Читать книгу Дети – цветы жизни - Галина Петровна Малькова - Страница 3

В мае бабушка уезжала в Гусино и брала меня. Я уже выросла и готовилась к школе. С местными ребятами мы ходили на речку и лес, где все было бело от подснежников. В начале июня мы заметили какие-то странные эшелоны из теплушек, в которых везли людей. Иногда эшелоны подолгу стояли на путях, люди сквозь решетки просили хлеба и питья, но солдаты не подпускали к ним никого. Война еще не началась. Только через много лет я поняла, кого везли в теплушках как скот. Это вывозили из Прибалтики людей, которых считали ненадежными элементами. Так что не стоит удивляться сегодняшнему не слишком доброжелательному отношению к бывшим военным в Прибалтике.

Начало войны мы почувствовали сразу, быстро научились отличать по звуку наши самолеты от немецких, начались бомбежки строений и железнодорожных составов. Сначала мы бегали в лес прятаться от бомбежек, но скоро стало ясно, что немцы очень быстро приближаются. Бабушка приняла совет знакомого железнодорожника, закопала в огороде всякую кухонную утварь, собрала самые необходимые документы, деньги и вещи, и вместе со мной отправилась в Ленинград. Возможно это был последний поезд. Все оставшиеся в деревне погибли.

Дорогой поезд часто останавливался, попадал под бомбежки. Иногда случались остановки в чистом поле, высокие травы, цветущие ромашки и колокольчики. Хотелось нюхать цветы и любоваться ими. Но прилетали немецкие самолеты и обстреливали людей на бреющем полете, после налета не все продолжали путь.

В конце концов добрались мы до Ленинграда. С начала войны из города стали вывозить военные заводы. Мой папа тоже должен был уехать со своим заводом, но так как меня еще не привезла бабушка из деревни, отъезд сначала отложился, а потом и вовсе не состоялся. Папу часто отправляли загород руководить рытьем заградительных сооружений. Мама поняла, что немцы быстро приближаются к городу, и старалась сделать хоть какие-нибудь запасы. Если что-то съестное продавалось, мы всегда выстаивали любые очереди и покупали продукты будь то овощи, сухофрукты, орехи.

В первую же бомбежку в наш дом на улице Петра Лаврова попала бомба, разрушился угол дома. Сначала мы собрали чемоданы и перебрались жить к знакомым, боясь, что дом рухнет при следующих бомбежках, но вскоре привыкли, решили положиться на судьбу и вернулись в свою комнату. Хорошо помню зарево пожара, когда горели Бадаевские склады. Все сложнее становилось получить продукты по карточкам, нормы уменьшались, очереди росли.

Когда я оставалась дома одна, мне становилось и скучно, и страшно. В школу меня не отдали. Чтобы как-то развлечься, я рисовала или пела песни, или ставила перед собой никелированный электрочайник, корчила рожи и беседовала со своим кривым отражением – этим отвлекалась.

Папа особенно страдал из-за отсутствия курева. До войны он набивал папиросы табаком и ставил их в шкаф. Он любил представлять будто папиросы появляются сами, надо только произнести волшебное заклинание. Я говорила: «Давай, произнеси волшебные слова, может быть появится коробочка». Чудес не происходило, наоборот приходили несчастья.

Вечером 15 ноября мама узнала, что в кондитерском магазине на талоны вместо сахара будут давать пирожные. Мы отправились в магазин, мне очень не хотелось идти, я отговаривала маму. Приближалось время бомбежки. Даже небо с грозными тучами и луной наводило страх. Мы пришли в магазин, началась бомбежка, всех отправили на лестницу, считалось, что это самое надежное место. В полной темноте мы стояли на лестничной площадке, прислонившись к двери. Я задремала. Проснулась от грохота, скрежета, криков и стонов, сыпались стекла и камни. Я кричала: «Мама, мама». Ответа не было. Толпа увлекла меня за собой. Дальше провал памяти. Несколько дней я пролежала без сознания в медпункте. Когда сознание вернулось, я назвала свое имя и адрес. У меня оказалась переломана ключица правой руки, ранения в голову и спину. Через некоторое время появился папа. Он плакал, на вопрос «где мама?», отвечал, что она ранена и лежит в другой больнице.

