Читать книгу Святой из тени - Гарет Ханрахан - Страница 14

Абсалом Спайк, по заключению Эладоры, был монстром, с выращенными в алхимическом чане стальными ногами и каменным жилудком. Подчиняясь приказу Келкина, они вдвоем облазили все улицы и тупики Мойки, заглянули в каждую пивную и забегаловку нижнего города. Кажется, политика, по Спайку, не имела ничего общего с прокламациями и шумными парламентскими дебатами. Она означала обниматься и выпивать со старыми друганами, влиятельными людьми в своих округах. Некоторые из этих приятелей вываливали Спайку свои насущные неурядицы – шальная банда, затопленный подвал, сплетня о необезвреженных снарядах времен Кризиса, – и Спайк обещал во всем разобраться. Другие приносили списки имен, обычно с собственным именем наверху, и Спайк степенно сворачивал листы и клал в карман. «После выборов, – заверял он, – вас не забудут».

Когда ничего не срабатывало и очередной знакомец, сложив руки, преподносил Спайку лишь чересчур широкую ухмылку, тогда Спайк лез в другой карман и извлекал свертки банкнот – не факт, что Эладора видала больше наличности разом, а ведь ее дедушка был первым городским богачом. Она сидела, прикусив язык.

Время от времени Спайк вспоминал о ее существовании и представлял ее старым друзьям и заправилам округов как «из келкинских». Непонятно, она из келкинских кого? В основном же она неслышно трусила за Спайком, как бродячая псина.

После Мойки они добрались до Нового города. Здесь Спайк сбавил прыть, его маршрут не был столь выверен. Танец остался прежним, но замедлился темп и партнеры стали иными. Многие улицы в этом наколдованном городе занимали беженцы с Божьей войны, и Спайк встречался с их лидерами. Колеблясь, он выдвигал свои предложения, но не понимал сути проблем или был не в состоянии их решить, а собеседников не занимали откаты и синекуры, которые он мог предоставить. Они жаловались на новые преступные силы, окрепшие после падения прежнего Братства, такие как джирданские бандиты или пресловутая Святая Карательница.

Здешняя стихия была непривычна для Спайка, и он обращался к Эладоре за советом, задавал вопросы о Новом городе и его обитателях. Она называла цифры, приводила учетные данные с острова Чуткого, сопоставляла летописи Севераста и Ишмиры, но толку-то – они говорили на разных языках. Когда в послеполуденной духоте они более часа пытались проникнуть в неприступный ряд высоток, мотаясь туда-сюда по ступеням и переулкам, как кишкам вокруг зданий, Спайк затрубил отступление. Они опять вышли в Мойку, к таверне возле площади Агнца.

Естественно, Спайк с королевской казной в кармане послал покупать напитки Эладору.

Когда она вернулась, Спайк общался с очередным жуликом. Сиял улыбкой на весь зал, смех звенел монетой, а хлопки по спине гремели грозой. Воодушевление било фонтаном.

Стоило воротиле уйти, как Спайк мешком сложился на стуле. Буркнув благодарность, принял питье у Эладоры и уставился на бурую жижу в кружке.

Эладора цедила глотками – получше, чем ей доводилось в себя лить, но все равно мерзко-прогорклое. С падением Севераста хорошего вина в городе не стало.

– Разве не целесообразнее выступить перед всеми этими людьми сразу? Провести публичную встречу, где мы обсудим нашу политику и объясним, как собираемся рефомировать город?

– Для речей и сборов пока рановато. Держу пари, половина этих сучар посадит другую половину на перья. Не ровен час, устроим побоище. Разве только потом, когда поймем, с кем в Новом надо дружить.

– Однако вы почти не упоминали о политике. Откуда людям знать, на чем мы стоим, если мы им не объясняем?

– Стоять – дерьмово, – провозгласил Абсалом Спайк. – Эти люди и так весь день стоят на ногах – на работе, на фабриках или за рыбачьей сетью, стоят в очередях. Девушка, да им плевать. Им плевать, кто правит городом, лишь бы только не сальники. Они по своей натуре вообще не пойдут голосовать, если только не поманить их корыстью. Мы подкупаем их, церковь их подкупает, и все равно кто-нибудь отдаст голос за монархистов или еще каких двинутых.

