Читать книгу Тень Энвижен - Галина Тер-Микаэлян - Страница 2

В Москве бурлила весна, наполняя все живое ощущением предстоящего чуда. Как правило, подобное состояние относится к чисто сезонным явлениям и не имеет логически объяснимых причин – просто на душе легко, и хочется петь. Поэтому лихо вращавший баранку грузовика Василий Проханов напевал себе под нос:

«Шаланды полные кефали в Одессу Костя приводил, ля-ля-ля-ля-ляля-ля-ля!»

«Ля-ля-ля-ля» заменяло все остальные слова, которых он не помнил. Сидевший рядом с ним грузчик Гена Сычев выглянул в окно и подивился:

– Чего ты по Садовому поехал? Через центр же быстрее.

– Через центр сейчас нельзя, – возразил Проханов, – там технику нагнали к параду. Доедем, куда торопиться.

– Успеем-то до вечера наряды по плановым перевозкам закрыть?

– План, Гена, не волк, в лес не убежит, – нравоучительно проговорил Проханов, – .сначала главные дела сделаем, а потом уже работать поедем.

– Да я-то ничего, мне только, чтобы нормально заплатили. А то один раз перевозили полковника милиции, так половину не доплатил. И не поспоришь с ним.

– Эти заплатят, не милиция. Мне знакомая из НИИ позвонила, уже в третий раз просит людей в новостройку перевезти. Знаешь, где на Вернадского от Академии наук кооператив заселяется? Туда интеллигенты и профессора въезжают, если правильный подход к ним найти, то и сверху заплатят.

– А в те разы с тобой какие грузчики перевозили?

– В те разы со мной Витька Смородин с напарником ездили, – Проханов сердито дернул плечом, – больше я их не возьму, сволочей. В первый раз-то они нормально, а во второй Витька начал: «Почему мы тебе должны четвертную отдавать, если мы грузим, а ты ничего не делаешь, в кабине сидишь?» И отдает только червонец. А ничего, что я им клиентов нашел и в рабочее время машину ради них гонял? Я ему сразу сказал: раз так, то оревуар, с другими буду работать.

Гена Сычев подхалимски закивал головой.

– Смородин всегда жопой был, а за нас ты не волнуйся, Васек, мы по-честному. Бери нас, если что подвернется.

Не ответив, Проханов напустил на лицо выражение, говорящее «это уж, как ты себя зарекомендуешь», включил радио, и в кабине грузовика зазвучал бодрый голос диктора:

«В соответствии с программой исследования космического пространства в Советском Союзе произведен запуск орбитальной научной станции «Салют»… Целью запуска является отработка элементов конструкции и бортовых систем, проведение научных исследований и экспериментов…»

– Видал как? – притормозив у светофора, Вася Проханов гордо глянул на Сычева. – Десять лет назад мы Гагарина в космос запустили, сегодня целую космическую станцию.

Настроение его, слегка омраченное воспоминанием о подлости бывшего компаньона Смородина, вновь поднялось, и он затянул теперь уже в полный голос: «Шаланды полные кефали…». Мощное пение его проникло в забитый домашней утварью крытый кузов грузовика, и хорошенькая блондинка лет тридцати с небольшим, ойкнув от неожиданности, испуганно прижала к груди сумочку.

– Ой, Сережа, кажется, они выпимши, – прошептала она на ухо мужу, сидевшему рядом с ней на большой набитой вещами коробке, – у нас же гарнитур импортный, как они собирать будут? Вдруг испортят? Только купили.

Действительно, вся мебель была еще в магазинной упаковке, резко отличавшейся от обшарпанных коробок и ящиков, доверху набитых одеждой и книгами.

Сережа, немного сутулившийся мужчина с интеллигентным лицом, слегка пошевелил затекшими от неудобного положения длинными ногами и неловко покосился на дремавшего в другом конце кузова второго грузчика.

– Я тебе с самого начала говорил, Ксюша: нужно обратиться в службу перевозок, – таким же шепотом ответил он, – а ты заладила: Маша Савина обо всем договорится, Маша Савина поможет нам с переездом. Вот и результат.

– Так, Сереженька, ведь в государственных конторах на месяц очередь, все нормальные люди договариваются частным образом.

– Ну и все, теперь, уже ничего не изменишь. Положи голову мне на плечо и спи, ты всю ночь возилась с коробками.

Тяжело вздохнув, Ксения последовала совету мужа и, пристроив светловолосую голову на его плече, закрыла глаза. Пригревшись под обнимавшей ее большой рукой, убаюканная мерным движением грузовика, она не заметила, как задремала, погрузившись в обрывки сновидений и воспоминаний.

....Ей снилось, что опять стоит шестьдесят первый год, везде по городу развешаны портреты Хрущева и Гагарина, а они с Сережей, студенты третьего курса мехмата МГУ, отмечают в ресторане свою свадьбу. Целуясь с мужем под крик «горько!», Ксюша краем глаза видит выскальзывающую из зала мать Сережи. Куда это она, интересно, собралась? Впрочем, теперь не до этого – начинает играть музыка, пора идти танцевать.

Когда молодые, запыхавшись после танцев, вновь садятся за стол, возвращается свекровь, и лицо у нее довольное. Отец Сергея и мать Ксюши смотрят на нее вопросительно.

– Дозвонилась? – спрашивает свекор.

– Дозвонилась и договорилась, – лицо его супруги расплывается улыбкой.

– Сколько она берет? – озабоченно спрашивает мать Ксюши.

– Сказала, много не возьмет. Она не ради денег сдает, просто одиноко. Муж у нее был какой-то заслуженный, поэтому ей разрешили оставить три комнаты, одну она сдает. Целый час мне жаловалась – в прошлом году пустила студенток, так они ее обворовали.

– Сейчас молодые всякие бывают, – сочувственно вздыхает Ксюшина мать.

Ксюша соображает – свекровь ходила звонить насчет комнаты. Проблема жилья для вновь испеченных супругов сейчас стоит во главе угла – у родителей Сергея двухкомнатная хрущевка, там еще один сын и бабушка, а Ксюша с матерью живут в комнате в коммуналке. Свекровь рассказывает:

– Я уж ей наших по-всякому расписала, хорошие, мол, ребятки, умные, математики, честные, аккуратные. Москвичи, говорю, просто у нас места нет, где жить. Она даже растрогалась, говорит, пусть прямо завтра приходят и живут. Я, говорит, как добрая фея, буду стоять у истоков их супружеской жизни, – она смущенно поясняет: – Это у Евдокии Николаевны манера так заковыристо говорить. Ты уж, Ксюша, меня не подведи, смотри, чтобы везде чисто было.

– У меня Ксюшенька аккуратная, – в голосе матери Ксюши звучит легкий вызов – дочь она родила без мужа и очень гордится, что сумела одна ее вырастить и выучить.

Евдокия Николаевна на первый взгляд и впрямь казалась похожей на добрую фею – пухлая, седовласая, велеречивая. Вот только недобрый прищур ее глаз постоянно светился подозрением, и каждый вечер она демонстративно пересчитывала на кухне ложки и вилки, а по утрам проверяла стоявший под вешалкой ящик с ботинками – все ли на месте. Ксюша и Сергей при этом чувствовали себя пойманными с поличным преступниками и, краснея, отводили глаза. По ночам дверь комнаты хозяйки была полуоткрыта, и, стыдливо пробираясь в ванную, Ксения ощущала между лопаток ее сверлящий огненный взгляд. Спустя пять месяцев Евдокия Николаевна все же недосчиталась одной пары ботинок и с позором изгнала своих молодых жильцов. Живот у Ксюши к этому времени был большой и круглый, поэтому искать новое жилье было бессмысленно – беременных жиличек хозяйки к себе не пускали…

Грузовик резко притормозил у светофора, Сергей придержал жену, чтобы она не соскользнула с его плеча. Усталая Ксения не проснулась, и теперь ей снилась их комната в коммуналке на Красной Пресне.

…Комнату разгородили двумя шифоньерами – половина им, половина матери. Рядом с их диваном стояла подаренная друзьями еще до рождения Андрюши старая, но добротная детская кроватка. Однажды, прислушавшись к сонному сопению четырехлетнего Андрюшки, Ксения с Сергеем решили, что он спит крепко, и можно заняться любовью. Но на самом пике страсти они внезапно услышали:

– Мама, что вы с папой делаете?

И с ужасом увидели: мальчик сидит и с интересом на них смотрит…

От сдавившего горло кошмара, навеянного этим воспоминанием, Ксения очнулась и огляделась.

– Еще не приехали?

– Спи-спи, – Сергей ласково похлопал жену по плечу.

Она закрыла глаза, но сон к ней уже не шел, зато в голову полезли неприятные воспоминания.

…Маша Савина, приятельница Ксении и бессменный профсоюзный деятель института, куда их с Сергеем распределили работать, посоветовала:

– Сходи к начальству – сейчас кооперативный дом Академии наук будет строить. Правда, официально только для профессоров и заслуженных работников, но я точно знаю, что на некоторых наших тоже список подали, – она назвала Ксении несколько фамилий, – может, и вас включат. А что – Сережа в двадцать пять лет кандидатскую защитил, докторскую пишет, занятия с аспирантами ведет, у тебя тоже диссертация почти готова. Пусть в ваше положение войдут – молодые перспективные кадры, у вас ребенок.

Ксения записалась на прием к заместителю директора, но ничего хорошего из этого не вышло. Тот вежливо выслушал рассказ обо всех их жилищных невзгодах и развел руками.

– К сожалению, я ничем не могу вам помочь, уважаемая, м-м-м, – зам. директора бегло взглянул на заявление, – Ксения Петровна, кооператив организован для профессоров, членов-корреспондентов и действительных членов Академии наук, а также заслуженных работников с многолетним стажем.

Он перечислял всех, кто имел право на кооператив, очень вежливо и корректно, даже сочувственно. Не улови Ксения в его взгляде равнодушного нетерпения – мол, объяснили тебе все, так иди и не надоедай больше, – она покорно извинилась бы за беспокойство и ушла. Но этот взгляд неожиданно вывел ее из себя и лишил равновесия.

– Между прочим, я знаю сотрудников нашего института, которые не относится к данным категориям, однако вступили в этот кооператив, – нахальным тоном заявила она и перечислила услышанные от Маши Савиной фамилии, – среди них есть даже не кандидаты наук, так что не надо! Все у вас по блату делается!

