Читать книгу Развод не дам. Точка - Галина Милоградская - Страница 9

Марат

Гадкое, неприятное нечто назойливо свербит в груди. Не могу понять, что не так с Агатой, а она на контакт не идёт. Секса сто лет не было, один раз несколько дней назад, на этом всё. Она, конечно, у меня не то чтобы про огонь, скорее, про что-то тёплое и нежное. Нравится её смаковать. Агате ничего доказывать не надо, с ней в постели богом себя чувствую. И смотрит она так же: как на бога. Куда этот взгляд пропал?.. Избегает в мою сторону смотреть. Не давлю. Обещала, что поговорим, значит, поговорим.

Вечер непривычный, слишком тихий. Обычно после ужина играем в настолки втроём, фильм какой-нибудь смотрим. Сейчас Каринка на полу лежит, рисует, а Агата сидит на другом конце дивана, поджав под себя ноги. Читает. Или делает вид: склоняюсь ко второму. Раздражение дребезжит по нервам.

– Папа, смотри, что я нарисовала! – Каринка, не вставая, протягивает рисунок. Сползаю к ней на пол, стою на коленях. На рисунке самолёт, внизу город, солнце в углу. – Это ты везёшь людей на море!

Краем глаза замечаю: Агата напряглась. Губы поджала. Что не так с морем? Бросает в жар – узнала?! Бред. Да ну на хуй. Нет. Не могла узнать. А если бы узнала, давно б скандал закатила. Вышвырнула из дома. Голова кругом. Руки дрожат, рисунок в них прыгает. Выдох-вдох. Просто догадка.

– Нарисуй маму, – говорю и поднимаюсь. Вздыхаю: так думал – взгляд пустой, завис над книгой. Что же у тебя в голове, масяня моя? Недолго терпеть осталось, завтра ужин с родителями.

Выхожу на балкон, окна открыты. Соседние дома светятся сотнями огней, за каждым – своя история. Моя как со страниц романа про предателей сошедшая. Моногамностью никогда не отличался, но короткий перепих на стороне и жена – это разное. Жена – это про семью, общие планы и будущее. Перепих остаётся перепихом. Только Лялька… давно тоже семьёй стала, странной, но семьёй. Терять не хочется.

Кот ещё мой. Каждый взгляд на сына – в груди щемит. Люблю детей, горжусь ими. Что будет, когда узнают? Узнают же когда-нибудь. Кот точно узнает, что у папы другая семья. Ненавидеть будет? Презирать? Или поймёт, что такое тоже случается? Я же не бросил, не ушёл. Рядом. Как умею и могу. Но рядом. Почему нельзя как в Эмиратах? Поселил жен в гарем, ходишь к каждой по очереди, подарки одинаковые, золото, там, шмотки, машины. И все счастливы.

Может, зря Ляльку с Котом перевёз? Может, надо было оставить всё как есть, видеться реже, в конце концов исчезнуть, остаться алиментами и только. Ну нет! Они мои, оба! Вот бы Каринку с братом познакомить… Они так похожи на меня.

Тихо прикрывается дверь. Агата подходит, становится рядом, почти касаясь плечом. Желание обнять накрывает, но держусь. Страх, что оттолкнёт, отчётливо сворачивается в животе.

– Скажи, ты когда-нибудь… – Агата обрывает сама себя, судорожно выдыхает.

– Что? – цепляюсь за фразу, только бы молчать перестала. – Что, мась?

Ускользает. Стоит рядом, но я её не чувствую.

– Агата, что у нас происходит?

На глазах блестят слёзы. Яркие, градинами катятся по щекам. Опять. Почему стала так часто плакать? Неужели всё-таки из-за меня?

– Ты когда-нибудь меня любил? – спрашивает сдавленно. Но смотрит твёрдо, хотя продолжает плакать.

