Читать книгу Мисс Неугомонность - Галина Валентиновна Чередий - Страница 5

Слабость один раз от неожиданности простительна.

Слабость второй раз от шока от собственной реакции – еще так сяк.

Но третий раз – это уже не слабость, а дурость, Мари!

Никто никогда больше не увидит моих слез.

Никто никогда больше не услышит от меня ни единой жалобы.

Я справлюсь.

Я все смогу преодолеть.

Я сильная.

И никто никогда больше не назовет меня гавкучкой и кучеряшкой.

Я толкнула дверь, поморщившись от раздражающего звука дурацких колокольчиков над входом. Несмотря на мое перекошенное лицо, администратор за стойкой приветливо улыбнулась.

– Здравствуйте, рады видеть вас в нашем салоне. Что бы вы хотели?

Я оглянулась, будто не совсем понимая, что делаю в этом небольшом, но довольно уютном заведении. Парикмахерская. Да. Точно. Избавиться от кучеряшек.

– Стрижка, окраска, укладка.

– Вы записаны к кому-то на определенное время? – все так же вежливо и приветливо уточнила девушка.

– А у вас только по записи?

В этот момент из рабочего зала раздался голос, очевидно, одного из мастеров:

– Джесси, позвони моей клиентке, которая на 19:00. Она обычно за пятнадцать минут приходит, а тут нет и нет. Вдруг что-то случилось?

Девушка взяла телефон, сверяясь с книгой записи и одновременно обращаясь ко мне:

– Секундочку, не уходите. Я посмотрю, что мы можем вам предложить.

Я равнодушно кивнула головой и так и не отошла от стойки администратора, которая перезванивала кому-то, уточняя время посещения. Через несколько секунд она сбросила звонок и улыбнулась мне:

– Вы знаете, удивительное совпадение. Клиентка, которая должна была прийти буквально через пять минут к одному из наших лучших мастеров, внезапно отменила свой визит. Вы можете присесть и подождать всего несколько минут. Мастер вас примет.

Все так же равнодушно-механически я опустилась на стул, вперившись в одну точку. Так же механически кивнула в ответ на предложение кофе или чая. Администратор, которая по моему виду наверняка что-то поняла, ушла в зал, оставив меня в одиночестве попивать принесенный напиток.

– Добрый день, Джесс сказала, что вы хотели бы стрижку, окраску и укладку, – проводив меня к креслу, спросила мастер – симпатичная молодая женщина с доброй улыбкой и теплыми, какими-то лучистыми шоколадными глазами. – Мы просто освежаем кончики и добавляем немного яркости вашему шикарному цвету?

– Я хочу как можно короче, убрать все эти кудряшки, и покрасить. Цвет – горький шоколад, – спокойно произнесла я.

– Хм, – странно улыбнулась девушка с бейджиком, гласящим «Тшилаба», укутывая меня в защитный пеньюар. – То, что мы иногда ругаемся со своими мужчинами, не означает, что мы должны сами же из-за этого страдать. Как насчет пока удлиненного каре, мелирования и цветного окрашивания в разные оттенки медно-рыжего с дальнейшей записью на кератин? Решение о кератине примете, посмотрев на укладку. Я выпрямлю волосы, чтобы вы смогли оценить их будущий вид. Если окончательный результат не удовлетворит вас, первоначальное ваше пожелание выполню бесплатно. – Мастер широкой щеткой прочесывала мои кудри, нежно оглаживая по голове.

В свое время, очень и очень давно, я любила, когда мамочка заплетала мне косички, а перед этим всегда долго и тщательно расчесывала волосы и вот именно так же гладила по голове.

Черт!

Только не это! Только не надо вспоминать маму! Только не сейчас, когда вместо сердца – развороченная словами Кевина грудная клетка, в которой агонизирует орган, что должен исправно качать кровь по всему телу. А тело будто онемело. Как в тот день, когда папа приехал из роддома без мамы, но с двумя орущими свертками. И все мы, ожидавшие мамочку вместе с близнецами и жутко соскучившиеся по ней за последние два месяца, которые она провела в больнице, внезапно поняли по черному лицу отца, что никогда ее больше не увидим.

Слезы водопадом заструились по щекам, а нос моментально распух и перестал дышать.

– Джесс, дорогая, принеси мне мой несессер. Красный. И еще один кофе. По моему рецепту.

