Читать книгу Мельбурн – Москва. Серия: Русские в Австралии - Галина Тер-Микаэлян - Страница 5

– Первое и основное условие: ты должна будешь точно следовать всем пунктам разработанной агентством линии поведения, – ледяным тоном произнесла Грэйси, – если что-то тебя не устраивает, никаких соглашений агентство заключать с тобой не будет.

– Сначала, наверное, мне все же следует прочитать оба текста, – задетая ее тоном, ответила я, глядя в сторону.

Грэйси сразу оттаяла и всхлипнула.

– Ох, Натали!

– Опять? – укоризненно прикрикнул на нее Сэм. – А ну перестань!

Она повернула к нему расстроенное лицо.

– Мы не должны были этого делать, Сэмми, не должны! У нее нет никакого опыта, а Денис говорит, что в России очень опасно. Если бы мы с Денисом могли поехать с ней…

– Бессмысленно об этом говорить, малышка, твой врач категорически против.

Забыв о прочем, я испуганно перевела взгляд с Грэйси на Сэма.

– Врач? Какой врач?

– Они с Денисом собирались поехать с тобой, – объяснил Сэм, – но вчера их семейный доктор запретил ей подобные телодвижения.

Внутри у меня словно все оборвалось.

– Грэйси, дорогая, что… что сказал тебе доктор?

– Ну… – Грэйси запнулась и слегка зарумянилась, – почти два месяца, а я даже и не подозревала.

Когда до меня дошло, дыхание вновь перехватило, но теперь уже от восторга.

– Грэйси, у тебя будет ребенок?

Я бросилась ее целовать, она тоже чмокнула меня в щеку, стиснула мою руку и, шмыгнув носом, уткнулась в плечо Дениса. Он смеялся, ласково ероша ее волосы.

– Все правильно, через семь месяцев она сделает меня папой.

– Поздравляю! – его я тоже от души расцеловала.

Обняв меня одной рукой, другой Грэйси продолжала держаться за рукав Дениса.

– Спасибо, Натали, будешь крестной?

– Ну, конечно!

Мы опять обнялись и долго продолжали бы наши излияния, не постучи Сэм костяшками пальцев по столу:

– А меня как – никто не хочет поздравить? – в глазах его прыгали искорки смеха. Но лучше бы ему так не шутить – выскользнув из объятий Грэйси, я обхватила его крепкую шею и горячо поцеловала в губы.

– Поздравляю, Сэм!

Грэйси и Денис хохотали, а Сэм, кажется, немного смутился, потому что, поспешно отстранив меня, строго сказал таким тоном, каким говорят с детьми:

– Ладно, Натали, если праздник закончен, то, может, ты для разнообразия ознакомишься с текстами и инструкциями? Если что-то неясно, спрашивай, не стесняйся.

Взяв со стола распечатки, я вернулась на свое место и начала читать.

– Почему, приехав в Москву, мне не следует вступать в контакт с моей матерью и братом Мишей? – подняв голову, я встретила внимательный взгляд Сэма, он кивнул.

– Это в интересах дела – тем, кто подставил твоего брата, пока не нужно знать о твоем расследовании. Работай в полной изоляции, предварительная информация у тебя есть. Свяжешься с Михаилом и матерью только после того, как полностью закончишь первый этап работы.

Что ж, я не могла не согласиться, что доводы Сэма весьма логичны, и слова «твое расследование», приятно ласкали мой слух. Однако следующий пункт меня немного смутил. Я в замешательстве взглянула на мужа Грэйси.

– Это крайне неловко для меня – остановиться у твоего деда, Денис. Очень мило с твоей стороны предложить это, но я не люблю никого стеснять.

– Я уже говорил по этому поводу с дедом, он будет рад, если ты остановишься в нашей квартире.

– Я предпочла бы отель.

– Тебе нужно начать расследование в районе, где произошло убийство, ближайший отель довольно далеко оттуда, а дед живет поблизости. С середины февраля квартира вообще будет в твоем полном распоряжении – дед собирается к нам в Мельбурн, он специально отказался от всех лекций и взял на полгода творческий отпуск.