– Давать взятки, – сказала Эладора, – противозаконно.

– Уплачивать за голоса незаконно. А платить нужным людям, чтобы те согнали голосующих к урнам – законно и древне, как эти холмы. – Спайк перегнулся через стол, она почуяла зловонное дыхание. – Дайте угадаю: вы родились на Брин Аване, росли на Долу Блестки, и мните, будто знаете, как устроен город. Вы думаете, вокруг одни глупцы и мошенники, а вы должны все исправить, чтоб простой народ благодарил вас и кланялся. Ничего вы не знаете.

Он откинулся на стуле, выдул остатки питья. Порылся в кармане, вытянул скатку банкнот. Помахал перед Эладорой. – Принесите еще, будьте умницей.

Она встала.

– Я уже опаздываю, господин Спайк. Ваше мнение я доведу до господина Келкина, когда встречусь с ним. И поскольку партийные средства остаются у вас на руках, уверена, вы будете ответственно ими распоряжаться. Доброй ночи.

Воздух на улице стоял теплый, липкий. Последние месяцы над городом необычайно ясное небо, после того как в Кризис закрылось большинство алхимических фабрик, но на сегодня погода припасла душный смог, нависший над городом. Улицы омыло желтоватым, зернистым туманом, город выглядел так, будто погрузился в загрязненное море. Надвинув шарфик на нос, Эладора поспешила от таверны в сторону небольшой квартирки, куда ее устроил Келкин.

Идти недалеко. Но все равно на улицах опасно, поэтому она торопилась и не снимала руку со спрятанного в кармане пистолета. Из этой мелкой штуковины она ни разу не палила всерьез, только тренировалась.

Как обращаться с оружием, ей показывал Мирен.

Она аккуратно сложила это воспоминание как листок и сунула в мысленную папку, которая уже разбухла от подобных записок. Потом сунула эту папку в стальной сейф, обмотала сейф цепями и затопила в самой глубокой и ледяной океанской впадине. И больше о Мирене Онгентсоне думать нечего.

Вместо этого она пробежалась в уме по чародейским взываниям, которым ее научала доктор Рамигос. С Эладориным талантом к колдовству попытка защиты заклинанием вряд ли окажется особо действенной, но в любом случае будет нежданной, а ум успокаивался от повторенья чародейских созвучий.

Эладора без приключений добралась до постройки, где располагалась квартира. Стены лестничной клетки облепили предвыборные плакаты. Она сравнила количество промлибов и барыжников. Их партию одолевали два к одному, а здешняя часть города, по идее, должна была поддерживать Келкина. Еще один дурной знак.

Подойдя к своей двери, Эладора отперла замок, затем второй, тяжелый – она его сама ставила. Потом замерла, глубоко вдохнула и прислонила пальцы к ручке. Руны загорелись красным и сразу исчезли с облачком сернистого дыма. Живот скрутило. В университете Эладора нахваталась азов тавматургической теории, но до недавнего времени, уже после Кризиса, сама заклинать не отваживалась. Покамест предел ее способностей – охранное заклятие, и то оно обошлось ей немалыми жертвами, и неясно было, стоит ли продолжать. Люди не приспособлены орудовать такими силами напрямую, поэтому большинство волхвователей умирают молодыми – энергия чар расслаивает их тела или разъедает рассудок. Сверхмощные чары – удел нечеловеческих созданий, таких, как ползущие. Алхимия – куда более безопасный способ справляться со столь фундаментальными силами.

Она замешкалась перед входом. На секунду вообразила, будто за дверью поджидает дед – золотая маска искрит потусторонними огнями, червепальцы поблескивают запретной волшбой. Или там затаился Мирен, с ножом.

Глубокий вдох. Нет. Джермас Тай мертв навеки. Мирен скрылся. Она взяла это воспоминание и засунула туда, под замок, к прочим о Мирене, Онгенте и других ужасах Кризиса.

