Читать книгу Ричард де Амальфи - Гай Юлий Орловский - Страница 6

Двое стрелков, повинуясь взмаху руки Гунтера, унеслись вперед. Дальше Гунтер ехал молча, сеньору нельзя докучать, а я снова вспомнил зверька с умоляющими глазами, задумался над желанием схватить и прижать к груди. Либо детеныш, к ним всегда животная симпатия, все любят хватать на руки и тискать щенков, котят, хомячков. Даже лягушат не боятся брать в руки те, кто ни за что не прикоснется ко взрослой лягушке… либо в самом деле защитная магия, внушает всем, что я маленький, безобидный, никого не трогаю, пожалейте…

Но ведь в самом деле и маленький, и безобидный, если Гунтер точно знает, что этот зверек не губит людей.

Мелькнула мысль, что это вполне мог быть одичавший пес или кот… ну, в смысле, домашний любимец, не знавший другой жизни, как в квартире человека. Выведенный для удовольствия, для тисканья и целования, как выводим породы декоративных кошек и собак, абсолютно не пригодных для жизни на воле. Этот, правда, как-то прижился. Или прижилась одна из пород, ведь одних собачьих пород сотни.

Миновали открытое пространство, Гунтер поерзал в седле, а когда понял, что проедем вдали от весьма роскошной рощи, вздохнул с немалым облегчением.

– Что-то не нравится? – спросил я.

– Нет-нет, – заверил он, – все хорошо! Просто ту облюбовала стая собак… Не смотрите на меня так, ваша милость. Не простые собаки! Пока что никому не удалось с ними справиться. Потому все объезжают. Земли хватает, люди селятся в хороших местах. А куда не стоит ходить – узнают быстро. Там гибли и крестьяне, и воины, и даже рыцари, так что теперь объезжают.

Я поморщился, оскорбительно опасаться на своей же земле каких-то одичавших собак, но по старому опыту знаю, что собаки вообще-то опаснее волков и любых других зверей, так как многому научились у человека, а их мушкетерский девиз: один за всех, все за одного – выручал стаю всегда и позволяет доминировать в любом ареале, вытесняя даже львов и тигров.

– Хорошо, – ответил я нехотя, – объедем. Но когда-нибудь разберемся. Сейчас просто некогда.

Гунтер перевел дыхание.

– Вот и хорошо, ваша милость. Не дело с каждой собакой драться. Но вот там слева густые заросли осоки, хоть болота давно нет…

– И что там?

– Цапли, – ответил он хмуро. – Но странные какие-то… Научились в землю зарываться. Кто подъедет ближе, они прямо из-под земли бьют клювами. Не один там потерял коня…

Я кивнул.

– Объедем. Не рыцарское дело – с цаплями драться.

– Правильно, ваша милость, – согласился он очень поспешно. – Вы же убиватель драконов, как настоящий рыцарь, а что вам эти пернатые?.. Так, смешно даже. Урон рыцарскому званию. Как и вон те болотные черви… которых можем увидеть, если сдуру попрем прямо. Там такое нехорошее болото… Говорят, со дня сотворения мира не меняется. Что в нем еще живет, никто не знает! Нет сумасшедших, чтобы подойти и заглянуть. В старину бывали, от них только кости на берегу остались…

Я пробурчал:

– Объедем и болото. А вот тот лесок чем опасен?

Гунтер проследил взглядом за моим пальцем.

– Этот? – переспросил он, просияв. – Да ничем, там все хорошо! И олени там водятся, и зайцы, и кабаны!.. Ручей там хорош. Если бы и вот тот, что за ним, тоже таким был – цены бы этим местам не было бы…

Я вздохнул.

Лес оборвался так же вдруг, как и начался, впереди зеленый простор, тоже окаймленный лесом. На этой гигантской поляне разместилась бы не одна деревня, а то и целое село с богатыми полями, пашнями и лугами: вон речушка, небольшая, но для жителей свежей воды вполне хватит.

Гунтер, заметив, как я хмурю брови, пустил коня рядом с моим однорогом, сказал с почтительностью гида:

– Совсем недавно эти земли были наши, христианские. Беда в том, что сразу же после победы бросаемся отмечать успех, а потом празднование затягивается… насколько я знаю, там затянулось чуть ли не на столетие. А то и больше. И с каждым годом победа выглядела все сокрушительнее, а враги разгромленными, уничтоженными, стертыми в пыль.

Я буркнул:

– Знакомо.