В голосе Дениса звучала неподдельная радость. Грэйси нежно погладила его руку.

– Серж и Денис полтора года не виделись, – сказала она, – я так рада! Мой дед хочет, чтобы Серж побыл у нас подольше, хотя бы до рождения малыша.

– К тому же, это будет частью твоей легенды, – продолжал Денис. – Соседям дед тебя представит, как свою внучку из Вильнюса – ты приехала учиться в московской школе, чтобы потом поступить в Московский университет.

– Почему из Вильнюса? – не поняла я. – В какой школе?

Он рассмеялся.

– Не обижайся, Наташа, но нужно же как-то объяснить окружающим твой небольшой акцент и, скажем, некоторые особенности речи – ты ведь с детства живешь в англоязычной среде. А школа… мы решили, что лучше всего, если ты перед посторонними будешь изображать девочку-подростка.

– Лет так около пятнадцати, – добавил Сэм.

– Ну, знаете! – от возмущения у меня на миг даже язык присох к горлу. – Мне двадцать два года, в этом году будет двадцать три, а вы хотите…

Легонько, как пушинку, Сэм приподнял меня с места и поставил перед большим настенным зеркалом.

– Обрати внимание, при соответствующей одежде тебя никто не примет за взрослую женщину, и это откроет перед тобой дополнительные перспективы.

– Какие?

– Ты, как психолог, лучше меня знаешь: когда человек считает собеседника глупее себя, он расслабляется. Поэтому в разговоре с детьми люди менее осторожны и чаще допускают промахи. Твой тип лица позволяет тебе при желании создать себе имидж наивной глупышки, это большое преимущество. Посмотри внимательно.

Я посмотрела – действительно, пышные волнистые волосы цвета меда вкупе с огромными темными глазами делали мое лицо детски наивным, если не сказать глуповатым. Причем, без всякого моего на то желания. Позади меня в широком зеркале отражался Сэм – широкоплечий, высокий, с мужественным лицом и легкой сединой на висках. Сколько же усилий мне с моим лицом придется приложить, чтобы полностью изменить сложившийся у него стереотип привлекательной женщины! И удастся ли? Думаю, Грэйси немедленно поняла, что творится у меня на душе, потому что, изобразив восторг, захлопала в ладоши и воскликнула:

– Какая ты прелесть, Натали! Правда, Сэм? Правда, Денис?

– Правда, – влюбленными глазами глядя на нее, а не на меня, согласился ее муж.

Сэм же ничего не ответил, потому что продолжал меня разглядывать с выражением глубокой задумчивости на лице. Грэйси, в конце концов, даже возмутилась:

– Сэмми, хватит ее вертеть и разглядывать, ты напрочь лишен чувства такта!

– Я простой детектив, а не принц Уэльский и должен точно оценивать ситуацию, – Сэм еще раз крутанул меня вокруг моей оси – так, словно я была неодушевленным предметом, – да, лет пятнадцати. Грэйси, Денис, подберите ей онлайн подходящую для России подростковую одежду.

– Сэм верно говорит, Наташа, – поддержал его Денис, – подростком в Москве выглядеть лучше – у любого взрослого в любой момент могут потребовать документы. Тем более, что на носу президентские выборы.

– Как это потребуют документы? Почему?

– Такая система, долго объяснять. Подойдут на улице и потребуют паспорт, к регистрации придерутся, мало ли.

– Я зарегистрируюсь, если положено.

– В России много чего положено, но не делается. Зачем тебе себя расшифровывать? Живи у деда, на подростков никто не обращает внимания.

Я посмотрела на Сэма, потом на Грэйси, но они лишь пожали плечами.

– Я тоже полагал, что тебе по приезде в Москву нужно сделать все по закону, – сказал Сэм, – но Денис у нас главный эксперт по России. По его словам, это весьма специфическая страна.

