Читать книгу Дрейф - Галина Щекина - Страница 4

Однажды Зимин, не любящий дикую природу, попал на загородную вылазку. Компания была слишком большая, и он скоро отделился. И отделилась молчаливая девушка, с которой никто не разговаривал. Все пили, хохотали, падали на траву, короче – жили в полную силу своей бешеной юности, а эта девица в длинной юбке, в джинсовой панамке, с вязаным рюкзачком, кажется, Нудьга была ее фамилия – сидела как в зале ожидания. Зимин потащил ее за руку в кусты и стал расспрашивать, о чем она все мечтает… Тем временем полил дождь, и они побежали под деревья. При ударе грома стало понятно, что деревья не спасут. И спиной друг к другу выжимали одежду. От холода их бросило в объятия, вот так они и познакомились под грозовые канонады. И тут Зимин увидел, что у нее радужки глаз сиреневые, как фиалки, цвет просто немыслимый.

Будучи скромным лаборантом-менеджером ВЦ, имея доступ к запчастям, смышленый Зимин сам себе делал компьютер. Работал увлеченно, и его компик азартно наращивал характеристики. Сначала саунд бластер, колонок четыре, потом SVGA самый большой, потом модемы-тудемы, пишущий сидиром, разнообразные текстовые и фото-редакторы, геймы и психодиагностика. Только принтер он не мог сделать, принтер у него был плохой, струйник. Когда являлась девушка с фиолетовыми радужками, Зимин бормотал «сейчас-сейчас», все еще лазая по конфигам и аутоэкзэкам. Девушка Фая Нудьга так и не разговорилась с летней вылазки, она просто бралась прохладной ладошкой за его плечо, а он, приручая одной рукой дико скачущую мышь, другой рукой прихлопывал эту ладошку.

И понимал – молчаливая скво, это мечта любого мужчины. «Сейчас, сейчас»… Все бросалось на полпути. Оставался лишь хранитель экрана – заставочка с Робинзоном. Тот маялся на своем острове, скреб макушку, смотрел на них насуплено и требовательно. А они садились на диван рассматривать ее картинки. Она страшно любила их вертеть – по часовой и против часовой, наискось да издали, Зимин даже боялся, что она окосеет. В магазинах было сколько хочешь альбомов с этими штуками, но ей мало было альбомов, она хотела сама научиться созвать эффект. Чтобы в цветной, колющей глаз пестроте проступали самые неожиданные фигуры. Она училась рисовать и ходила в платную студию. Зимин бегло комментировал, и опять устанавливалось молчание. Было понятно, что пора. Зимин кусал губы – островитянин метался по острову, хрустя ракушечником. Островитянин кидал в море бутылки – Зимин ронял альбом. Зимин расстегивал пуговицы – островитянин крякал, как дурак, бросая кокосы с пальмы. Фая Нудьга начинала мелко дрожать от смеха… Островитянин неистово ждал яхту… Яхта проплывала мимо, и он, пьяный, снова выходил из-за своей пальмы. Хрустел, крякал. Их все время было трое. Он, она и хранитель.

– Зачем он все ходит?

– Да затем… – бормотал не совсем одетый Зимин. – Для экономии энергии.

Хранитель экрана – это программа заставки, которая выносит на рабочий стол в режиме бездействия минимальное заполнение в изо. Но так было раньше! Когда Зимину было двадцать лет. Когда были ЭЛТ-мониторы, на них падало напряжение на высоковольтную цепь ввиду низкого соотношения видеосигнала, и, таким образом, монитор работал вполсилы. Позже, когда появились жидкокристаллические мониторы, надобность в хранителях отпала, но у некоторых пользователей они остались ввиду ностальгии.

Да нет, это никого не смущало. В мире царила свобода, и влюбленные замирали, целуясь в троллейбусах, в кафе, в кинотеатрах и на конференциях. Но все-таки Зимин вскочил и заменил хранителя. Может, у него ночь настала на острове! Пусть лучше диск играет… Икогда глухо и грозно зашумело море, обдало брызгами и музыкой Вангелиса, полураздетая Фая Нудьга медленно обернулась и завороженно уставилась в дисплей. «Еще», – прошептала она. Зимин понял, что у него есть сильный союзник.

Зачем он все ходит? Что ему нужно?