Когда я немного поправилась, меня взяли к себе жить мамины сестры Бэла и Лиза, и бабушка. Они жили на Васильевском острове в крохотной комнате. Папа остался жить один в холодной нетопленой комнате, продолжая работать. Иногда он приходил навещать меня, но все реже и реже, а потом совсем перестал. Мне сказали, что его взяли на фронт, но письма не приходили. Мне так и не сказали, я догадалась сама, что мои родители погибли.

Тетя Бэла работала на заводе, тетя Лиза заканчивала институт иностранных языков. Бабушка стояла в очередях за хлебом или ходила на рынок, чтобы выменять вещи на что-либо съестное. В конце зимы мы стали готовиться к эвакуации, сначала собирались все вчетвером, но потом бабушка и Бэла остались, и мы с Лизой отправились вдвоем.

Помню такую картину. Отъезжающим выдали паек: кашу и какие-то продукты. Мы не стали все сразу съедать, оставили на «потом», но вскоре при луне доели остатки.

Помню холод, пробирающий до костей, пока ждали погрузки на машины, чтобы проехать по Ладожскому озеру. Проехали до Кабоны, там дождались товарного поезда, погрузились в теплушки. Куда нас везут, толком никто не знал, но говорили, что на Кубань, немного подкормить.

Всплывают в памяти несколько картинок. Как-то просыпаемся от жуткого холода, открыв глаза, вижу, что все кругом бело от снега, не могу понять, где мы очутились. Оказалось, что поднялась метель, и через щели намело столько снега, что казалось мы в поле, а не в теплушке. К нашему счастью на какой-то остановке подсели несколько мужиков, нормальных, не блокадников. Они напилили дров, растопили печку, заткнули дыры. Потом новое происшествие. Люди спустились с верхних нар, стараясь разместиться поближе к печке. Кто попроворней, поставил свой котелок на эту вагонную буржуйку вскипятить воду, чтобы сварить кашу из концентрата (дорогой выдавали пайки в виде брикетов с пшенной кашей и сухарей). Вдруг раздался страшный взрыв, крышка печки отлетела в сторону, брызги каши и горячей воды полетели на всех сидящих вокруг. Крик, паника. Куда бежать? Поезд продолжает двигаться. Благодаря все тем же толковым мужикам, разобрались что случилось. Нашли покореженную алюминиевую фляжку. Одна женщина сунула эту фляжку внутрь печки, вода превратилась в пар, фляжка взорвалась, подняв в воздух тяжелую чугунную крышку печки со всем, что на ней варилось. К большому счастью крышка печки отлетела к двери, где никого не было. Головешки и искры быстро затушили. Стали смеяться и прибираться.

Я очень боялась, когда на остановках Лиза отходила получить паек или за кипятком.

Наконец, недели через 2—3 состав добрался до Кубани, там всех выгрузили, кто не умер дорогой. Родной брат моего папы – Андрей Петрович Мальков жил в Краснодаре с женой и двумя дочками Любой и Аней. От станицы Динской до Краснодара добрались сами. Нас встретили очень хорошо, хотя и со слезами. Тетя Шура старалась нас скорее подкормить и обогреть. К тому времени стало уже тепло. Война продолжалась, немцы приближались к Кубани. Лиза поторопилась продолжить путь на Дальний Восток. У нее было направление из института, а главная причина – в Биробиджане служил ее старший брат Миша, кадровый военный. Учитывая возможность нападения Японии, наша страна держала большую армию на Дальнем Востоке.

Итак, мы с Лизой едем на Дальний Восток в нормальном поезде, путь не близкий. Мелькают города, поселки, люди. Проезжаем Байкал, любуемся. Наконец добрались до места назначения – г. Биробиджан. Лиза посылала телеграмму, но нас никто не встретил. Т.к. дядя Миша военный, то письма ему посылались на полевую почту. Мы долго искали комендатуру, ходили по городку из конца в конец. Наконец к нам подошел один лейтенант, он оказался приятелем дяди Миши. Мишу отправили в командировку, поэтому он не встретил нас. Приятель отвел нас к дому, где Миша снял комнату. Скоро он вернулся.