– К тому же, – добавил Денис, – у нас дома на моем компьютере тоже стоит версия программы ХОЛМС, и ты можешь ею пользоваться – она несколько упрощена, может не уловить нюансов интонации в диктофонной записи, но зато анализирует быстрее.

Ничего не поняв (в тот момент я еще не была знакома с программой ХОЛМС), я смирилась, еще раз просмотрела инструкции и, подписав два экземпляра контракта, протянула их Сэму. Он бегло глянул, передал бумаги Грэйси и констатировал:

– Дело сделано, Мата Харри.

Обиженная насмешкой, я сфокусировала глаза на середине его лба – подобный взгляд мы отрабатывали на тренингах, он заставляет собеседника ощутить ваше над ним превосходство. Однако Сэм, кажется, ничего такого не ощутил, потому что в глазах его продолжали скакать смешинки.

Все оставшееся до отъезда время я посвятила освоению программы «ХОЛМС» – Денис установил ее на мой ноутбук.

– Программа обрабатывает информацию, которую ты ей представляешь в виде диктофонной записи, отсканированных документов или непосредственно введенного в базу данных текста, – сказал он, – сама ты в смысл можешь не вникать.

– То есть, я должна буду записывать на диктофон и сканировать все подряд?

– Что сканировать, выберешь сама, но главное – диктофонная запись всего, что тебя окружает. Твоя задача – спровоцировать возникновение нужной тебе ситуации. Перед началом обработки данных иногда стоит внести коррективы и выбросить лишнее – пение птиц, например. В принципе, ХОЛМС и сам в состоянии это сделать, но тогда время обработки данных возрастет. Учти только: если будешь вводить информацию сама в виде текстового файла, ХОЛМС пометит ее как «субъективная» и оценит с достоверностью восемьдесят процентов.

– Почему только восемьдесят? – удивилась я.

Отвечать Денис начал по-английски, но потом перешел на русский – его запасов английского для столь философского объяснения явно не хватало.

– Любой человек воспринимает мир со своей колокольни. В мировой судебной практике на основании самых искренних и честных свидетельских показаний не раз выносились ошибочные решения. Отсканированные же документы или запись прослушанных разговоров – это объективная реальность. Держи диктофон включенным, фотографируй, сканируй, а к концу дня перебрасывай все файлы в матрицу базы данных. Потом кликни «провести анализ» и ложись спать.

– И что дальше?

– Жди, когда ХОЛМС закончит анализ и предложит тебе варианты дальнейших действий, выбери наиболее для тебя приемлемый. Если же вдруг на экране начнет мигать «Опасность», немедленно прекращай разработку версии и прерывай все контакты.

В общем, освоить программу оказалось не очень сложно, я за пару дней научилась работать с базой данных и вносить коррективы.

За два дня до отъезда я связалась по скайпу с Марудиными и сообщила, что еду в Россию. Об истинной причине моей поездки говорить не стала – пусть думают, что после смерти папы меня потянуло на историческую родину. Дядя Рома был нездоров, у него обострилась астма, и каждое слово его сопровождалось характерным посвистыванием, усиленным динамиком компьютера.

– В плохое время ты едешь, детка, отложила бы на год-два, а? – просипел он. – В России сейчас холодно, в политике, читаю, настоящий бедлам, смотри, не поддавайся ни на какие провокации.

Из-за его плеча выглянула остренькая мордочка Сони, его второй жены.

– Тепло одевайся, Наташенька, в Москве сейчас, передавали, лютый мороз – ниже двадцати градусов.

– Ладно, Соня, спасибо.

Я считала себя опытной путешественницей – мне неоднократно приходилось бывать в Европе и Штатах с отцом и подругами. Правда, обычно мы путешествовали в апреле или мае, когда в Северном и Южном полушариях температура примерно одинакова, теперь же стоял январь. Поэтому, собираясь в дорогу, я выбрала самую свою теплую одежду – купленный три года назад в Париже кожаный плащ. Поскольку он был снизу и сверху подбит искусственным мехом, я полагала, что теплей одежды быть не может. И глубоко ошибалась.

