Читать книгу Шерлок Холмс. Дыхание бога - Гай Адамс - Страница 8

Лорд Бартоломью Руфни прикурил сигару и долил в бокал бренди. Огонь за каминной решеткой щелкал, как хлыст кучера, и выплевывал в комнату клочки черного дыма. Руфни был крайне недоволен этим обстоятельством и намеревался утром напомнить экономке о том, что вычищенная труба не должна дымить. Он встал и с гордым видом прошествовал по медвежьей шкуре к противоположной стене комнаты, где располагались застекленные шкафы.

У Руфни было множество хобби и отменный аппетит (о чем мог свидетельствовать любой из тех, кому доводилось сидеть с ним за обеденным столом), но главной его страстью была охота. Процесс преследования и поимки живого существа настолько захватывал Руфни, что от напряжения и азарта у него кружилась голова. Он верил: охота делает человека подобным Богу. Руфни прохаживался вдоль шкафов, где хранились его трофеи, пускал облачка сигарного дыма на стекло и припоминал каждое нажатие на спусковой крючок. Он смотрел в холодные, стеклянные глаза зверей и представлял, как в них угасает последняя искра жизни. Если бы этой искрой можно было завладеть вместе со шкурой, насколько ценнее была бы коллекция!.. Уникальная экспозиция мерцающего света, каждая блестка которого поймана в самый последний миг перед исчезновением.

В дверь постучали. Вошел Стивенс, дворецкий Руфни:

– Сегодня для меня будут еще какие-нибудь распоряжения, сэр?

– Нет, если только вы не храните в винном погребе ерш для камина, – ответил Руфни. – От этой Притчард никакого толку. Она позволила дымоходу засориться: чертов очаг задымил всю комнату.

– Мои извинения, сэр, – проговорил дворецкий. – Я обязательно прослежу, чтобы все было исправлено.

– Да уж, проследите, – сказал Руфни. – Я не желаю задохнуться в собственном кабинете.

Стивенс вежливо поклонился и вышел, а Руфни продолжил любоваться своими трофеями.

Помимо водруженных на стены голов, традиционных для охотничьего жилища, в его коллекции с течением времени появились экспонаты другого рода: свернувшиеся кольцом змеи, стоящий на задних лапах медведь, оскалившийся лис… Руфни был влюблен в каждое из этих идеально запечатленных мгновений смерти.

Прогоревшие поленья обвалились и выбросили в комнату сноп искр. Руфни обернулся. Он стоял и наблюдал, как мелкие угольки остывают на полу, но даже шага не сделал, чтобы потушить их и спасти половицы от порчи. Волнения по таким низменным причинам были не для лорда Руфни: он считал, что даже мысль о половицах является нарушением светского протокола. Пусть угли прожгут пол – взор лорда устремлен к более высоким целям.

Раздумья о собственном предназначении привели к тому, что Руфни вспомнил об утренней почте, которую еще не просматривал. Он сел за стол с обтянутой зеленой кожей столешницей и положил сигару на край массивной хрустальной пепельницы.

Порядок разбора почты у Руфни был прост: всю достойную внимания корреспонденцию он откладывал в левый верхний ящик стола, где она ожидала своего часа. Остальные письма отправлялись в правый ящик или, что случалось гораздо чаще, в горящий камин. Лорд не был сентиментальным, он не видел смысла хранить письма, если те не содержали важной для него информации.

Он достал из левого ящика небольшую пачку писем, положил ее перед собой и, пыхнув сигарой, потянулся к ножу для бумаги.

Первое письмо, от какой-то благотворительной организации, содержало просьбу о финансовой помощи. Едва прочитанное, оно было приговорено к сожжению.

Во втором излагалось требование продолжить прокладку подземной железной дороги. Положение Руфни как главного держателя акций Центральных железных дорог Лондона было некомфортным в финансовом смысле слова. Он проклинал тот день, когда ввязался в это дело. С таким же успехом можно просто закопать свои деньги. Конечно, он пошел на это добровольно. Ему сказали, что дорога скоро откроется… Всего каких-то десять лет планирования и строительства!.. Руфни бросил письмо туда, где оно уже не сможет помешать его пищеварению.

Третье было очередным покушением на его банковский счет. Руфни состоял в совете управляющих лидстерской женской гимназии. Где-то на севере это унылое заведение постепенно приходило в упадок. В письме сообщалось, что школьный спортзал нуждается в ремонте. Директриса, существо из кружев и тесемок, известное как миссис Челнок (если у нее и было имя, то оно исчезло за долгие годы трудов на ниве образования), писала: «Ремонт необходим для будущего здоровья наших подопечных». Руфни отправил ее послание вслед за письмом из благотворительной организации.

Далее шло приглашение на премьеру новой пьесы. Руфни не любил театр, это шумное заведение, где все ждут, что ты будешь вести себя правильно: плакать, когда надо, и смеяться, когда надо… Это не доставляло лорду удовольствия. Так что письмо было обречено.

Огонь в камине оживился, его громкий треск, похожий на стрельбу, на мгновение перенес Руфни в его охотничьи угодья. От дыма запершило в горле. Руфни закашлялся, сделал большой глоток бренди в надежде, что это поможет, и вернулся к почте.

Следующее послание уведомляло о званом обеде – вечере старых военных историй у майора Торкиппса, этого жирного фазана, и его прожорливой супруги. Это приглашение можно было и принять. Хозяева, жутко скучные люди, по совершенно непонятным для Руфни причинам имели хорошую репутацию в обществе, и за их столом часто собирались интересные гости.

И под конец небольшой черный конверт, в котором оказался совсем маленький клочок веленевой бумаги с одной строчкой каких-то странных символов.