Заместитель директора на миг порозовел, но быстро взял себя в руки.

– Ничего об этом не знаю, – сухо обронил он, – откуда у вас такая информация?

– Мне сообщили об этом в профкоме, и вы сами все прекрасно знаете! Я… я обращусь в ЦК!

– Что ж, это ваше право, – еще суше произнес заместитель, – до свидания.

На следующий день Маша Савина позвонила Ксении в отдел и попросила зайти к ней в профком, а там уже, наедине, отчехвостила почем зря.

– У тебя совести нет, Ксюха, зачем ты мне такую подлянку сделала? Меня с утра уже из-за тебя к директору вызывали. Я тебе по секрету сказала: этим, например, дают. Чтобы ты в ситуацию лучше вникла. А ты в кабинете у зама орешь, всех в голос пофамильно перечисляешь, да еще на профком ссылаешься – вообще что ли? Себе врагов наживаешь и меня решила подставить? Вообще тебе больше ничего не скажу!

Ксения разрыдалась.

– Прости, Машенька, я не подумала. Но я твое имя не назвала, честное слово! И что теперь, у тебя будут неприятности?

Маша Савина, как большинство полных людей, была добродушна и отходила быстро.

– Ладно, как-нибудь обойдусь. Кончай истерику, давай, я тебе чаю налью.

Всхлипывая и постепенно успокаиваясь, Ксения пила чай и жевала засохший пряник, а под конец, совсем отойдя, решилась робко спросить:

– Маш, так что же мне все-таки делать, куда пойти? Невозможно уже так жить, легче утопиться! И снять квартиру нигде нельзя – с ребенком никто не сдает. С одной недавно вроде совсем договорились, даже за полгода деньги вперед заплатили – она на север куда-то уезжала. Стали вещи перевозить, а она как раз зашла, игрушки Андрюшины увидела и сразу на нас покатила: с ребенком не беру, почему не сказали, что с ребенком? Деньги вернула, и ни в какую – ребенок, говорит, тут всю мебель попортит, мне потом ваши деньги боком выйдут.

– Хватит ныть, – сурово прервала Маша ее жалобы, – и хуже, бывает, люди живут. Меньше нужно было болтать, где не надо!

Тем не менее, она прижала указательный палец к виску – как обычно, когда, размышляя, искала выход. В душе Ксении проснулась слабая надежда.

– Может что-то еще можно сделать? Я на все готова!

– Ладно, – еще немного подумав, кивнула Маша, – пойдешь в горком партии к Ибрагимову Аслану Алиевичу, он по жилищным вопросам. Попроси его, как следует, душевно, может, получится. Я запишу тебя на прием, но смотри – чтобы без эксцессов.

– Что ты, что ты, Машенька! Клянусь!

Ибрагимов, полный лысеющий мужчина лет пятидесяти с черными глазами и продолговатыми, как маслины, глазами, слушал рассказ Ксении, сочувственно кивал головой и одновременно просматривал написанное ею заявление.

– А почему же вы не встали на жилищную очередь по месту жительства? – спросил он.

Ксения вновь принялась с жаром объяснять:

– Я же говорю: у нас комната двадцать четыре квадратных метра, прописано четыре человека, на каждого члена семьи приходится шесть метров, а чтобы встать на очередь, нужно пять.

– Да-да, конечно, нужно пять. Так чего же вы хотите – у вас жилплощадь соответствует норме. Может, позже нормы в Москве пересмотрят, тогда вы и сможете встать на учет.

– А до тех пор нам что – всем четверым жить в одной комнате? Мама, я, муж и сын? – Ксения слегка повысила голос, но тут же вспомнила наставления Маши и, прижав к груди сложенные лодочкой руки, посмотрела на Ибрагимова полными мольбы синими глазами. – Помогите нам, Аслан Алиевич, пожалуйста, прошу вас! Неужели никакой надежды?

Щеки ее разрумянились от волнения, белокурые волосы очаровательно разметались по плечам. Ибрагимов откашлялся, прошелся по кабинету, а потом, встав за спиной Ксении, отеческим движением потрепал ее по плечу.

– Ну-ну, не нужно отчаиваться, – ладонь его внезапно стала горячей, не убирая ее, он положил и вторую руку на другое плечо молодой женщины, – но вы должны понять, что в стране сейчас сложная ситуация с жильем. Очень сложная!

Ксения растерялась, не зная, что делать. Побагровев от стыда, она вывернулась из сжимавших ее плечи рук и вскочила на ноги. Ибрагимов ее не удерживал, обойдя стол, он вновь опустился в свое кресло и с ласковой улыбкой смотрел на молодую женщину, а глаза-маслины матово блестели.

– Я… я пойду уже, – попятившись, она зацепилась каблуком за ковер и чуть не упала.

– У вас в институте сейчас, насколько я знаю, формируются дополнительные списки в кооператив, – задумчиво проговорил он, словно разговаривая с самим собой.

Кипя возмущением, Ксения повернулась и выскочила из кабинета.

«За кого, интересно, он меня принимает?»

На этот день у нее был оформлен отгул, но, тем не менее, она помчалась в институт, чтобы рассказать обо всем Маше Савиной. Было обеденное время, поэтому Маша, впустив ее к себе в кабинет, заперла дверь и, включив электрический чайник, сняла с плитки уже разогретую кастрюлю с мясным рагу.

– Ну, как там у вас с Ибрагимовым? – спокойно спросила она подругу, достав из тумбочки глубокую тарелку и пакет с нарезанным хлебом. – Поешь со мной?

– Не хочу, – угрюмо буркнула Ксения, – ты не представляешь, что за тип этот Ибрагимов! Такая сволочь! Знаешь, на что он намекал?!

Пока Маша ела рагу, Ксения сбивчиво описывала свой визит к секретарю горкома. Подруга молчала, чуть кивая головой, – говорить во время еды Маша не любила, потому что в детстве не раз слышала рассказ о родственнике, задохнувшемся из-за застрявшей в горле рыбьей кости. Прежде, чем ответить, она подобрала остатки соуса с тарелки корочкой хлеба, тщательно прожевала и проглотила.

– Ну, ты вообще! Извини, Ксюха, я не понимаю, у тебя что в голове? Мозги есть? Упускать такую возможность! Ты что, девочка невинная?

– Да ты что, Маша, для меня подобное и подумать дико! Я люблю Сережу, у нас сын.

– Ну и люби, – Маша налила себе чаю и, бросив в стакан два куска быстрорастворимого рафинада, поболтала в нем чайной ложкой, – люби, смотри, как все они задыхаются в одной комнате. Смотри, как Сережа пишет свою докторскую диссертацию на сломанном стуле в углу, как Андрюша делает уроки, сгорбившись на старом сундуке. Сама недавно кричала, что на все готова за квартиру.

– Ну, не на это же! – Ксения с достоинством вскинула голову.

– А на что? – утерев рот салфеткой, добродушно спросила Маша.

– Даже если бы я, как ты говоришь, ради своей семьи и пошла на что-то… на что-то такое, то моя семья все равно была бы разрушена, потому что я не смогла бы смотреть Сереже в лицо. И он бы меня тоже никогда не простил.

Разгорячившейся Ксении самой понравилось, как гладко и хорошо она это сказала, но Маша ничуть не была тронута, наоборот, губы ее чуть презрительно скривились.

– Ну, прямо юная пионерка! Стыдно, Ксения, взрослая женщина, а лепечешь такой вздор! Во-первых, про такие вещи Сереже вообще не нужно знать, а, во-вторых, любовь… Да какая любовь в одной комнате с сыном и мамой за шкафом? Сколько так может длиться? От такой жизни твой Сережа через пять лет станет импотентом, а через десять на нервной почве заработает инфаркт или инсульт. Будешь бегать по докторам, выбивать ему пенсию, и везде тебя заставят по пять часов просиживать в очереди перед кабинетом, а в кабинете какая-нибудь фифа еще и нахамит в лицо, если не наорет. А Андрюшка? Думаешь, на его психике все это не скажется? И что ты тогда будешь делать со своим самоуважением, в музей Ленина его сдашь?

Ошеломленная нарисованной перспективой Ксения слушала подругу и растерянно хлопала глазами.

– Подожди, Машка, но как же это можно? Противно ведь! С каким-то чужим мужиком…

– А что там с чужим! Ибрагимов – мужик не такой уж и плохой, если что обещает, то делает. Я тебя к нему потому и послала.

– Так ты знала… А почему не сказала заранее?

– А что я знала? Что я могла заранее сказать? Он тоже не на каждую бабу бросается, мог бы вообще на тебя внимания не обратить. Но раз ты ему понравилась, воспользуйся, вот мой совет. Другой возможности у тебя не будет. Нет, конечно, как хочешь, никто тебя насиловать не собирается.

– Но это же… ведь тогда это же проституция получается.

– Да скажешь тоже! Проституция – это когда за деньги, а тут нормальный принцип: ты мне, я тебе.

– Все равно, я уже отказалась и ушла.

– Да брось ты, – Маша благодушно махнула рукой, – я позвоню знакомой девочке в горком, она тебя снова на прием запишет. Ничего страшного, мужикам даже нравится, если женщина не сразу соглашается.

У Ксении слегка закружилась голова, она на миг зажмурилась и, облизав пересохшие губы, хрипло спросила:

– И где же… где же мы будем это… ну…

Маша расхохоталась до слез.

– Ну, Ксюха, ты, как дитя малое! Не волнуйся, это его проблема, найдет место. Только ты, вот что, – она стала серьезной и наставительно подняла указательный палец, – не веди себя, как школьница или какая-то несчастная жертва. И бревном тоже не будь. Лучше всего, если расслабишься и сама получишь удовольствие. Один раз живем.

Окажись объятия Ибрагимова физически противны Ксении, она ощутила бы моральное удовлетворение – сознавала бы, что терпит и приносит себя в жертву во имя семьи. Однако Аслан Алиевич прекрасно умел обращаться с женским телом и знал, как доставить партнерше удовольствие. Каждый раз, испытав с ним взрыв наслаждения, Ксения лежала, охваченная чувством гадливости и отвращения к самой себе – ведь с Сережей, безумно ею любимым, она никогда ничего подобного не испытывала. Да и как могло быть иначе, если даже в тех редких случаях, когда им с мужем удавалось заняться любовью наедине, где-то в подсознании у нее звучали скрип материнской кровати за шифоньером и хныканье проснувшегося сынишки?

