Читать книгу Развод не дам. Точка - Галина Милоградская - Страница 6

Марат

Агата передвигается по кухне, как домашняя фея – плавно. Есть в этом что-то: смотреть по утрам, как жена готовит завтрак. Про работу больше не говорит, и хорошо. Нечего ей там делать. Каринка в первый класс вот-вот пойдёт, кто следить будет, забирать, с уроками помогать? Няню на постоянку брать? Чтобы чужая женщина мою булочку с корицей растила? Да нихуя. А вот и она, влетает на кухню, растрёпанная.

– Проснулась! – Агата поворачивается. Улыбается так, как лишь она умеет: когда становится светлее. Треплет растрёпанные волосы. – Иди умывайся, скоро будем завтракать.

Смотрю на своих девчонок: красавицы. Обе. Каринка уже по пояс Агате, так растёт быстро.

– Девчонки, не хотите сегодня в аквапарк сгонять?

– Да-а! – кричит Каринка. Странно, Агата хмурится. Обычно она всегда за спонтанные семейные вылазки.

– Кажется, мама не хочет.

– Ма, пойдём! – Каринка делает большие глаза. Кота из Шрека бы точно с неё рисовали.

– Пойдём, солнышко. – Агата вздыхает. На меня не смотрит. Нехорошее предчувствие ворочается в груди. Холодок такой мерзкий, который стереть хочется.

– Мась? – спрашиваю, когда дочка убегает умываться. – Ты сегодня какая-то странная. Всё в порядке?

– М? – не оборачивается. Перекладывает блин со сковородки на тарелку, наливает новое тесто.

Совсем мне это не нравится. Агата, конечно, злиться умеет. Вот так: молчаливо, когда сразу себя виноватым чувствуешь. Иногда хочется, чтобы закатила скандал, по классике, чтоб с битьём посуды и этим вот всем. От молчаливых истерик всегда сбежать хочется. Или на колени встать и прощения просить, просто чтобы уже заговорила.

– Я где-то накосячил, да? Обещал что-то сделать и забыл?

Молчит. Встряхнуть бы за плечи, чтобы зубами клацнула. Любительница демонстративного молчания.

– Хочешь сказать, что весь день так будешь, да?

– Как? – спрашивает как-то горько. Не по себе от тона. Как будто на самом деле её чем-то обидел, причём, серьёзно. Встаю, подхожу к ней, смотрю на низко опущенную светлую макушку. Агата хрупкая, мне едва до плеча доходит. Обнимешь крепче – сломается. Рядом с ней всемогущим себя чувствую. Как те богатыри, что одним ударом дуб ломают. Такие женщины созданы, чтобы лейтенанты генералами становились.

– Что бы я ни сделал, прости, – шепчу, обнимая. – Прости, Мась, если обидел.

Агата дрожит. Сжимается, как будто меньше становится, судорожно выдыхает. Становится по-настоящему страшно. Резко разворачиваю её, заглядываю в лицо. Белое, как в муку окунули. В глазах столько боли, что самому больно. Слёзы сверкают, вот-вот через край перельются. Подбородок трясётся.

– Агата, что случилось? – нихуя это уже не смешно. – Что-то с родителями? С Джоном? Что?!

Она резко сбрасывает мои руки, вырывается и убегает. Хлопает дверь в ванную. Сквозь запах гари слышу судорожные рыдания. Блядь! Блин сгорел. Быстро переставляю сковородку и за Агатой. Каринка у себя, хорошо, что не слышит. Напугалась бы.

– Агат, открой, – говорю тихо. – Скажи, что случилось.

Рыдания продолжаются, отчаянные, горькие. Тяжело вздыхаю. Серьёзно, неужели нельзя просто сказать, что ли?!

– Агат, Каринку напугаешь.

Аргумент про дочку как всегда решающий. За дверью становится тихо. Шумит вода. Щёлкает замок, Агата выходит. Глаза слегка припухли, но в остальном всё как всегда.

– Прости, – говорит сухо, смотрит мимо. – Наверное ПМС. Нервы ни к чёрту.

Врёт. Врёт и не краснеет. Знаю я её закидоны перед месячными, и близко таких истерик не бывает. Обычная раздражительность, если вообще что-то есть. Нет. Тут другое. И обязательно выясню, что именно. Может, действительно что-то с родными? Может, Джон опять сорвался… Женька-Джон – младший брат Агаты, та ещё заноза в заднице. Года не прошло, как с наркоты слез. Довести Агату до такого состояния только он может. Сука, порву нахуй. Сжимаю и разжимаю кулаки, выдыхаю. Ладно, проблема решаемая: запихну опять в рехаб, раз у тестя с тёщей не хватает силы воли.

