Читать книгу Забыть и вспомнить - Галина Тер-Микаэлян - Страница 5

В первые годы войны Алексей Александрович Заморский проявил в боях мужество и инициативу. Ему повезло – его инициатива была не наказана, а отмечена, и с сорок третьего по сорок пятый годы он находился в войсках НКВД, а после войны остался работать в органах. Причиной этого, помимо всего прочего, была его прекрасная биография – не судим, ни в чем не замечен, среди родных ни сосланных, ни репрессированных, ни пропавших без вести. Такой анкете мог позавидовать сам Иосиф Виссарионович Сталин.

За тридцать последующих лет Заморский показал себя умным, исполнительным и, насколько возможно при его работе, порядочным товарищем. Руководство всегда с интересом относилось к его предложениям, предоставляя относительную свободу в разработке различного рода комбинаций. В тот день, о котором пойдет речь, Заморский составил, докладную записку следующего содержания.

«Ко мне позвонил и просил о встрече друг детства Михаил Анатольевич Рузавин. Рузавин во время войны попал в плен, бежал, воевал в Сопротивлении. После войны в СССР не вернулся, женился на француженке. Долгое время проживал в Париже, но после смерти жены переехал в Гренобль, где и проживает в настоящее время. Банкир, обладает значительным состоянием. Овдовел, имеет сына. Второй сын был убит в Ленинграде год назад. Расследованием этого убийства занимался отдел по расследованию особо тяжких преступлений Нарвского района. Убийцы до сих пор не обнаружены. Считаю целесообразным встретиться с Рузавиным, который в настоящее время находится в Ленинграде под именем Мишеля Рузави»

В восемь вечера Заморский открыл дверь своей квартиры, и друзья тут же на пороге заключили друг друга в объятия.

– Мишка, друг! Столько лет ни письма, ни звонка! Где тебя носило? Я до сегодняшнего дня думал, что тебя уже и на свете нет!

– Прости, Леха, прости – жизнь! Я сейчас живу во Франции. Да, не удивляйся – в Гренобле. Не писал, потому что не хотел тебя лишний раз компрометировать.

Заморский усадил друга за стол, крикнул жене, чтобы подала водки и закусить. Она встала в дверях – полная, круглолицая – и с интересом разглядывала гостя. К столу ее муж не пригласил, и она после знакомства с Рузавиным ушла на кухню.

– А я ведь с горем к тебе, Лешка, за помощью.

Рузави вытер глаза. Заморский испуганно посмотрел на друга:

– Да что ты! Что такое?

– Сына у меня убили, Лешка, вот как.

– Господи, Мишка, не может быть, как это? Когда?

Мишель рассказывал, и в голосе его звучали горечь и боль:

– … потом мне в милиции рассказали, как это было. Они, эта компания, сволочи эти, постоянно обирали людей. Девка заманивала иностранца в какой-нибудь тупик и поднимала крик, а ее дружки сейчас же появлялись и разыгрывали сцену, угрожали милицией. Человеку, понятно, не хотелось связываться, и он выкладывал деньги или отдавал вещи – они ничем не брезговали. Жан понял, что его дурачат, разозлился и полез в драку. Одному ногу сломал и с другим бы справился, хоть тот нож вытащил – он у меня японской борьбой занимался, – но тут девка схватила кусок трубы и по голове его сзади, а парень – ножом. Потом эти двое удрали, а тот – со сломанной ногой – заполз в подъезд за углом, и там его нашли. Он-то все и рассказал, как было, назвал этих подонков, но когда пришли по тому адресу, их уже и след простыл. Год прошел, Леша! Целый год, представляешь? А их до сих пор ищут, даже следа найти не могут. Как они в милиции здесь у вас работают?

Заморский сочувственно положил руку другу на плечо.

– Ужасно, Миша, ужасно, то, что ты рассказал. Ты говорил, я могу помочь, но как?

– Ты ведь работаешь где-то – это как-то связано с безопасностью, и у тебя есть связи. Ты знаешь, я готов заплатить – и очень прилично заплатить – тому, кто найдет этих тварей. Я богат, Леша, очень богат.