– Почему ты спрашиваешь? – во рту пересыхает. Сердце так колошматит, что не удивлюсь, если прямо сейчас взорвётся. Внутри становится пусто, как при отрыве от земли. Только я не взлетаю – пикирую вниз на бешеной скорости. Агата громко сглатывает. Вытирает слёзы. Расправляет плечи и словно становится выше.

– Ответь.

– Что за бред, конечно любил. И люблю. Тебя и Каринку очень люблю. Мась, – беру ледяные ладони, сжимаю в своих. – Ты чего?

Она смотрит так, что хочется самого себя на куски резать, только бы перестала. Презрение, недоверие, боль? Чего больше – не разобрать.

– Ма, па, посмотрите, что я нарисовала, – Каринка протискивается между нами, гордо показывает рисунок: мы втроём перед самолётом. С чемоданами и улыбками. – Это мы летим на море! Мы же полетим, да?

Агата вымучено улыбается. Отпуск. На следующей неделе они должны улетать, я – через три дня, потому что… Ляльке обещал.

– Полетим, Кариша, обязательно полетим. – Агата гладит по голове, вторую руку опустила.

– Нас же папа повезёт? С папой летать не страшно.

– Конечно папа, – отвечаю, и тоже руку не её голову опускаю. Накрываю пальцы Агаты. Она их моментально убирает. Если завтра меня переведут, их рейс может стать моим первым: Москва-Пхукет.

– Поздно уже, – выдыхает Агата. – Пойдём купаться и спать.

Остаюсь один, голове непрерывный гул. Она знает. Она всё знает. Похуй, как, но узнала. Блядь. Губы дрожат, с силой тру их. Блядь-блядь-блядь. Геолокацию посмотрела? Увидела, что в одно и то же место часто ездить стал? Мудила ебаная! Какого хуя сюда их приволок?! Колотит от злости. Что ей сказать? Как оправдаться? Такое прощают вообще? Хуй там. Я бы не простил.

Выхожу из балкона, когда голоса затихают. Не могу сейчас в глаза Агате смотреть. Понятно всё и сразу становится. Только… не бьётся что-то. Её первая истерика разве не раньше случилась, чем я Ляльку с Котом перевёз? Как много ей известно? Если только про Ляльку, шанс на прощение есть. Не хочу Агату терять. Не хочу, и всё тут. Не в борщах и чистых трусах дело. Оказывается, дорогая она. Необходимая.

Когда из детской выходит, жду. Стою посреди гостиной, дышу часто. Она не сказала, догадку не подтвердила, но как там говорят: на воре и шапка горит? Если я сейчас признаюсь, а речь о другом шла? Лучше по классике – говори, что виноват, а там она сама решит, в чём. Подхожу ближе – смотрит настороженно.

– Я люблю тебя, – говорю, ведя по щеке кончиками пальцев. – И что бы ни случилось, не разлюблю. Не брошу. Не смогу без тебя. И без дочки.

Она усмехается жуткой ледяной улыбкой. Презрительно приподнимает губу.

– Ты бы со стороны себя послушал. Самому не противно? – говорит тихо, но голос дрожит. – Без неё ты тоже не можешь? И без сына.

Её слова прилетают бревном по голове. В глазах темнеет – короткое замыкание. Ноги складываются, падаю на колени. Обнимаю её ноги, утыкаюсь в живот. Глотаю воздух часто, судорожно. Что сказать? Что-что-что? Прощения просить? Всё уже случилось. И не вчера, не год назад. Почти шесть на две семьи живу. Жил.

– Завтра сходим на ужин, – говорит она ровно, – родителям пока говорить не будем. Я их подготовлю. Снимешь мне квартиру на время. Потом сама за неё платить буду. Когда родителям скажу, займёмся разводом.

Всё это время почти не дышу. Хватаюсь за неё, родную, любимую, и от осознания, что потерял, уши закладывает. Агата с силой расцепляет мои руки, обходит, скрывается в спальне. Остаюсь стоять на коленях посреди гостиной. Провалился в воздушную яму, а выбраться из неё не могу.