам шанс, который мы должны разглядеть. Они послали нам женщину.

– Землянку! – воскликнул Оггл.

– Да, Оггл, землянку. Но скажи, что мы видим в этой женщине, кроме того, что она землянка? Это чистая женщина, она индиго, она не враг илле, а одного из нас она спасла. И сейчас это единственная женщина, достойная выносить сына илле, обладающего нашим Даром.

Кетл сам не заметил, как вскочил со своего камня, настолько он был поражен. Он не мог бы сразу объяснить, что его так отвращает от мысли Теаюрига, но начал говорить раньше, чем его берега оформили русло.

– Уверен ли ты, что слышишь верно, Теаюриг? – воскликнул он. – В твоих водах нет глубины, ты черпаешь сосудом, в котором только один глоток. Как мы сможем заставить женщину вступить в брак, не нарушив ее свободы? Не ты ли обещал ей здесь безопасность?

– Уж не набрался ли ты страхов от своей подопечной, дор Кетлерен? – нахмурился Теаюриг. – Конечно, мы не можем ее заставить. Но мы будем ее просить.

Глава некоторое время молчал, и пурпурный переливался с золотом в его цветах.

– Да, нам придется просить землянку направить свои реки в новое русло, – повторил он. – Но это благо коснется и ее самой. Вчера, когда ты ушел, дор Кетлерен, мы искали и не нашли возможности отпустить ее отсюда. Землянка обречена оставаться с нами всю жизнь и здесь умереть. Мы все видели, как горько ей было слышать об этом. Она сама сказала, что еще находится в детородном возрасте, так почему бы ей не стать частью нашего народа, почему не найти себе мужа?

– А если она не захочет? – спросил Оггл. – Если ни один илле не сможет разжечь ее огонь?

– Тогда мы отступимся от этого берега. Однако она индиго, и я верю, что она захочет нам помочь.

– Мы не должны направлять ее в это русло, – твердо произнес Кетл. – Только естественное течение ее вод может привести ее туда. Мы не можем использовать то, что она индиго, ради наших намерений. Откуда у нас право решать за разумного, строить плотины своих желаний для ее вод?

– Но без этих плотин ее воды не найдут, куда им течь. Как она сможет помочь, если не знает, в чем мы нуждаемся?

«Как я смогу помочь тебе, если не знаю, в чем ты имеешь потребность», – вспомнил Кетл собственные слова, сказанные землянке, и опустился на камень – ему нужно было время, чтобы лучше услышать себя. Он оглянулся вокруг и вдруг ощутил себя здесь чужим. Его внутренний взгляд расширился, словно он и не илле вовсе, а кто-то еще, словно он смотрит на все с иной стороны. Не найдя ответа, Кетл обратил свои мысли к скале Ралла и замолчал.

Тем временем обсуждение продолжалось.

– Я хотел спросить теперь тебя, Тобоусир, – сказал Теаюриг. – Еще до войны ты был знаком с землянином, явившемся с Ксандры задолго до красных людей. Расскажи нам еще раз о нем и вспомни, что ты знаешь о физиологии землян. Нам важно понять, сможет ли землянка родить от илле?

– Если ты спрашиваешь про семя илле, то я думаю, оно способно оплодотворить чрево близкого нам по физиологии организма. Конечно, ребенка надо еще и выносить. Однако, если землянка послана волею Сил, я верю в успех.

– Физиология землян иная, – снова вмешался Кетл, – я видел, что Паттл Исия нуждается в большем количестве еды и в частых обновлениях. У нее мало физической энергии, она быстро теряет силы.

– Не совсем так, дор, – с уважением поклонился ему Тобоусир. – Тот землянин, что жил у меня до войны, его звали Джоу, а имя его Джоу Оун, стал лучше сохранять энергию и меньше нуждаться в обновлениях, когда начал питаться как мы.

– Какой цвет был у этого разумного? – поинтересовался один из новых членов Совета.

– Бледно-сиреневый, болезненно-лимонный и блекло-синий. В нем зарождался серый, но он его преодолел. Красного в нем не было, но цвета его не так и не очистились, хотя иногда и мерцали свежими красками. Он говорил, что пишет книги, потому что на Земле принято сохранять каждую свою мысль. Еще он говорил, что у него болит душа. На самом деле, был болен его дух. Джоу Оун сам рассказал мне и моей жене, что много лет уничтожал в себе разумного, разрушая мозг дурной травой и мертвыми лекарствами, чтобы погрузиться в ложные миры. Но потом его дух очнулся, и он решил исцелиться. Он покинул Землю и полетел на другие планеты, но нигде не находил покоя. На Ксандре он чуть было не вошел опять в реку, текущую вспять. В то время мы уже перестали летать на другие планеты, но Илия была открыта для гостей, и многие посещали нас на играх. Наши игры особенно нравились Джоу Оуну. Он много спрашивал меня и много записывал на носители, не полагаясь на свою разрушенную память.

– Не он один посетил тогда Илию, – вздохнул Бокчерриг, и его цвета полыхнули нескрываемым гневом, – многие пробрались сюда, чтобы разведать про нас как можно больше. Они узнали про наш Дар, и про то, как нас мало, и передали это красным людям, а те сочли нас легкой добычей.

– Наше русло уходит в сторону, – мягко остановил его Теаюриг. – Напомни, Тобоусир, как этот Джоу Оун попал к тебе.

– Это забавная история, – Тобоусир поклонился Главе, – он жил в своем неживом доме… как ты помнишь, многие гости привозили с собой конструкторы наподобие тех, что мы делали, когда были молоды, сотню лет назад, и вторичную ткань. Землянин тоже построил свой дом с помощью неживого разума. Он думал, что мы будем восхищены его вторичным домом, построенным без усилия рук и движения души.

Все засмеялись.

– Не знаю, зачем он полез на дерево, не спросив у него разрешения…

Все засмеялись громче.

– Но, конечно же, дерево его скинуло. Он звал целителя, а я как раз проходил мимо. Я решил сперва, что он хочет поговорить с дором Кетлереном, но потом понял, что целитель ему не нужен, ведь он просто сломал ногу и несколько ребер. Моя жена вылечила его, и он попросился пожить у нас, чтобы получше узнать об илле. И я объяснил ему, что…

– Совет больше интересует, что ты узнал о землянах, Тобоусир, – направил его Теаюриг.

Тот вздохнул.

– Признаюсь, мы не были любопытны… Не только я и моя жена – все илле. Мы решили, что нам рано исследовать новое вокруг нас, ведь мы еще не до конца изучили себя и свою планету… Углубившись в эти знания, мы многое упустили снаружи. И не заметили, что готовится нам извне.

Смех стих, и на лица Девятерых вернулась печаль.

– Из того, что тебя интересует, Теаюриг, я могу сказать только то, что их жены вынашивают, с его слов, как и наши – девять иллийских периодов. Я запомнил, потому что меня удивило это еще тогда. Ведь креза, к примеру, вынашивают только пять периодов.

– Жаль, что Стар не знает о предательстве Яли Нел, – заметил Оггл. – Ведь он мог бы найти жену на Ксандре и родить от нее сына. Сколько периодов вынашивают там?

– Так же девять, – ответил Тобоусир. – Но ни один илле в здравом рассудке не заимеет потомство от ксандры.

– Бедный мой сын… – вымолвил Кеунвен. – Если бы он знал, что его невеста погасила свой огонь и не прилетит к нему на Ксандру, он бы захотел вернуться сюда и возрастать в знании рядом со мной… Конечно же, он никогда не свяжется с ксандрой.

– Но почему? – удивился Оггл. – Ксандры так неприятны для взгляда илле?

– Ты не знаешь, Оггл? Ксандры вполне приятны для нашего взгляда, но в этом их ложь, – ответил Бокчерриг, пока Кеунвен тщетно пытался скрыть свою грусть. – Они заводят себе до шести мужей, а мужчины – восемь жен сразу. Женщина может иметь своего двоюродного брата, а мужчина – сестру своей матери. Нельзя передавать Дар через нечистое.

Все помолчали, потом заговорил Новокуэен:

– Итак, как ты и сказал, Теаюриг, Силы послали нам землянку, но она нам не враг, она индиго, ее цвета чисты, она не имела мужа, находится в детородном возрасте и ее физиология близка к нашей. Ее дитя, если это будет мальчик, получит Дар и будет его достоин. Я понимаю и одобряю твой замысел, Теаюриг, – и старейший встал и поклонился Главе, – ибо это воистину мудро.