К счастью, перед тем, как самолет приземлился в Москве, я увидела, что другие пассажиры достают из сумок толстые свитера, и, забежав в туалет, поддела подаренный Грэйси комплект термобелья для аквалангистов. Только это и помогло мне не околеть в первые часы пребывания на родине. В плохо отапливаемом такси, на котором я добиралась из Домодедова в Бутово, у меня зуб на зуб не попадал, успокаивала лишь мысль, что заказанную онлайн «подростковую» теплую одежду уже доставили по московскому адресу Дениса.

Когда Сергей Денисович открыл дверь, я посиневшими губами начала было произносить слова приветствия, но не успела закончить, потому что он крепко обнял меня и расцеловал в обе щеки.

– Добро пожаловать домой, Наташенька. Замерзла?

– Д-да.

– Тогда первым делом горячего чаю.

После трех чашек чая с малиной я перестала трястись и, оглядевшись, пришла в полное недоумение – Денис говорил, что его дед живет в просторной однокомнатной квартире. Однако подобного я себе и представить не могла – в Австралии самые жалкие однокомнатные квартиры в домах для эмигрантов имеют спальню, комнату для гостей и столовую с примыкающей к ней кухней. Чтобы лучше все осмотреть, я специально лишний раз сбегала в туалет – может, где-то еще есть незамеченное мной помещение. Нет – только комната, кухня и санузел. Выйдя из ванной, я твердо заявила:

– Простите, Сергей Денисович, но я вас сильно стесню. Думаю, лучше мне позвонить в какой-нибудь отель и…

– Не говори ерунды, – нахмурившись, прервал меня он, – у Дениски на кухне компьютер, поэтому он велел мне уложить тебя там, на его место – сказал, компьютер тебе будет нужен. А так, если тебе на кухне плохо, то можешь в комнате ложиться, я на кухню пойду.

– Что вы, Сергей Денисович, я совсем не потому, просто у вас такая маленькая квартира, что мне неловко вам мешать.

– Какая же она маленькая? – в голосе его слышалась легкая обида. – Комната двадцать метров, кухня одиннадцать, сюда слона можно поместить, не то, что девчушку вроде тебя. Конечно, в Австралии, может, другие мерки, но ты же, как мне Дениска говорил, урожденная москвичка? Или я что-то напутал?

– Нет-нет, все правильно. Но папа увез меня отсюда в пять лет, я мало, что помню.

Сергей Денисович широко улыбнулся.

– Ну вот, теперь и вспоминай – каково оно жить дома. Мы, москвичи, всякого навидались. Папа-то твой сам из коренных москвичей?

Я покачала головой.

– Нет. Он вырос в Москве, но родился в Харбине.

Представить себе трудно, в какой восторг привели Сергея Денисовича мои слова.

– Подумать только! – он даже руками всплеснул. – Харбин, харбинские русские! Целая ветвь российской истории, но у нас очень мало об этом известно.

– Это из-за того, что до сих пор не отменен приказ НКВД два нуля пять девять три от тридцать седьмого года, – объяснила я, вспомнив рассказы папы и дяди Ромы Марудина, – а согласно этому приказу все служащие КВЖД объявлены предателями родины.

– КВЖД это, если я не ошибаюсь, Китайско-Восточная железная дорога, верно? – уточнил он.

– Да, верно. Папин дед работал там еще до Октябрьской революции – согласно договору России с китайцами, железную дорогу обслуживали русские путейцы. Когда советское правительство продало КВЖД японцам, русским предложили вернуться в СССР, но многие остались и продолжали работать, папин дед тоже. Им просто некуда было ехать, понимаете? В Харбине дом, работа, друзья, а в Советском Союзе никого из родных уже не осталось – кто-то уехал, кого-то расстреляли. Многие ведь были из дворянских семей.

Сергей Денисович кивнул.

