Читать книгу Трилогия о Фрэнке Брауне: Ученик пророка. Альрауне. Вампир - Ганс Эверс, Ганс Гейнц Эверс - Страница 16

Они сидели в экипаже, профессор тен-Бринкен и его племянник, не говоря ни слова. Фрэнк Браун откинулся и смотрел куда-то вперёд, глубоко погруженный в свои мысли. Тайный советник молчал и испытующе наблюдал за ним. Поездка продолжалась менее получаса. Они проехали по шоссе, повернули направо и затряслись по изрытой мостовой. Там, посреди деревни, возвышалась большая усадьба тен-Бринкена, огромный четырехугольный участок, сад и парк, а ближе к улице ряд маленьких, некрасивых построек. Они свернули за угол мимо покровителя деревни-святого Непомука. Его изображение, украшенное цветами и двумя лампадами, стояло в угловой нише господского дома. Лошади остановились. Лакей отворил ворота и открыл дверцы коляски.

– Принеси нам вина, Алоиз, – сказал тайный советник. – Мы пойдем в библиотеку. – Он обернулся к племяннику: – Ты у меня переночуешь? Или кучеру подождать?

Студент покачал головою:

– Ни то ни другое. Я вернусь в город пешком.

Они пересекли двор и вошли в длинный дом с левой стороны. Это была, в сущности, одна громадная зала и рядом с нею крохотная передняя. Вокруг по стенам стояли длинные бесконечные полки, тесно уставленные тысячами книг. На полу стоял низкий стеклянный ящик, наполненный римскими раскопками. Много гробов и могил было опустошено и разграблено. Пол покрывал большой ковёр. Стояли два письменных стола, несколько кресел и диванов. Они вошли. Тайный советник бросил деревянного человечка на диван. Они зажгли свечку, сдвинули два кресла и сели. Лакей откупорил пыльную бутылку.

– Можешь идти, – сказал профессор, – но не ложись пока спать. Барин скоро уйдет, ты закроешь за ним ворота.

– Ну? – обратился он к племяннику.

Фрэнк Браун выпил вина, потом взял деревянного человечка и начал играть с ним. Тот был ещё влажен и, по-видимому, слегка гнулся.

– Он гнётся, – пробормотал Фрэнк. – Вот глаза – два глаза. А вот нос. Ясно видны очертания рта. Посмотри-ка, дядюшка, видишь, как он улыбается? Руки будто скрючены-а ножки срослись до колен. Странная штука! – Он поднял его и начал вертеть во все стороны. – Осмотрись здесь, Альрауне! – воскликнул он. – Здесь твоя новая родина. Здесь ты больше подходишь – к господину Якобу тен-Бринкен, – гораздо больше, чем к дому Гонтрамов.

– Ты старый, – продолжал он, – тебе четыреста, может быть, шестьсот или ещё больше лет. Твоего отца повесили, он был, наверное, убийцей или вором или просто сочинил сатиру на какого-нибудь важного господина в панцире или в рясе. Безразлично, в сущности, что он сделал, – он был преступником в свое время, и они распяли его. Тогда он изверг свою последнюю жизнь и зачал тебя, тебя, странное существо. А мать-земля приняла это прощание преступника в свое плодотворное чрево, таинственно забеременела тобою и родила. Она, исполинская, всемогущая, – родила тебя, жалкого, уродливого человечка! – и они тебя вырыли в полночь у креста, дрожа от страха, произнося таинственные неистовые заклинания. А ты, заметив впервые свет луны, увидел своего отца, который висел над тобою: сломанные кости его и гниющее тело. А они взяли тебя, те самые, которые казнили его, твоего отца. Взяли тебя, принесли домой: ты должен был дать им богатство! Яркое золото и молодую любовь! Они знали прекрасно: ты принесешь с собою несчастия, болезни, бедствия и, в конце концов, жалкую смерть. Знали это прекрасно, а всё-таки вырыли тебя и взяли с собою, они соглашались на все за любовь и за золото.

Тайный советник заметил: «У тебя богатое воображение, мой дорогой. Ты фантазер!»