– Со слов Джоу Оуна я понял, что землянки с большей вероятностью, чем илле, могут родить не единожды, – добавил Тобоусир. – Она может родить и сына, и дочь, которая еще успеет стать женой одному из тех, кого забрали в горы младенцем и тоже родить. Значит, наш род продолжится на еще одно поколение.

– Но землянка послана нам не для этого, – собравшись с силами, подал голос Кетл.

Он приготовился к борьбе.

– Среди нас есть тот, кто точно знает волю Сил, – презрительно усмехнулся Бокчерриг. – Выслушаем же его.

– Я не знаю точно волю Сил, – резко произнес Кетл. – Приглашать в дом, не вырастив крыши, значит, поднять себя на смех. Однако мне не приходится ждать, когда плод моих мыслей созреет. Я вынужден просить Совет отложить свое решение только ради ростков. Нам нельзя спешить, мы должны еще долго прислушиваться, прежде чем узнать волю Сил.

– Я понимаю тебя, дор Кетлерен. Если то, что ты хочешь сказать, важно, поведай нам корни своих мыслей, даже если они еще не пробились наружу, – поощряюще кивнул Теаюриг.

Это обнадеживало.

– Я думаю, – решительно сказал Кетл, – что землянка послана нам для расширения знаний о мире. Только один день я слышу ее, и уже узнал о землянах больше, чем за всю свою жизнь. Я думаю, мы не единственные, кого выбрали Силы. Существуют иные дары, и они могут проявляться иначе. Они зарождаются в несовершенном и пока молодом мире, но они могут стать выше и чище, чем наши. Они разнообразны и пока трудны для моего понимания. Но я думаю, если наш род закончится, то Дар не погибнет с последним илле. Дар не привязан лишь к нашей крови. Он свободен от нас, а значит, мы не должны назначать себя единственными хранителями. Мы заблуждаемся, считая, что только мы способны его удержать. Он может покинуть нас и явиться, где хочет, когда захочет. И, возможно, когда-нибудь он возродится на самой дальней от нас планете в ребенке, не имеющем ни капли нашей крови. Илле – не центр Вселенной. Они не главные.

– «Они»? – пристально взглянул на Кетла Бокчерриг.

– Да, «они», потому что я сейчас говорю не от илле. Силы, породившие илле, породили не только нас, а у них никакое творение не бывает бесплодным. И я слышу, как они говорят мне: илле не должны беспокоиться о Даре, илле должны только выполнять их волю.

– Так землянка нам послана для новых знаний? Каких же? – заинтересовано спросил Новокуэен.

– Я вижу пока только часть океана, но разве это не очевидно, что через контакт с землянкой нам открывается новый путь? Земляне порабощены своими красными людьми и позволяют им творить не-благо. Но на Земле есть и другие разумные, разных цветов. Почему нас так удивило, что на Земле есть индиго? Ведь мы ничего не знаем об истинной сущности этой планеты. Мы избежали ошибочного пути и не стали развивать технологии, но мы погрузились в себя и забыли, что во Вселенная велика. Я не верю, что Силы послали нам землянку как физическую плоть для вынашивания ребенка нашей крови. Не может замысел Сил уместиться в столь малую чашу. Не для того землянка так круто повернула свои реки, и теперь наши общие с ней воды текут в один океан.

Все некоторое время обдумывали его слова.

– Это всего лишь одна землянка, – пожал плечами Бокчерриг. – Все, что она может открыть, заключается лишь в ней одной. Тобоусир, к примеру, знал совсем иного землянина. Но даже если она и обладает общей памятью землян, в чем я сомневаюсь, то вряд ли откроет ее для тебя.

– Изучи одного Бокчеррига, и ты изучишь все упрямство илле, – хитро улыбнулся Новокуэен, а потом повернулся к Кетлу:

– В твоих словах есть правда, дор Кетлерен, – произнес старейший. – Но чем твои научные планы противоречат планам Теаюрига? Почему Силы не могут послать нам эти дары одновременно? Ведь рожденный от илле и землянки ребенок будет и тем и другим не только по крови. Он соединит нас не только физической, но и духовной связью, и мы победим красных людей через это проникновение. Сама плоть Земли послужит вместилищем силам и знаниям илле, мы не только возьмем, но и одарим, поделимся. Наш Дар станет не только нашим, он будет принадлежать и землянам. Если Силы имеют в землянах и другие дары, то мы объединим их в этом ребенке.

Многие согласно закивали.

– А я хочу спросить тебя, дор, – с интересом обернулся к Кетлу Теаюриг, и в глазах его заиграли искорки смеха, – почему ты оставил собственную пользу в этом вопросе, ведь ты не индиго?

– Что ты хочешь этим сказать? – нахмурился Кетл.

– Но еще ведь Фатаз не зашел вторично с тех пор как ты утверждал, что землянка мешает твоей работе. Разве ты не обрадуешься, когда она покинет твой дом и уйдет к мужу?

– Ты путаешь русла, Теаюриг, – шутка не понравилась отцу Стара. – Для того чтобы поступать по совести, как известно, не обязательно быть индиго. Дор Кетлерен всегда выполнял волю Сил, а ты утверждаешь, что он ищет лишь собственное русло.

– Это всего лишь шутка, Кеунвен, – сказал Теаюриг. – Никто не усомнится, что дор Кетлерен приносит народу илле непреходящую пользу. Просто я вижу, что он вносит в этот вопрос все силы своей души, и хочу понять, почему.

– Ничего, Кеунвен, Теаюриг прав, – Кетл слишком старательно и демонстративно поклонился Главе. – По воле Сил я стал бы трудиться и без своей пользы, но до этого момента труд всегда доставлял мне и личное удовольствие. Вчера я не понял твоей мудрости, Теаюриг, и решил, что ты за что-то меня наказал. Но вот тебе доказательства, что я верно услышал Силы – всего за один день я увидел источник новых знаний, и, конечно, было бы расточительством от них отказываться. Мой интерес тут есть, просто он изменился. Ты хочешь использовать чрево земной женщины, а я хочу лучше узнать ее и понять, что передают через нее Силы. Теперь это и есть предмет для моего труда, раз уж ты по-прежнему называешь меня дором. Мне жаль, что мы по-разному слышим Их волю.

– Чей же слух лучше? – прищурился Бокчерриг.

Ответа он не получил.

– Но она такая… такая белая, – зримо передернулся один из доселе молчавших. – Может ли она родить от илле, если ее кожа такого странного цвета?

– Землянин, который жил у меня, был чернокожий, почти как мы, – заявил Тобоусир. – И он имел, по его словам, белую женщину другой расы, и ребенка от нее.

– Что с ним сталось потом? – спросил Оггл.

– Когда началась война, он улетел. Он сказал, что любит илле и не станет воевать против нас, но боится остаться и не хочет видеть войну. Он никогда не пытался завладеть моим Даром, ему это и в голову не приходило. Дор Кетлерен прав, среди землян наверняка есть еще разумные достойных цветов. И я согласен с Главой Лайдера, что мальчик, рожденный землянкой, может наследовать Дар.

– И как это соотносится с приказом убивать любого землянина, который покажется у прохода? – буркнул Кетл.

– Ты же слышал Тобоусира – земляне, не желающие воевать, покинули Илию, как Джоу Оун, – ответил Бокчерриг. – Кто мог знать, что здесь появится индиго?

Кетл мог бы еще спросить, когда, кем и для чего было принято решение вооружить дозорного, при том, что кокон со своей задачей справлялся. Но решил, что сейчас это только уведет их русло в сторону.

– Одного не понимаю, – проговорил вдумчивый Оггл, – что толку передавать Дар новому ребенку? Даже если он проживет здесь дольше всех, он не отыщет себе жены. Надеяться, что у землянки родится еще и дочь, и в свою очередь родит от илле, или даже случится чудо, и их будет несколько, конечно, можно, но все равно род илле будет иссякать, как и детородность молодых сейчас мужчин. Ведь новые иляне не смогут жениться на собственных братьях и сестрах. Дар так же уйдет из гор, только на поколение позже. Не обречем ли мы этих немногочисленных потомков на одиночество в горах? И как они смогут поддерживать кокон, если даже дору Кетлерену это одному не под силу.

– Кто знает, Оггл, – возразил Теаюриг. – Мы не можем говорить вперед так надолго. Возможно, красные люди уйдут, или их прогонит природа Илии, или они умрут. Или их победят другие. Пока мы можем лишь посадить это дерево. Мы должны сделать все, чтобы Дар продлился. Силы и дальше станут помогать нам, если мы сами поможем Силам. А что думаешь ты, Кеунвен – ты еще не сказал своего слова?