– Конечно, все понятно, Наташенька, не надо так волноваться.

Я волновалась, потому что всегда волновались папа с дядей Ромой, вспоминая свою прошедшую в Харбине юность. И еще потому, что дед Дениса первым из всех моих знакомых заинтересовался харбинским происхождением папы. Сама я тоже мало об этом думала – ну, из Харбина, так из Харбина. В Австралию постоянно приезжают люди со всех уголков планеты, чему тут удивляться?

– Когда в тридцать шестом советские войска вошли в Харбин, всех служащих КВЖД объявили предателями за то, что они работали на японцев. Их вывезли в СССР и расстреляли. И папиного деда тоже.

– В то время везде по стране расстреливали ни за что, – вздохнул Сергей Денисович, – не только в Харбине.

– Многих расстрелянных и репрессированных позже реабилитировали, а харбинцы до сих пор так и считаются предателями. Но ведь они просто работали, они не предавали свою страну, – возмущенно сказала я, – не предавали!

Когда к нам в Мельбурн приезжал дядя Рома Марудин, они с папой могли часами предаваться воспоминаниям. Из их рассказов я знала, что папин дед и бабка были арестованы и расстреляны чекистами, а папиного отца, Михаила Воронина, укрыла у себя семья его школьного друга Леонида Марудина. Марудиных НКВД не трогало – на КВЖД они не работали, у них была своя скотобойня. Михаила родители Леонида удержали у себя почти насильно – он рвался бежать к родителям – и этим спасли. Ему было уже шестнадцать, а в Советском Союзе расстреливали и двенадцатилетних.

Михаил так и остался в их семье, позже они вместе с Леонидом окончили Харбинский университет и почти одновременно женились на дочерях известного востоковеда профессора Шипулина. Михаил – на старшей, Екатерине, Леонид – на младшей, Вере. Мой папа и дядя Рома Марудин – их дети и, следовательно, двоюродные братья.

Заслушавшийся Сергей Денисович спрашивает:

– А когда же семья твоего папы вернулась в Союз? – и тут же спохватывается: – Ой, Наташенька, ты, наверное, устала с дороги, а я, старый, тебя разговорами донимаю. Давай, располагайся здесь, отдохни с дороги, а я пойду поработаю.

Но я вижу, что ему не хочется прерывать наш разговор – во-первых, интересно, во-вторых, столько времени один, без Дениса, и не с кем просто так посидеть на кухне и в домашней обстановке поболтать. Поэтому я наливаю себе еще одну чашку чаю и кладу на блюдечко варенье – чтобы показать, что пока не собираюсь вставать из-за стола.

– Да нет, совсем я не устала, не уходите, Сергей Денисович.

Он уже привстал было с табуретки, но тут же с удовольствием опустился обратно, и я продолжила рассказ о том, как в сорок восьмом профессор Шипулин, отец Екатерины и Веры, получил приглашение приехать в Московский университет. По приезде в Москву он прислал дочерям письмо, сообщив, что они с матерью доехали, устроились, и все в порядке. Это письмо оказалось единственным – больше Екатерина с Верой не получили ни одного сообщения. После двух лет безуспешных поисков они решили, что их родители, как и многие харбинские репатрианты, сгинули в застенках НКВД.

Шли годы, умер Сталин, расстреляли Берию. Советское правительство, нуждавшееся в рабочих руках, начало кампанию по возвращению харбинских русских в Союз. Им обещали всяческие блага и сулили чуть ли не райскую жизнь на исторической родине, строящей социализм. Разумеется, после всего пережитого ни Воронины, ни Марудины на подобные посулы не поддались бы, но к середине пятидесятых отношение китайцев к русским настолько ухудшилось, что иного выхода, казалось, не было.

Воронины уезжали первыми с большой группой репатриантов, в распоряжение которых советское правительство предоставило три вагона, для вывоза имущества. На всякий случай сестры договорились, что, обустроившись в Союзе, Екатерина пошлет Марудиным телеграмму, и, если все в порядке, те выедут следом.