– Понимаю тебя, – сказал Заморский после долгого молчания. – Признаюсь, я сейчас всем этим немного выбит из колеи. Еще вчера не знал даже, что ты жив, а сегодня ты здесь, и вдруг сразу такое. М-да. Нет, по моему ведомству я тебе, конечно, не смогу помочь – у меня работа такая, что сижу целыми днями и оформляю людям документы на выезд. Много обязанностей и никаких прав. Даже с тобой я не имею права встречаться. Нет, тут надо все по-другому делать. Попробую для начала связаться с тем отделом, что-нибудь узнать – возможно, у них есть след, и они его прорабатывают.

Мишель стукнул кулаком по столу, так что стаканы подпрыгнули и зазвенели.

– Не верю! Не верю я, мать твою, что найдет их ваша милиция хреновая! Год! Год они искали, и теперь дело уберут в архив.

Лицо Заморского стало вдруг странно неподвижным, но в голосе зазвучала плохо скрытая насмешка:

– Не стоит так, Миша, в нашей милиции работают неплохие ребята. Ты знаешь, сколько они работают? Знаешь, в каких условиях? Нет, ты ведь там, у себя, видишь сытых полицейских, которые за все сдирают с налогоплательщиков деньги, а наши парни сутками в грязи и на морозе сидят, когда выслеживают бандита. Они не думают о деньгах, о добавках к жалованию, как ваши, нет! Наша милиция работает, чтобы мы могли спокойно ходить по улицам. Вот так, Миша!

Михаил пробурчал нечто неопределенное. Какое-то время они сидели молча. Заморский энергично опорожнил стопку и закусил. Михаил сказал с некоторой горечью:

– Ладно, будем считать, что они стараются, но у них не выходит. Хорошо! Единственно, о чем я тебя прошу, – найди мне толкового человека, я сам заплачу ему за работу. Такого, чтобы он нашел этих тварей.

Полковник КГБ Заморский опустил веки, чтобы скрыть довольный блеск своих глаз, и покачал головой:

– Миша, милый, это называют частный сыск, этим в СССР не занимаются, потому что все советские специалисты стараются и хорошо работают. Но… предположим, я найду такого человека – только предположим.

Мишель, напрягшись, подался вперед.

– Найди, Лешка, найди! Ты знаешь, как я богат…

Заморский поморщился.

– Ты слишком долго жил на Западе и мыслишь не теми категориями. Деньги не главное, хотя… иногда и они могут помочь. Видишь ли, есть один человек… он допустил некоторую… м-м… погрешность, скажем, и остался без работы, а у него семья, дети. В этом случае, я думаю, деньги могут сыграть свою роль. Но тут один вопрос возникает: предположим, он нашел этих типов. Что дальше?

– Я хочу, чтобы они! Ответили. За все!

– За все! Ты же был отличником, Миша, ты помнишь, что преступления против личности у нас караются гораздо мягче, чем преступления против государства. Если попадется хороший адвокат, то за убийство твоего сына – с учетом того, что он первый начал драку – они получат… гм… скажем, от трех до пяти лет. Всего лишь, – он многозначительно подчеркнул последние слова.

Рузави побледнел:

– Алексей! Что ты хочешь этим сказать?!

Заморский поднял веки и, пристально глядя ему в глаза, произнес уже совсем другим тоном, теперь в его голосе звучал гнев:

– Я? Разве моего сына убили негодяи? Ведь это ты пришел ко мне за помощью, а не я к тебе. Я, твой друг, могу сказать только одно: если б такое случилось с моим ребенком, то я не стал бы доверять дело нашим честным и хорошим ребятам из милиции – я бы сделал все сам. Сам, своими руками, понимаешь? Я бы нашел этих гадов и сам лично удушил бы их!

Мишель смотрел на него с недоумением.

– Лешка, что ты говоришь? Как это «своими руками»? А закон?

– Какой, к черту, закон? Какой закон, когда речь идет сыне? На какой закон ты надеялся, Мишка? Где ты был весь этот год, почему пришел ко мне с этим так поздно?

Какое-то время Мишель молчал, потом кивнул.

– Я понял тебя, Алексей, ты прав. Так ты сведешь меня с таким человеком?

– Нет, я дам тебе адрес, и ты сам будешь с ним говорить – объяснишь ему, чего ты хочешь.

– Я должен сослаться на тебя?

– Нет. Пойдешь к нему завтра вечером, все, что ему нужно, он уже будет знать.

– Спасибо, друг.

