Читать книгу В погоне за миллиардом. Серия «Время тлеть и время цвести» - Галина Тер-Микаэлян - Страница 4
Глава третья
ОглавлениеШла сорок третья неделя беременности Кати Баженовой, а у нее еще даже не опустился живот. Антон не стал класть ее в стационар, но почти ежедневно привозил на мониторинг. Его тревожили результаты УЗИ, указывающие на некоторое сокращение количества околоплодных вод, хотя состояние ребенка было нормальным. Однажды, приехав вечером из клиники, он даже пригрозил:
– Не родишь через неделю – буду вызывать искусственные роды. Лентяйка чертова, даже рожать ленится.
Катя испуганно заныла:
– Что ты, Антошенька, это же у меня семейное – мама Юльку в десять месяцев родила, я помню, как она подруге рассказывала. И со мной тоже переходила.
Она была лохматая и кругленькая, как плюшевый мишка, поэтому Антон, взглянув на ее виноватое испуганное лицо, смягчился:
– Ладно, не психуй, все будет нормально. Поужинала?
– Ага. Едем к Ритке?
– Идем пешком, – неумолимо ответил он, – бери зонт.
– Ты меня за время беременности спринтером сделал, я в жизни столько не ходила.
Тем не менее, со вздохом выглянув в окно, Катя пошла одеваться. На улице моросил мелкий дождик, но нужен был ураган, вырывающий с корнем деревья, чтобы брат, отменил их ежевечерний пеший моцион – Антон требовал, чтобы она проходила не менее пяти километров в день.
До новой квартиры Карины и Ильи, где остановилась приехавшая в Москву Маргарита, было по подсчетам Антона два километра. Два туда, два обратно, один в течение дня по магазинам – вот и набежит. Гораздо сильнее его беспокоила Маргарита – она практически не выходила из дому, и спорить с ней было бесполезно.
– Я хожу столько, сколько надо – по дому, по лоджии. Не надо спорить со мной, Антон, дорогой, я сама врач и прекрасно все понимаю. Если я поступаю так, а не иначе, значит, у меня нет другого выхода.
– Я не спорю, – угрюмо отвечал он, – я уже понял, что с тобой бесполезно о чем-то спорить, в чем-то тебя убеждать. Я знаю только одно: все эти месяцы я умирал от тревоги, не зная, как ты, и что с тобой. Я и сейчас ничего не знаю и ни в чем не уверен – что будет дальше со мной и с тобой, что будет с нашим ребенком. Ты не хочешь быть моей женой – наверное, я недостаточно хорош для такой женщины, как ты. И не надо мне рассказывать о каких-то загадочных угрозах – я уже давно сказал тебе, что ничего не боюсь. Но я постепенно начинаю терять терпение.
Маргарита прижимала его руки к своим щекам, и взгляд ее зеленых глаз был так тосклив, что Антон терялся.
– Антон, любимый, дорогой мой, давай подождем, пожалуйста! Хотя бы, пока родится ребенок, а там будем решать.
– Ладно, как хочешь, – он не мог выдержать и сдавался, но не до конца, – однако ты должна рожать в клинике, твои идеи насчет того, чтобы рожать дома, просто абсурдны. Конечно, сейчас некоторые новомодные дамы рожают и дома, и в ванне, но это не твой случай – у тебя первые роды, а тебе не двадцать лет. Осложнения, разрывы, инфекции. К тому же, к новомодным выезжают целые бригады врачей, а ты хочешь, чтобы я принимал роды один.
Она рассмеялась, прижавшись к его плечу.
– Вообрази, что мы с тобой на пустынном острове под пальмами. Не бойся, любимый, все будет хорошо. Анализы у меня хорошие, отеков нет, ребенок лежит правильно. И не бойся, я еще не такая старая.
Антон со вздохом потер лоб и покачал головой.
– Конечно, ты не старая, это я старик – ворчу, брюзжу. Ладно, как хочешь, но только договоримся так: если возникнут осложнения, я тут же везу тебя в клинику.
– Договорились.
После споров они обычно, тесно прижавшись друг к другу, долго сидели в комнате Маргариты. Однажды Катя, зайдя без стука и увидев странные выражения их лиц, смутилась и попятилась, бормоча извинения. Брат и Рита, казалось, даже не заметили ее появления, но по дороге домой она осторожно спросила:
– Как вы с Риткой решили? Когда поженитесь?
– Не знаю, – он говорил именно так, как говорят с человеком, который лезет не в свое дело, но Катя набралась смелости и продолжила расспросы:
– Но ведь как же иначе? Неужели она уедет и заберет маленького? Почему, братик, ведь вы же любите друг друга, я вижу. Ритка всегда была сумасшедшая, не позволяй ей все разрушить, стой на своем.
– Хватит болтать, еще и ты будешь тянуть из меня жилы!