Руфни поднес бумагу к свету и попытался разобрать, что, черт возьми, на ней написано.

За двустворчатыми французскими окнами взревел ветер. Руфни вздрогнул и невольно выронил письмо. Оправившись, он положил веленевый листок на стопку писем, предназначенных для камина.

Ветер заревел снова, надавил на окна с устрашающим треском.

Видимо, надвигается буря, предстоит бессонная ночь.

Очередной порыв ветра грозил распахнуть двери настежь.

Руфни встал, но голова закружилась, и пришлось ухватиться за край стола.

«Наверное, это из-за дыма. – Он осушил бокал бренди. – Меня выкуривают, как барсука из норы».

Лорд пошел к окнам – проверить щеколды и отгородиться от ненастной ночи.

Придерживая шторы, он оглядел залитую лунным сиянием лужайку перед домом. Луна светила ярко, и он подумал, что, возможно, его опасения по поводу бури напрасны. Но деревья раскачивались так, будто хотели вырваться с корнями, – нет никаких сомнений, что тучи набегут позже.

Руфни одним рывком задернул шторы, но через мгновение раздвинул их снова. Он точно что-то заметил, прежде чем тяжелая ткань закрыла вид за окном. Так и есть!.. С дальнего края лужайки к дому медленно двигались трое.

«Что еще за визитеры? Поздновато для законных дел. – Руфни следил, как три человека, сопротивляясь ветру, шаг за шагом приближаются к его дому. – Даже слишком поздно. Что ж, я окажу им гостеприимство!»

Он вернулся в кабинет и решительно направился к шкафу, где хранил ружья. Внезапно снова закружилась голова, он пошатнулся и одновременно ощутил сильный приступ тошноты. Все вокруг заходило ходуном, пол закачался под ногами, как палуба корабля в шторм. Пытаясь сохранить равновесие, Руфни уперся рукой в стену.

«Это что, из-за дыма? Но разве дым может так действовать?..»

Вдруг он услышал за спиной глухой рык, обернулся и увидел, как чучело медведя напрягло свои пыльные конечности. Мгновение – и хвост мертвой змеи чуть дернулся, а сухие позвонки с отрывистым стуком ударились друг о друга.

Что происходит?..

Вытянув вперед руки и спотыкаясь, он прошел через комнату к шкафу с оружием. В камине ревел огонь, дым продолжал сочиться по каминной полке и стене, оставляя черную копоть.

Руфни сорвал ключи с цепочки для карманных часов и отпер дверцу. Вытащив ружье, повернулся к противоположной стене. Все экспонаты были неподвижны.

Черт, и что он себе вообразил? Конечно неподвижны: в этом зверинце нет и не может быть жизни.

Но надо разобраться с незнакомцами – с теми тремя, что шли к дому. Если только они тоже не привиделись.

Ну нет! Ему ничего не привиделось… Лорд Руфни не из тех, кто поддается фантазиям, он человек фактов и здравого смысла. С ружьем в руке он устремился к окнам, но на полпути резкая боль в животе согнула его пополам.

Да что же, черт возьми, происходит? Сначала мерещилась всякая чушь, а теперь… теперь… Нет, это не обычные трудности с пищеварением или газовые колики.

Эта боль была другой, хорошо знакомой, но такой острой, что лорд не сразу ее распознал. Голод!.. Зверский голод настоятельно требовал заполнить желудок.

Но время совсем неподходящее! Руфни усилием воли заставил себя идти дальше. Он был полон решимости выпроводить чужаков со своей территории, но смог сделать всего несколько шагов – и боль, дикая и беспощадная, снова захлестнула его.

Он отступил назад и присел на стол. Желудок громко урчал, требовал пищи. Надо хоть на секунду прекратить эту пытку! Руфни развернулся и схватил первое, что попало под руку: лист промокательной бумаги. Выронив ружье, Руфни принялся рвать бумагу и запихивать ее в рот. Когда комки опустились в пищевод, боль как будто унялась, но через мгновение вернулась – еще сильнее, чем прежде. Нужно найти что-то более существенное!..

Руфни лихорадочно шарил глазами по комнате и одновременно стягивал с шеи галстук. Потом скомкал тонкий шелк, затолкал его в рот и проглотил. И снова – секундное облегчение, а вслед за ним жестокий приступ боли.

Окна и незваные гости во дворе больше не интересовали лорда: голод гнал его дальше в поисках пищи. Руфни подбежал к застекленным шкафам. Чучела! Пусть в них больше нет мяса, но зато осталась выделанная шкура. Лорд потянулся к голове молодого лося, хотел снять со стены, но она крепко держалась на крючьях. Тогда Руфни подтянулся и вцепился зубами в сухой нос зверя. Он рвал куски кожи, жевал их и снова рвал. Его мокрые губы покрылись слоем пыли.

Еще!.. Еще!..

Он разбил кулаком стекло и добрался до самых крупных экспонатов своей коллекции. Подхватил лиса за лапы, сжевал его уши, выломал клыки, отчаянно пытаясь выдрать из пасти остатки кожи.

Зубы лорда, не приспособленные к такой твердой пище, крошились и шатались в деснах.

Наконец-то он добрался до мяса, которого так жаждал!.. Но облегчение было недолгим.

Разум покинул Руфни: с багровым от удушья лицом он повалился на пол; выпученные глаза, не мигая, уставились в потолок; собственный откушенный язык, крошки костей и опилки забили ему глотку.

Он еще успел заметить боковым зрением, как сильный порыв ветра распахнул окна.

Трое проникли в кабинет. Один направился к столу Руфни, другие к камину.

Руфни умер, а они занялись своими делами.