Он проворчал:

– Думаю, так везде. Такой род человеческий… И потому для всех было как гром с ясного неба, когда в лазурном чистом море вдруг – черные паруса! Но даже тогда сбежались на берег глазеть вместо того, чтобы созывать всех, кто мог носить оружие!

Я насторожился, поинтересовался:

– А что, близко море?

– Нет, до ближайшего залива две сотни миль. Если по прямой.

– Понятно. И что насчет чужаков под черными парусами?

– Я ж говорю, сбежались глазеть, как дураки.

Я кивнул:

– Знакомо. Еще как знакомо. Везде дураки поступают одинаково. А в чем-то мы все… не гении. Отпор дать не сумели?

– Как раз сумели! – возразил он. – Отважный король Ридьярл вывел всю дружину. Захватчики грабили прибрежные села, а он обрушился всей мощью. Завязалась кровавая битва, пришельцев начали теснить, они уже начали отступать к кораблям, началась резня убегающих… И тут сосед Ридьярла, король Гудлум Залесский спешно ударил на беззащитный стольный град Ридьярла, выбил врата и захватил город, где полонил всю семью Ридьярла. Нет, он не был на стороне чужеземцев из-за моря, но как не воспользоваться удобным случаем? Словом, Ридьярл бросил избивать чужаков, спешно вернулся с потрепанной дружиной, сгоряча осадил собственный замок, но Гудлум успел ввести туда сильный гарнизон, а когда Ридьярл пытался штурмовать, с другой частью ударил в спину. Битва была кровавая, Ридьярл погиб, а сам Гудлум, все-таки король был отважный, трижды ранен. Короче говоря, хотя Гудлум и сумел удержать в своих руках захваченное королевство, но недолго наслаждался двумя коронами… Захватчики вернулись, и обескровленная дружина Гудлума была разбита в первом же сражении.

Я спросил хмуро:

– А что другие короли? Хотя нет, не надо, уже догадываюсь.

– Вы правы, ваша милость. Все больше думали, как нагреть руки на несчастьях соседа, чем о совместном выступлении. Чужаки – это что-то непонятное, к ним нет даже вражды, кроме памяти, что когда с ними воевали прапрапрадеды, а вот проклятый сосед то лес тайком рубит, то уток бьет на его лугу, то пошлину с купцов незаконно взял…

Зигфрид прислушивался с некоторой ревностью, все-таки мы с ним единственные настоящие рыцари, а Гунтер… не совсем, но разговариваю больше с Гунтером, вмешался:

– А что с местным населением?

– Простым людям приходилось на время войны прятаться, – объяснил Гунтер, – а потом отстраиваться снова. Только замок Тудоров никто и никогда не мог захватить! Мы его сегодня увидим, ваша милость.

Я спросил заинтересованно:

– Почему не могли захватить?

– Говорят, такая судьба. Тудорам дарована неуязвимость… в своем замке. Здесь проходили армии не только императора Карла, Иммануила Третьего или Рогнара Дикого, но и те, древние, которых уже забыли! Но замок всегда оставался за Тудорами!

Я подумал, что-то не состыковывается, поинтересовался:

– Замок Тудора, как понимаю, не заброшенная деревушка… Его должны были обязательно захватить, если построить осаду грамотно. В замке хорошо отбиваться от разбойников, годится и для обороны от такого же барона, но против армии…

Гунтер хмыкнул, сказал странным голосом:

– Поговаривают, что не только войска, даже нечисть обходит земли Тудоров стороной. Как будто им кто-то сказал, вот по эту сторону луга грабить можно, а по эту – нельзя!..

– Нечисть? – спросил я.

– Да, ваша милость.

Я смолчал. Нечисть я отношу к широкой популяции животных, которым приказать невозможно. Есть, правда, и разумные, какой-то мутационный вывих, но эти твари, к счастью, индивидуалисты, в стаи не сбиваются. Трудно представить, что ими можно хоть в чем-то руководить.

– Может быть, – предположил я, – в том замке святой? И своей святостью сумел оградить…

Осекся, лицо Гунтера слишком ясно выражало, что он думает о святости Тудора.

Он начал рассказывать их историю, но я уже не слушал.

С полчаса кони шли резво, некоторое время ничего не попадалось, кроме беспрестанно выпрыгивающих из-под копыт зайцев и взлетающих птиц, – богатая здесь земля, затем впереди послышались крики, лучники рассыпались, как вспугнутые воробьи.

Мы пришпорили коней, Гунтер выхватил меч, со стороны лучников свистнули первые стрелы. В густой траве раздался скрежещущий звук, вихрем взлетели комья земли, словно в почву с огромной скоростью зарывалась газонокосилка.