Однако на одном из слагаемых тех бед ненадолго все ж задержалась. Ее двоюродная сестра, Карильон Тай, тогда была в самом сердце Кризиса. Эладора одна из немногих знала правду о ней: о том, что сестру создал их дедушка – создал себе проводника, чтобы вызволить скованных Черных Железных Богов и подчинить себе их мощь. Неосознанную, невольную святую. Давешние оскорбления Спайка жалили больно. Своей новой профессией Эладора старалась принести максимальную пользу, добиться в политработниках большего, чем вышло у нее с университетской наукой. Тогда она не сумела связать сверхъестественное проклятье на сестре с древней историей города и Черными Железными Богами до той ужасной ночи, когда Карильон сбежала с улицы Желаний. Сколько же несчастий удалось бы предотвратить, будь Эладора сообразительнее и храбрее! А ныне каждая вдова в черных одеждах, каждый пропавший ребенок, каждая рана и шрам – жертвы ее провала, скрытое обвинение. Правду не вымарать; когда наше время окончательно войдет в историю, вина ее и ее семейства предстанет на виду у всех.

Отменить Кризис не в ее власти, но она наверняка может сделать так, чтобы новый, возрожденный из пепла Гвердон стал лучшим, более справедливым местом, нежели прежний город сальников, червей и скованных, цепных богов. Мысленно она вновь прокрутила сегодняшний поход по Новому городу. Воспроизвела каждую бесплодную беседу Абсалома Спайка с местными вожаками и заправилами. Необходима информация, нужен всеохватный взгляд свыше на Новый город. Надо знать помыслы и желания тамошнего люда, причем вперед их самих.

От троицы соборов на Священном холме прокатился колокольный бой. Восемь часов. Она стряхнула с себя задумчивость, выругалась и поспешила к платяному шкафу, привычно стягивая пропитанную улицей одежду. Своя внешность в зеркале принесла раздражение. Выбрала платье – чистое, умеренно льстивое для фигуры и, довеском, вполне современное – позлить мать. Наспех натянула его, присела навести макияж. Мать приглашала на ужин к девяти, поэтому следовало торопиться.

От скрипа половицы она подпрыгнула, пудра рассыпалась по столику. Она ее тщательно стерла, пристально вслушиваясь. Половица ведь скрипнула этажом выше? Не в соседней же комнате? Дверь заперта. Никто не войдет. «А вот Мирен смог бы», – подумала она и стерла заодно и эту мысль.

Прошла неделя, как пришло первое приглашение, через день после приема в хайитянском посольстве. Тот вызов Эладора парировала запиской, где говорилось, что она, к сожалению, занята предвыборными делами и предлагает пообедать днем позже. Мать контратаковала новым письмом, указав на то, что следующий день, праздник Святого Шторма, для Хранителей свят, и, разумеется, никому из набожных и в голову не придет назначать на такой день встречу за ужином. Так они фехтовали почтальоном взад-вперед, и Эладора уже понадеялась, что все закончится как три предыдущих раза, когда Сильва Даттин наведывалась в город. Противоборство обязательств и обмен уколами взаимных условий будут длиться, пока не настанет пора Сильве ехать домой, и обеим не придется тратить друг на друга время. Не придется убеждаться в том, что по вопросам церкви, государства и всего прочего мать с дочерью стоят на диаметрально противоположных позициях. Увы, нет – последний выпад Эладоры достиг цели: приглашение в дорогущий ресторан принято, и она сама не знала – победа ли это или чудовищная ошибка. Снарядившись к бою, Эладора понеслась вниз по лестнице – предварительно проверив охранные чары на входной двери, – а затем поспешилаеще ниже, в городскую подземку.

В ожидании поезда она всматривалась в непроглядный зев туннеля, и в голову лезло, как червепальцы дедушки набрасывали черный амулет ей на грудь.

Не впервые она задумалась – что же было известно Сильве Даттин о богохульных, вероотступнических трудах своего отца?

Выбранный матерью ресторан располагался в Серране – одном из богатейших районов Гвердона, хотя звезда его потускнела за недавние десятилетия. Его сердцем был королевский увеселительный дворец, хоть тот и стоял заброшенным три сотни лет, после бегства королевской семьи от Черного Железного культа. Того самого культа, который возродил Эладорин дедуля.

Прибыв, Эладора смутила портье, непредумышленно спросив столик, зарезервированный для Таев, вместо записанного на имя Даттин. В настоящем Таев помнили в основном по их мистической гибели – загадочному убийству в одну ночь пятнадцатилетней давности, поэтому растерянность официанта объяснима. Эладора поправила имя и с пунцовыми щеками вошла за прислужником в лабиринт обитых деревом коридоров. На стенах красовались картины и реликвии старого дворца Колючек.