Ибрагимов честно выполнил свои обязательства – через месяц научных сотрудников Сергея и Ксению Дориных включили в дополнительный список счастливцев, получивших пай в строящемся кооперативном доме. Спустя три месяца Ибрагимова перевели в Баку – он сам попросился на родину, поскольку плохо переносил северный климат. Особой печали при расставании с Ксенией Аслан Алиевич не испытывал, в последнюю их встречу выпил и, как юнец, разыгрался в постели, да так, что оставил у нее на груди большой синяк. Она заметила это только дома, и пришлось сочинить для Сергея целую историю про автобус, где ее во время посадки сбили с ног, ударив грудью о ступеньки.

Кооперативный дом строили почти четыре года, и все это время Ксения изо всех сил старалась вычеркнуть из памяти свою связь со сластолюбивым Асланом Алиевичем, но получалось плохо. Каждый раз при воспоминании о нем ее охватывали тоска и отчаяние, и теперь, когда она, положив голову на плечо мужа, подъезжала, наконец, к своему новому жилищу, в голову опять полезли неприятные мысли, защипало в глазах и в носу.

– Приехали, – громко сказал Сергей, – просыпайся, соня.

Незаметно утерев выступившие слезы, Ксения подняла голову и огляделась. Дремавший прежде в противоположном углу грузчик уже отодвинул щеколду и распахнул дверцу, впустив в полутьму кузова яркий свет. Забыв обо всем, Ксения выпрыгнула из кузова, едва не угодив в жидкое месиво – по всей Москве дворники уже очистили от снега свои участки, но пустырь около их дома-новостройки еще не был приписан ни к одному ЖЭКу, поэтому жил жизнью грязной и снежной. Шофер Проханов выглянул из кабины и, крикнув всем отойти, осторожно подогнал машину еще ближе к крыльцу. Сычев с напарником немедленно принялись выгружать на крыльцо коробки.

– Сережа, – поправляя съехавшую набок вязаную шапочку, озабоченно проговорила Ксения, – ты посторожи вещи возле машины, а я поднимусь с грузчиками, дверь им открою. Только никуда не отходи, слышишь?

Сергей послушно кивнул и прочно встал возле выгруженных вещей. Водитель Проханов вылез из кабины размяться, раскурил папиросу и вытащил из кармана свежий номер газеты «Известия».

– Утром купил, не успел прочитать, – сказал он Сергею, – видали, что пишут? «Салют» отстающим американцам!». Снова мы буржуев с носом оставили.

– А, да, конечно, – рассеяно ответил тот, вежливо скользнув взглядом по строчкам.

Шофер поковырял в носу, перевернул страницу и удовлетворенно констатировал:

– В Америке опять народ против войны во Вьетнаме волнуется.

Из подъезда вышли уже побывавшие в квартире грузчики и Ксения.

– Короче, как договаривались, – проговорил Сычев, пока второй грузчик примеривался, как лучше ухватить набитый книгами ящик, – за мелкий груз отдельная плата, за сборку отдельно, и за крупногабаритное десять рублей этаж.

– Десять? Но ведь с утра, когда мы договаривались, вы говорили восемь, – возмутилась Ксения, – и Маша мне тоже сказала, что вы восемь берете.

– Если бы лифт работал, то было бы восемь, – объяснил он, – а так придется на руках таскать.

– Вы же знали, что дом новый, и лифт еще не работает! Маша сказала, что вы сюда уже людей возили.

– Лично я никого не возил, откуда мне знать – новый, не новый. Не нравится – можете других грузчиков взять, только за провоз и погрузку нам заплатите. Или мелкий груз мы вам снесем, а с мебелью с другими договаривайтесь.

Разумеется, все его предложения и рассуждения были чистой воды демагогией – на пустыре у дома, где даже телефонной будки поблизости не было, найти других грузчиков было чисто физически невозможно. Поэтому Ксения с тяжелым вздохом согласилась:

– Ладно, пусть десять.

– Самая тяжесть в книгах, – бурчал второй грузчик, обвязывая такелажной веревкой две коробки сразу. – Эх, взяли!

Водворив, наконец, все имущество супругов в новую квартиру, грузчики начали привычно и споро собирать мебель. Когда собранные шкафы и кровати были расставлены по местам, Сергей с застенчивым видом вытащил бумажник, и Проханов вновь начал перечислять:

– Значит, за мебель десять рублей этаж и пятьдесят рублей за сборку, за мелкий груз отдельно двадцать рублей и десятка шоферу за ожидание.

– Погодите, шоферу за ожидание мы не договаривались! – возмущенно закричала Ксения, придержав руку мужа, приготовившегося уже отсчитать десятку за ожидание.

– А чего договариваться, самим понимать надо, – снисходительно прогудел грузчик, словно объясняя малолетнему ребенку прописную истину, – человек время на простой тратит, а ему семью кормить надо.

– Так Маша сказала, что оплата водителю входит в общую сумму! – запальчиво возразила она.

Проханов запихнул деньги в карман и, не глядя на нее, с презрением в голосе обратился к своему напарнику:

– Эх, люди есть! Страна станцию в космос запустила, а они десятку у трудящегося человека готовы зажать.

Сергей, покраснев до корней волос, сунул ему десятку.

– Пожалуйста, передайте своему водителю. Это все, или мы вам еще что-то должны?

Ксения пожала плечами и отвернулась – в самом деле, не отбирать же ей теперь было эту злосчастную десятку! Однако, когда грузчики покинули квартиру, она не удержалась и выговорила мужу:

– Ты ничего в людях не понимаешь, Сережа, они видят, что интеллигентный человек, и наглеют. И как мы теперь, скажи, дотянем до зарплаты? У меня все было до копейки рассчитано, мы им и без того десять рублей этаж вместо восьми заплатили.

– Ладно, дотянем, в крайнем случае, займу у Гришки Плавника, – беспечно ответил Сергей и, опустившись на свежесобранную кровать, притянул к себе жену. – Иди ко мне, Ксюша, я так соскучился! Знаешь, мне просто не верится, что мы с тобой одни и в собственной квартире.

Блаженно закрыв глаза, она потянулась, как кошка, и прижала к своей полной груди руку мужа.

– Мне тоже не верится. Хорошо, правда, что мы не взяли с собой Андрюшку? Хоть вдвоем побыть. Ой, Сережа, погоди, надо сначала простыни....

– Да шут с ними, с простынями! Давай, будем делать все, что хотим.

На непокрытой бельем и пахнувшей свежим деревом новой кровати они шептали друг другу нежные слова, и впервые в жизни Ксения закричала от страсти в объятиях мужа. Они очнулись, когда наступили сумерки, и Ксения, приподнявшись на локте, озабоченно встряхнула растрепанной головой.

– Ой, Сережа, нам ведь еще придется новоселье устраивать, народ у нас в отделе меня уже теребит.

– Устроим, – погладив ее по голове, согласился он, – только подожди до следующей зарплаты, хорошо?

– Я просто поверить не могу, Сережа, три комнаты! У нас с тобой своя спальня, у Андрюши своя, а в большой комнате будем принимать гостей. Назовем ее гостиной, ладно?

– Как хочешь, любимая, – рассмеялся муж, – хоть космодромом.

Ксения побежала в душ и тут же с недовольным видом вернулась.

– Абсолютное блаженство в стране Советов, как всегда, недостижимо – нет горячей воды.

Подложив под голову локоть и глядя в потолок, Сергей беспечно ухмыльнулся.

– Зато наши ракеты бороздят просторы космоса, – весело сказал он.

С того дня Ксению перестало мучить воспоминание о ласках Аслана Алиевича. Спустя месяц супруги Дорины отпраздновали новоселье, и друзья подарили им хрустальную люстру, а Маша Савина от имени профсоюза вручила полотер – пол в квартире был паркетный, хорошего качества, и при включенном свете на нем бликами играл отблеск свечей люстры. И когда спустя полгода та же Маша Савина как бы невзначай сообщила, что Ибрагимов скончался от инсульта у себя в Баку (как поговаривали, в постели с молодой любовницей), в душе Ксении абсолютно ничего не шевельнулось.

Бежали дни, уходили годы. Обретя душевный покой под сенью новой квартиры, Сергей защитил докторскую диссертацию, читал лекции в университете, спустя два года получил звание доцента, еще через пять лет – профессора. Ксения же, наоборот, после переезда всю себя посвятила созданию уюта в столь тяжкими трудами обретенном домашнем гнезде. Она забросила кандидатскую, так ее и не защитив, а на огорченные увещевания мужа со смехом отвечала:

– Надоело все это, Сережа, не хочу никакой науки, мне достаточно быть женой доктора наук. Ну, окончу жизнь в должности простого научного сотрудника, и что теперь? Хочу посвятить тебе всю свою жизнь, ты против?

– Нет, конечно, но я у тебя тихий и вполне самостоятельный, ты вполне можешь совместить меня с наукой.

– Я, между прочим, не только жена, но и мать, все мое время должно быть отдано сыну.

– Ну, тут уж тебе грех жаловаться, Андрюшка у нас нормальный парень и много времени у тебя не отнимает.

– Ну, это тебе только кажется. Ты ведь отец, а не мать.

Хотя, в сущности, Сергей был прав – сын даже в подростковом возрасте особых хлопот им не доставлял. Болел он редко, время между занятиями и отдыхом всегда распределял сам и вполне грамотно, так что родители старались не вмешиваться в его дела. Еще в школе, выбирая будущую профессию, Андрей твердо решил идти по стопам родителей. Окончив с «красным» дипломом мехмат МГУ в двадцать один год (его отдали в школу с шести лет), он поступил в аспирантуру и вполне успешно работал над диссертацией. Поэтому все ссылки Ксении на необходимость посвящать свое время сыну были отговорками – ее просто не тянуло к науке. Когда Сергей, наконец, понял, что не может заставить жену измерять жизнь его мерками, и перестал ее теребить с недописанной диссертацией, в их трехкомнатной квартире окончательно воцарились мир и спокойствие.