– Ладно, – она послушно замолчала, но, пройдя несколько шагов, все же не удержалась: – Карина тоже очень переживает из-за вас. Знаешь, какой скандал был, когда они покупали эту квартиру?
– Скандал? – Антон недоуменно поднял брови. – Я не знал. Почему вдруг скандал – квартира вполне нормальная?
– Ритка сразу после Нового года позвонила и просила Карину купить четырехкомнатную квартиру в этом районе на имя Жоржика. Она ведь постоянно переводит Каринке деньги, но та их не берет – Илья, понимаешь, гордый и не разрешает. Как же это так, он что, сам свою семью не прокормит и не обеспечит?! Когда ему Каринка сказала про квартиру, он опять полез в трубу – своему сыну он купит жилье сам, но немного позже.
Антон пожал плечами.
– Естественно, что он хотел подождать – Карине скоро должны делать операцию заграницей, и неизвестно, во сколько это обойдется.
– Ритка уже сказала, что сама оплатит операцию, но это тоже ниже его достоинства. Квартиру купить – ему тоже не по нраву, – Катя презрительно сморщила нос. – Ну, мужики! Это ведь родная сестра!
– Он слишком много пережил с Лилианой, когда его покупали и принуждали силой, человек забывает все, кроме чувства унижения.
– Каринка тоже думает примерно так, поэтому она сначала хотела отказаться, но потом подумала… Понимаешь, она решила, что Ритка хочет квартиру в этом районе из-за тебя – рядом твоя клиника, я тоже близко живу, а ты ведь должен постоянно за мной присматривать. Ты ведь сам рассказал Илье, что мы с тобой брат и сестра, и они с Кариной очень близко все приняли к сердцу. Особенно то, что папа перед смертью просил тебя обо мне позаботиться.
– Конечно, ты же у нас грудничок, – проворчал Антон, тронутый словами сестры, и поправил ей капюшон.
– Она все же уговорила Илью – у них чуть ли не до разрыва дошло, но Каринка настояла на своем. Ну, и не так уж плохо получилось – Илье есть, где по ночам на компьютере работать, он же «сова». Два туалета, балкон, лоджия, потолки высокие, воздуха много, а в старой квартире Каринка постоянно задыхалась. И по ночам ей нужно высыпаться, а теперь няня может с Жоржиком ночевать в отдельной комнате. Главное, что комната для гостей есть – Ритка приехала и спокойно живет, никого не стесняет.
Она еще говорила, но Антон, занятый своими мыслями, уже не слушал. Он думал о странной рыжеволосой женщине – такой страстной, гордой и нежной. Она любит его, носит его ребенка, но что и почему мешает им быть вместе? Что за загадочная у нее работа, чем она занимается? Непонятные объяснения урывками, вечная таинственность.
– Рита никогда не говорила тебе о своей работе? – внезапно спросил он у сестры, бесцеремонно прервав на полуслове ее описание новой квартиры Карины.
Катя запнулась, но не обиделась.
– Нет, – мягко ответила она, – Ритка не такой человек, чтобы попусту болтать. Она много лет работала с папой, но мы знали, что их институт засекречен, и никто никогда ни о чем не спрашивал – даже мама. Но тогда мы чувствовали, что они горят, живут работой, а теперь она какая-то… какая-то надломленная. Я знаю, что ей платят большие деньги, но знаю также, что это для нее не имеет особого значения. Возможно, она сама тебе все скажет – ведь должны же вы будете решить, как жить дальше. Когда родится ваш ребенок.
– Да, когда родится, – глухо сказал Антон.
Ребенок родился теплой апрельской ночью. Весь предыдущий день стояла небывало жаркая и душная для апреля погода, и после полуночи Илья, сев работать за компьютер, распахнул настежь все окна. Он слышал шаги Маргариты за стеной – ее комната примыкала к его кабинету, – но не обращал внимания, потому что она часто бродила по ночам и засыпала лишь под утро. Карина сначала пыталась спорить с сестрой по этому поводу, доказывая, что такой режим вреден для ребенка, но потом махнула рукой – Рита отсыпалась днем, и утверждала, что ее организм требует именно такого режима.
На какой-то миг Илье послышался слабый стон, но с улицы долетали смех и повизгивания девчат, обнимавшихся с парнями, поэтому звук вполне мог донестись оттуда. Дожидаясь, пока стихнет шум машин и голоса припозднившейся молодежи, он вспоминал свой утренний разговор с Лилианой.
Она сообщила, что несколько фирм только что отказались от покупки антивирусных программ и расторгли контракты. Причина – рекламации, присланные хозяевами трех серверов, на которых стояли аналогичные защитные программы. Все эти программы оказались заблокированы, вирус проник на серверы и почти полностью уничтожил всю информацию.