– Госпожа Даттин в розовой комнате, – объявил слуга. – Вино уже подали, но если предпочитаете определенный сорт – прошу, назовите, и вам его предоставят. – Он открыл дверь, и донесшийся оттуда звук Эладора смогла определить не иначе как «гогот».

Там сидела мать, а с ней, к удивлению Эладоры, – Мхари Воллер. У обеих дам в руках почти пустые бокалы; Сильва утирала слезы веселья.

– Эладора! Заходи, моя радость! – позвала Воллер и вытрясла со дна бутылки несколько капель в третий бокал. Пустой бутылкой она махнула официанту, который принял ее и исчез как призрак.

Усаживаясь, Эладора опасливо глядела на мать. С последней встречи та постарела на пять лет. Волосы потускнели, глаза чересчур яркие, горячечные. В ее голосе теперь сильная хрипотца. Мхари Воллер, должно быть, лет на тридцать старше Сильвы Даттин, но выглядит более молодо.

– Я н-н-не знала, что к нам присоединится леди Воллер, – проговорила Эладора. Собственно, на столе стоял четвертый прибор, подразумевая еще одного неизвестного гостя.

– Прости меня, – сказала Воллер. – Я несколько дней пыталась пересечься с милой Сильви, и это, быть может, последний мой шанс. В общем-то, мы все занятые люди, особенно со всей этой суматохой. – Ее вилка описала в воздухе круг, который вместил в себя парламент, город в целом, выборы и общую напряженность в мире.

– И нам, наверное, будет неплохо иметь при себе арбитра. А то и свидетеля. – Сильва наколола дольку грейпфрута и поднесла ко рту, роняя капли.

– Но только… м-мне бы хотелось обсудить, э-э, п-пару личных вопросов. – Эладора закусила губу. Она заикалась сильнее, когда волновалась или чувствовала себя по-детски, а в кресле напротив матери ее как будто унесло назад во времени. Безупречная маска старшей советницы Эффро Келкина, аспирантки в университете, радикальной антиклерикалки, убежденной, что боги лишь прогнившие волшебные конструкции безо всякого морального авторитета, развалилась, и теперь она робкая, плаксивая девочка, с глазами на мокром месте от того, что ее не любят ни боги, ни мама.

– Мхари – старая подруга семьи. Она знает тебя с колыбели. И ей открыты все наши секреты. – Сильва вздохнула. – Спрашивай.

Первый очевидный вопрос – зачем ты это устроила? Эладора ждала манерный ужин, где они с Сильвой отыграют роли матери с дочкой, она пообещает чаще писать и не согласится с маминым пожеланием выйти замуж за какого-нибудь благочинного помещика из Вельдакра. Где вопросы про Джермаса Тая, Карильон и тому подобное наткнулись бы на обвинения в том, что Эладора – безбожная потаскуха, сошедшая со стези духовной добродетели. Тут же нечто совершенно иное.

Явилось привидение официанта. Эладора позволила наполнить свой бокал до каемки и, к неодобрению Сильвы, отпила половину одним глотком. Тем не менее Воллер потянулась через стол и чокнулась с Эладорой.

– Мы тебе уже заказали, милая, – сообщила она. – Ждать нам некогда. Надеюсь, ты не в обиде.

Еда в списке Эладоры на последнем месте. Мысли вернулись в кабинеты для дознаний на Мысу Королевы. После Кризиса ее допрашивали неделями. Снова и снова разные люди задавали одни и те же вопросы. Теперь ее черед побыть следователем.

– Ты все эти годы знала, что Джермас Тай жив?

– Мой отец пятнадцать лет как умер, – сказала Сильва. – Та тварь, что сожрала его и… отпечатала личность, – не была им.

– Ты знала про этого Ползущего?

Сильва пожала плечами:

– Нет. Я знала, что Джермас намеревался… пережить свою смерть, но посчитала это всего лишь бредом умирающего. Порой он так путано изъяснялся.

– Ты знала о его экспериментах? О его поклонении Черным Железным Богам? О Карильон?