Дело в том, что девушка не оказывала ему никакого сопротивления. Но она приходила не тогда, когда ее ждали, а когда ей самой хотелось, она была слишком независимой. Это сбивало с толку. Поэтому она могла не прийти еще сто лет, и Зимин, замерзая сердцем, начинал уже куда-то звонить, искать, чтобы обнять девушку на фоне грозы. Это острое ощущение. И девушка в этой ситуации воспринимает тебя спасителем мира. Кругом гремит так, что нервные окончания вибрируют, звук идет на квадро, а посредине этой гремящей стихии хрупкое бесшумное тепло. Любимая!

Зимин был парень любознательный и занялся тогда «телохранителями». И когда неуловимая Фая снова села на диван рассматривать свои картинки, в комнате вдруг ударил гром. И ничего, никакой музыки. Только гулкий дождевой шорох, треск листвы, плеск и рев воды. В комнате сразу стемнело. Лес во время грозы. Или та река на вылазке. Как там: «Реве та стогне Днипр широкий»? Нудьга – это значит тоска.

Когда Зимин стал пробираться по малой жилке к уху, сверкнула молния по гигантской диагонали – и опять гром. Трепет единственного мига. Сигналы идут с неба. Она боится, она вся в твоей власти, и ты почти всесилен. По крайней мере, сегодня, когда она из-за погоды не может уйти и остается на ночь.

Тебя заливает теплом, веки смыкает медом, а оно как грохнет. Или, наоборот, звук поцелуя выйдет бесстыдно громким в тот момент, когда в колонках только дождик шелестит. И что самое любопытное – внешне компик помогал соблюдать дипломатию, он был союзником. Тут на диване грозовая лирика, а у Зимина, допустим, родители приходят. Около экрана уже светская беседа, какую-нибудь психушку строят молодые люди при всеобщем хохоте или по пещерам бегают, отстрел монстров ведут. Все пристойно… А не шумел – хакер. Он беззвучно ставил таблички, заставлял работать дворником или приглашал в ФБР. Стоило при полной победе отвернуться на пять минут, и ты получал втык. Только что ты был крутой, имел регалии, и вдруг у тебя инфаркт, полный упадок. Все сначала. Ящик, который ты сделал сам, своими руками, начинал заноситься, учить своего создателя. А Зимин любил парадоксы. Все эти квейки, квесты, стратегии и авиасимуляторы – все это было не общение с миром, а всего лишь его модель. Модель для чайников, которые не ориентируются. А если по-настоящему… По-настоящему Зимин мог посидеть у компа только ночью, когда плата за сеть была минимальной, и можно было гордо реять в пространстве.

В этот раз молчаливая Фая Нудьга пришла рано и долго не могла найти себе места. Она шелестела книгами, перебирала в шкафу, спрашивала о чем-то из другой комнаты…

– Мм?.. – переспрашивал Зимин, цокотя клавиатурой, шаря по директориям. Файл подкачки был уже маловат. Перелить, что ли, систему? Тормозит система…

– Дда… – тормозила Фая Нудьга.

Ее файл подкачки сходил на нет. Она не то чтобы бы не любила компик. В данный момент ей даже выгодно было. Ведь она не любила причинять боль. Она просто думала – ну, вот, все и кончилось. Она – часть системы. Систему можно перелить, хранителя экрана переставить и ее… А у нее, может, мысли. Фиалковые очи Фаи смотрели через заросли волос. У Зимина не вовремя систему заколодило.

– Энтишку поставлю и выключу, – бормотал он. – Ну же…

Энтишка не вписывалась. Изумленный Зимин, добравший на днях неплохой объем памяти, не ожидал, что машина эту память никак не увидела. Повелитель, привыкший к мгновенной покорности, был покороблен простым замедлением. И хлопнул в сердцах по клавиатуре.

– Если бы тебя так стукали… – намекнула Нудьга (и фамилия же у нее – не приведи Господи). – Ты, Юпитер, сердишься, вот все и выключается. Ты скажи ласково. Скажи уважительно, даже когда молчишь. Техника знаешь, как чует энергетику человека?

Это Нудьга намекала на себя. Но Зимин, ощущавший себя царем, являлся в данный момент лишь придатком компьютера.

– Вот ты и скажи, – пожал он плечом, – я в такое не верю. Он не человек, нет.

– Как нет? Он просто потемнел от тебя, Юпитер. Скажи ему… – Нудьга снизила голос. – Господин Великий Пентиум. Мы тебя уважаем. Включи всю свою память, сохрани себя на диске, да помогут нам и земля, и небо, и высший разум…

Зимину стало смешно. Он вцепился в свой крутой ежик и начал хохотать. Потом включил перезапуск, и огоньки на дисплее замигали, поехали, побежали.