– Близко не подходить! – прокричал Гунтер.

С высоты седла я видел нечто бледно-зеленое, что быстро уменьшается, остатки травы трепещут, в небо взлетают комья, а стрелы со злым вжиканьем втыкаются в это зеленое.

Когда я наконец замахнулся для броска, в земле чернела темная нора, лучники подъезжали безбоязненно, но первым у норы оказался Гунтер, сплюнул, спрятал меч.

– Развелось их… Видать, осенью наводнение будет.

Лучники снимали тетивы и укладывали люки в чехлы, я спросил Гунтера:

– Это кто, крот-мутант? Или медведка-переросток?

– Ламарк, – ответил он хмуро. – Если проворонить, то может утащить в нору. А так не очень опасны, если знать… наверное, в самом деле будет наводнение. Говорят, у деревни Большие Таганцы тоже видели двух ламарков.

Когда взъехали на очередной холм, справа в долине открылась деревня с множеством домов, не меньше сотни, по внешнюю сторону тянутся огороды, а в середине, на площади, массивный каменный храм с крестом на крыше. Зигфрид благочестиво перекрестился, однако Ульман проворчал злобно:

– Не спеши, благородный рыцарь… Я слыхивал, что здесь укореняется ересь.

Зигфрид охнул, побледнел. Я промолчал, все понятно, еретики – это свои же христиане, но не так толкующие ту или иную строчку в довольно туманном Писании. Такие всегда кажутся опаснее не только мусульман, но даже заморских чудищ, нежити, дивов…

Зигфрид бросил ладонь на рукоять меча, грудь сразу колесом, глаза выкатил так, что вот-вот выпадут.

– Может быть, вызвать людей, чтобы окружить деревню?

– Зачем? – спросил я.

– Чтобы ни один не улизнул! – ответил он с готовностью. – Еретики – люди заразные. Вот, помню, в землях Каролингов появился лжепророк, утверждавший, что Господь после великой битвы с Сатаной разделил мир: светлым – небо, темным – ад и геенну огненную, а тем ангелам, которые не присоединились ни к тем, ни к другим и стали таким образом серыми ангелами, отдал всю землю и все народы… Так что, мол, надо забыть о Боге, а вместо него…

Он умолк, настороженно посмотрел в небо. Гунтер тоже вскинул голову, буркнул:

– Мне тоже не нравится тот орел, но что мы можем сделать?.. Он не опустится ниже.

А любопытный Тюрингем спросил нетерпеливо:

– И что с тем пророком?

Зигфрид отмахнулся:

– Сожгли, дабы очистить душу, но он успел посеять свою веру в сердцах нестойких. Пришлось на костер отправить еще с десяток, а потом долго искоренять огнем и мечом по всему краю, где он прошел. Жгли села, людей пришлось убивать, очень уж крепко держались за ложную веру… Потому и надо успеть как можно раньше! Чтобы меньше невинных душ пострадало.

– Души мы спасем, – ответил Ульман. – На костре. А вот с телами, которые так нужны для работ, придется расстаться.

Я нахмурился и, чтобы в голосе звучала угроза, заговорил медленно, внушительно, веско:

– Ульман… Ты, никак, начинаешь распоряжаться? Ты даже не рыцарь, даже оруженосцем Гунтера стал недавно, а уже дерешь нос и начинаешь рулить?

Все замолчали, я ощутил, что в самом деле в моем голосе звучит неприкрытая ярость. Ульман побледнел, вскрикнул:

– Ваша милость!.. Простите, с языка сорвалось! Просто, когда касается еретиков, то мы все, христиане – братья, должны, как один, вместе и дружно…

– …идти резать кавказцев, – договорил я. – Вот что, Ульман!.. Да и вы все, слушайте внимательно. Я – паладин, не забыли? Это значит, что я облачен доверием высших иерархов Церкви и даже святых угод… тьфу, праведников. Я определяю, кто еврей, а кто ариец… в смысле, кто еретик, а кто даже наоборот. Запомнили?

– Да, – почти прокричал он, – да, ваша милость!..

– Как скажете, – ответил и Тюрингем с поклоном.

– И еще, – продолжил я, – это чья деревня? Если на моей земле, то моя?

Гунтер замялся, Ульман и Тюрингем сделали вид, что не слышат моего вопроса и усиленно рассматривали село, прикладывая ладони козырьками к глазам.