Кофе «по рецепту» пах корицей, кардамоном и ванилью. Молодая женщина, обслуживающая меня, достала из несессера небольшую фляжку, открутила ее, понюхала, закатила глаза, как будто решая для себя что-то, затем щедро плеснула жидкости из фляги в чашку кофе и приказала:

– Пей, огнегривая красавица. Мелкими глотками. Вдыхай носом, выдыхай через рот. Можешь закрыть глаза. Так даже лучше будет. Ничего не говори и просто пей, – и продолжила расчесывать мою гриву, мурлыкая себе под нос песенку на незнакомом языке.

И вот эти вот поглаживания по голове, нехитрый мотивчик, раздающийся из практически сомкнутых уст мастера, восхитительный аромат кофе с чем-то явно горячительным подействовали на меня как сильнейшее успокоительное средство. А может, ими и были все вместе.

Меня отпустило.

И с последним глотком кофе едкая горечь, застрявшая где-то в грудине, начала таять, как кубик горького шоколада в чашке кипящего молока.

– Так что? Пока каре?

– Пожалуй, соглашусь на ваше предложение. Мне самое главное – избавиться от этих чертовых кудряшек.

– Удивительные существа – эти красивые девушки. Роскошные прямые волосы завиваем каждый день, шикарные кудрявые – распрямляем всеми правдами и неправдами. Длинные укорачиваем, короткие – наращиваем. Недовольны жизнью, а отыгрываемся на ни в чем не повинных волосах. – Она вздохнула жалостливо, пропуская между пальцами очередную прядь.

– Чего это они не повинны? – возмутилась я, немного «поплыв» от целебного кофе. – Вечно в глаза лезут, из любой прически выбиваются…

– Да еще внимание всяких придурков привлекают, – в тон продолжила мастер, забрав у меня из рук все еще теплую кофейную чашку.

– Про придурков – в точку. – Я даже повеселела немного. Какая умница эта Тшилаба!

– Покою им не дают, в сны приходят, ароматом своим окутывают, жить не дают. Надо, надо за это наказать их владелицу, – продолжала почти напевать женщина, звонко пощелкивая ножницами. – Надо ей гадостей наговорить, за косички подергать, обозвать ее пообидней. Так, чтобы даже не приближалась и не смущала покой. – Она вздохнула. – Мальчишки – такие мальчишки. Хоть в три, хоть в тридцать три годика одинаковые.

Каждое ее слово активировало в моем мозгу картинки: Кевин на меня орет, Кевин меня одергивает, Кевин смотрит мимо меня, будто не расслышав вопроса, Кевин возражает даже тогда, когда все согласились с моими предложениями по оптимизации расходов…

– Вы ведьма? – с восторгом и одновременно ужасом вопросила я, как завороженная наблюдая за опадающими на пол кудрями.

– Ага, – легко согласилась Тшилаба. – И мать моя ведьма, и бабка такая же, и прабабка. Цыганка я. А цыганки – все ведьмы. – Она легко пожала плечами и снова улыбнулась моему испуганному отражению в зеркале. – А по мне – так просто женщины, которые до сих пор не отказались от своего женского начала и призвания: любить своих мужчин, беречь домашний очаг, рожать детей и воспитывать их, петь им колыбельные, варить хабе рома (традиционный цыганский суп – прим. Авторов) и печь бокморо (цыганский хлеб – прим. Авторов).

– А если он не хочет, чтобы я все это для него делала? Если ему поперек любое мое слово? Если он только и знает, что обзываться и спорить? – Нос снова заложило, а голос предательски дрогнул.

– Значит, не мужчина еще. Значит, вырасти ему надо, чтобы оценить то, что может дать ему такая горячая женщина, как ты.

– Да я на пенсию уйду к тому моменту, как он вырастет!

– Май-вэй, дорогая, так может, не твой этот кусок серого старого льда, а?

И вот я не-хотела-не-хотела-не-хотела, но все равно вспомнила эти серые льдинки глаз. Серый лед и ртуть. Вернее, покрытые толстым слоем льда озера ртути с двумя черными полыньями, в которые я проваливалась каждый раз, когда видела их близко, так же близко, как сегодня. Целых три раза. Озера, темнеющие от злости и… возбуждения? Ведь только что, в каморке, его глаза потемнели. От чего? Он ведь не сразу на меня злился? Хотя нет. Сразу он как раз злился. Но вот когда столкнул наши рты, он разве злился? Он что, хотел меня наказать? Поцелуем?.. Но потом ведь это чуть не… Прекрати, Мари!

– Что, простите? – я сморгнула, выныривая из болезненных воспоминаний.