– Да. Вся семья знала, в той или иной степени. Я даже… – Сильва осеклась, а потом подтянула рукав платья, открывая предплечье, испещренное сотней застарелых ожогов, язвочек, шрамов. – Его одержимость всех нас сбила с толку, а когда зло в отце осознала я, то сбежала. Я искупила грех – и уберегла от него тебя. О, дед бы любил тебя, дитя, достанься ты ему на воспитание. Самонадеянный, он бы обрек твою душу проклятью и заставил случаться с дьяволами из бездны! Почему, ты думаешь, я покинула дом? Вышла за твоего отца, переехала на этот дурацкий хутор в Вельдакре? Да чтобы убраться от него подальше!

– Но ты возвращалась. Привозила с собой меня. – Они несколько раз посещали особняк Таев, когда Эладора была маленькой, до того, как святые Хранителей под покровом ночи напали и поубивали всю семью. – И это Келкин донес на него церкви, а не ты! – Эладора старалась выговаривать ровно, однако последние слова прозвучали отчаянным обвинением.

– Я… поддалась слабости, – запнувшись, призналась Сильва. – Отцу твоему не хватало мозгов вести бизнес, а деньги нужны… и я до конца не понимала, что происходило тогда. Вначале со стариком не все было плохо. И… – Сильва замолкла, и Мхари пришла на выручку.

– Все знали про Джермаса, что он, хм, эксцентричен. Он вечно водился с бунтарями-алхимиками и чародеями, помог Эффро Келкину впустить в Гвердон религии чужеземцев. Все знали, что он со странностями – только не подозревали, насколько далеко это зашло. Настоящая дрянь началась только в последние годы – когда Сильва уже уехала, когда ты родилась. Когда маленькая Карильон… слушай, Сильвушка, я бы даже сказала, что это ты не давала ему впадать в худшие крайности. Дела совсем испоганились только с твоим отъездом.

Эладора вполуха слушала Воллер и не сводила глаз с матери.

– Как насчет Карильон? Ты знала, кто она такая?

– Байстрючка моего брата? Ребенок, которого я чаяла спасти из-под крова греха? Шип в моем сердце? – Сильва шипела. – Кто же?

– Специально выведенная Черная Железная святая.

– Я знала, что она порченая. Мы все такие – и ты, и я в том числе. Я годами пыталась тебя уберечь! Мне казалось, все пошло прахом, когда ты переехала сюда, в этот рассадник порока, но ведь еще не поздно! Огни Сафида очистят наши израненные души, лишь бы нам хватило веры! – слюна брызнула на хрусталь и фарфоровые тарелки. Мхари Воллер ласково взяла Сильву за руку.

– Уже все хорошо, дорогая. Джермаса больше нет.

– Она ли? – зашипела Сильва и стиснула ладонь. – То чудовищное дитя?

Воллер стремительно убрала руку Сильвы под стол. Эладора нахмурилась – что-то только что произошло, но она не могла сказать что. Мать пустила себе кровь, процарапав ногтями кисть? Или что-то сломала? Вдобавок слегка запахло горелым.

– С прошлым покончено. – Воллер перевела дух. – Мы должны мыслить о будущем. Эладора, деточка, ты молодец – Джермас ускорил Кризис, а ты его пресекла. Вы со святою Алиной уничтожили то, что осталось от Джермаса и не дали алхимикам забрать себе город. Джермас не единственный одержимый, вознамерившийся прикарманить богов – равновелика вина и алхимиков, прежде всего прошлой гильдмистрессы Роши. Но виновата и я, вместе с однопартийцами из «Города Вперед». Мы так упивались богатством и властью, что перестали отличать правое от дурного.

– Все мы грешники, родная. И пришло время восполнить ущерб.

Эладору внезапно озарило. Неужели ее зазвали на совместное сафидийское самоубийство? Сафидисты верят, будто сожжение соединит душу с Хранимыми Богами. В воображении рисовалась флогистонная бомба под скатертью, и пока Воллер допивает остатки вина, сумасшедшая мать давит на стержень взрывателя. До того абсурдная мысль, что она не удержалась от смеха.

Воллер продолжала:

– Мы построим для города стабильное будущее. Ты помощница Эффро. Он прислушивается к тебе. Ты сможешь убедительно донести ему наше предложение.