– Я слышу, – медленно начал отец Стара, – больше чистого звука в словах дора Кетлерена, Теаюриг. Силы выбрали дора, и через него передают нам знания, через него мы спаслись здесь, хотя могли и погибнуть. Не должны ли мы по-прежнему доверять ему? Ты тоже был выбран, Теаюриг, тебя выбрали илле, чтобы ты мудро управлял нами. Но знания всегда приходили к нам через дора Кетлерена, и раньше ты всегда ими пользовался. Я с ним согласен: мы получили свой Дар от Сил, и Силы сами решат, что с ним делать, отнять у нас, или сохранить. Мы должны лишь творить их волю. Свобода разумного – это высшее благо. Землянка подарила свободу Стару. Ты знаешь, Теаюриг, я говорю так не потому, что это мой сын.

И цвета Кеунвена пронзительно засияли. Все заворожено смотрели на то, как ярко разгорался его цвет. Цвет индиго.

– Одного этого достаточно, чтобы оказывать ей почет и уважение, – твердо продолжил тот. – Мы не должны просить у нее чего-либо еще. Ты сказал, что ее судьба жить среди нас, но ты не можешь знать даже своей судьбы, Теаюриг, не то что чужой.

– Я понял твой ответ, Кеунвен, и ты во многом прав. Но скажи, – начал Глава, – разве мы лишены разума, чтобы не видеть вперед даже на один шаг? Землянка сейчас среди нас, и мы видим пока лишь одно это русло. Она в детородном возрасте, и ее огонь может вспыхнуть в любую минуту, разве не так? Мы попросим ее не отказываться от этого блага – и только.

– Когда землянка рассказывала о Яли Нел и ее женихе, мне показалось, – вспомнил Кетл, – что ее цвета были омрачены. Она не захотела отвечать тебе на вопрос об этом мужчине. Я думаю, ее огонь уже горел ради него.

– Но он предал ее, и ее огонь может вспыхнуть вновь.

– Но даже если ее огонь вспыхнет, как ей сможет ответить илле? – снова поморщился другой член совета. – Кто из нас преодолеет физическое отторжение? Ее белая кожа… уффф… Даже в период моего огня, а это было давно, я бы не смог прикоснуться к ней.

– Среди нас есть много мужчин, только вступивших в пору огня, – возразил Оггл. – Многие из них не помнят, как выглядит женщина. Кто-то из нас сможет смириться с видом ее кожи, не испытывая отвращения. А ее цвета, если смотреть истинным взглядом, очень красивы. Однако нам следует пощадить ее чувства и заранее узнать, кто из молодых илян согласен на это.

– Твои ветви быстро тянутся вверх, Оггл, – одобрительно кивнул Теаюриг. – Найди таких мужчин, и мы позовем их на следующий Лайдер, а ты, дор, поговори с землянкой и объясни ей, чего мы ждем от нее. Уверен, ты найдешь нужные слова.

Кетл возмущенно вскинулся.

– Не ты ли сказал, что мы будем ждать как угодно долго? «Когда она будет жить среди нас и, возможно, захочет…» – но теперь ты уже организуешь просмотр? Не слишком ли ты торопишься?

– Мое русло течет все в том же направлении, дор. И я повторю, что мы будем ждать столько, сколько нужно, чтобы огонь землянки возгорелся. Огонь не сможет зажечься ни по ее, ни тем более чьей-то воле, но с одним мы тянуть не можем – с тем, чтобы она знала о наших планах и поняла, и одобрила их. Время сейчас наш враг. Мы не знаем, когда закончится ее детородный возраст. Зачать ребенка не просто, даже не всякой иллийской паре Силы посылают детей. Мы не должны упустить этой возможности. Но кто еще хочет сказать свое слово?

Кетл даже не сомневался: он заранее знал, кто. И даже догадывался, что услышит. Никто не наказывал Кетла сильнее его самого, но кое-кто был готов с ним в этом соперничать.

– Я хочу сказать то, о чем никто здесь не говорит, – начал Бокчерриг. – Но все мы об этом думаем. Высшее не существует без низшего, и если мы будем голодны, то сначала найдем еду, а потом станем наслаждаться истинной природой звезд. Теаюриг говорит о Даре, и это, конечно, важнее всего. Кетлерен пошел еще дальше и говорит, что и спасение Дара не является самым высшим благом… и мне не постичь высоту его веток, но меня волнуют наши корни.

Бокчерриг никогда не называл его дором, спасибо ему хотя бы за это – в его устах это звучало бы издевательством.

– Кеунвен, – продолжал тот, – сказал, что через Кетлерена мы все спаслись. Наверное, он забыл, что спаслись мы не все. Мудрейший не смог спасти наших жен и дочерей – тех, кто последовал за нами, оставаясь нам верными, тех, кто был призван продлить наш род.

Дочери у Бокчеррига не было, не успела родиться. Потому что жену, которая была в положении, он успел забрать в горы. Как и незамужнюю молодую сестру. А Кетл сейчас из-за всех сил старался думать только о скале Ралла, о том, как он просит у нее выдержки в попытке остаться твердым и не рассыпаться в горьких сожалениях.

– И никто не скорбит об этом больше дора Кетлерена, Бокчерриг, – строго прервал его Теаюриг. – Он сделал все, что мог.

– Я не сказал, что он сделал не все, об этом может знать только сам Кетлерен и Силы. Я только назвал дерево деревом, цветок цветком, а смерть смертью. Я сказал, что даже он не смог. Но теперь, когда Силы дают нам знак и посылают спасение рода, Кетлерен как будто не хочет того же. Почему никто на Совете не произносит вслух, что с последним илле иссякнет не только наш Дар? Исчезнет сам наш род и никогда не возродится опять. Но никто не заботится об илле. Кровь не важна, говорит нам Кетлерен. Возможно, отвечу я, если тебя посещает только высшее Знание. Но я не собираюсь отказываться от своего рода и своей крови. Наши дочери смешают кровь илле с красными людьми, и она будет осквернена. Мы не можем смешать нашу кровь с ксандрами, даже если бы и захотели того – нам не покинуть гор. Мы можем иногда видеться с креза, но никто, пока его воды не потекут вспять, не воспылает к креза огнем. Наши юные дочери не пришли бы к нам, если бы мы позвали, но даже ты, Теаюриг, не дозовешься их, ибо они закрылись для нас. Крезы говорят, что земные мужчины по-настоящему нравятся нашим женщинам. Кто останется жить на нашей планете – их потомки? Или, если они не могут родить – одни лишь земляне? Илия – это планета илле. Илле не важны, говорит нам один из нас, и удивительно слышать это в устах того, кто казался столь сокрушенным горем восемь светил назад. И говорит он это сейчас, когда у илле появился последний шанс. Никто не решается признаться, что можно думать и о крови тоже. А я не боюсь сказать: кто-то должен позаботиться и об илле.

– Я предлагаю Девятке протянуть ко мне свои мысли, – вымолвил Теаюриг.

Все молча протянули свои мысли к Главе. Всех членов Лайдера, даже тех, кто не мог говорить прямо, объединяла созданная Теаюригом связь – и он слышал их голоса. Кетл посмотрел на Кеунвена. «Я ответил «нет», – сказал ему прямо отец Стара.

Все остальные, как сообщил Глава Лайдера, ответили «да».

***

Патрисия уже долгое время сидела у выхода из пещеры. Мысли теснили друг друга, но постепенно она успокоилась и даже ощутила ничем не объяснимое умиротворение.

Кто-то решал ее судьбу за нее, и это не могло не злить, но как она ни прислушивалась к себе, она не нашла в своем сердце ни страха, ни по-настоящему глубокой тоски. Она не впала в истерику и в отчаяние, и горевать в полную силу не получилось. Странное дело, но ей было здесь… хорошо? Вот если бы еще она знала, что свободна остаться в этом месте и свободна покинуть его! Интересно, что бы она тогда сделала. Осталась? Покинула? Впрочем, вопрос не уместен: пока ей не дают – люди или обстоятельства – что-либо покинуть, она всегда будет выбирать этот вариант.

А сейчас она просто наблюдала за потрясающей картиной, разворачивающейся перед ее глазами. Казалось, можно сидеть так вечно, только любуясь этим постоянно меняющимся небом, переливами голубого и синего, ярко-розовыми облаками, по-разному освещаемыми Фатазом, фиолетовыми тенями, играющими на скалах. А еще этот липовый запах, доносящийся слева и снизу. Пат подошла к краю, туда, где они поднимались по веревочной лесенке, легла на живот и смотрела теперь сверху на синий, блестящий под дневным светилом сад, вдыхая его благоухание.