Агата уже на кухне, снова жарит блины, как ни в чём ни бывало. Каринка сидит за столом, болтает ногами и ест.

– Всё будет хорошо, Мась, обещаю, – говорю, склонившись к уху. Целую шею. – Правда-правда. Метеорологи говорят, что погода лётная. Вдвоём прорвёмся.

– Да, – отвечает она и улыбается. Ласково так.

Весь день за ней наблюдаю, и тревога из комка разрастается в воздушный шар. Даже с дочкой Агата на взводе, напряжена, как пружина. Эту проблему надо решать как можно скорее, мне дома штиль нужен, а не затишье перед бурей. Отвожу девчонок домой, говорю, что по делам надо, набираю Джона.

– Ну и? – голос вроде трезвый, но с этими нарками хуй разберёшь.

– Дома? – отъезжаю от подъезда, когда дверь за девчонками закрывается.

– Надо чё? – Джон зевает.

– Я заеду.

Джон не хуево так пристроился: однушка на Котельнической. Тесть от щедрот на восемнадцать подарил. Всем бы так жить. Наследник, мальчик же – всю жизнь родителями в жопу целованный. Если Агату в чёрном теле держали, чтобы ни шагу в сторону, то ему всё позволено. Тошнит от ушлёпка, каждый раз как вижу – шею свернуть хочется. Потому что помню, сколько раз Агата плакала, когда думала, что не слышу. Знает, как бесит тема, с Джоном связанная. Но брат же, любит его. Понимаю. Наверное. Я в семье один рос.

Джон открывает в одних штанах. Русые волосы как у пугала в стороны торчат. Глаза, как у Агаты, голубые, только с мутью. Перегар с ног сшибает.

– Чё? – спрашивает равнодушно. У нас с ним любовь обоюдная, та, что с ненавистью часто путается.

Толкаю его к стене, дверь за собой закрываю. Шейка как у курёнка, одним движением свернуть можно. Тощий мешок с костями.

– Опять сорвался, ушлёпок? – от злости колотит. Как вспомню слёзы Агатины, убивать хочется.

– Ты не прихуел? – Джон смотрит спокойно. Зрачки нормальные, а что бухал вчера – так кто не без греха? Нехотя отпускаю. Он ведёт шеей, огибает меня, идёт на кухню. Зачем-то иду за ним. Кухня заставлена бутылками. Пустыми и полными. Поискав среди них, Джон берёт закрытую – пива. Пьёт с наслаждением. Морщусь и отворачиваюсь. Насмотрелся в своё время на последствия его загулов. Тут была обычная пьянка. Агата на такие уже сто лет внимания не обращает.

– С Агатой давно разговаривал?

– А? – ощущение, что Джон успел забыть, что я тут. – С систер? Где-то неделю назад, может, больше, а что?

– Ничего, – отвечаю, а мозг лихорадочно думает. Что тогда не так? Узнать у тёщи? Может, заболела? И что, просто заявиться к ней и в лоб спросить, как здоровье? Нет, тёща меня любит, отношения у нас шикарные, всем бы такие, но кажется, это уже перебор.

– Нет, я конечно ценю твою заботу обо мне, – язвит Джон и громко отрыгивает. – Но не пошёл бы ты нахуй.

Сам рад свалить скорее. Спускаясь, набираю тёщу.

– Моё почтение, Рита Васильна, – говорю бодро, когда она отвечает. – Давно вас не слышал, решил позвонить. Как дела, как здоровье?

Не то, чтобы такие звонки у нас норма, но иногда звоню, конечно. На день рождения или восьмое марта. Сейчас ни то, ни другое, этого достаточно, чтобы в тёще включилась ищейка.

– Что случилось? – спрашивает генеральским тоном. Так и вижу перед глазами. Руки в бока упёрла. Как её тесть вообще выдержал столько лет?! Судя по ответу, ничего с ней не случилось. Иначе поняла бы, зачем позвонил. Импровизирую на ходу:

– Хотел Агате сюрприз сделать: пригласить вас с ней на ужин в ресторан. Как вам идея?

– Всем бы таких мужей, как ты, Марик. Отличная идея, говори, когда, я папе скажу.

Ну вот, напросился на семейную встречу. Хуй с ним, правда давно не собирались. Но до него надо узнать, что, всё-таки, так расстроило мою Агату.