– Ты серьезно? – это он ей, не экрану.

– Более чем. Ты сегодня опять злой, я не могу, я пойду лучше.

– Что как ребенок! Закончу, и все будет изумительно.

– Не будет, – шелестела Фая Нудьга, – у меня нет кнопки перезапуска…

– А ты уступи мне.

– А ты мне…

Она ходила неслышно туда-сюда, прилегала головой к косяку, к стене, так и этак плечи не помещались, плоско не складывались на стене, что-то ее томило, не отпускало. У нее был излишек чего-то, чем хотелось поделиться, но девать это было некуда.

– Зачем летаешь, как моль? Подожди чуток.

Летанье прекратилось, все затихло. Зимин полетел вглубь мироздания, не дожидаясь ночи. Ушла – ну, и ладно. Тоже мне загадка. «Господин Великий Пентиум! Высший разум!» – разговорилась. Молчаливая скво, она должна сидеть и ждать, что скажет мужчина. Вот как картинки в фотошопе. Откроешь – смотрят. Закроешь – молчат.

Попалась старая летняя картинка. Зимин с братом и Нудьгой в летнем кафе «Панорама». Столики, пиво, тень от тополей, фонтанчик. Помнится, сидели там до ночи, смеялись над чем-то. Зимины смотрели в объектив, а сиреневая фея куда-то вбок, как чужая. Точно так же, как тогда на природе, когда они познакомились. Есть же такие люди, везде им все неродное. Зимин вспомнил, как фотограф просил ее оглянуться, так нет, не слушалась… Да мы это мигом подредактируем! Будет смотреть туда, куда скажем…

Но что такое? Фая теперь смотрела прямо, но лицо ее стало неживым. У Зимина засосало внутри. Ведь испортил снимок, лопух, а оригинал остался у нее. И сохранил машинально. Все было здесь – джинсовая панамка, сарафан, шашлык в руке, подбородок с высоко расположенным ротиком, прямо где-то под носом, но глаз уже не было, губы побелели. Треугольное родное личико погасло. Да ерунда! Всегда так бывает, когда сканируешь цветное фото… Поправим еще, какие наши годы. Пора было идти в интернет бороздить просторы.

А потом Зимин так и не дождался свою молчаливую скво. В общежитии ее не было. Подружка по комнате сказала, она про Зимина наслышана. В тот день, в воскресенье, Фая лежала на кровати, уцепившись за спинку, сдерживая стоны. Ей явно было плохо. Потом умылась – и на вокзал. Она вообще-то живет без родителей, которые смахнули в Штаты подзаработать. Для маменькиной дочки Файка очень уж самостоятельная. Итак, Фая Нудьга уехала то ли в больницу, то ли в санаторий. Сказала – на новую ступень пора. У нее есть своя программа самосовершенствования, все разбито по ступеням…

Раскосая подружка с непонятным именем – Олеолеу? – Зимин ее три раза переспросил – смотрела на Зимина с глубокой жалостью, как на тупого второгодника. И почему-то улыбалась.

– По каким еще ступеням?

– Не знаю. Это у нее в другом, заочном, колледже, в Питере.

Да, что она, в трех местах учится сразу? Институт, студия, колледж… Хватит уж морочить людей! Зимин без института на жизнь зарабатывает, а его утыкают?..

Еще Зимин понял, что промазал. Но неужели для того, чтобы это понять, надо было потерять? Обязательно пережить это разъединение, чтобы тряхнул дискомфорт? Пока рядом – вкусно, как двойной омлет с ветчиной, как йогурт даниссимо, а исчезло – вышло унижение… Хотя еще неизвестно, на каком уровне ей задают энергетическую связь с компьютером, и во что ей обходитсянасильственный поворот глаз в такой системе. Может, просто она ему починила компик и посадила своизарядники? Зимин с его юностью, прагматизмом и четким ежиком всему искал именно такое, материальное объяснение…

На улице качалась снежная смесь, как будто в гигантском шейкере крутили коктейль. Все кругом целовались – в подъезде, на углу, на остановке. Зимин глянул на табличку и тут же забыл, какая улица. Он улыбнулся углами рта, пытаясь быть насмешливым, крутым… И не смог. Раздался сильный удар грома.