– Погадаю тебе, хочешь? – повторила свой вопрос Тшилаба.

– А знаете… хочу! Только скажите мне что-нибудь приятное, ладно? Если неприятное, то лучше промолчите. Хватает мне его в реальной жизни, этого гов… неприятного.

Тшилаба коротко улыбнулась и подала мне чашку, из которой я буквально несколько минут назад допила кофе.

– Левой держи блюдце, правой рукой перекинь чашку. От себя. Не на себя. Да. Правильно. И поставь так, чтобы чашка краем опиралась на кромку блюдца. И отставь, я тебя как раз закончу подстригать, пока гуща немного подсохнет.

Ножницы пощелкивали над ухом, на руке у мастера мелодично тренькали какие-то висюльки на браслетике, в соседних кабинках периодически раздавались приглушенные голоса и звуки фена, и под этот умиротворяющий для женского слуха фон я как будто даже начала придремывать.

– Ну вот, моя золотая девочка. Можешь на себя посмотреть.

В зеркало на меня смотрела… моя старшая сестра. Ну, возможно, такой могла бы быть старшая сестра, если бы она у меня была. Серьезная взрослая девушка. Со строгим лицом, сурово сжатыми губами и идеально прямыми волосами, оканчивающимися на уровне плеч. Не я. Однозначно. Кто-то, кто мог бы осадить зарвавшегося хама одним словом, твердо поставить на место наглеца, вовремя согласовать смету и… не вздрагивать от воспоминаний о прикосновениях одного тупого мудака.

Да. Новая я была готова к другой жизни. Наверное.

– Мне нравится. Спасибо вам, Тшилаба.

– Спасибо скажешь, когда замуж выйдешь. За своего мужчину, – хохотнула женщина. – А вот когда свадьба будет, это я тебе сейчас скажу.

И она перевернула мою кофейную чашку.

Все время, пока она крутила ее в своих тонких пальцах и улыбалась чему-то, я напряженно кусала нижнюю губу. Грешным делом даже подумывала встать и отказаться от гадания.

Ну его на фиг. Еще скажет что-то эдакое, а я потом себя же замучаю сомнениями и мыслями.

– Ох и любишь же ты себя накручивать, огненная моя. Выдумывать то, чего нет. Бояться несуществующего. Избегать неизбежного. Сбегать от того, что в тебе самой, от чего не скрыться никак. Да только тут я тебе не советчик. Тебе решать, тебе самой свою судьбу ковать. Вот, смотри – видишь? Вот наковальня, а вот будто молот. Никто его не держит, никто за тебя твою жизнь не выкует, не проживет. А между молотом и наковальней видишь? Сердце твое.

– Разбитое? – горько усмехнулась я.

– Зачем разбитое? – искренне удивилась Тшилаба. – Целехонькое. Только вот слушать его надо. Тогда судьбу и жизнь правильно сложишь. Хм. А вот эта фигура интересная. Смотри-ка сюда.

И Тшилаба повернула ко мне чашку. Что там можно было разглядеть в этих разводах – я в упор не понимала. Но продолжала пялиться и пыталась запомнить.

– Вот, видишь медведя? С зонтиком?

– Винни-Пух какой-то.

– Это неважно. Медведь – твой покровитель. Он держит зонт над самым сердцем.

– И что это значит?

– Что у тебя есть защитник, который оберегает тебя. И пока он держит над твоим сердцем зонтик, ты в полной безопасности. А вот над зонтиком видишь звезду? Это твое будущее счастье. Так что верь защитнику. Он убережет тебя от опасностей, и благодаря ему ты встретишь свое счастье.

– И кто этот медведь? – растерянно спросила я.

– Ну, моя золотая, этого я тебе сказать не могу. Верно только одно: он у тебя есть. И рядом. И все делает для того, чтобы ты была счастлива.

– Это мужчина? – уточнила я.

– Не обязательно. Это кто-то достаточно влиятельный, чтобы иметь возможность дать тебе работу, дом, заботу. Может, и мужчина, а может, и женщина. Главное, что он близко и не даст тебе ошибиться. Так что слушай сердце и самого преданного и верного друга. И все будет хорошо. Давай, закрывай чашку.

– Как это?

– Проверни большой палец на самом дне чашки.

Уж не знаю, правильно ли я все сделала, но Тшилаба, взглянув еще раз, загадочно улыбнулась и только и повторила:

– Все будет у тебя хорошо, Огонек. И свадьба у тебя тоже будет. Скоро. В течение ближайшего года. Так что, записать тебя на кератин?