Она не знала, сколько так пролежала, часов у нее не было, а солнце стояло все еще высоко. Интересно, как скоро вернется дор? Патрисия посмотрела вправо и вниз – там по самому краю обрыва вилась дорога, по которой ушел Кетл. Спуск был настолько крут, а расстояние до первого плоского камня, на который предстояло спрыгнуть, так велико, что Пат предпочла бы еще дважды подняться-спуститься по зеленым лианам в сад, чем пойти навстречу дору. Голова закружилась, и она отвернулась. Когда-нибудь, однако, ей предстояло одолеть путь в долину, но Патрисия не стала пугаться заранее – есть же еще куори. Может, Кетл догадается прилететь на нем?

Патрисия услышала мягкий, приглушенный шорох за спиной, и медленно, почти лениво поднялась. И обомлела. И тихо присела возле скалы.

У самого входа в пещеру сидели странные существа. Существа не обращали на нее никакого внимания, они с удовольствием поедали очистки от плодов – жевали, а не клевали, клювов у них не было. «Ригазы – большие птицы», – вспомнила Пат, с любопытством рассматривая их. Вот уж нежданное развлечение!

Патрисия откуда-то знала, что ригазы совсем не опасны, мало того, кажется, она где-то уже их видела, именно таких – забавных и серьезных одновременно. Хотя видеть их раньше она нигде не могла – флору и фауну Илии, как, впрочем, и какую-либо другую, она никогда не изучала. Может, в какой земной детской книжке? Но откуда бы им там взяться?

На птиц, между прочим, существа ни капли не походили, если, конечно, не считать птицей любую тварь с крыльями. Их было трое. Размером с большую собаку, покрытые густой лоснящейся шерстью песочного цвета, мордочкой они скорее напоминали крохотных летающих осликов. Именно мордочками, а не мордами, плюшевыми и нежными. По поводу этих «птичек» хотелось употреблять только уменьшительно-ласкательные. Один из игрушечных осликов внимательно и печально разглядывал остатки кожуры блестящими черными глазками. Носик принюхивался: не завалялось ли где-то еще? А пушистые обвислые ушки слегка подергивались.

Крылья казались непропорционально маленькими по сравнению с телом, перья покрывали лишь кончики этих крыльев. Как это все могло взлететь, оставалось загадкой. Наконец, двое из них, наевшись, в два прыжка поднялись в воздух и, махая этими нелепыми крыльями да подмахивая в такт ушами, медленно и с достоинством удалились, плывя по воздуху – полетом это назвать Пат не могла. Однако последний – тот самый, с грустным взглядом – остался. Он заметил, наконец, Патрисию и подковылял к ней на своих маленьких толстых ножках с перепончатыми лапками – единственными, кроме крыльев, признаками чего-то птичьего, да и то скорее утино-гусиного (Пат признала свои пробелы в области зоологии).

Увалень-ригаз подошел близко-близко и принюхался – его плюшевый нос задрожал. Он учуял плоды из сада и решил, должно быть, что где-то припасено еще.

– Пока все, – развела руками Пат, заговорив с ним по-русски. – Извини, приходи после обеда. Хотя я еще не знаю, чем тут кормят в обед.

Увидев, что с ним разговаривают, ослик довольно прянул ушами и решил, по-видимому, что здесь ему рады. Он уютно устроил свою мордочку у Пат на коленях и решил соснуть. Пат некоторое время посомневалась, а потом принялась поглаживать его по голове, словно домашнего питомца. Ослик не возражал.

***

Надо было связаться с землянкой, узнать, все ли у нее в порядке, и, если что, взять куори, чтобы скорее вернуться. Но Кетл не стал этого делать. Он нуждался в долгом обратном пути, чтобы восстановиться, проверить себя. Все ли его намерения были чисты? Что если он, и правда, противопоставил свою жажду знаний посланному для всех илле благу? Теаюриг дразнил его эгоистом, возможно, у него есть на то основания. Ведь никто не видит тебя точнее, чем тот, кто знает твои недостатки.

Он представил себе, как Паттл Исия уходит жить к своему мужу, и он больше не сможет видеть ее и говорить с ней, не сможет получать от нее новые знания и делиться с нею своими. И сам удивился силе своей печали.

А что, если землянка сама сочтет благом указанный Лайдером путь? Как он сможет объяснить ей, как сейчас объяснял Лайдеру, что Силы послали ее сюда совсем для других целей? И о чьем благе он печется сейчас – ее или своем? Если она сейчас в возрасте огня… Если вспомнить период огня, многие ли из разумных отказывались от радости брака? Кто-либо, кроме него…

Сомнения одолели Кетла, и теперь он не мог понять, а правильно ли он услышал волю Сил? Ясно только одно: надо узнать, в чем состоит свободная воля Паттл Исии, ни в коем случае не напоминая ей, что она индиго. А потом… а потом Кетл станет действовать в соответствии с этими намерениями. Да, именно так. В данном случае будет важен только ее выбор.

Сегодня на Совете он почувствовал, что в уголке души появился кусочек, чуждый Лайдеру и даже илле, и принадлежал он новым знаниям. Кетл уже дважды поступил против воли Лайдера: когда пропустил землянку в ущелье и когда вернул ей зрение. Странно, но при этом он не испытал ни единого угрызения.

Может быть потому, что происходящее важно не только для илле. Но и для илле тоже очень и очень важно. А может, это накрепко связано, как внешний и внутренний коконы подводного заура. Чтобы извлечь внутренний кокон, не повредив ткань, необходимо сохранить внешний, и тогда они, развернувшись, покажут свой рисунок.

Паттл Исия помогла Стару, который тоже оказался среди чужих, потому, что она служила не ручейку земных интересов, а океану Вселенной. Так же должен поступить и Кетл. Конечно, он не индиго, запоздало вспомнил он, но тут же поправил себя: как верно сказал Кеунвен, чтобы поступать по совести, достаточно быть просто разумным. Поэтому он примет любой ее выбор, а выбор индиго не бывает неверным. Примет и станет следовать ему, даже если ему этот выбор окажется ему не по душе.

***

Ригаз резко поднял мордочку, прянул ушами, дернул крыльями – и… только его и видели. Как на таких толстеньких ножках он успел за секунду отпрыгнуть к краю, взлететь и почти сразу исчезнуть в небе, Патрисия не поняла – его собратья улетали медленно и степенно, а этот прямо смылся в один момент, раз – и нету. Вот тебе и увалень!

И только в следующую секунду она заметила сначала голову, потом торс, а потом и всего дора Кетла. Поднявшись на свое «крылечко», дор, не приближаясь, застыл, непонимающе разглядывая Патрисию. Может, он так задумался, что забыл, кто она и откуда взялась?

Пат встала, отряхивая с колен крошки от листьев, насыпавшиеся с мордочки Увальня.

– Кто это был? – удивленно произнес Кетл.

– Они прилетали съесть твои листья… «большие птицы», – с усмешкой ответила Пат, – ты ведь сам их приручил.

– Ригаза? Их нельзя приручить, их почти никто не видел. Они очень стеснительные, прилетают, только когда рядом нет разумных. Я застал одного случайно в детстве – перед детьми они иногда появляются, если те не шумят. Но через пару секунд он исчез, я даже не успел его рассмотреть.

– Может, это тогда не они? – засомневалась Пат.

– Маленькие, но сильные крылья, перепонки на ногах, удлиненная мордочка и вислые уши, – произнес дор.

– Да… но откуда ты знаешь, если у вас нет никаких носителей информации?

– Из общей памяти илле, конечно. Мы называем это общим Знанием илле.

– Ну, и где же она записана, эта память?

– Записана? – удивился Кетл. – Она существует, и каждый из илле может к ней подключиться, не выходя из собственной памяти.

– Ого… У нас такого нет… Зато у нас есть многочисленные носители, электронные хранилища, где можно найти что угодно.

– У вас нет общей памяти или вы не умеете к ней подключаться? – уточнил Кетл.

– А вообще-то не знаю… может, и не умеем… А как это происходит у вас?

– Эти знания открыты нам Силами, и мы продолжаем их открывать. Даже самый глубокий черпак может зачерпнуть лишь крохотную каплю из этого источника. Однако мы можем черпать все глубже и глубже, если будем трудиться. Мы учим этому своих сыновей. Женщины, у которых есть Дар, тоже могут черпать оттуда. А если кто-то из нас открывает новый пласт Знания, он открывается для всех.