***

Совсем недавно Олег Вербицкий считался одним из самых толковых следователей Петродворцового района Ленинграда. Однако, за полгода до описываемых событий он занимался делом о хищении социалистической собственности в особо крупных размерах, и ниточка следствия потянулась слишком высоко. Вышестоящее начальство тактично посоветовало Вербицкому эту ниточку оборвать и довольствоваться «стрелочниками» более мелкого масштаба, но молодой следователь неожиданно закусил удила и отказался – он был честолюбив, принципиален и, обладая излишне живым воображением, уже мысленно представлял себе «процесс века» и свое имя на первой полосе газеты «Правда».

Все, однако, обернулось совсем не так, как рисовалось Вербицкому. Один из тех самых «стрелочников», о которых он так пекся, вдруг поднял в его кабинете крик, заявив, что к нему применялись недозволенные методы дознания, а другой в то же самое время неожиданно отказался от своих показаний, ссылаясь на то, что они были выбиты под пыткой. Обвинения были настолько серьезны, что не оставляли Вербицкому вообще никаких шансов в дальнейшем работать в органах внутренних дел.

Оказавшись без работы, имея семью – жену и двоих детей, – Вербицкий не сразу осознал всю тяжесть своего положения. Сперва он был уверен, что сразу же найдет себе место, однако даже в тех организациях, где требовался квалифицированный юрист, ему почему-то отказывали в приеме на работу, находя для этого самые разнообразные причины. Теперь единственным средством существования семьи из четырех человек стал заработок его жены Лады и кое-какие отложенные в свое время на покупку автомашины деньги. С голоду они пока не умирали, но однажды Лада вернулась домой позже обычного. Она весь вечер была печальна, отвечала невпопад, и все у нее валилось из рук. Только ночью, оставшись наедине с мужем, она сообщила, что была у врача, и, очевидно, ей придется делать аборт. Олег расстроился – он сам вырос в дружной многодетной дружной семье, ему хотелось иметь не менее троих детей, однако после рождения дочки Лада из-за серьезных проблем со здоровьем четыре года не беременела. Вроде бы следовало радоваться, но теперь, когда семья находилась в такой ситуации… Все же он сказал:

– Давай подождем немного – вдруг что-то наладится.

Однако, все оставалось по-прежнему, а срок беременности у Лады подходил к двенадцати неделям – предельно допустимый законодательством СССР срок для прерывания беременности. Накануне того дня, когда она, сдав все анализы, собиралась идти к врачу за направлением в больницу, к Вербицким зашел человек и попросил Олега уделить ему несколько минут для разговора наедине. Он показал свое удостоверение, от которого хозяин квартиры немного изменился в лице, и они прошли в кабинет, прикрыв за собой дверь. Удобно расположившись в кресле, гость дружелюбно сказал:

– Вы, наверное, догадались, Олег Кириллович, что я здесь не просто так – за вами давно и с большим интересом наблюдают.

На лице Олега не дрогнул ни один мускул.

– Я должен вас благодарить за такое внимание к моей особе? – с иронией поинтересовался он.

– О, нет, это мы будем вам благодарны, если вы сумеете нам помочь.

– Если вас интересует информация о моих бывших сотрудниках, то боюсь, что не смогу быть вам полезным.

Мужчина слегка прищурился.

– Даже если речь пойдет о тех, к кому вам… хм… не стоит испытывать особой, так сказать, любви?

– Даже.

Визитер, к удивлению Олега, неожиданно улыбнулся – весело и добродушно.

– Я рад, что вы так тверды в своих принципах. Думаю, что мы сможем сотрудничать.

– Правильно ли я понимаю, что вы предлагаете мне работать в…

Замявшись, Олег умолк, но мужчина спокойно закончил за него:

– Работать у нас? Видите ли, наша работа требует не только самоотверженности и личной смелости, но и больших профессиональных качеств, а вы, хорошо зарекомендовав себя на прежней работе, все же проявили некоторую недальновидность. Конечно, это можно объяснить вашей относительной молодостью, и мы искренне надеемся, что вы из тех людей, что учатся на ошибках. Поэтому прежде, чем о чем-то говорить, вы должны выполнить работу, которая потребует использования всех ваших профессиональных качеств. Если вы согласны, будем продолжать наш разговор.

Он остановился, ожидая ответа Вербицкого.

– В чем состоит работа?

– Понимаю это, как согласие. Итак, около года назад в Ленинграде убит сын французского миллионера русского происхождения Мишеля Рузави. Ваши, так сказать, коллеги до сих пор не могут найти убийц, которые скрылись в неизвестном направлении, хотя имена их известны. Отец хочет, во-первых, найти преступников. А теперь во-вторых. То наказание, которого они заслуживают по нашим законам, его не устраивает. Мы заинтересованы в том, чтобы помочь Рузави-старшему.