– Да, – ответил студент, – пожалуй, что так. Но ведь и ты фантазер.

– Я? – засмеялся профессор. – Кажется, моя жизнь протекла довольно реально.

Но племянник покачал головою: «Нет, дядюшка, не совсем-то реально. Только ты называешь реальным то, что другие называют фантазией. Подумай обо всех твоих опытах. Для тебя они нечто большее, чем простая игра, они те пути, которые когда-нибудь приведут тебя к намеченной цели. Нормальный человек никогда бы не дошёл до твоих мыслей: только фантазер может быть способен на это. Только горячая голова, только человек, в жилах которого течет кровь, горячая, как кровь всех тен-Бринкенов, только такой человек может отважиться сделать то, что ты теперь должен совершить».

Старик перебил его, недовольный, но все же слегка польщенный:

– Ты фантазируешь, мой дорогой, ты даже не знаешь, захочется ли мне вообще совершить то таинственное, о чем ты сейчас говоришь. Хотя, впрочем, я все ещё не понимаю тебя.

Но студент не уступал. Его голос звучал твердо, уверенно и убежденно.

– Нет, дядюшка, ты это сделаешь, я знаю, что сделаешь. Сделаешь уже потому, что ты единственный человек во всем мире, который может это сделать. Правда, есть несколько других ученых, которые производят сейчас те же опыты, что и ты, которые, быть может, так же далеки, как и ты, а быть может, даже и дальше. Но они все нормальные люди, сухие, деревянные, – люди науки. Они бы меня высмеяли, если бы я пришел к ним со своей идеей, назвали бы меня дураком. Или выбросили меня за дверь, потому что я осмелился прийти к ним с такими вещами, – с такими идеями, которые они называют безнравственными, аморальными и кощунственными. Идеями, которыми опровергаются все законы природы. Но ты не такой, дядюшка, совсем не такой! Ты не будешь надо мной смеяться и не выбросишь за дверь. Тебя это так же заинтересует, как заинтересовало меня. И поэтому-то ты – единственный человек, который способен на это.

– Но на что же, на что, черт побери? – воскликнул тайный советник.

Студент поднялся, наполнил до краёв оба бокала. «Чокнемся, старый колдун, – сказал он, – чокнемся, пусть новое молодое вино заструится в твоих старых жилах. Чокнемся, дядюшка, да здравствует – твой ребенок!» Он чокнулся с профессором, одним духом опорожнил свой стакан и подбросил его. Стакан разбился о потолок, но осколки беззвучно упали обратно на тяжелый, мягкий ковёр.

Он пододвинул большое кресло: «А теперь, дядюшка, слушай, что я буду говорить. Тебе надоело, может быть, моё длинное вступление-не сердись. Оно помогло мне собрать мысли, конкретизировать их, чтобы я мог объяснить тебе все ясно и просто. Я думаю так: ты должен создать существо Альрауне, должен воплотить в действительность странное предание. Не все ли равно, что это суеверие средневековой фантазии, мистическая сказка древности? Ты сумеешь превратить старую ложь и новую истину! Ты создашь её: она восстанет ясная в сиянии дня, доступная всему миру, – и ни один профессор не сможет её отрицать. Слушай же, как ты должен это сделать!