– Из-за расторжения контрактов фирма теряет огромные деньги, – сказала Лилиана, и в голосе ее звучало сочувствие, – не говоря уж о компенсации, которую придется выплатить потерпевшим клиентам. Надеюсь, дело не дойдет до суда, и мы договоримся полюбовно. Как вообще программы могли оказаться заблокированы, Илюша?
– Не знаю, – он был растерян и подавлен, – при установке каждой программы мы несколько раз проводили пробный запуск модельного вируса, и он каждый раз сам ее запускал. Даже пользователь программы не сможет самостоятельно ее заблокировать – коды блокировки хранятся у нас на фирме и строго засекречены. Они могут быть востребованы только, если мы получим информацию, что кто-то использует нелицензионную копию программы.
– Кто имеет допуск к этой секретной информации?
– Я, ты, Александр Иннокентьевич. Конечно, информацию при необходимости может получить сотрудник любого филиала фирмы, но только поставив меня в известность и получив санкцию. Никому из них я за последний год подобной санкции не давал.
– А несанкционированное использование информации?
– Не знаю. Все наши сотрудники проверены, мы работаем вместе не первый год. Если кого-то из них и купили, то должны были заплатить солидную сумму. Зачем хулиганам, запускающим вирусы, платить такие деньги за нашу частную секретную информацию? Только в том случае, если это не простые хулиганы – если им целенаправленно нужно было «сжечь» вирусом именно эти сервисы.
Лилиана тяжело вздохнула.
– Н-да, непонятная история, мне очень жаль. Разумеется, материнская фирма постарается не допустить скандала, но о прибыли российскому филиалу, я думаю, придется на время забыть – мне только что сообщили об этом из нашего банка в Швейцарии. Поставь в известность своих сотрудников, что отныне они смогут рассчитывать лишь на зарплату от двухсот до четырехсот долларов, поэтому кто-то, возможно, решит сменить место работы.
Илья похолодел – распустить сотрудников означало фактически ликвидировать фирму. Он спросил нарочито безразличным голосом:
– Ты, надеюсь, понимаешь, что вы делаете? Наша фирма всегда выполняла наиболее сложные и оригинальные заказы, приносила самую большую долю прибыли.
– Не фирма, а ты, мой дорогой, – твоя светлая голова. Но ты зря меня обвиняешь, от меня тут ничего не зависит, делами распоряжается папа. Не волнуйся, лично ты без работы не останешься, я об этом позабочусь.
– Спасибо, конечно, но меня больше тревожат мои люди. Я даже готов продать часть своих акций холдинга, чтобы оплатить их работу. Могу я это сделать?
Лиля рассмеялась:
– Акции холдинга? Ты следишь за курсом, мой милый? Вот уже неделю, как они начали стремительно падать в цене. Возможно, на биржу просочились слухи, что я подала в отставку.
Илья оторопел.
– Ты… что?
– Да, милый, я продала свой пакет акций одному из директоров и неделю назад обратилась в совет директоров с просьбой освободить меня от обязанностей президента холдинга. Тридцатого мая в Москве состоится собрание акционеров – директора примут мой отчет о состоянии дел и выберут нового президента.
– Александр Иннокентьевич об этом знает?
– Папа оставил все на мое личное усмотрение, сказал, что ему хватит своих дел – и т.д., и т.п., – все равно, мол, когда-нибудь все, что он имеет, станет моим. Ты ведь знаешь – обычная музыка, которую он заводит, когда обижается. Выдал мне доверенность на проведение абсолютно всех юридических операций и заявил, что дальнейшее зависит только от моего благоразумия, а он не хочет иметь со мной никаких дел. Конечно, я понимаю, что они с мамой были не в себе, когда я увозила Таню, но ведь наша дочь имеет право постоянно видеть своих родителей, общаться с ними, разве нет?
Последние слова она произнесла многозначительным тоном, на который Илья никак не отреагировал, а лишь сухо ответил:
– Не знаю, тебе виднее. Почему ты не предупредила меня, что продаешь акции?
– Милый, я просто забыла – ведь у тебя их совсем немного. К тому же, у меня возникло столько проблем – я еще и за своих-то не получила денег, а только долговое обязательство. Поэтому я сейчас и не могу ничем помочь нашим программистам. Ты, наверное, не поверишь, но я нищая.
Разумеется, Илья этому не поверил, но теперь, сидя ночью перед компьютером и в сотый раз проверяя надежность блокирующей системы, он все сильнее осознавал сложность своего положения. Раз коды блокировки попали в чужие руки, то скоро могут прийти рекламации от других пользователей, купивших их программы. Это означает, что в ближайшее время он не сможет оплатить операцию Карины, но ждать нельзя – болезнь прогрессирует быстрее, чем вначале предполагали врачи. В последний месяц ей стало трудно даже выходить на улицу, она постоянно задыхается и живет на одних лекарствах, но и они скоро перестанут помогать. Уже есть договоренность с кардиологической клиникой в Париже, но теперь… теперь придется просить денег у Маргариты. Впрочем, она с самого начала заявила, что оплатит операцию, но тогда он, Илья, пришел в негодование – неужели же ему всю жизнь находиться на содержании у женщин?! Теперь, видно, придется спрятать самолюбие в башмак.