Вербицкий вскочил, с презрением глядя на собеседника.

– Вы ошибаетесь, товарищ Заморский – правильно я запомнил вашу фамилию? Товарищ полковник Комитета Государственной безопасности, вы ошибаетесь – я не поддамся на эту провокацию! Я не дам повода посадить себя в тюрьму, сделав убийцей!

– Сядьте, – тон Заморского стал повелительным, – мы не имеем никакого отношения к интригам вашего бывшего ведомства, вы это знаете. К тому же, вас никто не просит брать на себя функции палача – ваша задача найти преступников и передать, их в руки семьи Рузави. Мы даже заинтересованы в том, чтобы они все сделали сами, понятно? Есть вопросы?

Вербицкий немного успокоился. Немного подумав, он спросил:

– В том случае, если я соглашусь, чем я могу располагать?

– Оружие получите. Никого больше к операции привлекать нельзя, кроме самого Рузави и его сына Поля. Я лично буду вам помогать. В случае провала утверждаете следующее: вы никогда прежде не встречали ни меня, ни Рузави, столкнулись с нами случайно. Информацию о преступниках получите сейчас от меня – она из материалов следственного отдела. Сейчас дам вам просмотреть все документы и фотографии, потом уйду и заберу их с собой. Эти информация – все на сегодня, чем располагают следственные органы.

Вербицкий внимательно изучал материалы уголовного дела, открытого год назад, а Алексей Александрович, попросив разрешения, закурил и отошел к окну.

«Заславин Виталий Витальевич, 23 года, постоянно проживает в Ленинграде, работает подсобным рабочим на складе в магазине хозяйственных товаров, но на работе практически никогда не появляется. Образование: десять классов, отчислен с первого курса Кораблестроительного института за непосещаемость. В армию не был призван из-за плоскостопия. Родственники: мать, рабочая на заводе «Электросила», отца нет. Тетка, родная сестра матери, работает медсестрой в больнице, замужем, имеет дочь. За всеми родными Заславина установлена наблюдение, но контактов с разыскиваемым не отмечено. Проживал в коммунальной квартире, из показаний соседей следует, что часто приходил в нетрезвом виде, бил мать. Перед своим исчезновением часто приводил подругу по имени Неля. В день исчезновения мать была на работе в ночную смену. По ее словам, Заславин унес из дома сумму денег в размере 876 рублей.

Огурлиева Неля Аристарховна, 20 лет, родилась в Воронеже, была прописана в общежитии студентов факультета иностранных языков Ленинградского университета, но выписана после отчисления из университета. Отчислена за неуспеваемость. Родители погибли в автокатастрофе пятнадцать лет назад, бабушка, воспитывающая Огурлиеву, умерла в прошлом году, других родственников не имеет. Постоянного местожительства не имеет, последние полгода перед исчезновением проживала у Заславина, нигде не работает»

Вербицкий внимательно перечитывал лежащие перед ним досье, адреса, фамилии. Фотографии – они были пересняты с крохотных снимков из личных дел – давали весьма слабое представление о внешнем облике преступников, но других у следствия не имелось. Олег подумал, что даже подробное описание внешности, приведенное под фотографиями, вряд ли сможет помочь – никаких особых примет. Хотя во внешности этого Виталия есть нечто восточное. Скорей всего, он попытается замести следы где-нибудь в Закавказье.

– Еще один важный момент, – заметил Алексей Александрович, – Рузави сам финансирует проводимую операцию. Вы будете говорить с ним сегодня вечером и точно обговорите сумму. Составите подробный отчет о деньгах, которые потратите во время выполнения этого задания, а остальные положите на этот счет.

Он протянул Вербицкому кусочек белого картона с напечатанными на нем цифрами. Тот задумчиво повертел его в руках и спрятал в карман пиджака.

***

Мишель Рузави, как и договаривался с ним Заморский, пришел вечером. Олег пригласил его в кабинет, и, едва они остались наедине, Рузави заговорил:

– Меня предупредили, что вы уже в курсе всего и знаете о моем горе. Я оплачу все расходы, мы окажем любую поддержку – я сам и мой сын Поль. Назовите нужную сумму и…

– Погодите, – мягко прервал его Вербицкий, – прежде, чем мы начнем все это, вы должны еще раз подумать.