– Кто такие мы? – спросила Эладора.

– Церковь, – каркнула Сильва, – всеблагая церковь Хранителей Веры. Истинной веры Гвердона.

– Так что, вы хотите сговориться до выборов? Вступить в соглашение против барыжников?

– Мы хотим вернуть Келкина в веру, – сказала Воллер. – Ты же знала, что некогда он обучался на священнослужителя? Мы хотим вернуть Келкина в лоно церкви. Перед лицом Божьей войны город нуждается в едином правительстве, едином мирски и духовно. Мы хотим поклоняться воинствующим богам, наперекор городским запретам. В одном твой дед был прав: для защиты от нападений городу нужны сильные боги. И времени у нас мало.

Эладора лишилась речи. Воллер только что мимоходом отбросила сорок лет собственной борьбы и убеждений. Что могло заставить ее пойти на полный пересмотр всего?

– А еще что? Нарушить нейтралитет? Отменить акт о Свободном городе? У вас обеих что, совсем поехала крыша?

Сильва побагровела лицом, в глазах полыхнула ярость. Эладоре виделись в них вспышки занебесного света, а когда мать заговорила, то в уютном зальчике словно разразился гром. Треснули хрустальные кубки, обагрив, точно кровью, скатерть.

– Это наш шанс на искупление, глупая! НЕ СМЕЙ НАСМЕХАТЬСЯ! – Сильва вскочила, нависла башней гнева. Сухонькие ладони уцепились за стол – и пальцы продавили твердую древесину. В миг ее облекла сияющая броня, осиял огонь.

Эладора шлепнулась с кресла и съежилась под снизошедшей на мать благодатью. Перед ужасом святости.

– Сильва, прошу тебя, пожалуйста, сядь, – сказала Воллер. Она тоже напугана, но не потрясена. Святой звездный свет угас, и Сильва повалилась назад на седушку. Броня расточилась. Она сгорбилась, начала всхлипывать, и Эладора не могла разобрать – были то слезы жалости или религиозного экстаза.

– Ну же, Сильвушка. Хватит таких выступлений. Давай-ка тебя отряхнем. – Воллер осторожно повела Сильву в дамскую комнату. – Эладора, подожди минутку. Понимаешь… важнее этого нет ничего на свете.

Пожилые дамы вышли. Эладора, трясясь, уселась обратно за поломанный стол. Краткий, страшный взрыв святости ее матери перебил весь хрусталь. По старинному зеркалу на стене, как застывшая молния, пролегла трещина. На скатерти едва различимые коричневатые пятна. Буквы – догадывалась Эладора – Литания Хранителей, чудотворным оттиском выжженная на ткани.

Она услышала, как сзади открылась дверь.

– М-м-моя м-мать побила посуду, – сказала Эладора, подразумевая вернувшегося официанта.

– Кажется, я многое пропустил.

Лысый мужчина средних лет ухмылялся сломанными зубами. Синтер. В некотором смысле жрец. Начальник шпионской сети церкви Хранителей. Она ненадолго виделась с ним в Кризис, вскоре после того, как он попытался казнить сестру, дабы та не смогла применить свою силу. Синтер предоставил тогда Эладоре ночлег, но его человек оказался предателем и продал ее посредникам Джермаса Тая.

Эладора подозревала, что Синтер был одним из тех, кто допрашивал ее после Кризиса, но, увы, ту неделю не восстановить в памяти. Об иных осколках прошлого, таких, как Мирен, как Онгент, она не думала сознательно, но дни сразу по прошествии Кризиса просто не помнила – кроме размытых лиц и запаха лекарств.

– Мисс Даттин, – сказал Синтер, усаживаясь в кресло матери. Он примерил трехпалую ладонь ко вмятинам на столешнице после Сильвы. Пробормотал:

– Вышние боги… неисповедимы пути Хранимых, ибо сильнейшие свои блага расточают они на самых нескладных баб. Как я понял, у вас в отношеньях с мамулей все превосходно – как у дома под огнем артиллерии.

– Мхари Воллер выдвинула предложение. Я отвергла его. Мать оказалась недовольна. И, по-видимому, избрана богами.

