Читать книгу Три поколения. Художественная автобиография (первая половина ХХ века) - Гавриил Яковлевич Кротов - Страница 10

Завод казался страшным, но Яшке хотелось посмотреть его. Он прошёл на заводской двор. Здесь всё было необычно. Яшка приблизился к домне, из которой валил густой чёрный дым. Вблизи она была громадная, а около неё сновали ничтожно-маленькие фигурки людей. Люди были совершенно чёрные от копоти и угля, только глаза и зубы блестели на чёрных лицах. В первое время Яшке показалось, что он видит ад. Устройство и быт ада были изучены Яшкой до мелких подробностей. Когда мать открывала сундук с бельём и холстами, Яшка всегда рассматривал лубочную картину, наклеенную на крышке сундука. Картина изображала ад. Внизу в правой стороне сидел главный чёрт. Художник не пожалел на него чёрной краски. Кругом озабоченно трудились чёрные фигурки чертей… Маленькие, хиленькие, они с трудом тащили тучные туши грешников. Красный фон огня подчеркивал трудность их работы. Яшка был убежден, что в аду мучаются черти от непосильной работы. Во всяком случае, ад, изображенный на лубочной картине, был гораздо привлекательней, чем заводской двор.

Люди толкали вагонетки, тачки, носили брусья чугуна, одеты они были в чёрные лохмотья, которые не прикрывали, а только причудливо драпировали тело. Захваченные своей работой, люди не чувствовали ни мороза, ни жара печей. Яшка видел, что эти люди служат громадным печам и машинам, а те зло требовали труда.

Вдруг около домны раздался окрик:

– Бей леток!

Люди поспешно отбежали в сторону. Несколько человек держали большой железный прут. Держа прут на весу, они разбежались и ударили в круглое окошечко внизу домны и поспешно отбежали в сторону. Из летка хлынула струя расплавленного чугуна, разбрызгивая тучи ярких искр. Чугун растекался по ямкам, сделанным в песке. Наконец струя истощилась. Чугун постепенно менял свой цвет. Один оттенок сменял другой. Из ярко-белого он стал жёлтым, потом оранжевым, потом покрылся переливающимся сизым налётом.

Всё это казалось страшным, непонятным, но интересным.

Яшка очнулся и заметил, что наступила ночь. Он поспешил в трактир. Мужики были пьяны. На Яшку никто не обращал внимания, да у него и не было охоты попадать под руку пьяным. Яшка свернулся калачиком в углу и заснул.

Утром Яшка проснулся раньше мужиков. В трактире была ужасная духота. Пахло водочным перегаром, табачным дымом и кислым запахом овчин. Люди спали вповалку, причудливо перепутав тела. Яшка с трудом пробрался через бесчувственно спавших и вышел на улицу.

Ему хотелось ещё посмотреть завод, и он снова направился к домне. Вдруг за углом заводского корпуса раздался страшный грохот, что-то так громко рявкнуло, что этот страшный звук долго перекатывался в поле. И вот из-за угла выползло невообразимое чудовище. Оно двигалось, и это давало право воображению считать его живым, кроме того оно, как живое, вздыхало, отдувалось густыми клубами пара. Из головы его валил черный дым с большими яркими искрами. Чудовище это или машина, но Яшка решил держаться от него подальше. Лучше уйти туда, где, пусть чёрные и страшные, но всё-таки люди. Яшка пошёл на то место, где был вчера.

По длинным мосткам на самом верху домны люди толкали вагонетки и опрокидывали их в доменную башню. Люди казались маленькими, по цвету и движениям напоминали муравьёв.

Вылитый вчера чугун разбивали кувалдами на чушки и складывали в штабеля.

Сколько прошло времени, Яшка не заметил, пока один рабочий не сказал:

– Ты, паря, подь-ка отсюда, а то зашибут ненароком.

Яшка спохватился, что надо идти к своим, и побежал к трактиру.

На площади опять было тесно от подвод с углём.

Зайдя в трактир, Яшка увидел, что ни отца, ни односельчан нет.

– А где наши? – спросил Яшка у хозяина, сидевшего за поплавком.

– Ваши? По лесу бегают да воют или в берлоге лежат.

Яшка понял, что он остался один в чужом городе. Слёзы потекли по щекам, и он представил весь ужас своего положения.

Хозяин прикрикнул:

– Ты, паря, иди отсюда, а то с тобой беды не оберёшься. Иди, иди, авось своих встретишь, – и трактирщик настойчиво вытолкнул Яшку за дверь.

Он ещё некоторое время бродил по площади, пытался спрашивать о своих, но ему отвечали смехом или руганью.