Под кожей лица Рузави заиграли желваки.

– Я уже подумал. Ваше дело – мне помочь. Я оплачу все – ведь вам, как мне сообщили, нужны деньги. Да или нет?

– Деньги мне нужны и очень, но… мой долг предупредить вас, что, совершив противозаконное действие на территории Советского Союза, вы и ваш сын автоматически станете объектом шантажа со стороны КГБ.

– Пусть. Я думаю, что справлюсь с этим. Но, все равно, спасибо за честное предупреждение. Теперь о деле: предлагаю вам двадцать пять тысяч рублей за работу и дополнительно оплачиваю все расходы. Вы можете получить эти деньги прямо сейчас. Если хотите, можно положить их в сберкассу на ваше имя.

Какое-то время Вербицкий молчал, потрясенный величиной предложенной суммы.

– Сделайте так: в двенадцати разных сберкассах города откройте счета на имя моей жены и положите на каждый по две тысячи. Деньги на текущие расходы дайте мне – я напишу вам расписку, а на этот вот счет – он вытащил из кармана и протянул Рузави кусочек белого картона – положите одну тысячу.

Вечером следующего, дня Олег сказал жене:

– Утром я уезжаю, и, возможно, какое-то время от меня не будет никаких известий.

Она испуганно вскинула глаза.

– Но… ведь завтра я иду на… операцию, как же…

– Лада, – муж ласково обнял ее за плечи, – ты никуда не пойдешь. Возьми эти сберкнижки, все они на твое имя. Спрячь и никому ни слова, поняла? Не трать много денег сразу – за тобой могут следить.

– Господи, – голос ее задрожал, – да что ж это, откуда эти деньги?

Он расхохотался.

– С одной стороны, это наши деньги. С другой стороны, я их украл.

– Украл?! У кого?

– У Комитета Государственной безопасности.

***

Профессор Лузгин отложил газету, прикрыв усталые глаза, ему было под шестьдесят, но он упорно не хотел надевать очки. Жена, убиравшая со стола посуду, вздохнула:

– Все молодишься. Ну, сколько, можно – лежат же они у тебя в кармане, очки твои. Скоро дедушкой станешь, а туда же.

Упоминание о будущем внуке вызвало на лице профессора ласковую улыбку.

– А знаешь, Зинуля, я рад, что Сашка женился, и что бы ты ни говорила, Наташенька неплохая девочка.

– Ну, что есть, то есть, о чем теперь уж… Да я ничего особенно и не говорила – он сам выбрал, сам в дом привел, сам ребенка захотел. Посмотрим, что теперь станет с его диссертацией – целыми ночами будет «Уа! Уа!» слушать.

– Да неужели мы не поможем, а? Не ворчи, родная, – и он ласково погладил жену по руке.

Зинаида Николаевна была не очень довольна скоропалительной женитьбой сына. Сначала она предположила, что спешка вызвана беременностью невесты, и поделилась своими подозрениями с мужем, но тот лишь плечами пожал:

«Не вмешивайся, это их дело, а наше дело будет внука нянчить. Или внучку».

Однако, Наташа забеременела только спустя полгода после свадьбы. О своих прежних отношениях с Юрием она сообщила Саше через два дня после их знакомства – когда он предложил ей немедленно переехать к нему и подать заявление в ЗАГС. Рассказ был недолог – о чем тут говорить? Да, была с другим мужчиной. Саша взял ее за плечи и заглянул ей в глаза:

«Знаешь, я никогда не думал, что за полчаса смогу влюбиться до безумия, всегда смеялся над словом „любовь“. Ты хоть наполовину чувствуешь то же, что я? Если да, то мне все безразлично»

«Я люблю тебя. Поэтому не хочу обманывать. Все честно рассказала, чтобы ты знал»

«А к Юрию… Ты чувствовала к нему такое?»

Она печально покачала головой:

«Нет. Мне было очень одиноко, даже страшно. Я оказалась в Москве одна, мне некуда было идти, а он обо мне заботился. Я его во всем слушалась и… не смогла отказать, понимаешь? Я очень слабая и трусливая, боюсь возражать или отказывать. Даже когда меня неправильно ругали – в школе или мама, – я всегда молчала. Такая вот я»

На ресницах ее блеснули слезинки. Саша прижал к себе девушку, приподняв ее голову, губами коснулся влажных глаз.