Преступника, дядюшка, найти очень легко. По-моему, безразлично, умрет ли он на эшафоте или на кресте. Мы прогрессивные люди. Тюремный двор и наша гильотина гораздо удобнее. Удобнее и для тебя: благодаря твоим связям не трудно найти дорогой материал и вырвать у смерти новую жизнь. А земля? Ведь она лишь символ, она – плодородие. Земля-это женщина, она вскармливает семя, которое повергается в её чрево, вскармливает его, даёт взрасти, расцвести и принести плоды. Так возьми же то, что плодородно, как земля, как мать-земля, – возьми женщину. Но земля также и вечная проститутка – она служит всем, она вечная мать, она вечно-готовая женщина для бесконечных миллиардов людей. Никому не отказывает она в своем развратном теле: каждому, кто хочет овладеть ею. Все, что имеет жизнь, оплодотворяет её чрево, оплодотворяет тысячи и десятки тысяч лет. И поэтому, дядюшка, ты должен найти проститутку, – должен взять самую бесстыдную, самую наглую из всех, должен взять такую, которая рождена для разврата. Не такую, которая продает тело из нужды, которую кто-нибудь соблазнил. Нет, не такую. Возьми женщину, которая была проституткой ещё тогда, когда училась ходить, такую, которой позор её кажется радостью и для которой в нем только и жизнь. Её чрево будет такое же, как чрево земли. Ты богат – ты найдёшь, наверняка найдёшь. Ты и сам ведь не школьник в таких вещах, ты можешь дать ей много денег, купить её для этого опыта. Если она будет действительно подходящей, она будет покатываться со смеха, прижмет тебя к своей жирной груди и зацелует от радости, ибо ты предложишь то, чего не предлагал ей ни один человек-до тебя! Что нужно делать потом, ты знаешь лучше меня. Тебе удастся сделать с человеком то же самое, что ты делаешь с обезьянами и морскими свинками. Нужно быть только готовым уловить тот момент, когда голова преступника, изрыгая проклятия, отделится от туловища».

Он вскочил, облокотился на стол и пристально, пронизывающе посмотрел на старика. Тайный советник поймал его взгляд и быстро отпарировал. Все равно как грузная, кривая турецкая сабля, скрещивающаяся с ловким флореттом.

– Ну а потом, племянник? – сказал он. – Что потом? Когда ребенок родится на свет? Что будет тогда?

Студент задумался. Потом ответил медленно, точно отчеканивая каждое слово:

– Тогда у нас будет – волшебное существо.

Голос звучал тихо, но звучно и гибко, точно звуки скрипки.

– Мы увидим тогда, сколько правды в древнем предании. Сможем заглянуть в глубочайшие тайники природы.

Тайный советник открыл было рот, но Фрэнк Браун прервал его, не дав говорить.

– Тогда мы увидим, есть ли действительно что-нибудь, что сильнее всех известных нам законов. Мы увидим, стоит ли жить этою жизнью – стоит ли нам ею жить.

– Стоит ли нам? – повторил профессор.

Фрэнк Браун ответил: «Да, дядюшка, – нам! Нам, тебе, мне и тем нескольким сотням людей, которые стоят над жизнью. И которые все же принуждены идти по дороге, которою идёт огромное стадо».

Он вдруг резко спросил: «Дядюшка, ты веришь в Бога?»

Тайный советник нетерпеливо передёрнул губами. «Верю ли я в Бога? При чем тут это?»

Но племянник настаивал на ответе, не давая времени даже подумать: «Отвечай же, дядюшка, отвечай: веришь ли ты в Бога?» Он нагнулся к старику и не сводил с него глаз.

Тайный советник ответил: «Какое тебе дело до этого? Своим разумом – после всего того, что я изучил и открыл, – я, безусловно, в Бога не верю. Разве только чувством, но ведь чувство-это нечто, совершенно не поддающееся контролю, нечто!»

– Да, да, дядюшка, – перебил его студент, – так чувством, значит, всё-таки.

Но профессор все ещё не сдавался и беспокойно ёрзал в кресле. «Ну, если уж говорить откровенно-то иногда, правда, редко-через большие промежутки…».

Фрэнк Браун вскричал: «Ты веришь – несомненно веришь в Бога!! О, я это знал. Все Бринкены, все веруют, все вплоть до тебя».

Он поднял голову, раздвинул губы и показал ряд блестящих зубов. И продолжал опять, подчеркивая каждое слово: «Тогда ты сделаешь это, дядюшка. Тогда ты должен это сделать. Ничто не спасет тебя, ибо тебе дано нечто – что даётся одному из миллиона людей».

Он замолк и зашагал крупными шагами по большому залу. Потом взял шляпу и подошел к старику.

– Спокойной ночи, дядюшка, – сказал он, – так ты это сделаешь?

Он протянул руку.

Но старик не заметил. Он тупо смотрел в пространство и о чем-то напряжённо думал.