– Да, Стар что-то об этом говорил… То есть вас обучают не по учебникам, а учат как извлекать знания?

– Ты точно сказала.

– А те, кто открывают новые знания… это такие, как ты, да? – осторожно спросила она, памятуя, что тема «дорства» почему-то больная.

– Все родники впадают в разные реки, но все реки текут в один океан, – обтекаемо ответил он.

– А какая область знаний интересует тебя? – продолжала допытываться она.

Он бросил на нее непонятный взгляд.

– В разное время народ нуждается в разном, – наконец, вымолвил он и направился вглубь пещеры, давай понять, что разговор на эту тему окончен.

Пат не могла не заметить, что без ответа остаются в основном те вопросы, которые касаются его самого, и решила ослабить хватку. Чуть помедлив, она последовала за ним.

– Ты голодна?

Кетл уже занялся приготовлениями пищи: ушел в глубину пещеры и, словно наглядно демонстрируя образ черпака, наполнил питьевые сосуды простой водой из чана.

Похоже, Кетл собирался ее кормить, и ей снова стало неловко.

– Давай я помогу тебе. Что у нас на обед – обеденная вода?

Он бросил на нее острый взгляд, и в глазах у него зажглась смешинка.

– Я разделю с тобой трапезу, – спокойно ответил дор. – У меня есть мищоббу.

– Это название тех плодов?

– Нет.

Кетл выдвинул откуда-то из-под скамейки низкую каменную плиту, создав подобие стола. Потом налил воду в свою умывальную чашу и вопросительно уставился на Патрисию. Она послушно встала и принесла свою из закутка. Он налил туда воду и снова тревожно посмотрел на Пат. Она решила, что не стоит тащиться с водой обратно ради мытья рук, опустила их в воду и заметила в глазах дора одобрение и непонятное облегчение.

Когда умывальные чаши были отставлены, дор поставил на стол еду. Себе – действительно только воду, впрочем, в ней плавали ярко-желтые лепестки неизвестного происхождения. А ей, кроме этого, самый настоящий пластиковый контейнер с кнопкой-открывашкой и пластиковой же вилкой в комплекте. Патрисия потрясенно уставилось на контейнер – она уже настолько привыкла, что все в доме Кетла имеет естественное происхождение.

Мищоббу, таким образом, оказались самыми обыкновенными консервами, приготовленными из выращенных в теплицах овощей, злаков, грибов, а также из «коры черного дерева» – дор предложил ей несколько вариантов заготовок. Решив, что кору она попробует как-нибудь попозже, Пат сделала выбор в пользу грибов и овощей, и не ошиблась. Правда, все это было на ее вкус несоленым, но вполне аппетитным. Контейнер дор велел сохранить – такие вещи иляне принесли с собой, уходя в горы, и новой поставки, ясное дело, не предвиделось.

– Тебе нравится еда илле? – спросил Кетл. – Она подходит твоей физиологии?

– Нравится, – жуя, ответила Пат. – А как насчет физиологии – пока не знаю. Надеюсь, что подойдет. А почему ты не ешь?

Она с наслаждением запила обед нежнейшим напитком – да это просто райская пища, а не подножный корм. Как же тогда они питались там, внизу, если так готовят в изгнании?

– Мне предстоит много думать, – ответствовал он. – Густая еда замедляет мысли.

Разумеется, такой ответ только наводил на новые вопросы, но Пат решила сделать ход конем.

– Скажи, а ты не мог бы подключить меня к вашим общим знаниям? Хотя бы к самому минимуму – чтобы я не спрашивала тебя так часто? Хотя бы что-то, доступное вашим детям, которые еще не могут черпать сами. Или женщинам, ведь они что-то знали до получения Дара?

Он поднял на нее взгляд:

– Даже чтобы иметь гамес, надо родиться илле.

– Но ведь я индиго, я могу говорить прямо, – напомнила ему Пат. – И, когда ты лишил меня зрения, я смогла видеть истинную суть предметов и ваши цвета.

– Я думаю, каждый разумный во Вселенной сможет видеть истинную суть предметов, когда станет старше.

Кетл немного поразмышлял и продолжил:

– Я думаю, земляне многое могут, но не умеют этим воспользоваться. Ты умеешь говорить прямо, потому что ты индиго, но и это ты умела всегда, просто раньше об этом не знала. Однако эта твоя способность неполноценна, она не такова, как у других, говорящих прямо. Ты ведь при этом слышишь только слова? Поэтому и знания я могу передать тебе только словами. Ты не можешь черпать из нашего сосуда, не родившись от илле.

Помедлив, он странно посмотрел на нее и добавил:

– Или не получив Дар от илле.

Она по-идиотски смутилась, вспомнив, что дар женщины обычно получают от мужа.

– Я отказалась получить Дар от Стара, – твердо произнесла она, – потому что…

Он ждал продолжения, но Пат замолчала. Она, конечно, помнила свои мотивы, когда отказывалась от Дара, и знала, что поступила правильно. Но не знала, что стало в этом решении главным – ее страх перед ответственностью, не готовность справляться с этим неведомым Даром, или… Возможно, она не хотела получить его от Стара – тогда бы он уже никогда не смог вручить это чудо невесте. Сколь тягостным стал бы его вынужденный подарок!

– Я не смогла бы вместить, – быстро проговорила Пат.

– Никто из землян не получал еще Дар от илле, – негромко сказал Кетл. – Стар, очевидно, очень мудр, хотя по годам и молод, но почему он предложил тебе Дар, я не знаю. И не знаю, как это изменило бы тебя. Это зависит и от глубины сосуда, из которого черпают, и от глубины твоего сосуда.

– Нет у моего сосуда никакой глубины, – вздохнула она.

Сейчас, когда она уже столько узнала здесь, ее жажда познания возросла стократ. Но в равной степени возросло и понимание, что ее черпак, если пользоваться сравнением, слишком уж захудаленький.

– Я… когда я видела истинную суть вещей, я все равно не понимала ее. Вот только звездное небо… мне казалось, еще немного, и я…

Она снова умолкла, не в силах описать свои ощущения. Во взгляде дора появилась настороженность.

– Истинная суть иных вещей способна поглотить разумного, если он не готов принять ее. Или даже убить, – сурово произнес он. – Если река не способна пропустить всю свою воду, она затопляет все вокруг. Мы уже говорили, что ты пока не готова смотреть.

Он без всяких церемоний встал из-за стола, снова переместился в дальний угол и принес оттуда собранную в мешковину кожуру от обеденных плодов. Пат вспомнила о своем приятеле-увальне. Однако же, подумала она, к тебе-то «большая птица» не прилетела.

– А тот ригаз, между прочим, – вызывающе сказала она, – дал мне себя погладить! Мы с ним вообще подружились. Интересно, это потому, что я – индиго?

Они все уши ей прожужжали этим индиго, мол, она не такая, как все, а теперь она, видишь ли, ни на что не годится. Подумав так, Пат тотчас же усмехнулась: ага, скромность скромностью, а избранной-то быть понравилось!

Кетл поднял на нее любопытный взгляд.

– Животные не видят цвета разумных, – ответил он. – Я не знаю ответа на твой вопрос. Возможно, ригаза приняли тебя за ребенка.

В его глазах снова появилась мягкая насмешка.

– Потому что я глупее вас? – буркнула Пат.

– Потому что ты моложе, – почти ласково сказал Кетл. – Но и к детям они никогда не подходят близко. Они не относятся к существам, которых можно позвать. Они не могут сами очистить плоды, но очень любят кожуру, и мы оставляем для них еду. Они могут питаться и другими растениями, но они знают, что илле любят их угощать. Каждый илле мечтает увидеть ригаза, но редко кому удается.

– А почему вы мечтаете их увидеть? Они что, священные животные? Или они приносят счастье?

– Я не понимаю, что такое священное животное. Есть животные, которые могут переносить тяжести, но счастье переносить нельзя. Тот, кто увидит ригаза, тот будет знать, как он выглядит, не только из общего знания. Разве это не благо, самому познать часть этого мира?

– Понятно, – вздохнула Патрисия.

Какое скучное объяснение… Она-то ждала мистических примет, или, продолжая тему избранности, доказательств, что ригазы, к примеру, признают только самых добрых, но и тут ей не повезло. Зато она вспомнила кое-что из прочитанной ею статьи.

– Я читала, у вас поощрялась охота? Убивать животное можно?

– Если ты спрашиваешь, убиваем ли мы животных специально – ради еды или шкуры, то, конечно же, нет. Хотя когда-то это делали наши предки. Сейчас у нас есть возможность найти еду и одежду.