Летело время, на улицах и площадях сменялись портреты вождей. И вот в дружном тандеме Маркса-Энгельса-Ленина появился человек с багровым пятном на лысине, а вместе с ним в страну пришел «сухой» закон. В марте восемьдесят шестого года Андрей защитил кандидатскую диссертацию, и, конечно, Дориным хотелось бы отметить это событие по всем правилам, но в ученых кругах поговаривали о неофициальном указе сверху – «обмытую» диссертацию в ВАКе не утверждать. Во избежание неприятностей Ксения решила приурочить празднование защиты сына к юбилею их с Сергеем серебряной свадьбы – юбилей в середине апреля, сторонние недоброжелатели его с защитой никак не свяжут. Тем более, если собраться не в ресторане, а в тесном семейном кругу – слава богу, жилплощадь позволяет.

Гости начали собираться ближе к семи вечера, в прихожей сразу стало шумно от веселых голосов и тесно от оставленных гостями сапог. Тем, кто забыл принести с собой туфли, со смехом искали тапочки. Столы накрыли в двух комнатах – иначе всех друзей родителей и сына негде было бы усадить. Как всегда в дни семейных торжеств в гостиной горела на полную мощность хрустальная люстра, и свет ее тысячью огней отражался от зеркально натертого паркета – гордости Ксении. Празднование началось с тостов в честь диссертанта и юбиляров, потом гости занялись поглощением салатов и холодных закусок. К тому времени, как загодя поставленное Ксенией в духовку мясо протушилось до полной готовности, первое чувство голода было уже утолено, новое еще не пробудилось, поэтому на предложение хозяйки подавать горячее, все дружно ответили «позже», и начали расчищать место для танцев.

Сначала под плавно льющиеся звуки музыки немного покружили юбиляры и гости постарше, затем поставили румбу, и пустилась в пляску молодежь. Ксения, присев на краешек стула, следила, как Андрей скользит по сверкающему паркету, крепко обнимая талию своей девушки Аэлиты, золотоволосой черноглазой красавицы, изящной и тоненькой, как тростинка. Материнское сердце раздирали противоречивые чувства – хорошо, конечно, что у Андрюши уже два года одна и та же девушка, ведь прежде родители не раз ему пеняли, что он меняет подружек, как перчатки. Но, с другой стороны, Аэлита Ксении не нравилась. Почему? Вряд ли она смогла бы объяснить даже себе самой, почему ей так хотелось отыскать недостатки у вполне вероятной будущей невестки. Перехватив полный любви взгляд Андрея, устремленный на танцевавшую с ним девушку, Ксения ощутила легкий укол в сердце. От смятенных мыслей ее оторвала присевшая на соседний стул Маша Савина.

– Ксюша, – сказала она к юбилярше, – тут местком на меня миссию возложил – уточнить по поводу подарка вам с Сережей на юбилей. Короче, сначала хотели стиральную машину, но я сказала, что ваша пока нормально работает. Тогда предложили выделить вам обоим на август путевки в Пятигорск, ты как?

– Ох! – Ксения от досады чуть сморщила нос и качнула головой. – В этот Пятигорск мы уже раз пять ездили. А в Кисловодск путевок нет?

– В Кисловодск нет, но я им тоже сказала, что ты на сто процентов в Пятигорск не захочешь. Волынская носом крутила, крутила, потом все-таки еще вариант предложила – круиз по Черному морю. Остановки в Одессе, Новороссийске, Сочи, Ялте, где-то там еще, уже не помню. Разве плохо?

– А на какой месяц? – недоверчиво спросила Ксения, знавшая по опыту, что путевки на черноморские курорты профком обычно предлагает сотрудникам в зимнее время или ранней весной.

– То-то и оно, что конец августа, бархатный сезон – день на каждой стоянке, пляж, море. Я тебе по секрету скажу, но только никому: Волынская эти путевки для внучки директора выбила, та в свадебное путешествие собиралась. Но у них с женихом что-то там расклеилось со свадьбой, короче, не едут. Ну, я и насела на Волынскую – у вас юбилей все же. Ты, конечно, сама решай, но я тебе от души советую, такие путевки институту каждый год не выделяют.

«Действительно, – размышляла Ксения, – надо брать, хотя… Сергей ведь говорил, что в конце августа в институт приедет группа из Белграда, ему нужно будет их встретить. У него уже с руководством института договоренность, да и ему самому будет интересно».

– Я бы хотела, но Сережа, наверное, не сможет, – неуверенно сказала она, – и что я тогда с его путевкой буду делать?

Маша всплеснула руками.

– Да что ты, как дите малое! Не сможет Сергей, поезжай с Андрюшей.

– Он ведь после аспирантуры только начал работать.

– Да неужто не договоритесь с Борисом Михайловичем? И ведь какое удовольствие для парня будет!

Борис Михайлович, начальник отдела института, куда устроился работать Андрей, когда-то учился на одном курсе с Сергеем и Ксенией, а сейчас сидел в их доме за одним из столов. Попросить его перенести отпуск сыну было проще простого.

– Ладно, Маша, уговорила.

– А уж в крайнем уж случае, если что-то не получится, то одну путевку продашь. Да я хоть сама у тебя ее куплю.

– Андрюша наверняка поедет, он обожает Черное море.

Однако сын, которому она с радостным видом сообщила о предстоящем круизе, огорченно развел руками.

– Не смогу, мам, я ведь работаю.

– Ничего, мы попросим Бориса Михайловича перенести тебе отпуск на август.

Андрей насупился и покраснел.

– Не надо!

– Но почему? В августе почти весь институт уходит в отпуск.

– Ну… видишь ли… Короче, я уже говорил с Борисом Михайловичем – попросил его дать мне отпуск в сентябре. Мы с ребятами идем в поход по Военно-грузинской дороге.

– В поход?! – ошеломленно переспросила Ксения. – Да ведь ты всегда говорил, что терпеть не можешь турбазы и палатки.

– Ну, надо же когда-нибудь начинать.

– И Аэлита тоже идет?

Лицо Андрея расцвело нежной улыбкой.

– Конечно, мам, мы все вместе. Да ладно, не обижайся, чего ты?

Скорбно поджав губы, она сказала:

– Раньше ты радовался, когда нам вместе удавалось куда-то выбраться, а теперь…

– Мамуля, ну, я понимаю, ты сейчас начнешь все шишки валить на Аэлиту, но ведь я уже взрослый и имею право на личную жизнь.

– Что ж, дело твое, – сухо ответила мать, – думаю, эта девушка достаточно умна – дергает за ниточки, и ты пляшешь под ее дудку.

Андрей вспыхнул.

– Знаешь, мама, это ты всю жизнь меня дергаешь за ниточки, если на то пошло! Только мне уже скоро двадцать пять, и я достаточно взрослый! И не надо трогать Аэлиту!

– Понятно. Как вижу, эта девушка ведет тебя прямой дорогой в ЗАГС.

– Ну и что? Хочешь сказать, я еще не дорос до брака? Возможно, осенью мы действительно подадим заявление.

– Ах, вот как! – и, не зная, что на это можно возразить, Ксения как можно более язвительно выдохнула: – Что ж, поздравляю!

– Спасибо, – словно не заметив тона матери, улыбнулся Андрей и, обняв ее, ласково проворковал: – Не понимаю, чем тебя не устраивает Аэлита – интеллигентная девушка, способный экономист, окончила университет, пишет диссертацию. К тому же, ее родители разошлись и оставили ей шикарную двухкомнатную квартиру на Ленинском проспекте, так что мы не будем здесь жить и вертеться у вас с папой под ногами.

Пожав плечами, Ксения попыталась отвернуть лицо от его поцелуя, но он все же сумел чмокнуть ее в висок и шутливо дунуть в ухо. Тая в сыновней ласке, она пробурчала:

– Квартира и диссертация это еще не все, главное – душа!

Андрей рассмеялся и все последующие месяцы был очень нежен и предупредителен с матерью. Ксения ждала до последнего – вдруг еще передумает. Сын не передумал. За месяц до круиза она, махнув на все рукой, позвонила нетерпеливо ожидавшей ее решения Маше Савиной и продала ей вторую путевку.

* * *

Тот день расколол жизнь семьи Дориных на две эпохи. Утром Андрей брился в ванной, собираясь на работу, когда до него из гостиной донесся сдавленный крик отца. Сергей Денисович, белый, как мел, даже не взглянул на вбежавшего сына – трясущейся рукой он указал на экран телевизора, где полным торжественной скорби голосом диктор сообщал подробности гибели парохода «Адмирал Нахимов».

Машу Савину живой подняли на борт подоспевшего катера, Ксении в списках спасенных не оказалось. Муж и сын в течение нескольких дней обходили уложенные рядами трупы, но так и не обнаружили ее тела. Позже, когда уже завершены были поисковые работы, стало ясно, что Ксения Дорина оказалась среди тех шестидесяти с небольшим пассажиров, кого «Адмирал Нахимов», этот Титаник советской эпохи, навечно увлек за собой на дно Цемесской бухты в пятнадцати километрах от Новороссийска.

Они вернулись в Москву черными от горя. Сергей Денисович еще держался, но Андрей, казалось, совсем обезумел.

– Это я виноват! – повторял он. – Если бы мы поехали вместе, я бы ее спас!

– Андрюша, не говори ерунды! – увещевал его отец. – Ну, оба бы вы погибли – было бы легче? В те каюты сразу хлынула вода, там невозможно было спастись.

Аэлита примчалась к Дориным в день их возвращения из Новороссийска. Открывший ей Сергей Денисович обнял девушку, и она, плача, уткнулась ему в плечо.

– Ну-ну, – ласково гладя ее по голове, говорил он, – тихо, тихо, моя хорошая. Ты пойди к Андрюше, побудь с ним.

Он подтолкнул ее к комнате Андрея, а сам направился было на кухню, чтобы заварить чай, но тут же метнулся обратно, потому что тишину разорвал яростный вопль сына. Андрей, стиснув плечи Аэлиты, тряс девушку с такой силой, что копна золотых волос металась из стороны в сторону.

– Все из-за тебя! Из-за тебя! Если б не ты, я поехал бы с мамой, я бы ее спас! Ненавижу! Убирайся, не хочу тебя больше видеть! Никогда!

