Читать книгу Оборотни. Очерки притворства и приспособленчества - Гавриил Яковлевич Кротов - Страница 4

Жизнь чоновцев1 была напряжённой. Караульная служба – охрана оружейного склада на окраине города и пороховых складов за городом – сочеталась с работой по восстановлению хозяйства. Да и короткий отдых был тревожным: усиленное ночное патрулирование и выступления по тревоге для отражения нападений на склад боеприпасов (пороховой склад) были не редкостью.

По уезду и в окрестностях города бродили отряды атамана Семёнова, мелкие, но подвижные. Семёновцы пользовались поддержкой казаков, лишившихся царских привилегий, купцов, сжатых тисками комбедов, «зелёных», скрывавшихся в лесах, и белогвардейцев, притаившихся среди населения.

Отряды делали налёты на сёла и аулы, расправлялись с теми, кто поддерживал большевиков.

Но чоновцы, военкомат, партийное руководство, а тем более чекисты, понимали, что это не главное. Это только борьба нервов, психологическая война, цель которой была: по возможности разрушить ядро, уничтожить актив, запугать робких, парализовать сопротивление населения. Чувствовалось, что белогвардейцы группируют и организуют силы, действуют по обдуманной программе тихо и осторожно. В ход было пущено всё: слухи об успехах Врангеля и о помощи войск сильнейших стран, религиозные пророчества, слухи о чудесах и видениях. Даже сочувствующим советской власти подсовывали лозунг: «За советы, против коммунистов!» с густейшей примесью антисемитизма.

– Да, клин клином вышибать надо, – задумчиво произнёс Юрьев, вернувшись от начальника ЧК. – Вот, Ганьша, есть у меня особое тебе задание. Хочу послать тебя в разведку.

Вечерняя дрёма и скука моментально слетели. Замелькали образы героев книг Майн Рида, Фенимора Купера, Густава Эмара… Даже Юрьев на минуту показался вождём индейского племени.

– Дело сложное. Не знаю, сумеешь ли видеть то, что нужно.

– Чай не слепой!

– Тут не только видеть, но и замечать надо. Видеть скрытое, хитро замаскированное. Трудно заметить жаворонка на земле, выпь в камыше, белку на сосне, богомолку на стебле травы. А тут дело более сложное – надо за внешностью душу видеть. Надо и самому замаскироваться. Замечать всё, но самому быть незаметным. Смотреть внимательно, но казаться равнодушным. Всматриваться пристально, но не в упор, а боковым зрением. Не упускать из виду, но не лезть на глаза. Ты уже знаешь, что такое конспирация, но тут сложнее, чем было у рабочих со шпиками. Оденься беспризорным, поброди, вечером доложишь.

* * *

Раньше базар казался ему выставкой товаров, которые заслоняли людей. На базар привозили всё лучшее, или старались показать с лучшей стороны. Но верить базару нельзя, покупателю надо было уметь отличить красивую подделку. Сливочное масло подкрашивалось морковным соком, но к нему подмешивался творог. Мёд смешивался с патокой и прельщал своей «свежестью». Сливки прельщали густотой, но в них был добавлен мел. Горох удивлял отборной величиной, но это только с казовой стороны: смотреть надо с тыльной стороны или под спудом. Муку надо пробовать на вкус и брать щепотку, запуская руку поглубже. Рыбу надо нюхать под жабрами, курице – гузку…

Хитростей много, и надо было уметь их разгадывать. Нельзя верить внешности. Нельзя доверять своим глазам…

Теперь надо было разгадать фальсификацию людей.

Сперва пестрота базара мешала заметить и выделить кого-то по отдельности. Потом Ганя начал отличать перекупщиков и апсатарок2 от обывателей. На крестьян смотреть было скучно. У них был растерянно-настороженный взгляд, неуклюжие движения. Но скоро мальчик заметил, что некоторые крестььяне не так уж неуклюжи, не так уж робки. Их движения были уверенны и чётки, взгляд суровый и пристальный, в разговорах слышался повелительный тон. Продавая товар, они не рядились, не уговаривали и без сожаления отпускали покупателя без покупки. С некоторыми рядились тихо, без азарта.

Бросилась в глаза одна особенность: после напряжённого общения с покупателем, оставшись наедине, крестьянин расслаблял всё тело: опускал руки, голову, расслаблял мускулы лица. А некоторые наоборот – группировались, распрямлялись, разворачивали плечи, расправляли рубаху, сгоняя складки большими пальцами, засунутыми за пояс.