Лиза первое время болела, потом и я к ней присоединилась, возможно, от всех переживаний и перемены климата. Мне снились страшные сны, что мы все едем и теряем друг друга, отстав от поезда. Иногда при луне я ходила по комнате, говорят, что во сне я бредила и кричала. Все постепенно направились. Лиза оформилась в школу преподавать английский язык. Меня решили подготовить к поступлению стразу во второй класс. Я интенсивно занималась с учительницей, арифметику освоила даже с опережением, а письмо мне давалось хуже, пропускала и путала буквы. Пошла сразу во второй класс, тогда учились вместе с мальчиками. Учительница была очень строгая, даже злая. Однажды она не отпустила нас на перемену. Мой сосед просился в туалет, но его не отпустили. Вдруг слышу журчание. Мальчик не мог больше терпеть до перемены, снял галошу и в нее написал. Виноват не мальчишка, а учительница, но скандал она устроила громкий.

Природа на Дальнем Востоке весьма сурова зимой сильнейшие снегопады, заносы, идешь в школу, ветер с ног сбивает, весной наводнения, выходит из берегов река Бира, она очень быстрая, течет с гор. Летом солнце сильно печет. Белье стирали на реке, намылят и разложат на травке под солнцем, потом сполоснут – все белоснежно. Но есть опасность уронить мыло в реку – унесет мгновенно.

Магазины в Биробиджане «работали», но купить нечего. Лиза спрашивает, есть ли какая-нибудь детская обувь, отвечают: «Есть, но с небольшим дефектом, оба ботинка на левую ногу». Кто-то из новых друзей выручил, подыскал довоенную обувь, оставшуюся от выросших детей. На зиму удалось купить на рынке валенки. Рынок вообще выручал, зимой там покупали замороженное молоко, рыбу, ягоды. Иногда дядя Миша привозил рыбу с Амура – это был праздник.

Однажды Бог послал мешок картошки. В нашей комнате был подвал, туда и перенесли картошку, но она почему-то быстро закончилась. Мы залезли в подвал со свечкой, стали обследовать стены. Обнаружились горизонтальные ходы, а в них картошка. Это все работа мышей, наши запасы они преобразовали в свои. Часть картошки удалось вернуть.

У нашей хозяйки, у который мы снимали комнату, женщины средних лет было шестеро детей. Старшая дочь уже взрослая, а младший совсем малыш – грудничок. Работала она в аптеке, получала мало, но никогда не унывала, приговаривая: «Бог даст день, даст и пищу». На крыльце жил поросенок. Однажды кто-то плохо закрыл клетку. Когда дядя Миша вошел в дом, поросенок выскочил на улицу. Миша бросился за ним, чтобы вернуть беглеца. Прохожий помог повернуть поросенка, но он продолжал мчаться, пробежал мимо дома и направился к железной дороге, где стояли составы. Миша забежал домой, схватил пистолет и выстрелил в поросенка. Когда я пришла из школы, в прихожей стол густой дым и пар. Хозяйка занималась разделкой порося. Может быть его пристрелили раньше времени, но это лучше, чем дать ему убежать.

За огородом находились военные склады, а около них поля. Землю вскапывали тракторами и давали желающим офицерам, у которых были семьи, несколько соток для посадки картошки. Мы тоже занимались выращиванием картошки, приходилось ходить пешком по несколько часов, но дорога по сторонам была красивая, росли дикие ирисы.

Летом Лиза со школьниками старших классов отправилась в колхоз, а меня определили в лагерь, который находился на окраине городка. Помнится, что мы играли в войну. Боролись с полчищами клопов. Самое интересное событие – поход в колхоз на сбор ягод. Сборщики сначала наелись сами, потом собрали ягоды для лагеря и колхоза. Это был самый вкусный день.

К концу смены пришел ко мне Миша, сказал, что его переводят в другое место, оставил деньги для передачи Лизе. Куда мне из деть? Сунула кошелек под подушку. Не долго он там пролежал, украли. Я страшно огорчилась, но это не моя вина. Надо было оставить деньги директору, а мне просто сказать. Когда смена закончилась Лиза забрала меня в колхоз. Мы долго добирались. Ехали на барже по Амуру, ночью слушали, как группа женщин пела грустные народные песни. В колхозе собирали и обрабатывали кукурузу. Варили свежие початки – очень вкусно. Спали на полу в каких-то бараках. Мне часто снился один и тот же сон с общим мотивом «Я вернулась в Ленинград». И каждый раз, просыпаясь, видела барак.