Пат не стала открывать ему, что на Земле охотятся просто для удовольствия.

– Но я слышала, что охотников у вас уважают.

– Есть животные, которые не слышат наш зов, и некоторые из них нападают на разумных. Некоторых из них нельзя усыпить, они не поддаются гипнозу. А некоторые столь быстры и сильны, что их не остановишь. Мы можем защищаться от них и есть их мясо, если пришлось их убить. В лесах таких много, и когда мы идем за семенами деревьев или мхом или ищем возле океана отброшенные коконы вылупившихся зауров, на каждого из нас могут напасть.

– А у вас есть домашние животные, которые живут у вас дома или при доме в специальных загонах?

– Но зачем нам держать их дома?

– Земляне специально растят домашних животных ради их мяса.

– Так подло предать того, кто тебе доверяет? – поразился Кетл.

– Ну, а вьючные?

– Если нам нужно попросить перевезти нас, или забрать у них лишнюю шерсть, их всегда можно позвать. Но кто дал нам власть держать в заточении свободное существо?

– Меня вы, однако, держите, – проворчала Патрисия, скорее из принципа, чем от души.

Аргументы Лайдера о ее безопасности на первый взгляд были разумными, но она еще собиралась узнать на эту тему побольше.

Однако Кетл помрачнел.

– Я пойду положу листья, возможно, ригазы еще прилетят, и я тоже увижу их.

Ах вот как, он снова переводит разговор, ну уж нет!

– Теперь я лучше понимаю Стара, – Пат продолжала уже из вредности. – Который оказался на чужой планете в плену, совсем один… Вот только у него нашелся землянин, который ему помог. А у меня, кажется, не найдется.

Она вовсе не ожидала, что ее слова настолько его поразят, но Кетл выглядел потрясенным.

– Ты не в плену, – медленно произнес дор после довольно долгого молчания.

Пат хотела сказать, что она в этом не уверена, но тут вспомнила главное.

– О чем вы говорили на Лайдере? Обо мне?

***

Она повторила дословно его мысли о судьбе Стара и о своей, и теперь спрашивает его о решении Лайдера. Как, как он должен сказать ей? Говорить о браке в тот день, когда она узнала, что останется здесь навсегда. Она еще не прожила этот день до конца…

Кетл вышел и разложил кожуру на месте съеденной птицами. Он чувствовал себя прескверно, но вдруг ощутил тревогу иного свойства. Он прислушался. День еще не стремился к закату, и дождя не предвиделось, но полуденный Фатаз потемнел и спрятался за тучами, густо нависшими над горами.

Что-то сдвинулось в энергии скал, нарушилась установленная гармония. Камни словно чего-то требовали от него, надо скорее выслушать их. Но он не успел.

Все произошло слишком быстро. Внутри скал явственно нарастал сначала глухой, а потом все более яростный ропот. Камень под ногами содрогнулся, горы затряслись, ветер поднял и сдул кожуру, которая полетела прямо в глаза Кетлу. Он не заметил, как, заслоняясь от порыва ветра, оказался на самом краю – прямо перед глазами темнела бездна. Дор зашатался, соскальзывая, но удержался и, преодолевая сопротивление ветра, сделал несколько шагов от края.

Все быстро погружалось во тьму, но тут откуда-то из-за скалы полыхнуло небо, озарив площадку бардовым свечением, болезненным и пугающим.

Из пещеры выскочила землянка, и ее тут же подхватило и развернуло порывом ветра. Она попыталась устоять, ухватившись за стены прохода, все ее цвета превратились в сплошной страх. Не успел Кетл крикнуть, чтобы она возвращалась, как послышался жуткий треск. Площадка под ногами накренилась, а землянка кинулась к Кетлу, но не добежав, начала падать – ее несло прямо к пропасти. Горы содрогнулась, скала затряслась, и сверху полетели камни.

Кетл рванул навстречу Паттл и успел поймать ее. Ему стоило немалого труда не упасть вместе с ней и продвинуться ближе к пещере. Землянка вцепилась в него, и он, обхватив ее обеими руками, бросился с ней вовнутрь.

Они полетели на пол у самого входа. Многочисленные и увесистые осколки сыпались на них сверху, залетая в пещеру. Землянка закричала, кажется, в нее попал камень. Кетл повернулся так, чтобы накрыть ее своим телом – теперь все камни попадали только в него, один больно ударил голову, мелкие осколки обсыпали спину, и что-то крупное – видимо, выпавший из стены валун, придавил ногу. Но этот же валун удержал Кетла на пороге, когда гора затряслась снова – он уперся в него свободной ногой, не отпуская Паттл Исию. Кажется, он перекрыл ей кислород, потому что она высвободила голову, пытаясь сделать вдох. Сейчас он смотрел ей прямо в глаза. В мерцающем тусклом свете ее белое лицо побелело еще больше.

Она перевела взгляд за его спину, ее глаза округлились, и землянка обеими руками обхватила, защищая, его голову. Кетл почувствовал сильный удар по затылку, который приняла ее рука, а потом еще один, поменьше, но Паттл резко вскрикнула, и словно в ответ раздался мрачный гул из глубины горы. Однако скалы перестали трястись и метать камни. Гора дернулась в последний раз и выпрямилась, платформа снова приняла горизонтальное положение, и они больше не соскальзывали наружу. Гул постепенно смолк, а багровый свет померк. Ветер в одно мгновенье утих. Наступила полная тишина.

Несколько секунд они лежали, не шевелясь. По пещере растекся свет выползающего из-за туч Фатаза. Наконец, Паттл пошевелилась. Она отпустила голову Кетла и уронила наземь раненую руку, но даже не попыталась высвободиться и встать. Она просто лежала, придавленная его телом, и смотрела ему в глаза, и это продолжалось несколько длинных секунд. А потом…

Из последних сил Кетл дернулся, перекатившись на спину, и заорал от боли – нога отказывалась поворачиваться, россыпь камней на полу впилась ему в спину. Освобожденная, Паттл Исия с трудом поднялась и навалилась всем телом на огромный продолговатый камень, придавивший ему ногу. Наверное, Кетл мог бы сделать это сам, но силы на время оставили его. Камень, наконец, сдвинулся, и Кетл, собрав все резервы, вскочил, опираясь на левую ногу.

***

Все его цвета мерцали, ярко-синий, разливаясь, поглощал все остальные, а по краям янтарно золотился страх. Откуда-то она знала, что это страх.

Она видит его цвета, тупо отметила Пат.

Дор пятился от нее внутрь пещеры, пытаясь перемещать больную ногу, он согнулся, сжимая свою голову обеими руками, словно выдавливая из нее сильнейшую боль.

У нее тоже вскочила шишка на голове, а главное, дико болела рука – она получила по ней булыжником, а потом в ее кисть вонзился осколок и до сих пор в ней торчал. Пат в ужасе уставилась на руку – вокруг кровоточащей раны разливалась синева. И тут же ощутила резкую боль, про которую забыла, пока спасала ногу Кетла. Стоит выдернуть камень, и кровь хлынет ручьем. Рука начала мелко трястись, Пат упала на колени, подвывая от боли.

Вход в пещеру, по счастью, не завалило, пол с потолком остались на своих местах, а что происходило снаружи, она не знала. Фатаз освещал кусочек видимого отсюда неба предвечерними красками. Огромный камень, придавивший ногу Кетла, похоже, отвалился от арки сбоку. Если бы он упал с потолка, ногу раздавило бы напрочь.

Кетл, однако, оторвал руки от головы и выпрямился. Он постоял несколько секунд, прикрыв глаза, словно не слыша ее стонов. А когда снова открыл их, его действия стали четкими и спокойными, невзирая на невыносимую, должно быть, боль в ноге. Лицо его словно окаменело, превратилось в маску, как у женщины-илле. Дор вытащил из мешка какую-то одежду – кажется, рубашку, и разорвал ее на три части.

Прихватив чашу с водой, Кетл подошел к Пат и опустился рядом с ней на одно колено. Быстрым точным движением взял ее руку и в ту же секунду, не дожидаясь сопротивления, выдернул из нее осколок. Она вскрикнула, и из ее глаз тут же потекли слезы. Дор быстро промыл рану водой и тут же перевязал – аккуратно и плотно. Руку по-прежнему дергало, но боль перестала быть настолько резкой, а кровь почему-то не просачивалась сквозь повязку. Ткань прилегала так, что совсем не создавала неудобства для движения.