Закрыв воспаленные глаза и прикрыв их ладонями, он откинулся назад и внезапно услышал тихий голос за спиной:
– Илья!
Бесшумно вошедшая Маргарита стояла, держась руками за живот, и лицо ее было искажено болью. Сразу позабыв обо всем, он в ужасе вскочил на ноги:
– Ритка, что с тобой? Тебе плохо? – не повышая голоса, она приказала:
– Не шуми, ты испугаешь Карину. Позвони Антону, пусть приедет. Скажи, что у меня начались роды, и все идет нормально, а я пойду прилечь.
Илья вдруг забыл, где находится телефон, а когда вспомнил, то так рванул трубку, что оборвал провод и, в конце концов, дозвонился до Антона по мобильному. Тот приехал минут через двадцать, привез специальный большой чемодан с инструментами и медикаментами. Илье, который с отвисшей челюстью открыл ему дверь, он велел:
– Закрой рот!
– Понял, – Илья послушно закрыл рот, потом проглотил слюну и с завистью добавил: – Мне бы твое спокойствие!
– Я буду волноваться потом, а сейчас я тебе скажу, что делать и что принести, но не вздумай вертеться у меня под ногами и вопить, а то дам по шее. Потом сядешь под дверью и сиди – мне, может, что-нибудь еще понадобится.
Илья послушно выполнил все распоряжения друга и сел в прихожей, сложив руки на коленях, как школьник. Из комнаты до него доносились голоса Антона и Маргариты:
– Идет правильно, дыши глубже.
– Дышу. Не волнуйся, Антон, все хорошо. Говори со мной.
– Больно? Я введу тебе обезболивающее, – голос Антона впервые дрогнул, но Маргарита возразила:
– Нет, не надо. Скоро начнутся потуги, я уже чувствую.
– Головка…
Крохотный мальчик с рыжим пушком на макушке и глазами Антона закричал так громко, что Карина у себя в комнате проснулась и сначала спросонья решила, что это плачет Жоржик. Илья перехватил ее по дороге и не впустил в комнату сестры:
– Входить не велено, если что будет нужно, Антон скажет.
Они ждали, пока Антон их не позвал:
– Входите уж, полюбуйтесь на племянника.
Аккуратно обтертый, плотно завернутый в пеленку мальчик лежал на столе и шевелил головкой. Маргарита вытянулась на кровати, глаза ее были закрыты. Карина упала на колени, уткнулась лицом в подушку сестры и заплакала.
– Не надо, не волнуйся, – ровным голосом произнесла та, не открывая глаз, – все хорошо. Помогите лучше Антону тут все убрать.
Часов в десять утра пришла встревоженная Катя, и у лифта встретила няню с важно восседавшим в коляске Жоржиком. Няня с вечера до утра спокойно проспала рядом со своим питомцем, в девять накормила его кашей и теперь везла на прогулку. Она ничего не знала о том, что произошло ночью, и на расспросы Кати лишь недоуменно пожала плечами.
Открывший сестре Антон приложил палец к губам – Карина, утомленная всем пережитым, под утро заснула в своей комнате. Илья, тихо ступая, вышел в прихожую и, широко зевнув, поспешно прикрыл рот.
– С племянником тебя и нас, – шепотом сказал он Кате.
У той округлились глаза, и она немедленно рванулась в комнату Маргариты, но Антон слегка придержал ее, предупредив:
– Только тихо, не шуми.
Новорожденный мальчик, лежа рядом с матерью на широкой постели, время от времени попискивал, разевая ротик. Маргарита спала, чуть отвернув от него голову, и лицо ее было очень бледным.
– Как она? – испуганно прошептала Катя, стоя на пороге и не решаясь войти.
– Все нормально, можешь посидеть рядом, может, у тебя тоже аппетит разыграется, и ты решишься, наконец, родить, – Антон внимательно оглядел сестру. – Кстати, у тебя живот начал-таки опускаться.
– Это плохо?
– Это хорошо, это значит, что скоро родишь.
Они еще стояли в дверях комнаты, когда Илья, торопливо дожевывая бутерброд, вышел из кухни и взял с вешалки свой пиджак.
– Ребята, мне нужно съездить на работу, вы тут без меня справитесь?
– Вот уж без тебя-то мы точно справимся, – хмыкнул Антон. – Я, кстати, тоже должен съездить на часок в клинику – забрал у них обоих кровь, хочу сделать экспресс-анализ и кое-что привезти. Хотел подождать, пока Карина проснется, но раз Катька здесь, то пусть с ними посидит.