Ошеломленный Сергей Денисович не видел лица Аэлиты – его закрывали растрепанные пряди волос. Придя в себя, он бросился к сыну и вцепился в рукав его рубашки.

– Андрей, ты с ума сошел! Очнись!

Сразу обессилев, Андрей разжал пальцы и закрыл глаза. Отшатнувшись от него, Аэлита споткнулась, но удержалась на ногах. Она отбросила упавшие на лицо волосы, и Сергей Денисович увидел ужас в ее глазах. Не говоря ни слова, девушка повернулась и бросилась прочь из квартиры Дориных.

Через два дня Сергей Денисович позвонил Григорию Плавнику, с которым в детстве жил в одном дворе и дружил чуть ли не с пеленок. Григорий Абрамович Плавник был психиатром и, как знал Сергей Денисович, работал в закрытом институте над чем-то сверхсекретным, поэтому обычно на профессиональные темы не говорил, но с кем же теперь было посоветоваться, как не с верным школьным другом?

– Гриша, что мне делать? Андрей ведет себя очень странно, я боюсь за его психику. Может, какие-нибудь таблетки?

Друг успокоил:

– Это реакция на пережитую трагедию, я привезу ему препарат – очень хороший, импортный, в Союзе таких нет.

Препарат действительно помог, Андрей успокоился, перестал себя бичевать, но с Аэлитой так и не помирился. Полгода он ходил хмурый, а потом внезапно загулял. Вечерами Сергей Денисович работал допоздна, ожидая возвращения сына и отгоняя прочь мысли о возможном несчастном случае. Иногда Андрей возвращался под утро и часто навеселе. На замечания отца он реагировал резко:

– Я живу такой жизнью, какая мне нравится. Сюда баб не вожу, ничем тебе не мешаю, так что оставь меня в покое.

Минул год со дня гибели Ксении. Однажды теплым сентябрьским днем, когда Сергей Денисович был дома один, ему стало безумно тоскливо. Вытащив из буфета заветную бутылку, он плеснул себе в рюмку коньяку, выпил до дна и, ощутив приятную расслабленность, хотел было добавить, но в это время в дверь квартиры Дориных позвонили.

Когда-то в другой жизни Ксения постоянно пугала мужа и сына:

«Сразу не открывайте, сначала спросите, в глазок посмотрите. Все может быть – по голове стукнут, потом квартиру ограбят, а то и вообще убьют».

Теперь все это осталось в далеком прошлом, и Сергею Денисовичу было абсолютно безразлично – убьют, так убьют. Не спрашивая даже, он распахнул дверь и удивленно уставился на стоявшую на пороге девочку лет пятнадцати-шестнадцати.

– Здравствуйте, – с достоинством сказала она, – вы профессор Сергей Денисович Дорин? Я Ольга Васильева, и мне нужно с вами поговорить по важному делу. Очень важному!

– Здравствуйте, да, конечно, – растерянно пробормотал профессор, отступая назад и пропуская гостью в квартиру. – Вот сюда, пожалуйста. Можете не снимать обувь, у нас тут… немного не прибрано.

Скептически скользнув взглядом по скопившейся на мебели пыли, Ольга прошла в кабинет, опустилась на краешек стула, предварительно проверив пальцем – не грязно ли, – и, подождав, пока Сергей Денисович сядет напротив нее, сразу перешла к делу.

– Вы продавщицу Ларису Васильеву знаете – ну, из продмага, что рядом с вашим домом? Это моя сестра.

– А, ну… да, конечно, конечно, помню, – из вежливости солгал Сергей Денисович, но получилось у него не очень убедительно.

Если честно, то Ларису он не знал и в продмаге рядом с домом никогда не был – продмаг открылся всего пару лет назад, а еще года за четыре до этого Ксения добилась, чтобы ее мужа, как доктора наук со званием профессора, получившего государственную премию в области математики, прикрепили к магазину ученых. Там без очереди и толкотни можно было купить все, что способна возжелать душа советского человека, включая черную икру, индийский чай «со слониками» и ставший дефицитным после введения «сухого» закона сахарный песок. Овдовев, Сергей Денисович заходил в «свой» магазин раз в неделю, и купленных там продуктов им с Андреем за глаза хватало, поскольку оба они, как правило, обедали в институтской столовой.

Девочка Оля посмотрела на профессора с понимающей усмешкой, и от ее взгляда у него почему-то закололо в затылке.

– Ладно, в универсаме вы не бываете, сестру мою не знаете, я уже вижу. Но вот ваш сын Андрей ее очень даже хорошо знает – она от него беременна, а жениться он не хочет.

От растерянности и смущения лицо Сергея Денисовича стало багровым.

– Позвольте, – пролепетал он, – я не очень хорошо понял – это ваша сестра просила вас сюда прийти и со мной поговорить?

– Лариса? – девочка пренебрежительно махнула рукой. – Да что вы, я сама пришла, она мне вообще ничего никогда не говорит.

– А, понятно, – Сергей Денисович почувствовал некоторое облегчение – возможно, у девочки просто разыгралась буйная фантазия, и она насочиняла неизвестно что, – но если ваша сестра вам ничего не говорит, откуда вы знаете, что дела обстоят именно так – ну, что она ждет ребенка, и что отец ребенка мой сын?

На лице Оли появилось снисходительное выражение, и она презрительно пожала плечами.

– Не понимаю, зачем ей нужно что-то говорить? Да я и без ее рассказов все знаю! А отец ребенка – точно ваш сын, потому что у нее никого больше и не было. Просто, вы сами подумайте, он ей мозги запудрил, потом говорит: иди делать аборт, я тебе найду хорошего врача, а она боится, что потом детей не будет. Плачет, говорит: не пойду, ты не бойся, я рожу, но никому не скажу – в смысле не скажет, что это его ребенок. И теперь как же получается – мы с Лариской и мамой и без того втроем в однокомнатной квартире живем, а теперь еще и ребенок?

Сергей Денисович прямо-таки обомлел.

– Неужели они при вас все это обсуждали? – с дрожью в голосе спросил он. – Или, может… Вы подслушали?

– Ну… может, подслушала, – без всякого смущения ответила девочка Оля, – а чего вы пугаетесь? Мне кажется, что пусть ваш сын сам своего ребенка жильем обеспечит, у вас тут места много. Так как?

Внезапно Сергей Денисович вновь ощутил покалывание в затылке, столь острое, что ему даже стало страшновато – скоро пятьдесят, в таком возрасте на мужчин наваливаются разные болячки, а Ксении рядом с ним больше нет. Одного из сотрудников у них в институте недавно парализовало, ему тоже было где-то сорок семь, так за ним хоть жена ухаживает.

– Я поговорю с сыном, непременно, – с трудом двигая языком, сказал он.

– Ладно, – девочка поднялась и, оглядев комнату, чуть поджала губы, – когда они поженятся, Лариса хоть порядок у вас тут наведет, а то точно грязью зарастете. И сами вы еще можете жениться, вы же не старый. Вот и будет жена за вами ухаживать.

В этот вечер Сергей Денисович долго работал в зале, ожидая сына. Андрей появился около часу ночи, и от него разило перегаром. Проходя мимо отца в свою комнату, он слегка покачнулся и, уцепившись за стол, с ухмылкой спросил:

– Папа, ты еще не лег? Много работы? Смотри, переусердствуешь.

Сергей Денисович уже мысленно прикинул, как поделикатней начать разговор о Ларисе, но нагловатый тон Андрея вывел его из себя, он вскинул голову и резко сказал: – Сядь! Что у тебя с продавщицей Ларисой? Она действительно от тебя беременна?

– Что?! – Андрей застыл на месте, как вкопанный, потом опустился на стул. Лицо его начало медленно розоветь и, в конце концов, приобрело свекольный цвет. – Вот фрукт! Эта… Она что, была здесь и высказала тебе какие-то претензии?

– Нет, продавщица Лариса, если ты ее имеешь в виду, здесь не была и не высказывала никаких претензий. Она ведь, кажется, обещала тебе, что одна будет растить вашего ребенка, и ты на это согласился. Так или нет?

– Папа, не кричи, я не глухой. Давай, договоримся: это мои дела, и я разберусь с ними сам.

– Нет, это не твои дела! Ребенок, это уже не только твои дела – ты мой сын, так что придется нам с этим разбираться вместе.

– Ну и чего ты хочешь? – иронически спросил Андрей. – Да, допустил промашку, не отрицаю, но кто из нас не ошибается? Все же, откуда ты об этом узнал?

– От сестры Ларисы – она, кажется, подслушала один из ваших разговоров. И ты зря надеешься, что о ребенке не станет известно – узнают и в институте, и в комсомольской организации. Тебе ведь еще год быть в комсомоле.

– Да плевать, сейчас уже не то время. Папа, честно, ну в чем я виноват? Жениться не обещал, она мне с самого начала особо была не нужна.

– Ну и зачем было связываться, ставить себя в такое положение?

– Да случайно получилось – прятался от дождя и забежал в их магазин. Смотрю, она стоит за прилавком, смотрит на меня и улыбается – аж вся сияет. Говорит: здравствуйте. На прилавках пустота, народу никого. Ну, я сказал ей от нечего делать пару комплиментов. Она мне: а я тебя знаю, тебя Андрей зовут, и ты в этом доме живешь. Короче, тыры-пыры, я сначала думал, нормальная девчонка, приятно проведем время, потом только понял, что она на меня давно уже глаз положила – сидит там в своем магазинчике, товару нет, делать нечего, каждый день видит, как я из подъезда выхожу и прихожу, вообразила себе невесть что. Да знай я, что она девушка, да еще и залетит, я бы ее пальцем не тронул! Что я, враг себе?

– Вполне возможно, – сухо сказал отец, – ладно, что ты теперь думаешь делать?

– Я нашел прекрасного врача, ей бы за пять минут сделали аборт под наркозом, но она ведь фокусничает! Не пойму, чего она добивается, я ей сто раз объяснял, что не женюсь.

Сергей Денисович пожал плечами.

– Если родится ребенок, другого выхода нет, и ты это знаешь.