– Нежданно нам тут святых привалило.

– А я считала, что Алина была последней. – По ходу Кризиса церковь сумела отрядить одну-единственную боевую святую, и пускай Алина Священного Пламени творила настоящие чудеса, все равно резкий закат могущества церкви был налицо.

– Она и была. Но наступили перемены. – Синтер пожал плечами. – Кризис подстегнул наших горних друзей. В глубине материка случилось много чудесных событий. На сельских жрецов-стариканов да молодых здоровых парней-пастухов посыпалась святость. Хороший урожай выдался в этом году. На моей памяти – лучший.

Она представила, как боги спасались, покидая Гвердон в Кризис. Метались, как скот, застигнутый хищником в стойле. Удирали за холмы в поисках укрытия. В поисках оружия. Боги слепо хватали первых пригодных смертных – и им попалась мать. Сбылась всегдашняя мечта Сильвы.

– «Всецело препоручить душу свою божественной воле», – процитировала Эладора, – вот только не знаю, пришлось ли кому-нибудь из них выбирать.

– Ничего себе, – ухмыльнулся священник, – это же ересь. Подразумевать, будто боги якобы не бесконечно мудры и всеведущи. А святость полагать стечением обстоятельств и невезения, будто в глуши во время нежданной бури попасть под молнию. Стыдитесь, барышня. Разве мать вас ничему не учила? – Его сальное добродушие неприятно, но куда менее страшно, чем материнский гнев.

– Святая Алина сравнивала Хранимых Богов с коровами. Говорила, они вроде прекрасных, безмозглых животных.

– Что ж, кому и знать, как не ей. Однако… – Он побултыхал вино, вперился в стакан, – не все так просто, как обоссать два пальца. А они сидят на заднице как ни в чем не бывало. Пока все летит вразнос.

– С Хранимыми Богами? – Ей стало интересно, кто такие «они».

– Да с чем угодно. – Он выбрал вилку и за разговором принялся за остатки закуски Мхари. – Гляди, как оно видится мне. Город – это большой поезд, мотор стучит, и вагоны катят по рельсам. Если машина заправлена и смазана, вдоволь хлеба и денег, и всякой ерунды, и ты не жмешь на рычаги как припадочный, то она проедет сколько угодно, пока цела дорога. Когда-нибудь кто-нибудь пытается свести состав с рельс – навроде твоего деда, – их надо осаживать, чтобы и дальше гладко катить по пути.

Он негодующе рыкнул.

– Но вот некие люди съехали с рельс, а у нас не нашлось сил втащить их за шкирку обратно – в основном я про Рошу, хотя она не единственная такая шкура. И все вырвалось из-под контроля, и приходится лишь надеяться, что котел не жахнет к чертям собачьим. – Он указал вилкой на Эладору. – Твой Келкин это понимает. Все понимают. Ты погляди на них. Никому неохота быть машинистом, когда происходит такое. Ты думала, Кризис окончен? Вот он, Кризис, полным ходом. Роша потянула за длинный красный рычаг, и как остановиться, никто не знает.

Эладора решила, что утомилась от циничных старших, которые объясняют ей, как устроен мир.

– Скажите, господин Синтер, вы пришли сюда как представитель патроса? – Если Синтер до сих пор сотрудник головной церкви и патрос разделяет его видение города, мчащегося навстречу катастрофе…

– Я просто околачиваюсь у него под боком, девочка. Скромный слуга, вот кто я таков. – Он взял матерчатую салфетку, собираясь утереть лицо, а вместо этого вытряс из ткани осколки зеркала. – Нижние боги.

Мхари Воллер и мать вернулись с оравой официантов, которые сменили скатерть с такой быстротой, что впору было заподозрить колдовские чары. Разбитое стекло убрали, разбросанную еду подмели, как по волшебству появились новые приборы. Один официант подобрал с пола у кресла Сильвы ножик со свернутой рукояткой – четыре вмятины совпадали со стиснутыми пальцами Сильвы, а лезвие обуглилось, словно побывало в огне. Без промедлений и не изменившись в лице, официант смахнул его вместе с остальным мусором. Мгновение – и кроме поврежденного стола да трещины в зеркале не осталось никаких признаков божественного вмешательства.