Но на этом лечение не закончилось. Кетл положил ее руку себе на колено и занес над нею свою ладонь, как делают на земле экстрасенсы – совсем близко, но не дотрагиваясь. Сеанс продолжался меньше тридцати секунд. Боль прекратилась, словно не бывало, и Пат от изумления чуть было не содрала повязку, чтобы удостовериться, что рана ей не приснилось, но Кетл жестом остановил ее.

Он встал, отошел от Патрисии в дальний угол пещеры, сдернул с себя порванный в клочья плащ. Когда он повернулся спиной, Пат увидела, что и рубашка его тоже порвана, а раны кровоточат. Должно быть, вся спина у него еще и в жутких синяках. Но главное – нога. Передвигаясь, он подволакивал ногу, словно она неживая, но при этом, казалось, по-прежнему не испытывал боли.

Теперь наступила ее очередь помочь ему, но она почему-то не могла произнести ни слова. Синий в его цвете померк, желтый тоже, светился только его обычный нейтрально-сиреневый, да и тот какой-то тусклый, словно его подернули дымкой. И еще где-то в глубине мерцал какой-то новый, тяжелый, темно-бутылочный цвет. Скрывает боль, необъяснимым образом догадалась Пат. И произнесла мысленно, то есть, напрямую, так и не сумев разрушить голосом гнетущую тишину:

– Твоя нога… надо позвать на помощь!

– Я помогу себе сам, – нейтрально ответил он. – Пожалуйста, убери камни от входа. Но не бросай их с обрыва, сложи все у стены снаружи.

Он сел на лавку и закрыл глаза, вытянув больную ногу.

Она помедлила, но послушалась. Зрелище, открывшееся ее глазам снаружи, оказалось не для слабонервных. Она подумала, что спаслись они просто чудом. Скала, в которой была вырублена пещера, стояла ровно, словно не сотрясалась, как безумная, пару минут назад, – но она словно подверглась обстрелу. Площадку перед пещерой тоже испещрили выбоины, большая часть камней, должно быть, скатилась вниз, но мелкие осколки покрыли ее ковром. Несколько крупных булыжников величиной с человеческую голову валялись в разных местах площадки, а два огромных камня, каждое размером с кресло, уютненько стояли рядышком у самой стены, словно приглашая присесть.

Патрисия, как могла, произвела уборку крыльца, оставив в покое большие камни – во-первых, она все равно бы их не сдвинула, а во-вторых, на них и правда будет удобно сидеть. Если, конечно, пещеру еще можно считать безопасным жилищем. Задумавшись, она опустилась на один из камней. Она почему-то боялась вернуться к Кетлу. И не понимала, что чувствует.

То есть она знала, что должна чувствовать – ужас от стихийного бедствия, страх его повторения. Но думала только об одном – о том, как дор спас ее, накрыв своим телом. О своих ощущениях, когда она лежала в объятьях Кетла. Об его глазах. И о том, что она не может видеть в нем старика. Какой он старик… Он выглядит моложе Артура. Артур – бледная сатира на мужчину по сравнению с ним.

Уж лучше б он был стариком – по-земному. Этаким мудрым, слабым и дряблым. И вообще, она больше не может думать о его возрасте. Потому что следом за этими мыслями уже крадутся другие, обжигая ее холодом и обидой. С каким ужасом он отскочил от нее, с каким отвращением отдернулся, когда она… неужели она собиралась поцеловать его? Она не собиралась! Ничего подобного в ее глазах не было. И, если он что-то увидел в ее цветах, то надо сказать ему… Точнее, ничего говорить нельзя, и она не обязана…

Пат с горечью усмехнулась: вообще-то, дора следовало пожалеть. Если уж их традиции запрещают дотрагиваться до руки, то каково ему пришлось, бедняге, сейчас? Наверное, для него это верх неприличия. А уж ее белая кожа… Как же он это вытерпел! И с чего он бросился защищать ее, если даже руки подавать не хотел, чтобы не нарушить своих традиций? А потом пришлось еще и лечить. Интересно, когда лечат, прикасаться, видимо, можно?

Она решительно встала с камня и быстрым шагом вернулась в пещеру. Дор сидел в прежней позе, только босиком, его плетеная обувь стояла рядом. Он даже не открыл глаза при ее появлении. Чего-то не хватало Патрисии при взгляде на него… Ах, да. Она снова не видит его цветов. Теперь она знает, как это: видеть одновременно и обычным, и истинным взглядом. Словно физическое тело становится окутано светящейся сферой, наполненной цветом, и этот второй силуэт колеблется и слегка выходит за контуры фигуры. Пат присмотрелась, прищурилась – нет, больше не получается.

Несколько секунд она смотрела на Кетла. Почувствовав ее взгляд, тот открыл глаза и встал на ноги.

– Теперь все в порядке, – спокойно сообщил он.

– То есть как? – не поняла она. – Но у тебя же все кости в ноге переломаны!

– Все в порядке, – ответил он с той же интонацией.

– Я не верю. Покажи, – потребовала она.

Его лицо перестало напоминать маску, мимика вернулась, но что-то в нем изменилось. Усмехнувшись, Кетл приподнял штанину и пошевелил ступней. Никаких синяков или иных следов ранения не было. Дор встал, не обуваясь, и принялся изучать искалеченную арку, прощупывал камень, что-то шептал, а потом удовлетворенно отступил. Однако Пат снова увидела его сзади.

– Твоя спина! Ее надо обработать. И на шее и голове тоже кровь!

– Не стоит.

– А я говорю, надо. Давай свою воду – которой ты промывал мою рану. И снимай это. У тебя есть чистая рубашка?

– Паттл Иcия, – твердо сказал дор, – мы должны поговорить.

– Но как же…

– Пожалуйста, выйди наружу и подожди. Я пока переоденусь и сам обработаю свои раны.

– Но ты же не сможешь…

Она прервалась на полуслове, по выражению его лица поняв, что спор бесполезен. Впрочем, в его лице по-прежнему что-то было не так.

– Мы пойдем в сад, мне надо проверить, что стало с деревьями.

Она обиженно отвернулась, потом резко повернулась снова, чтобы спросить, как они попадут в сад, и вдруг поняла, в чем дело. Разговаривая с ней, Кетл больше не смотрел ей в глаза.

***

– Но я не могу ходить там одна! – капризно заявила Патрисия, когда дор, выйдя наружу, предложил ей спуститься через пещеру и встретиться внизу.

– Почему? Ты же имеешь светильник.

Сам он, не теряя времени, собрался лезть по лианам.

– А вдруг там теперь завал!

– Тогда ты вернешься и позовешь меня прямо.

– А если я заблужусь? Или снова начнет трясти?

– Горы уже сказали нам все, что могли.

– Но я… я боюсь!

– Я не вижу страха в твоих цветах. Скажи, все земляне обманывают друг друга или это побеги только твоего ствола?

В глаза он ей, видите ли, не смотрит, а цвета ее видит! Патрисия смутилась.

– Ну конечно! – заявила она. – Я и забыла, что за мною подглядывают и знают все, что я чувствую! Надо научиться притворяться, как вы. Значит, вы тоже лжете, просто хорошо маскируетесь?

– Илле не лгут. Если постоянно лгать, изменится основной цвет, а его уже скрыть нельзя и исправить почти невозможно. Если ты хочешь, чтобы я пошел с тобой длинной дорогой, то почему бы тебе просто не попросить?

На это у нее имелось несколько ответов, но Пат предпочла промолчать.

– Вечером, – сказал он, когда они спускались вместе, а Пат подсвечивала себе дорогу фонариком, – сюда долетят светляки, которых я призвал для тебя утром. И ты сможешь отключить светильник и поберечь его ресурс.

– Чудесно. А что, вообще, происходит? Я про землетрясение! Часто у вас тут такое бывает? Можно ли тут оставаться? И как там остальные, внизу?

– Паттл Исия, на какой из этих вопросов ты хочешь получить ответ первым?

Ну и зануда же этот дор! Все-таки он старикашка, это чувствуется по характеру. Да еще высокомерный. Ведет себя как ни в чем ни бывало, словно тучка всего лишь прикрыла солнышко. Она резко перевела на него фонарик, словно хотела найти, где он. Кетл от неожиданности остановился.

– Мы живем в горах восемь лет, – ответил он, не дождавшись ее комментариев. – За эти годы это случилось впервые. Я связался с Теаюригом – они ощутили лишь небольшие колебания в земной коре. Я ответил на два твоих вопроса из трех.

– Вот еще один: и что все это значит? – Патрисия, опомнившись, опустила фонарик, и направила под ноги. – Что хотели сказать твои горы? Мы что, чем-то им не угодили?

– Пожалуйста, пойдем в сад, – только и сказал, вздохнув, Кетл.