– Я посижу, но только вдруг что-нибудь? – она опасливо покосилась на вертевшего головкой малыша. – Он же такой махонький!
– Если что-нибудь, то разбудишь его маму – она врач, как-никак. Только думаю, ничего не случится, и привыкай – у тебя скоро свой будет. Зря не буди, пусть она поспит, – он бережно усадил сестру в кресло и, собрав свой чемоданчик, вышел из комнаты.
Когда из прихожей донесся тихий стук захлопнувшейся двери, Маргарита внезапно открыла глаза и посмотрела на Катю.
– Я не сплю, Катя.
– Ритка! Поздравляю, моя хорошая, я так рада!
Катя поднесла к губам лежавшую на одеяле руку Риты и поцеловала.
– Спасибо. Как ты себя чувствуешь?
– Нормально. Антон сейчас сказал, что живот опустился.
– Что ж, значит скоро, – она судорожно вздохнула, не поворачиваясь к ребенку, протянула руку и дотронулась до его макушки. – Видишь, какой у тебя племянник?
– Как ты его назовешь, уже придумала имя?
– Какая разница? – Маргарита равнодушно пожала плечами, и Катя вдруг решилась:
– Знаешь, много лет назад я все уговаривала Антона, поскорее жениться, даже придумала имя его сыну, мы с ним уже решили, что… конечно, если ты согласна, то… назвать его Максимом. Антон, правда, тогда и не собирался жениться, он все смеялся надо мной, – она запнулась и умолкла.
Лицо Маргариты впервые дрогнуло, она судорожно вздохнула.
– Пусть будет Максим, мне все равно.
– Тебе не может быть все равно – вы же вместе будете его растить.
– Вряд ли, я скоро уеду.
Катя укоризненно покачала головой.
– Ритка, не мучай моего брата, пожалуйста! Он никогда и никого не любил, кроме тебя, он страдает, я же вижу, что на нем лица нет. Почему, объясни мне, ты его отталкиваешь? Лучше него, благородней его я не встречала человека.
– Я знаю, Катя, я тоже безумно его люблю, но… но именно поэтому нам нельзя быть вместе. Прости меня.
С улицы донесся громкий гудок автомобиля, и обе женщины, вздрогнули от неожиданности. Катя запнулась, забыв, что хотела сказать.
– Он не испугается? – она кивнула в сторону ребенка.
– Нет, он еще не умеет слышать. Карину только бы не разбудили – она до утра не спала.
Гудок Карину все же разбудил. Сонно оглядевшись, она внезапно вспомнила о том, что произошло ночью, торопливо поднялась и, на ходу завязывая халат, направилась в комнату сестры. Уже подходя к двери, услышала голос Кати и замедлила шаг.
– Ты хочешь уехать и забрать маленького? Почему? Антон этого не переживет! За что?
– Успокойся, Катя, я уеду, но ребенок останется здесь, я не могу взять его с собой.
Голос Риты был спокоен, Карина, застыв на месте, прислонилась к дверной притолоке, и теперь до нее долетало каждое слово.
– Ты совсем с ума сошла, Ритка? – расстроено говорила Катя. – Я знаю, что ты все всегда переворачиваешь с ног на голову, но не до такой же степени! Нельзя же всегда, извини, заниматься дурью и губить свою собственную жизнь и жизнь других! Зачем ты все это делаешь? Папа много раз объяснял мне, что ты талантлива, не от мира сего, вся в хирургии, и все твои странности от этого большого таланта. Но ведь и талантливые люди имеют право на счастье.
– Преступники не имеют, – теперь тон Маргариты стал резок, – а я преступница.
Катя тяжело вздохнула.
– Ой, Ритка, опять твои невероятные фантазии, как ребенок, право. Папа всегда говорил, что ты не умеешь адекватно оценивать действительность. Я подозреваю, что в твоей работе случались неудачи, и ты, как хирург, приняла их слишком близко к сердцу. Дорогая моя, от этого никто не застрахован, ты не убила, не украла, не ограбила банк. Очнись и перестань себя накручивать. Ты живешь в реальном мире, и не измышляй того, чего нет.
Она умолкла, потому что ребенок негромко закряхтел, его красное сморщенное личико задвигалось. Маргарита мельком взглянула на сына и отвернулась. Мальчик, поворочав рыженькой головкой, затих и вскоре опять крепко спал, причмокивая пухлыми губками. Его мать смотрела на Катю огромными зелеными глазами, вокруг которых легли черные круги.
– Помнишь, Катя, когда в открытой печати появились последние публикации твоего отца? – спросила она.
В глазах Кати мелькнуло недоумение.
– Нет. Ритка, родная, причем тут это?