Телеграммы Леонид и Вера ждали долго, но так и не дождались. Немудрено – едва репатрианты пересекли границу СССР, как их прямиком отправили в Казахстан, поднимать целину. Всем выдали ватники с телогрейками, шапки-ушанки и сапоги, других вещей у приехавших на родину харбинцев не осталось – три вагона с нажитым за десятилетия имуществом так и канули в неизвестность.

Пока папа жил и учился в каком-то интернате – в стране Советов все дети должны были учиться! – Воронины старшие под завывание вьюг и суховеев поднимали целину. Жаловаться и роптать на обман было опасно – поднимать целину в те годы считалось не наказанием, а великой честью. К счастью Екатерина сохранила единственное письмо от родителей с их адресом и после долгих колебаний – ведь отец мог оказаться «врагом народа» – все же рискнула им написать. Письмо шло очень долго, но дошло. Профессор Шипулин, как оказалось, все еще работал в Московском университете и жил в Москве. Адрес у Шипулиных теперь был другой, не тот, что на конверте, но, к счастью, на почте кто-то знал, куда они переехали, и письмо Екатерины, в конце концов, доставили по назначению. Все эти годы Шипулины тщетно пытались отыскать дочерей – письма их до Харбина не доходили, на запросы ни одно ведомство не давало ответа.

Получив известие от Екатерины, профессор Шипулин сумел использовать все свои связи, чтобы вытащить дочь с зятем и внуком из Казахстана в Москву, устроить их в столице на работу и даже выбить им у Моссовета маломерную двухкомнатную квартиру – ту самую, в которой прошли первые пять лет моей жизни. Правда, к тому времени, когда мои родители поженились, ни Шипулиных, ни Михаила с Екатериной уже не было в живых.

Удивительно, как гладко я сумела все это рассказать – словно перед моими глазами наяву прошла вся жизнь моих предков. Сергей Денисович вновь собрался было дать мне возможность отдохнуть с дороги, но не удержался и спросил:

– А Марудины – что с ними сталось? Екатерина, твоя бабушка, им писала?

– Писать-то писала – уже из Москвы, – но письма не доходили. Они долго ждали и посылали запросы, почти до середины шестидесятых. Конечно, когда в Китае началась культурная революция, всем русским пришлось уезжать, иначе просто убили бы, но тогда у харбинских русских уже появилась возможность уехать в Австралию. Из Сиднея Вера начала искать Ворониных и искала их до конца жизни. После ее смерти в девяностом году дядя Рома продолжил поиски, но нашел папу только в девяносто четвертом. Ему повезло – как раз был период, когда он сумел легко и быстро оформить папе визу.

– Ладно, замучил я тебя, – на этот раз Сергей Денисович окончательно и бесповоротно поднялся, – переодевайся, отдыхай, сходи в душ, а я закроюсь в комнате и немного поработаю. Устала от разговоров, наверное, да? У вас ведь в Австралии за столом как принято – только о погоде, а мы в России как начнем об истории да политике… Ну, и еще мы очень обижаемся, когда наши гости норовят удрать от нас в отель, ты это тоже учти.

Я засмеялась.

– Ладно, больше не буду, простите, Сергей Денисович.

– То-то же. Да и все равно, я через неделю улетаю, будешь тут хозяйкой.

Перед отъездом в Австралию Сергей Денисович должен был, по его словам, «покончить со всей накопившейся тягомотиной». Поэтому он уезжал рано, возвращался поздно, а я разбирала присланную мне из интернет-магазина одежду и привыкала ориентироваться в московской жизни – нацепив на себя очередную обновку, прогуливалась по улицам, заходила в большой универсам и, купив продуктов, бегом возвращалась домой, потому что кончики пальцев рук и ног начинали ныть от холода.

На третий после моего приезда день мороз усилился. Сергей Денисович, вернувшийся немного раньше обычного, столкнулся со мной у подъезда, когда я, посинев от холода, пыталась набрать код замка. Он немедленно забраковал мои тонкие кожаные перчатки.