– Ваше святейшество! Замечательно, что вы смогли оторваться от государственных дел, – выпалила Синтеру Воллер. Она помогла Сильве опуститься в кресло. У Сильвы раскачивалась голова, глаза разъехались в стороны. Она что-то бормотала под нос. Эладора задумалась, не случился ли с матерью удар и обнаружила, что не имеет никакого желания сблизиться с ней, прийти на помощь или утешить. – Нас переполняет восторг, – радостно заявила Воллер и потрепала Сильву по руке.

Вокруг опять закружились официанты, внося второе. Синтер углубился в стейк; Эладора потолкала по тарелке рыбу. Изысканное приготовление, но ей его не переварить.

– Много вы ей рассказали? – промычал Синтер с набитым ртом. Он уже съел едва не все подчистую.

Эладора ответила прежде других:

– Вы хотите от моего руководителя невозможного, и я еще должна передать вашу абсурдную п-просьбу?

– С полным уважением, – сказала Воллер. – Переговоры уместны. Если Келкин хочет сохранить лицо, мы, к примеру, можем оформить это как пакт. Но богов нельзя отвергать.

– Огонь уничтожит нечистых, – добавила Сильва. – Шторм смоет останки, а их пепел порастет цветами. – К еде она не притронулась. Только таращилась в пол, и, как показалось Эладоре, со страхом, мать вообще не понимала, о чем говорит. Эладора видала прежде, как иные существа, старейшие упыри, вещали чужим человеческим ртом.

– И в корне изменится наша политика. – Синтер рукавом вытер губы. – Мне нравится Келкин. Нет, правда. Если начистоту, он управляет городом лучше всякого набожного мужлана, которого могли бы выдвинуть наши. Но ему нужно пойти нам навстречу, а не устраивать войну. Он не видел и половины того, что церковь выкатит на поле боя, если придется.

С Эладоры этого гадюшника уже довольно. Она отодвинула кресло и поднялась.

– Будьте спокойны, я передам господину Келкину полный отчет об этой трапезе – не исключая угроз.

Мхари Воллер откинулась на спинку, словно признав поражение, и изрядно отхлебнула вина. Сильва Даттин не пошевелилась и не отозвалась на уход дочери.

– Доброй ночи, матушка. Леди Воллер. Спасибо вам за… – Эладора неопределенно махнула на три непочатые тарелки, – вино.

Синтер вскочил вслед за ней.

– Я провожу вас до станции.

– Это же Серран, а не Мойка. Нет необходимости.

– Кто знает, – тихо проговорил Синтер.

– В прошлый раз под вашим присмотром меня похитили и бросили на жертвенный алтарь, не успела кончиться ночь. – Эладора сняла с крючка пальто, проигнорировав ужас на лице портье, намеревавшегося подать ей одежду. Она знала, что открыто упоминать события Кризиса не стоит, но если мать – ее пресвятая мать – чудесит налево-направо за ужином, то печать секретности, по всей видимости, уже вскрыта.

– Справедливый упрек, – заметил Синтер, – и все же позвольте снова предложить вам защиту. Как было сказано, вы не представляете себе грядущего. Когда потеряно все, помощи ищут у богов.

Он вложил ей в ладонь некий предмет и скрылся в приватном зальчике ресторана.

Ступая к станции, она рассмотрела подарок Синтера. Это был кусок закопченного металла. «Рукоять сломанного меча, – сообразила она, – опаленная пламенем, оплавленная колдовством, проеденная ихором миллионов дохлых червей. Талисман, реликвия, частица Святой Алины Тайного Пламени». Она вспоминала, как Алина спасает ее из лап Джермаса Тая, вспоминает благой огонь. На миг представила шероховатую руку Алины на этом мече. Эладора знала Алину совсем чуть-чуть, но заботливо берегла внутри себя ее доблестный облик, ее жесткую, пугающую решимость. Ее сноровку навешать злым гадам огненосным клинком.

Она попыталась додуматься, для чего Синтер отдал ей столь ценную святыню, но голова идет кругом. Послание? Дар? Угроза, напоминание о мощи Хранимых Богов? Подсказка о его замыслах?

– Попробуйте вздрючить нас, уроды гнойные, – прошетала Эладора самую искреннюю молитву Алины.