Ровным голосом Маргарита продолжала:
– Это был восемьдесят третий год, мы выступали на международной конференции нейрохирургов и доложили о своих последних результатах. Госбезопасность тогда обратила внимание на нашу работу, поскольку Максим Евгеньевич указывал на изменения личности, которые возникали после наших операций. Все, связанное с изменениями человеческой психики, в то время бралось под контроль КГБ, на эти работы выделялись огромные средства. Твоему отцу дали целый институт, разрешили самому набрать штат сотрудников. Зарплаты у нас были огромные, мне даже, ты помнишь, дали комнату в общежитии – это при тех-то ограничениях с пропиской в Ленинграде! Естественно, мы все давали подписку о неразглашении и не могли публиковать полученные результаты нигде, кроме как в отчетах для служебного пользования. Тем не менее, в нашем распоряжении было новейшее медицинское оборудование, самые лучшие медикаменты, а для опытов нам закупали любых экзотических животных – от крыс редких пород до приматов. Мы также оперировали – тяжелые случаи злокачественной шизофрении, когда шанс на выздоровление был равен нулю. Обычно после операции наступало улучшение, во многих случаях пациент выглядел совершенно здоровым и мог вести нормальную жизнь. Разумеется, подобное психохирургическое вмешательство применялось лишь в стопроцентно неизлечимых случаях, поскольку оно полностью меняло личность больного и в достаточной степени травмировало мозг – за шесть лет мы прооперировали в общей сложности около пятидесяти человек, часть операций окончилась неудачей. Разумеется, этого было недостаточно для того, чтобы сделать какие-то обобщающие выводы.
– Ритка, – не выдержав, прервала ее Катя, – я помню то время, папа иногда сутками засиживался на работе, весь прямо горел. Мы тогда ничего не знали, ты мне можешь рассказывать и рассказывать – я готова слушать до бесконечности. Но сейчас решается судьба моего брата, твоя судьба, судьба Максимки. Пожалуйста, давай…
– Не перебивай, Катя, дай договорить! Дальше: в восемьдесят девятом нашу тему закрыли, институт разогнали – перестройка, свобода слова. Правозащитники вдруг вытащили на свет, что наши работы связаны с влиянием на психику человека. Какие-то международные организации потребовали прикрыть наш институт, и этот придурок Горбачев пошел у них на поводу. Максим Евгеньевич бился, пытался доказать, что направление института связано с психиатрией, но ему заявили, что наша статистика излечения больных недостаточна, – с губ Маргариты сорвался едкий смешок, полный горечи и злобы. – Ха! Зато теперь у меня статистики через край! За последние годы я прооперировала сотни людей – здоровых, а не больных.
– Что? – Катя стиснула руками свой живот и откинулась назад. – Я… я не понимаю.
Маргарита смеялась – беззвучно, одними губами – и говорила почти весело:
– А что тут не понимать? Я работаю на практичных людей. Макаки, крысы – все это дорого и сложно. Человеческий материал самый дешевый, люди у нас кругом и на каждом шагу – лишние, никому не нужные. К моим услугам самые последние достижения биохимиков и электронщиков, я постоянно совершенствуюсь! Даже твой отец был бы поражен, увидев то, чего я достигла.
– Все еще не понимаю, – в дрожащем голосе Кати звучала растерянность, – что ты делаешь и чем занимаешься? Прости, я тупая, до меня долго доходит.
– Я же говорю: совершенствуюсь. После операций, которые я провожу, личность пациента практически не меняется, лишь одна маленькая особенность: если от него потребуют выполнить определенную работу, то он ее непременно выполнит, но не как робот, а на самом высоком уровне. Крохотный контур внутри мозга в нужный момент превратит его – не скажу в раба, а скорее в идейного сторонника. Жена сочтет своим долгом похитить у мужа секретные документы, свидетель солжет в суде и сочтет это святой обязанностью, а пилот направит свой самолет на жилые кварталы, и страх его не остановит. Потому что после операции пациенты утрачивают инстинкт самосохранения.
– Ты шутишь, Ритка? – Катя с трудом проглотила застрявший в горле ком. – Зачем и кому это надо? Или ты решила начать сочинять фантастику?
– Бог мой, кому надо! Да многим это надо! Другое дело, что не у всех это может получиться, поэтому организацию подобной работы лучше доверять профессионалам. Те люди, на которых я работаю, именно такие профессионалы – они выполняют заказы. От правительств, от политических партий, от частных лиц. Своего рода монополия. Они сами все планируют и организуют, клиенту остается лишь высказать свое пожелание и заплатить деньги, наивные детективы будут удивляться, почему столь несвязанные между собой преступления имеют столь похожий почерк.
– Хорошо, ладно, детективы детективами, но причем тут ты? Я не понимаю тебя, Ритка, какие заказы? Какие профессионалы? Ты можешь говорить серьезно?