– Ты что же, в двадцать пять градусов в этом ходишь? Как это я не углядел, сейчас тебе какую-нибудь шерстянку подыщу. И на ноги тоже носки теплые нужны.

– Я закажу по Интернету.

Сергей Денисович отмахнулся.

– «Закажу!» Деловые больно все стали! Зачем, если у меня этого добра достаточно, порыться только надо. Слазишь на антресоли, тебе сподручней.

На антресолях лежало множество совершенно не нужных, на мой взгляд, вещей. Стоя на стремянке, я передавала их Сергею Денисовичу, расчищая путь к шерстяным вещам. Повертев в руках целлулоидную куклу с голубыми глазами, с недоумением спросила:

– Это что, Дениса?

Он сразу погрустнел.

– Сашенькина. Меня жена-покойница барахольщиком называла, никак не могу со старыми вещами расстаться. С квартиры на квартиру переезжаем, а все с собой тащу. Там, где-то чуть дальше, Денискина железная дорога в коробке, заводная.

Осторожно вытянув коробку, я подала ему.

– Эта?

– Она. Это мой друг детства Гриша Плавник им на день рождения подарил – куклу и железную дорогу. Им тогда пять лет исполнилось, мы с их родителями большой праздник устроили. Лариса напекла-нажарила, много гостей позвали – человек тридцать. Я радовался – пусть, думал, у сына с женой неладно, но у меня есть внуки, и плевать на все. А теперь, видишь, как получилось – Сашеньки уже в живых нет, а кукла осталась. Нет сил выбросить. Я хотел Сашенькиным детишкам все эти игрушки отправить, но Денис меня высмеял – не сходи, мол, с ума, дед, в Австралии игрушек навалом, зачем им это средневековье? Ага, Наташенька, вон тот мешок, я уже вижу, тащи его вниз.

Мешок был набит шерстяными шарфами, варежками и носками. Невольно морщась от острого запаха нафталина, я перебирала их, потрясенная услышанным. Значит, у Дениса была сестра Сашенька, которая умерла, оставив детей, и дети эти живут в Австралии. Они с Денисом, стало быть, близнецы, раз им в один день исполнилось пять лет, но почему она умерла – такая юная?

Денис и Грэйси не говорили мне об этом, а Сергей Денисович, наверное, думал, что я в курсе. Неловко получилось. И, тем не менее, я не удержалась, спросила:

– А как сейчас малыши, Денис вам рассказывает?

– А что мне рассказывать, я их чаще, чем он, вижу – постоянно с Норой по скайпу общаюсь. Они сами к камере подбегают – большие уже. Тоже парень с девочкой – близнецов рожать ведь по наследству передается. Сейчас поеду – вживую их увижу. Сначала, конечно, в Мельбурн к Дениске, а потом сразу в Хоббарт.

Значит, дети этой Сашеньки в Хоббарте – в одном городе с Ларисой, матерью Дениса. А кто такая Нора? Нет, дальше спрашивать неприлично и неэтично. Выбрав более-менее симпатичные варежки, я спросила:

– Эти можно взять, Сергей Денисович?

Он, видно, витал мыслями где-то далеко, потому что не сразу ответил, переспросил:

– А? Что ты говоришь, Наташенька? Да-да, конечно, бери все, что хочешь. Это, наверное, Ларискины. И носки теплые тоже себе подбери, а мешок оставь внизу, не клади обратно – может, еще что понадобится. Нет, видишь, как хорошо, что я не разрешил Денису все это выбросить!

В воскресенье днем Сергей Денисович улетел в Мельбурн, а я, проводив его до такси, вернулась домой и, усевшись в большое плетеное кресло, стала думать, с чего начать. К холоду я уже привыкла, с российским менталитетом освоилась – за столом запросто философствую и веду серьезные разговоры. Стало быть, с начала новой недели, то есть завтра, надо браться за работу.