Особенно удивлял один «крестьянин», который на своих бутылах3 чувствовал шпоры, левой рукой не размахивал, а прижимал её к бедру, снимая шапку, не хватал её за верх, а брал спереди, делая складку.

Но скоро внимание Гани привлёк нищий, не то юноша, не то захудалый мужичишка, которые просил подаяние – не у апсатарок, где шансы на скупую щедрость были повыше, не шнырял в обжорном ряду, где можно было урвать кусок, а у подозрительно-нерасторопных торговцев из крестьян. Те провожали его подозрительными и ненавидящими взглядами. Однако здесь Ганины наблюдения не дали ничего интересного. Нищий явно был одинок. Ясно, что он не заговорщик, не жулик, и уж конечно, не нищий. Надо посоветоваться с Юрьевым.

Вечером Ганя подробно доложил обо всём Юрьеву, и даже особенно о нищем, но Юрьев обидно посмеивался. Потом он позвонил по телефону и попросил прийти Рогачёва. Гане интересно было встретить известного сотрудника ЧК, которого он видел только мельком. Каково же было его удивление, когда он узнал в нём того самого нищего, правда, одетого теперь в безупречно подогнанную кожаную тужурку, галифе с леями4 и щегольские сапоги. Юрьев доложил ему о наблюдениях Гани. Рогачёв встал и горячо пожал мальчику руку.

– Это хорошо, что ты разоблачил меня. Хуже было бы, если бы я попал в руки к этим «крестьянам». Давай теперь, браток, вместе сотрудничать. Возьмём под наблюдение этого «крестьянина». Тебе будут помогать, но знать будешь только меня, и то через рыбака на стрелке, где будешь и ночевать. Ни к ЧОНу, ни к дому близко не подходи. Нет у тебя ни близких, ни знакомых.

Пять дней бродил Ганя по базару и городу в рваной одежде, дрожа совсем не притворно. Но это не охлаждало его рвения. Да и лишения не были таким уж необычном состоянием – наоборот: нищенство оказалось сытной и лёгкой жизнью. Главное – он учился глядеть и видеть.

Но кто-то видел больше него. Кто-то сумел разгадать в странном крестьянине полковника Мезенцева. Кто-то сумел разгадать коварный план восстания, назначенного на первое мая. Кто-то сумел застать врасплох штаб повстанцев и арестовать главарей. После чего рабочие отряды и ЧОН разбили отряды «зелёных», и в округе наступило спокойствие, которое позволило расформировать ЧОН, заместив его частями военкомата и народной милицией.

Ганя ушёл в «запас», но был вознаграждён сверх всяких ожиданий. Рогачёв вполне официально вручил ему сверкающий никелировкой смит-вессон и выдавал по десятку патронов в неделю, принимая зачёты по стрельбе. Сам он стрелял из нагана виртуозно.

Военком Королёв разрешил Гане практиковаться в верховой езде на своём англо-арабе Зевсе, когда его выводил на корде старый ремонтёр. Иногда он брал Ганю коноводом, если предполагал застрять, а коня надо было вернуть в военкомат.

По понедельникам Ганя являлся на полигон, получал обойму патронов и карабин, участвовал в стрельбах.

В начале июня он снова был «мобилизован».

Отряд по сбору продразвёрстки и организации советов отправлялся в рейс от Бухтармы5 до Зайсана6. Командиром отряда был Королёв, комиссаром – Юрьев, уполномоченным Совдепа – Ганин отец.

Это была великолепная школа классовой борьбы. Юрьев заботливо учил видеть добрую душу простых людей, чёрствую душу богачей и робко-неустойчивую душу людей «благородного труда».

Но описывать это нет смысла. Это прожитый этап истории. Время и люди имели тогда свои особенности, которые неприменимы к вам7 и к вашему времени – кроме того, что свойственно всем людям всех времён.

1

Участники вооружённых групп, создававшихся при заводских партийных ячейках.

2

Спекулянток. (Прим. автора)

3

Бутылы, бахилы, бродни – так называют в Сибири грубую и просторную крестьянскую обувь.

4

Нашивки из тонкой кожи, сукна или замши на кавалерийских брюках в местах, соприкасающихся с седлом при езде.

5

Река в районе Южного Алтая, приток Иртыша.

6

Город и озеро на Южном Алтае.

7

Обращение автора к детям, к следующему поколению.