Маргарита устало закрыла глаза.
– Я говорю серьезно, Катя, Человеческий материал действительно самый дешевый в мире. Похитить информацию или подготовить ликвидацию какого-либо лидера – сложная и дорогостоящая работа. Но если секретарь, которому безусловно доверяют, согласится стать нашим союзником, а любовница этого лидера внезапно направит машину, в которой они оба едут, в пропасть… Для этого надо всего лишь, чтобы они попали в руки ко мне или к моим коллегам и перенесли небольшую операцию на миндалевидном комплексе. Это очень легкая и быстрая операция, она занимает от пяти до десяти минут, зонд вводится в мозг через носовое отверстие под местной анестезией, и пациент предполагает, что ему проводят обычное обследование носоглотки. Небольшое головокружение и легкая тошнота быстро исчезают. Впоследствии, если все было сделано правильно, ни оперированный человек, ни его близкие даже не подозревают об изменениях в его мозгу – они проявятся лишь в нужный момент. Самое сложное тут, пожалуй, уговорить человека, чтобы он согласился приехать к нам. Но для этого в организации работает целая сеть специально обученных агентов. Ты мне все еще не веришь?
И то, как спокойно говорила Маргарита, внезапно заставило Катю окончательно ей поверить.
– И много? – она с трудом выдавливала из себя слова, стараясь привести в порядок метавшиеся мысли. – И много вас таких… специалистов?
– Не очень, – бесстрастно ответила ее собеседница. – Работа психохирурга или нейрохирурга доступна не каждому, это дар, с которым нужно родиться. Не хвастаясь, скажу, что самую тонкую и ответственную работу поручают лично мне, но у нас есть еще несколько достаточно опытных нейрохирургов. Если же нужно что-то примитивное – например, чтобы человек, обмотанный взрывчаткой, вошел в кинотеатр и нажал на кнопку детонатора, то для этого есть другие филиалы, мы этим не занимаемся. Те хирурги не столь квалифицированны, как мы, во время операции они могут сильно повредить мозг, но ведь от их пациента в дальнейшем особо тонких действий и не потребуется.
– Перестань! – закричала Катя, закрыв лицо руками. – Перестань, я не хочу слушать! Пусть они, пусть, но ты… Ты – самая талантливая ученица моего отца, его гордость. Мне иногда казалось, что он к нам, своим детям, никогда не относился так трепетно, как к тебе. Почему ты связалась с этими людьми?
Маргарита устало вздохнула.
– Им с самого начала было все известно о наших работах в институте – и это несмотря на тот режим строгой секретности, в котором мы провели все эти годы! Сначала они планировали договориться с Максимом Евгеньевичем, но он уже был тяжело болен, и они вышли на меня. Я подписала контракт, начала работать в одной из их лабораторий, но в то время и речи не было о каких-либо экспериментах над человеком.
– Но как? Что заставило тебя согласиться?
Рита молчала какое-то время, потом глухо ответила:
– Ненависть. Ты не знаешь, что я видела, не сможешь понять. Когда на твоих глазах убивают и заживо жгут людей, жизнь человеческая теряет свое значение. Те, кто это делал, в моих глазах не были людьми, и я… Потом, я поняла, что главное – начать. Это так же, как убить – в слепой ярости лишаешь кого-то жизни, а потом понимаешь, что все не так уж сложно. Тем более что я никого не убиваю – мои пациенты живы и здоровы, а что дальше…
Она равнодушно пожала плечами, и от этого простого жеста, Катя вдруг вскипела:
– Ты должна это прекратить, слышишь? Откажись, разорви с ними всякие контракты. Ты талантлива, ты ученица моего отца. Если ты не найдешь работу в России, то тебя с радостью возьмет на работу любая зарубежная клиника – сейчас ведь не восемьдесят девятый год.
– Дура! – гневно, но тихо ответила Маргарита. – Ты просто дура, Катька. У меня, наверное, мозги поехали после родов, или ты меня так достала, что я рассказала тебе все это! Ни Антону, ни Карине – не вздумай никому из них ляпнуть о том, что я сейчас тебе сдуру выложила! Помни, что не только ты, но и любой другой человек, который узнает, будет в смертельной опасности. В смертельной!
Катя оробела от яростного взгляда зеленых глаз.
– Нет, я никому, – испуганно пролепетала она, – но ведь ты не можешь вечно с этими людьми… Ты же сама понимаешь…
– Неужели ты думаешь, что эти люди меня когда-нибудь выпустят? – губы Маргариты с горечью искривились. – Я пыталась, хотела – этой осенью, после того, как я встретила твоего брата и поняла, что жду ребенка. Я хотела порвать с ними, когда на моих глазах разбился самолет – его пилотировал летчик, которому я сделала операцию, и эта авария была сознательно спланирована. В рекламных целях – продемонстрировать заказчику наши возможности.