– Не знаю, не знаю, – ответил он наконец.

Фрэнк Браун взял со стола человечка и протянул старику. Его голос звучал иронически и высокомерно. «Вот-посоветуйся с ним! – Но потом через мгновение его тон изменился. Он тихо добавил: – Я знаю, ты это сделаешь».

Он быстро направился к двери. Ещё раз остановился. Обернулся и снова вернулся назад.

– Ещё одно, дядюшка! Если ты это сделаешь…

Но тайный советник прервал его: «Не знаю, сделаю ли!»

– Хорошо, – ответил студент. – Я ведь больше не спрашиваю. Только в случае если ты это сделаешь – ты должен мне кое-что обещать.

– Что именно? – спросил профессор.

Тот ответил: «Не приглашай княгиню в качестве зрительницы».

– Почему? – спросил тайный советник. И Фрэнк Браун ответил мягко, но серьезно и строго: «Потому что – потому что дело это – слишком – серьезно».

Он ушел.

Он вышел из дому и пошел к воротам, лакей отворил ему и, громыхая замком, запер за ним. Фрэнк Браун вышел на дорогу. Остановился перед изображением святого и пытливым взглядом посмотрел на него.

– О дорогой мой святой, – сказал он. – Тебе приносят цветы, льют свежее масло в лампаду. Но не этот дом заботится о тебе. Здесь тебя ценят разве только как археологическую древность. Хорошо ещё, что народ чтит твою силу. Ах, милый святой, тебе легко охранять деревню от наводнения – раз она в трех четвертях часа от Рейна. И особенно теперь, когда Рейн так успокоился и струится меж каменных стен. Но попробуй же, о старый Непомук, охранить этот дом от потока, который нахлынет на него и разрушит. Я люблю тебя, милый святой, потому что ты покровитель моей матери. Её зовут Иоганной Непомуценой, у неё есть ещё имя – Губертина, в знак того, чтобы её не могла искусать бешеная собака. Ты помнишь ещё, как родилась она в этом доме в день, посвященный тебе? Поэтому-то она и носит твое имя – Иоганна Непомуцена! И потому, что я люблю тебя, милый святой, и ради неё я хочу тебя предостеречь. Там внутри сегодня ночью поселился святой – в сущности говоря, полная противоположность святому. Маленький человечек не из камня, как ты, и не одетый красиво в длинную мантию, – он деревянный и совершенно голый. Но он так же стар, как и ты, может быть, ещё старше. Говорят, он обладает чудодейственной силой. Так попробуй же, святой Непомук, покажи свою силу! Кто-нибудь из вас должен пасть, ты или тот человечек: пусть же решится, кто из вас будет господином над домом тен-Бринкенов. Покажи же, милый святой, на что ты способен.

Фрэнк Браун снял шляпу и перекрестился. Потом тихо, сухо рассмеялся и быстро зашагал по дороге. Вышел в поле и полной грудью стал вдыхать свежий ночной воздух. Дойдя до города, он пошел по улицам под цветущими каштанами и здесь замедлил шаг. Он шел задумавшись, слегка напевая про себя.

Но вдруг остановился. С минуту поколебался. Потом повернулся. Быстро свернул налево. Опять остановился и оглянулся по сторонам. Потом быстро взобрался на низкую стену и спрыгнул на другую сторону. Побежал по тихому саду к большой красной вилле. Там остановился и взглянул вверх. Его резкий короткий свист прорезал ночную тишину, два-три раза, быстро, один за другим.

Где-то залаяла собака. Но вверху тихо распахнулось окошко, и в белом ночном одеянии показалась белокурая женщина. Её голос прошептал в темноте: «Это ты?»

Он ответил: «Да, да!» Она скользнула в комнату, но тотчас же снова вернулась. Взяла носовой платок, что-то завернула в него и бросила вниз.

– Вот, мой дорогой, тебе ключ! Но будь потише, как можно потише, чтобы не проснулись родители!

Фрэнк Браун взял ключ и поднялся по маленькой мраморной лестнице, открыл дверь и вошёл в комнату.