Они снова двинулись вниз. Ее ужасно вымотал этот день, и она то и дело спотыкалась, но помощи он не предлагал. Как же, его ведь надо просить! Не дождется.

– Ты хотела узнать, почему Силы разговаривали с нами через горы, – начал он, когда Пат уже отчаялась ждать ответа. – Силы сами выбирают язык, на котором говорят с разумными. А что они хотели сказать нам, это еще предстоит понять.

Он помолчал.

– Еще ты спросила, не опасно ли нам оставаться в этом жилище. Паттл Исия, если Силы хотят что-то сказать, они все равно скажут, где бы мы не находились. Поэтому мне нет смысла покидать свой дом.

– Тебе? То есть… то есть…

Она даже задохнулась.

– Вот оно что… Я поняла: Силы хотят, чтобы вы выдворили меня обратно! Землянка должна покинуть горы, да?

Патрисия сама не знала, чем она так возмущена – ведь еще недавно жаловалась на то, что ее держат в плену. Ну разве что тем, что Силам тоже плевать на опасности, которым она подвергнется внизу. То, что она еще недавно не желала признавать за Силами, а тем более за горами, умения разговаривать, Пат решила оставить за скобками. С волками выть – ну и так далее…

– Нет, я этого не слышу, – твердо сказал Кетл.

– Значит, чтобы я ушла из пещеры?

– Я не знаю, – мягко сказал он. – Но, возможно, ты сама захочешь уйти.

– Я? И куда же… ну нет, уж мне-то… – сбивчиво начала она и преткнулась.

Они вышли на свет, и Патрисия зажмурилась – яркий свет заходящего Фатаза бил ей прямо в глаза. Сейчас Кетл ради ее безопасности запихнет ее в какую-нибудь яму за шесть километров отсюда. Ну уж дудки!

– Я не знаю, чего хотят силы, – затараторила она, – а я не собираюсь в другую пещеру и, тем более, вниз, я привыкла здесь, я не могу одна, и не могу с чужими! Ну то есть к тебе я уже привыкла, – сбивчиво добавила она и покраснела.

И он опять видит ее цвета, нет, это просто нечестно.

– Паттл Исия, когда ты могла успеть привыкнуть? – бесстрастно произнес он. – Как я и говорил, нам предстоит разговор, и тогда твои реки потекут по тому руслу, которое ты выберешь.

Эта фраза ее сильно встревожила. Как и то, что он по-прежнему не глядел на нее, а рассматривал сад.

– А выбирать буду я? – прищурилась она.

– Это сложный вопрос, и ответ на него мы попробуем услышать вместе. Пока мы спустимся в сад. Надеюсь, деревья не пострадали.

***

Немного приободрившись, Пат принялась помогать Кетлу. Вдвоем они осмотрели каждое дерево вблизи скалы – некоторые из них все-таки пострадали. У тех, которые росли ближе к пещере, камнями отбило ветки, а одно дерево расщепило, но до конца оно не сломалось. Пока дор лечил, Патрисия по его поручению подбирала поломанные ветки – почему-то все они были белыми, – и собирала в корзину упавшие плоды.

Закончив с этой работой и не желая ему мешать, она прошлась вглубь сада, обнаружив там деревья с совсем другими плодами, узкими, сочного фиолетового цвета.

– А почему мы не собираем эти? – спросила она у Кетла, вернувшись к нему и указывая на дальние деревья.

– Мы соберем их завтра, и погрузим в куори плоды разных деревьев, чтобы отправить их вниз.

Он уже закончил лечение, и теперь печально стоял возле странного дерева с белым стволом без плодов и без листьев. Пат заметила, что все подобранные ею ветки лежали теперь у его подножия.

Она вдруг снова увидела цвета Кетла – все тот же темно-зеленый, очень сгустившийся фиолетовый и тоскливо-бежевый по краям.

– Ой, я снова вижу твои цвета… – невольно вырвалось у нее.

– Снова?

– Я уже видела их сегодня, после землетрясения.

– Ты снова видишь истинную суть вещей? – удивился он, отрывая грустный взгляд от дерева и впервые посмотрев ей в глаза.

– Ой, нет… кажется, только твои цвета, а больше ничего – ни неба, ни скал… Только они у тебя не такие, как сначала… они как будто меняются – это и есть эмоции? Были яркие-яркие, а теперь… Но что ты сделал сейчас? Уже снова не вижу…

Кетл молчал. Он снова смотрел на дерево, и она видела, что он сильно подавлен.

– Что с этим деревом? – спросила Патрисия.

– Оно умерло, – кратко ответил дор и отошел к скале.

Она неуверенно последовала за ним.

– Что ты станешь с ним делать?

– Ничего. Я обрежу все ветки и плоды и сожгу их. А дерево со временем станет полым внутри и превратится в труху.

– А до этого оно будет стоять тут? А почему бы не спилить его и не использовать?

– Использовать умершее дерево? – дор посмотрел на нее в ужасе.

– Ну… вы ведь делаете деревянную мебель или, к примеру, лодки? У вас не рубят для этого деревья?

– Только красные люди убивают деревья, – нахмурился Кетл. – Разве нельзя лодку просто слепить? Надо только вырастить очень большой орех. А раньше мы делали лодки вторичными, как куори, на специальных фабриках.

– Подожди, – вспомнила Пат. – Я была в доме невесты Стара. У них там все сделано из дерева. А ты говоришь, деревья не рубят.

– Но разве эти деревья мертвы? – удивился Кетл. – Если бы хоть одно дерево умерло, никто не стал бы жить в таком доме, а вырастил бы себе новый. Когда женщины предали нас, многие недорощенные дома, еще требующие силы и знаний илле, умерли, и женщины их покинули и переселились в земные лачуги, потому что не смогли бы вырастить себе новый дом. Креза говорят, внизу почти не осталось живых домов. Ты рассказывала о доме, который очень давно вырастил Неллерен – в нем ведь живут его дочь и жена. Разве ты видела в этом доме белое дерево?

– Белое?

– Да, мертвого цвета, такого, как у этого дерева и этих веток. Такого как твоя кожа.

***

Ах, вот оно что… Вот почему их так отталкивает цвет ее кожи! Он для них отдает мертвечиной. Пат даже не знала, что чувствует. Она отвернулась от Кетла и отошла к мертвому дереву. Встала возле него и положила руку ему на ствол. Да, сходство очевидно, тот же бледный беловато-розовый оттенок, рука почти слилась со стволом.

Она погладила дерево.

– Бедняга, – сказала она ему. – Теперь тебя тоже никто здесь не любит.

А потом резко обернулась к Кетлу.

– Ты собирался поговорить со мной, о чем? – жестко сказала она. – Может, пора рассказать мне, что решил ваш Лайдер?

– Давно пора, Паттл Исия, – устало ответил дор. – Но ты продолжала задавать вопросы и получать знания. А сейчас злишься на меня за что-то.

– А, так это я, значит… – задохнулась от возмущения она. – А по-моему, это с тобой что-то не то!

– Ты стала плохо говорить на илините, – констатировал Кетл. – Только переводишь свои земные слова, но они не содержат мысли. Ты защищаешься, хотя на тебя не нападают, почему?

Она враждебно уставилась на него, но он смотрел в пол. Потом просто сел на траву по-турецки, и ей пришлось опуститься и сесть напротив него, подложив под себя ноги. Она нарочно устроилась как можно ближе к мертвому дереву. На миг ей показалось, что она снова видит цвета Кетла – все тот же темно-зеленый где-то посередине груди, но это быстро исчезло.

– Я расскажу тебе о решении Лайдера. Это решение направляет общие воды в чуждое мне русло, но именно я должен донести его до тебя.

– То есть ты с ним не согласен? – уточнила Пат.

– Здесь важно твое согласие, а не мое. Лайдер решил просить тебя – именно просить – помочь сохранить Дар.

Патрисия вытаращила глаза: как она может помочь сохранить то, чем она даже не обладает?

– Ты не можешь покинуть горы, и твои воды теперь вливаются в воды илле. Сейчас ты находишься в детородном возрасте, и твой период огня, как полагает Лайдер, еще не миновал. Ты еще можешь создать семью, и Лайдер хочет попросить тебя направить свои мысли в это русло как можно быстрее. Лайдер признал тебя достойной носить ребенка илле, а твою физиологию – готовой к процессу вынашивания. Лайдер полагает, что рожденный ребенок продлит род илле и переймет Дар, если это будет мальчик, и оставит возможность для брака младшему из наших сыновей, если это будет девочка.