– Папа, ты сошел с ума? Люди спят друг с другом, чтобы получить удовольствие, и потому что требует организм, а брак это совсем другое. В крайнем случае, если Лариса сделает такую глупость и родит, я ей всегда помогу, но жениться… Мы абсолютно разные люди, у нас разные интересы, разный уровень мышления, какой между нами может быть брак? О чем с ней говорить – она двух слов связать не может, нигде не училась. Если бы мама была жива, она с ума бы сошла, приведи я в дом такую жену!

Упоминание о покойной жене больно резануло Сергея Денисовича. Стукнув кулаком по столу, он надтреснутым голосом закричал:

– Если б твоя мама была жива, она никогда – слышишь? – никогда не допустила бы, что бы ее внук рос, как брошенный щенок, не зная своего отца! В наше время были другие понятия о порядочности.

Неожиданно закрыв лицо руками, профессор заплакал – от тоски по ушедшей юности, от безысходности и от того, что ему, не старому еще мужчине, придется доживать свой век в одиночестве. Потому что Ксения была его единственной женщиной, на другой он никогда не женится, а вступать в связь, как говорит сын, только потому, что организм требует, противно моральным устоям, с юности вбитым в его голову.

Андрей, впервые в жизни видевший плачущего отца – даже гибель жены тот перенес с сухими глазами, – испугался.

– Папа, не надо, папа, что ты! Хочешь, чтобы я женился – да женюсь, хоть завтра! Женюсь, разведусь, дам ребенку свою фамилию – разве это проблема! Только не надо плакать, умоляю тебя!

Пышную свадьбу справлять Андрей не пожелал, но все же в гостиной у Дориных накрыли стол. Пригласили только родственников и близких друзей семьи, невеста с матерью и подругой, набросив фартуки на нарядные платья, ловко и быстро накрыли на стол, заставили его салатами и закусками, чуть позже принесли из кухни чугунки с горячим.

«Господи, когда же это они успели все наготовить? – с некоторым смущением подумал Сергей Денисович. – Неловко как-то – мы все сидим, а невеста суетится. Но расторопная девочка, ничего не скажешь, а Оля, сестра ее, видно, балованная – сидит и даже пальцем не шевельнет помочь, как принцесса. Интересно, что это она Грише Плавнику рассказывает? У него такой вид, словно он тигра повстречал».

Действительно, Ольга что-то тихо говорила сидевшему с ней рядом Григорию Абрамовичу, уже изрядно подвыпившему, и казалось, что тот испытывает сильнейшее потрясение, чуть ли не смятение. Потом лицо его внезапно вспыхнуло восторгом, и он начал что-то доказывать, активно жестикулируя правой рукой.

– Давай, потанцуем, Сережа, – ласково положив руку на плечо Сергея Денисовича, сказала Анна Семеновна, жена Плавника, – покажем пример молодым.

Они плавно заскользили по зеркальному полу под звуки старинного танго – со дня гибели Ксении паркет потускнел и потемнел, но накануне Лариса его отчистила и прошлась полотером.

«В общем-то, у меня, кажется, неплохая невестка, – думал Сергей Денисович, – совсем неплохая. Хорошо бы у них с Андреем все сложилось».

Спустя семь месяцев Лариса родила близнецов – девочку и мальчика, – и несмотря ни на что Андрей был рад. Детям решили дать имена их погибших на войне прадедов – Денис и Александра.

Со временем Андрей иногда ловил себя на мысли, что быть женатым человеком не так уж и плохо – тихая и молчаливая Лариса создала в доме невиданный уют, какого не было даже при Ксении. Теперь Андрей с отцом завтракали, ужинали и даже старались обедать дома, поскольку стряпня Ларисы была несравнима с той, что им предлагали в институтской столовой – благо, что даже в годы нарастающего дефицита Сергей Денисович по-прежнему приносил в дом профессорский паек из «своего» магазина. Их дом опять стал домом, а семья семьей – так, во всяком случае, казалось Дорину-старшему.

В свое время Ксения приучила своих мужчин на равных с ней делать всю домашнюю работу, но Лариса от любой помощи отказывалась, хотя помимо дел по хозяйству на руках у нее было двое малышей.

– Нет-нет, спасибо, я лучше сама, – застенчиво говорила она, – только если погуляете с Дениской и Сашенькой.

– Кажется, твоя жена боится доверить нам кухонные дела, – шутливо жаловался сыну Сергей Денисович, – она думает, что мы с тобой способны только на самую примитивную работу – толкать коляску.

Андрей пожимал плечами – он с детства знал, что домашняя работа необходима, но не мог понять, как может человек получать удовольствие, готовя салаты с борщами, крахмаля занавески, и до блеска начищая кухонную утварь. Лариса же не просто получала удовольствие – она в буквальном смысле слова всем этим наслаждалась. Впрочем, свою часть работы – прогулку с детьми – Андрей с Сергеем Денисовичем тоже любили и с гордостью катали в парке большую «близнецовую» коляску нежного кремового цвета.

По заведенному Ларисой порядку теперь после ужина отец с сыном уже не пытались наскоро ополоснуть под краном свои тарелки, а сразу уходили в гостиную и, уютно устроившись перед телевизором, начинали обсуждать транслировавшиеся съезды и заседания с их бурными «перестроечными» дебатами. Пока мужчины спорили в гостиной и развлекали гулькавших в кроватках малышей, Лариса, довольная, что отучила мужа со свекром вмешиваться в кухонные дела, мыла посуду, придирчиво разглядывая и ощупывая тыльную сторону каждого блюдца, каждой тарелки. Потом, накормив и уложив спать детей, она, помешивая, варила что-нибудь на плите и смотрела сериал «Богатые тоже плачут» – на кухне для нее поставили маленький черно-белый телевизор. В эти минуты ей становилось так хорошо, что, казалось, сердце вот-вот должно разорваться от счастья, и до слез жаль было Марианну Вильяреаль, которая никак не могла найти счастье со своим Луисом Альберто.

Денис, любимец отца, рос живым и веселым мальчиком. В отличие от брата, Сашенька была тихой девочкой, очень застенчивой и робкой, но иногда вдруг закатывала истерику. Во время одного из таких приступов она разбила любимую чашку Андрея – подарок Ксении. Сергей Денисович тогда всерьез обеспокоился – припомнил вдруг, как после смерти матери Андрей чуть душу не вытряс из Аэлиты. Может, у отца и дочки подобные вспышки – результат какой-то наследственной генетической аномалии?

Как всегда он решил посоветоваться со своим другом психиатром Плавником и на следующий день после инцидента прямо из института поехал к нему домой – не по телефону же обсуждать подобные вещи. К величайшему его изумлению у Плавников сидела Ольга, сестра Ларисы. При виде Сергея Денисовича она ничуть не смутилась, весело протянула ему руку и сказала:

– Здрасте, как там у вас дела? А то я Лариску сто лет не видела.

Анна Семеновна принесла в кабинет мужа чаю с печеньем и тут же вышла. Развалившись в кресле, Ольга и пальцем не шевельнула, чтобы помочь пожилой женщине. Григорий Абрамович выглядел задумчивым, на Ольгу смотрел странными, чуть ли не влюбленными глазами.

– Я, собственно, на минутку, хотел только тебя проведать, – повертев в руке свою чашку, сказал Сергей Денисович, поскольку Ольга вроде бы не собиралась уходить – не при ней же обсуждать семейные дела.

– Что ты, Сережка, посиди еще, – возразил Плавник, раз в год заходишь. Давай, по маленькой. Тебе, Оленька, не стану наливать, ты уж извини.

Они выпили, расслабились, Анна Семеновна принесла еще чаю, а потом у Сергея Денисовича внезапно сильно закололо в затылке, и он, поспешно поставил чашку на стол, чтобы не расплескать.

– Как у тебя дела в институте, Оля?

После школы Ольга поступила во второй медицинский институт, и это несказанно всех удивило – она не отличалась особым усердием в учебе, а конкурс был исключительно велик.

– Все нормально, спасибо, – Ольга хмыкнула и поднялась. – Ладно, я пошла, надо к коллоквиуму готовиться. Лариске и Андрею привет.

Плавник вышел ее проводить и достаточно долго отсутствовал, за это время голова у Сергея Денисовича прошла. Когда друг вернулся, он с привычной для их приятельских отношений откровенностью задал крайне интересовавший его вопрос.

– Гриша, я, наверное, чего-то недопонимаю – что эта девочка у тебя здесь делает?

– Видишь ли, – туманно ответил Григорий Абрамович, – это очень интересная девушка, м-да, очень интересная. К тому же, у них с матерью сейчас довольно сложное материальное положение – девочка учится, работает одна мать, помощи никакой. Поэтому я нашел для Оли кое-какую работу, соответствующую профилю медицинского института.

Сергей Денисович удивился – кому, как не ему было известно, что Лариса мать с сестрой голодными и холодными не оставит. Иногда, когда Андрей задерживался на работе, она его просила:

«Сергей Денисович, вы сегодня вечером с детьми не посидите? Я пирогов напеку, и маме с Олей тоже отвезу».

Пару раз прибегала с работы домой вся встрепанная:

«Сейчас ужин разогрею и обратно побегу – в универмаге импортные сапоги дают, я очередь заняла, чтобы Оленьке купить».

Короче, Плавник явно юлил и, нахмурившись, Сергей Денисович сказал:

– Нет, Гриша, что бы ты ни говорил, но твой интерес к этой девице мне непонятен. Извини, конечно, это твое дело, но Ане, кажется, она тоже не особо нравится.

Плавник слегка покраснел и заерзал.

– Оставь глупые намеки, Серый, я тебе уже все сказал!

– И кем же ты ее устроил? На медицинском у студентов днем практически нет свободного времени, а я в жизни не поверю, что Оля пойдет работать ночной нянечкой.

– Ничего, девушка способная, справляется. Она…ну, что-то вроде лаборантки. Ладно, Сережка, давай переключимся – ты ведь пришел ко мне поговорить о Сашеньке, так?

Сергей Денисович был поражен.

– Откуда ты знаешь, неужели… неужели Андрей сам решил тебе позвонить? Да-да, я понимаю, его и самого беспокоит нервозность девочки.

– Думаю, Андрею лучше будет не знать о нашем с тобой разговоре, – со странной усмешкой ответил Плавник, – это очень личное. Расскажи мне все сам.