В третьем классе ввели раздельное обучение, сменились почти все ученики и учительница, на этот раз была не злая, а очень милая.

Во время каникул Лиза поехала навестить Мишу в другой городок. Я осталась одна в комнате. К тому времени мы жили в доме с одним длинным коридором и множеством комнат, каждая со своей печкой. Я стала топить печь, чтобы сварить картошку, надымила, чуть пожар не учинила. Нужно было и воду принести из колодца и мусор вынести. Удобства были во дворе, все обледенело, не упасть бы.

После третьего класса Лиза устроила меня в хороший лагерь, более отдаленный, в живописном месте. Там были и леса, и озера с лотосами, и места, где мы собирали лечебные травы. Для желающих сделали экскурсию во Владивосток. Родители внесли определенную сумму. Это оказалась замечательная поездка, нам показали город, самые знаменательные памятники и строения, а главное – море. Все запомнилось, но постепенно детали стерлись.

Война идет, но люди, пока живы, знакомятся, влюбляются. Лиза постепенно оправилась от голода и болезней и превратилась в молодую красивую женщину. В Биробиджане находился штаб, много офицеров знакомых дяди Миши и не знакомых. Она, конечно, обращала на себя внимание. Помню такую картину. На берегу реки Биры располагался парк, куда приходили отдыхать, погреться на солнышке, купаться. Какой-то поклонник Лизы поплыл на один из островков, нарвал букет красных лилий и, преодолевая сильное течение, плыл, держа букет цветов над водой. Ему с трудом удался этот заплыв. Река сильно относит по течению. Молодой человек выбрался на берег и преподнес Лизе цвета.

Ей очень хотелось пополнить свой скудный гардероб. Единственное, что имелось – это отрез панбархата из маминого довоенного запаса, который удалось привезти из Ленинграда. Время и место для шитья было выбрано не слишком подходящее. Нашлось какое-то захудалое ателье. Панбархат – материал трудный, да и портнихи привыкли шить военную форму. Платье вида не имело.

Самым ярким событием из культурной жизни на Дальнем Востоке оказался приезд еврейского театра Анны Гузик. Они дали несколько спектаклей. Театр был полон, хоть большая часть зрителей не знала языка. Лиза давала мне и своему спутнику некоторые пояснения, сюжет оказался незамысловатым. Спектакль был музыкальным, я пришла в полнейший восторг.

Еще помнится пожар на обувной фабрике, недалеко от дома, где мы жили. Народу прибежала масса, приносили воду в ведрах. Приехали пожарные машины. Картина пожара и пугает и завораживает. Поползли слухи, что подожгли нарочно. Гарь покрывает все ближайшие дома, еще долго напоминая о пожаре. Были еще всякие неприятные происшествия, но не буду вспоминать плохое.

У меня появились друзья, такие же босоногие ребята, как я. Мы играли в войну, в прятки. Я бегала быстро, частенько падала, все ноги были в синяках и царапинах. Да еще на ногах появились бородавки, которые доставляли большое неудобство при ходьбе. На счастье у Лизы оказался знакомый врач, который прижег бородавки ляписом. Они вскоре засохли. Интересно, что перемена климата оказала на меня благотворное влияние. Хоть жизнь нашу не назовешь комфортной, однако болеть я перестала.

Я скучала по своему дяде Мише, раньше, когда мы куда-нибудь шли, он давал мне свой указательный палец, крепко держась за него, я чувствовала себя защищенной и гордой, что иду рядом с офицером.

Поклонников у Лизы хватало, и молодых офицеров и зрелых, был даже один охотник. Однако во время войны тема замужества волновала ее меньше, чем желание вернуться в Ленинград. В 1944 году дядю Мишу перевели под Москву, туда же перебралась и тетя Бэла. Она работала в Москве в министерстве. Появилась надежда уехать с Дальнего Востока, которая вскоре и осуществилась.