– Боже мой, Ритка…
– Я хотела, и мне было плевать на то, что будет со мной, но мне откровенно объяснили, что моя сестра была и остается заложницей всех моих действий. Поэтому я скрываю ото всех наши отношения с Антоном, скрываю рождение сына – не хочу давать им еще и других заложников.
– И ты… будешь продолжать? – сдавленно прошептала Катя.
– Придется – пока я жива. Но даже и моя смерть ничего не решит – те, кто работал под моим руководством в последние годы, достаточно хорошо переняли мой опыт. Конечно, они оперируют не столь искусно, как я…
– Да, конечно, даже тут ты не можешь не похвалиться, – всхлипнув, Катя вытерла слезы со щеки ладонью. – Папа, я помню, часто говорил, что в тебе достаточно таланта и честолюбия, чтобы обо всем в жизни позабыть и посвятить себя любимому делу. Бедный папа, сколько надежд он на тебя всегда возлагал, сколько говорил об этой твоей искре божьей! Помню, какой серенькой мышкой я себя всегда чувствовала, когда он говорил о тебе! Бедный, какое счастье, что он умер и не узнал, чем ты сейчас занимаешься!
– Он знал, – Маргарита закрыла глаза, – я все сказала ему, когда приезжала к вам перед его смертью, помнишь? Я тогда была вне себя, я ненавидела все человечество, а он… Что он сказал тебе обо мне, когда я ушла?
Лицо Кати окаменело, она сцепила пальцы рук и прижала их к груди, словно пытаясь сдержать рвущуюся наружу боль.
– Папа ничего мне не сказал, – холодно ответила она, – он уже не мог ничего сказать, потому что… умирал, когда я вошла к нему. Последние слова его были «душа есть», и теперь я понимаю: это было обращено к тебе. Последние минуты его жизни были отданы тебе, а не мне, понимаешь ли ты это? Я с этим уже смирилась, но ты права – ты не сможешь быть ни женой, ни матерью, я не отдам тебе ни брата, ни племянника, слышишь?
Рита приподнялась на локте, глаза ее гневно сверкнули.
– Слишком много на себя берешь, ты не можешь мне что-то отдать или не отдать! Тем более, моего сына!
Впрочем, сразу же успокоившись, она вновь легла на спину и закрыла глаза. Ребенок внезапно заплакал, но Катя, поднявшись с непривычной для ее округлившейся фигурки быстротой, схватила Маргариту за руку.
– Не трогай его, не прикасайся к нему! – внезапно она почувствовала резкую боль внутри и схватилась за живот, но продолжала говорить: – Уезжай, катись к черту! Я заберу Максимку, он будет моим и только моим, ясно?
Две или три секунды обе женщины с вызовом смотрели друг на друга и одновременно вздрогнули, услышав, как Карина открыла дверь и встала на пороге.
– Я все слышала, – тихо и очень просто сказала она, но тут же повернула голову, услышав негромкую трель дверного звонка в прихожей. – Это Антон вернулся, я открою. Не надо ему… говорить.
Когда Антон вошел в комнату, Рита лежала на спине, закрыв глаза. Катя стояла посреди комнаты с испуганно округлившимися глазами, чувствуя, что по ногам стекает какая-то жидкость.
– Ой, у меня… что-то течет! – она недоуменно и с некоторым смущением посмотрела на мокрую юбку.
– Черт, да у тебя воды отходят, надо в клинику, собирайся, – Антон торопливо подошел к сестре и взял ее за локоть, но Катя с внезапно исказившимся лицом дернулась в сторону.
– Подожди, Антоша, подожди – мы должны взять с собой маленького, потому что Рита уедет, и он теперь будет всегда со мной.
– Не пори чушь, – раздраженно произнес ее брат, – мы с Ритой все решим сами, а сейчас пошустри, а то родишь в машине.
– Катя права, – в упор глядя на сестру, неожиданно сказала стоявшая на пороге Карина и на миг прижала руку к груди, где в последние месяцы поселилась сжимавшая сердце тупая боль, – так будет лучше. К тому же, в клинике ребенок будет под наблюдением педиатра. Сделай, Антон, как говорит Катя, а там будет видно. Давай, я соберу его и помогу вам спуститься к машине. Да, Рита?
Маргарита не ответила. Карина быстро расстелила на столе маленькое одеяльце, положила поверх чистую пеленку и, взяв с кровати сестры мальчика, начала его аккуратно заворачивать. Смуглое лицо молодой женщины было неподвижно, длинные ресницы опущены, губы крепко сжаты. Антон, поддерживая Катю, растерянно смотрел на Маргариту. Приподняв голову, она сделала было движение в сторону сестры и ребенка, потом, отвернулась и еле заметно кивнула.
– Пусть будет так.