Домой Сергей Денисович возвращался немного успокоенный – друг объяснил ему, что маленькая Сашенька с возрастом, скорей всего, научится держать себя в руках, а если не научится… Что ж, в таком случае ей, как и Андрею, можно будет попить импортных таблеток.

Про Ольгу Сергей Денисович с другом больше не говорил, но почувствовал огромное облегчение, когда она год спустя вышла замуж за своего однокурсника.

* * *

Обстановка в стране менялась с нарастающей скоростью – события в Литве и Закавказье, ГКЧП, развал Союза. С молниеносной быстротой таяли сбережения на многочисленных сберкнижках Сергея Денисовича, и эпоха глобального дефицита сменялась эпохой невыплаты зарплат. Вскоре после развала Союза, Григорий Плавник уехал за океан, и теперь жил в Нью-Йорке. Сергею Денисовичу он писал:

«Особой культуры здесь не встретишь, но, как ты понимаешь, уровень жизни намного выше. Если хочешь, я постараюсь вытащить сюда твоего Андрюшку с семьей – хорошие математики здесь ценятся».

Однако в начале девяносто четвертого Андрей решил окончательно поставить крест на своей научной карьере.

– Все, папа, ухожу из института, – сказал он.

– Ты с ума сошел, – испугался Сергей Денисович, – как это уйдешь из института? У тебя наполовину готова докторская, кроме того, ты ведь знаешь, что Гриша связался с Массачусетским университетом – есть большая вероятность, что через полгода тебя пригласят в Штаты читать лекции.

Андрей упрямо мотнул головой.

– Нет, я устал от науки, хочу заняться бизнесом.

– Каким бизнесом, что ты понимаешь в бизнесе? Бизнес это торговля, это то, что раньше называли спекуляцией! Что ж, иди на рынок, сейчас таких много – вчера ракеты строили, сегодня картошку продают. Пожалуйста, присоединяйся!

– Брось, папа, – спокойно возразил сын, – ты же знаешь, что на рынок я не пойду, но у меня появилась другая возможность. Не хотел тебе говорить… да ладно, скажу. На днях я встретил Аэлиту…

Сергей Денисович даже ахнул.

– Кого?! Аэлиту? Но ты же сам с ней порвал, ты же…

– Папа! – Андрей порозовел, но лишь чуть-чуть. – Это было давным-давно, все уже в прошлом. Она замужем, у нее муж, дочка. Так вот, у них с мужем уже налажен бизнес – они привозят и продают компьютерную технику. Это в наше время самое выгодное дело, они буквально купаются в деньгах, а сейчас им нужен грамотный партнер. Аэлита предложила мне работать на их фирме.

– И ты согласился? – в голосе отца звучала горечь. – Неужели ты окончил мехмат, защитил диссертацию и всю жизнь занимался топологией для того, чтобы продавать компьютеры?

– Только не надо пускаться в патетику! – зло фыркнул сын. – Кстати, компьютеры это не только купи-продай, здесь нужны люди, разбирающиеся в вычислительной технике.

– А мне кажется, что дело здесь не в вычислительной технике, а в твоей Аэлите, – неприязненно пробурчал Сергей Денисович и добавил с непривычными для него бестактностью и откровенностью: – Потому, может, она тебя и зовет, что вспомнила старое, вот и вся вам вычислительная техника. Интересно, ее муж знает, что у вас была любовь? А то он, может, и не согласится взять тебя к себе на фирму.

– Какие глупости ты говоришь, – Андрей снисходительно вздохнул, – да мало ли у кого что было! Я ведь тоже не ради себя стараюсь – хочу обеспечить Ларису и детей. Надоело, знаешь, сидеть и гадать – выдадут мне в этом месяце мои заработанные деньги или нет?

Он начал приносить домой толстые пачки долларов. Часть «зеленых» Лариса бегала менять на рубли в обменный пункт за углом, остальные прятала в тюфяке – от воров. На себя она ничего не тратила, только на хозяйственные нужды, потому что создание уюта в доме было ее любимым занятием, но однажды робко спросила:

– Андрюша, можно мне Оле дать пять тысяч долларов из отложенных? Она хочет уехать.

– Куда? – поразился Андрей.

– Во Францию – договорилась где-то, что будет там работать.

– Погоди, а институт? На каком она сейчас курсе?

– На четвертом, но она институт хочет бросить – говорит, что заграницей наши дипломы все равно не годятся. Говорит, ей и неинтересно, это Григорий Абрамович, пока был, уговаривал ее на психиатра учиться и в каком-то закрытом институте у себя на работу устраивал. А теперь институт закрыли, Григорий Абрамович в Америку уехал, а врачи у нас вообще совсем мало получают.

– А что ее муж, он тоже хочет ехать?

– Так они уже заявление подали разводиться, их через две недели в ЗАГСе разведут. Я даже и не знала ничего, мне только недавно Оля сказала, что они разводятся. Она говорит: на что он мне, я во Франции себе миллионера найду, а в Россию уже не вернусь.

– Гм, а твоя мама не оторвет мне голову, если я дам твоей сестре деньги на поездку?

– Андрюшенька, а что мама может сделать? Оля у нас всегда всем командует. Может, мама даже и рада – она хочет выйти замуж, а если Оля разведется и придет обратно домой, то где они все станут жить – все втроем в одной комнате?

Андрей был поражен – замуж? Его теща с ее рано поблекшим лицом и искривленными за тридцать лет работы на станке пальцами всегда казалась ему глубокой старухой. Хотя, ведь если разобраться, то ей только пятьдесят.

– Думаю, твоей маме надо быть осторожней, сейчас много охотников вступить в брак, чтобы поселиться в московской квартире, – рассудительно заметил он.

– Ой, да что ты, дядя Миша очень хороший! Когда отец нас бросил, он с Дальнего Востока приезжал, даже деньгами помог – он ведь маму еще со школы любит. Только тогда он не мог семью оставить, а теперь жена умерла, дети выросли, у него военная пенсия. Они с мамой и решили, что теперь до конца будут вместе.

– Что ж, твоей маме видней. Можешь дать своей сестре пять тысяч долларов, и попутного ей ветра.

Первое письмо от Ольги пришло только через год – она просила выслать ей переведенную на английский язык и нотариально заверенную копию свидетельства о разводе. После этого в течение нескольких лет от нее опять не было ни слуху, ни духу.

Денис и Сашенька пошли в школу в девяносто пятом, и как раз в это время женское чутье подсказало Ларисе, что муж начал ей изменять. Нужно сказать, что Андрею удавалось крепиться больше года прежде, чем случилось неизбежное – во время поездки в Германию за новой партией компьютеров.

– Почему ты так долго делал вид, что ничего нет? Я уже решила, что ты действительно разлюбил меня, – плача и целуя его, говорила Аэлита, – почему ты сам своими руками разрушил наше счастье? Что нам теперь делать?

– Не знаю, – искренне ответил он, – не вижу выхода.

– А я вижу – развод. Я вышла за него замуж только для того, чтобы забыть тебя. Наш бизнес – моя идея и процветает благодаря мне, но я отдам ему одну треть. Две трети принадлежат мне и дочери, и нам с тобой этого хватит, чтобы продолжить дело.

– Лариса не отдаст детей, к тому же, ей некуда идти.

– Мы что-нибудь придумаем, купим ей квартиру.

– Это тоже не выход – папа хочет жить с внуками.

– Тогда еще лучше – пусть Лариса остается с твоим отцом, а мы будем жить в своем доме, я верю, что он у нас скоро будет. Милый, мы сейчас наплаву, но чтобы наш бизнес процветал, необходимо безоговорочно доверять друг другу, а для этого нам необходимо зарегистрировать наш брак, понимаешь?

– Понимаю, – со вздохом ответил Андрей и в неожиданно нахлынувшем порыве откровенности добавил: – Я бы отдал ей Сашку, но Дениса… Я не могу расстаться с сыном, а суд его мне не отдаст, детей всегда оставляют матери.

– Попробуй с ней договориться – может, она согласится разделить детей. В конце концов, ей можно заплатить.

Лариса, выслушав мужа, поначалу ничего не поняла, потом пришла в шоковое состояние, а под конец, с ней случилась истерика. Прибежавший из своей комнаты Сергей Денисович схватился за сердце, и обсуждение развода на какое-то время было отодвинуто в неопределенное будущее. Андрей ушел жить к Аэлите, но к детям приходил почти ежедневно.

Спустя полгода Аэлита расторгла свой брак и покончила со всеми формальностями. Они с Андреем уехали в Германию, а после того, как закончили все дела, отправились в турне по Европе. В Москву вернулись лишь в сентябре, и на следующий же день после приезда Андрей отправился навестить детей, подгадав время, когда отец должен был быть в институте. Предварительно он позвонил и, услышав ответивший ему детский голос, с облегчением вздохнул – стало быть, жены тоже нет, поскольку Денис и Саша подходили к телефону только в отсутствие взрослых.

В тот день Лариса, отпросившись с работы, повела Дениса, у которого болело ухо, к отоларингологу, а Сашенька в это время делала уроки. Услыхав, как открылась входная дверь, она побежала в прихожую встретить мать и брата, но, увидев отца, застыла на месте.

– Здравствуй, Сашенька, – Андрей шагнул к дочке, чтобы ее поцеловать, но она отшатнулась и, прижавшись к стене, замотала головой.

– Нет!

– Ты не узнала своего папу? – удивился отец. – Что с тобой?

– Я… ты не мой папа! – выпалила Сашенька, и в бешенстве затопала ногами. – Ты продажный, я не хочу тебя видеть! Тебя купила богатая женщина, я тебя ненавижу, ненавижу! Ненавижу!

И чем громче она выкрикивала слова ненависти, тем сильнее была в ее душе любовь к отцу, и тем больнее рвалось сердце от всех тех разговоров, что довелось ей услышать за это время от соседок во дворе. Ошеломленный Андрей дал ей пощечину. Удар был несильный, но Сашенька дернулась и замолчала.

Отец и дочь стояли, меряя друг друга яростными взглядами и даже не подозревая, до чего они в эту минуту походят друг на друга. Наконец, Андрей опомнился.

– Ты ошибаешься, дочка, потому что ничего не знаешь, – сказал он насколько мог ровным голосом, – я твой отец и всегда буду любить вас с Дениской, но если ты не хочешь меня видеть, я буду приходить только к нему – он меня, наверное, все еще любит.

Об этом инциденте никто из близких не узнал, но теперь каждый раз, когда отец приходил к ним в дом, Сашенька убегала и пряталась в другой комнате.

Прошло около года, и неожиданно Лариса получила письмо от сестры – из Австралии. Ольга писала:

«Я вышла замуж за парня из очень богатой семьи Дерека Нортона, и скоро должна родить. Приезжай ко мне, поживешь немного в Сиднее – сама развеешься и мне поможешь. Ты ведь и мир никогда не видала, всю жизнь провела в Москве. Сходи в ОВИР и получи загранпаспорт, а все хлопоты с визой я беру на себя – хочешь, можешь приехать даже на три года».

Ольга ни словом не упомянула о Дениске и Сашеньке, скорей всего, она в своем обычном равнодушии ко всему, что ее не касалось, вообще забыла о существовании племянников.

Лариса задумалась. В глубине души она чувствовала себя глубоко униженной поведением Андрея – действительно, прожили вместе столько лет, она его любила, всю душу ему отдала, двоих детей родила, а он повстречал старую зазнобу и тут же хлопнул дверью. И что теперь? Придет к детям, а ей, жене, только и скажет:

«Привет, Лариса. Вот тебе деньги, Лариса, если что еще нужно, сообщи».

Даже в глаза никогда не глянет, смотрит на нее поверх головы, как на пустое место, словно она тряпка или мусор. Сам со своей этой по Европам катается, а жена… Нет, нужно ей тоже уехать, да неплохо бы на целых три года – пусть знает! Только детей нужно взять с собой – как же их одних оставить?

Однако взять с собой детей оказалось не так просто – требовалось разрешение их отца, а Андрей давать разрешение не собирался.

– Хочешь – езжай одна, – с кривой усмешкой процедил он, – а за ребят можешь не переживать, они без присмотра не останутся. Кстати, они и не могут ехать, у них школа.

– Но как же я без них – ведь на целых три года. Я Оле написала, она говорит, у них там тоже можно в школе учиться, и английский они там выучат.

– Ничего, я найду им учителей, они и в Москве английский выучат. Короче, я все тебе сказал, нового ничего не жди.

Лариса заплакала, Андрей пожал плечами и ушел. Сергей Денисович в это дело не вмешивался, но неожиданно решение нашла Аэлита.

– Поставь ей условие: вы разводитесь, и она официально оставляет тебе Дениса, а Саше ты подпишешь разрешение на выезд. Намекни, что через пару месяцев, позволишь ей забрать Дениса, но ничего конкретного не обещай.

После долгих раздумий, Лариса согласилась с условиями мужа и, уезжая с Сашенькой в Австралию в июле девяносто восьмого, была твердо уверена, что вскоре вновь увидит сына. Однако месяц спустя в России разразился кризис, дефолт рубля разорил многие некрупные компании, в том числе и фирму Аэлиты. Позвонив в Сидней, Андрей коротко сообщил бывшей жене, что у него неприятности, денег для дочки он выслать пока не сможет, и писать временно не будет.

В то время как Лариса терпеливо ожидала сообщений из России, Андрей и Аэлита метались по Москве и Подмосковью, скрываясь от кредиторов. Аэлита продала свою квартиру и коттедж, который великодушно оставил ей первый муж, но это позволило им погасить лишь часть долга.

Когда кредиторы начали в открытую угрожать, Маринку, дочку Аэлиты, поспешно отправили к родственникам в Саратов, сами Андрей с Аэлитой прятались у друзей и знакомых, а Дениса оставили с дедом, который не выпускал мальчика из дому даже в школу – боялся, что его похитят, чтобы заставить отца вернуть долг. Вечерами, отчитав лекции в университете, профессор Дорин садился с внуком за стол и проходил с ним школьную программу.

В конце концов, не видя выхода, Сергей Денисович сам предложил сыну продать их трехкомнатную квартиру на проспекте Вернадского и взамен купить однокомнатную в Люблино. За счет разницы в стоимости удалось, наконец, полностью рассчитаться с кредиторами. При продаже квартиры пришлось уплатить немалую мзду инспекторам из органов опеки и попечительства, поскольку эта сделка серьезно ущемляла интересы несовершеннолетних Дениса и Александры Дориных.

Выйдя из вынужденного подполья, Андрей и Аэлита начали свой бизнес с нуля. Для себя и Аэлиты с Маринкой Андрей снял двухкомнатную квартиру в Подлипках, но внука Сергей Денисович пока оставил у себя в Люблино.

– Я, Андрюша, знаю, что такое жить на съемной квартире, – сказал он сыну, – мы с твоей мамой помаялись. Одной хозяйке не понравятся дети, другой вдруг померещится, что ее обокрали или поцарапали мебель, и она среди ночи выставит вас на улицу. Вы наверняка будете постоянно кочевать с места на место, так пусть хотя бы мальчик спокойно живет и учится, он и без того много пропустил в школе. Если что, так я и Мариночку к себе возьму – комната у меня большая.

Последнее было сказано чисто из вежливости – Денис с дочкой Аэлиты, заносчивой и высокомерной девчонкой, терпеть друг друга не могли и вряд ли согласились бы жить в одной комнате, – поэтому Андрей с улыбкой отказался:

– Нет, папа, спасибо, Марина у нас девочка с претензиями, она может жить только в отдельной комнате.

– Ну, это дело хозяйское. Думаю, Андрюша, что раз уж дела у тебя налаживаются, то нужно написать Ларисе – узнать, как они там с Сашенькой. Мы почти полтора года ничего о них не слышали, пока скрывались от ваших кредиторов, – и писать, и звонить боялись.

Андрей недовольно сдвинул брови.

– Хорошо, папа, я напишу, но если Лариса захочет вернуться в Россию, то даже не знаю, что и делать – ведь квартира продана, приезжать им с Сашкой некуда.

Сергей Денисович тяжело вздохнул.

– Да, конечно. Лариса, как мать, имеет полное право предъявить нам претензии – мы ведь лишили ее детей нормального жилья, но для нее, думаю, главное узнать, что Денис жив и здоров. Насчет квартиры постарайся объяснить, она поймет – ей ведь известна ситуация в России. Он ошибался – Лариса абсолютно ничего не знала о «черном вторнике» и дефолте рубля в России. Да и откуда ей было знать, если она не говорила по-английски, не читала местных газет и не слушала новостей по телевизору? Ольга эту тему при ней не поднимала, но в начале декабря девяносто девятого неожиданно обрушила на голову сестры все новости и, отведя глаза, с легкой запинкой добавила, что Дорины больше не живут по старому адресу.

Тон, каким Ольга это сказала, заставил Ларису похолодеть от внезапно нахлынувшего ужаса.

– А… куда же они переехали?

Голова Ольга столь выразительно поникла, что внезапно все вокруг Ларисы начало ходить ходуном. Без сил, ничего не видя и не слыша, она упала на диван, а когда к ней вернулось сознание, рядом суетились сестра и ее муж Дерек, которому Ольга что-то объясняла по-английски.

– Лариса, – Дерек взял ее за руку, и взгляд его был полон сочувствия, – I’m sorry. Please, accept my condolences.

– Что? Что он говорит? – прижав ладони к белым, как мел, щекам, Лариса дрожащим голосом спросила: – Что с Денисом?

В голосе Ольги зазвенели слезы:

– Родная моя, в России сейчас страшное время. Я узнала, что Андрей влез в большие долги, и… Ты знаешь, что в нашей стране делают с теми, кто вовремя не отдает деньги.

Посиневшие губы Ларисы еле выговорили:

– Но ведь Денис маленький! Оленька, обзвони всех, напиши, спроси, может, кто про него знает, умоляю тебя!

– Лариса, милая, ты не представляешь, как мне тяжело тебе это говорить! Фирмы в России разоряются, должников вырезают целыми семьями – не щадят даже детей. Денис погиб вместе со своим отцом. Прости, сестричка, мне сообщили еще два дня назад, но у меня просто не было сил тебе сказать.

Она обняла сестру, прижала к себе и ласково гладила по голове. Лариса горько плакала.

– Денис, сыночек! Боже мой, как я могла его там оставить!

– Кто же мог знать! Но в любом случае в Москву теперь тебе возвращаться некуда – квартиру взяли за долги. – Как же мне быть?

– Оставайтесь с Сашкой в Австралии – я продлю тебе визу, а через пять лет получите австралийское гражданство. Ты согласна?

Осунувшаяся от горя Лариса слабо кивнула.

– Да, Оленька, что же мне еще делать? Спасибо тебе, что приютила нас. Сашеньке только… Сашеньке только ничего не говори про Дениску. Андрей, господи, Андрей! Как же он мог такое допустить!

В середине декабря Андрей приехал в Люблино днем, когда Денис был в школе. Лицо его опухло, глаза покраснели, и от него сильно несло перегаром. Не сказав ни слова открывшему дверь отцу, он скинул сапоги, сбросил в прихожей на пол покрытую снегом куртку и, пройдя в комнату, почти упал на диван. Сергей Денисович последовал за сыном, опустился на стул напротив него и молча ждал.

– Папа, – глухо произнес Андрей, – Ольга сообщила мне, что Лариса и Сашка погибли.

Сергей Денисович сидел неподвижно, и взгляд его скользил по лежавшей на столе статье, над которой он работал, до прихода сына.

– Как погибли? – голос его внезапно охрип, и ему не сразу удалось продолжить: – Этого не может быть! Ты пьян!

– Да, я пил! Потому что… На, читай, Ольга прислала мне вырезку из газеты – второго декабря под Сиднеем столкнулись грузовой и пассажирский поезда, много жертв. У нас по телевизору тоже об этом говорили в новостях, ты забыл? Ольга пишет, Лариса с Сашенькой ехали тем поездом и…

Не договорив, он закрыл лицо руками. Сергей Денисович взял у него газетную вырезку и начал медленно читать вслух, переводя с английского:

– …второго декабря девяносто девятого…много жертв, – он судорожно втянул воздух, прижал руку к сердцу и тяжело откинулся на спинку стула, – Дениске… Только Дениске пока ничего не говори, пусть подрастет, потом… Дай… накапай мне корвалол, Андрюша… на кухне.

Испуганный Андрей бросился на кухню за корвалолом.