– Это племя савиров, – ответил наконец Гунтер. – В основном, они на той стороне, там владения сэра Уландра… которого чаще называют Волком или Вервольфом. Он сам, кстати, зовет себя Волком. У него на щите черный волк, и вообще вроде бы весь его род ведет начало от огромного волка, что в древние времена спустился с гор в долины и превратился в человека. Благородный сэр Уландр много раз пытался подчинить их полностью, заставить работать в замке, служить челядью, но савиры, не отказываясь платить налоги, упорно держатся за остатки свободы.

– Вполне понятное желание, – проронил я.

Гунтер вздохнул:

– Но кому-то и работать надо? Словом, когда раздраженный Вервольф высылал вооруженные отряды, савиры уходили в леса, там из-за деревьев наносили такой урон, что барон всякий раз отзывал карательные отряды, подтверждал прежние налоги и льготы, клялся больше не требовать добавочных поборов.

– А что эти, которые со стороны реки?

– Общаются через реку, издавна перероднились, частично переняли их странноватые обычаи, даже одежду, а савиры, чувствуя доброжелательность соседей, делятся секретами изготовления добротного оружия, продают удивительно быстрых коней, оказывают помощь в сборе лечебных трав.

Я покачал головой:

– И что в этом плохого?

– Ваша милость, зараза проникает вместе со сладким.

Зигфрид смотрел с недоумением, смолчал. Гунтер тоже хмурился, я молча пустил коня шагом, чтобы не напугать сельчан видом скачущих в их сторону вооруженных людей.

С пастбища пастух гонит в сторону села огромное стадо ухоженных ленивых коров, а от озера идут, важно гогоча, крупные белые гуси. С поля, со стороны садов двигаются вереницами женщины, донесся веселый смех. Многие едут на подводах, сидят на краю, свесив босые ноги.

Из домов на околицу выбегают подростки, молодые девушки, совсем редко – немолодые женщины. У всех в руках хворостины, им навстречу двигается, поднимая пыль, ленивое стадо, мычащее, помахивающее хвостами, овода и слепни пользуются последним моментом попить кровушки. Со смехом и веселыми криками разбирают скотину, отделяют, гонят домой. Иных коров, как я заметил, никто не встретил, эти дорогу знают и двигаются прямо домой, затем толчок лобастой головой в калитку, а дальше знакомый хлев, тихий и защищенный.

На телегах везут бревна, пойманную рыбу, забитую дичь, какую-то рыжую землю, рыхлую и неприятную… ну да, это же руда для кузницы, все стягиваются в село перед приходом ночи, когда нужно запереть все двери, обезопасить заклятиями от нечисти, а для защиты от волков спустить с цепи здоровенных злющих псов.

Зигфрид сказал многозначительно:

– Вон то здание… это что? Церковь? На пороге трава моему коню до брюха.

– И от часовни одни развалины, – добавил Гунтер.

Я ответил, не оборачиваясь:

– Насколько знаю, только в православии с Богом общаются через посредника, будто Богу надобны толмачи. В католицизме с Богом можно разговаривать и без церкви. У нас ведь католицизм?

Они переглянулись в недоумении. Наконец Зигфрид проговорил медленно:

– Сэр Ричард, я не знаю, что это такое, но с Богом предпочтительнее общаться в специально отведенных местах. В самых красивых и благородных! Из уважения. Общаться в других местах – все равно, что принимать короля в свинарнике. Мудрый повелитель ничего не скажет, но разве самим не стыдно?

Гунтер и остальные молчали, но во взглядах я видел осуждение.

– Ты прав, – сказал я с неловкостью. – Прав, извини.

Он развел руками.

– Вам не за что извиняться, сэр Ричард. Вы – паладин, с Господом говорите напрямую, но остальной народ сперва должен вымыть руки и вытереть ноги.

– Извини, – повторил я. – Я в самом деле все примеряю к себе.

Гунтер пробормотал:

– И к своему коню…

– Что? – переспросил я. – А конь причем?

– Ваша милость, у нас не столь резвые кони…

Я перевел взгляд на их взмыленных животных. Под Гунтером роняет хлопья пены, у остальных блестят бока и морды в мыле.

– Виноват, – сказал я. – Но дареному коню кулаками не машут. Какого мне Бог дал…

Они поспешно перекрестились, в глазах Зигфрида мелькнул восторг, на лице Гунтера – страх и замешательство.

По широкой улице женщина несет впереди себя, сильно откинувшись назад всем корпусом, огромную глиняную кринку с парующим молоком, сверху густая кружевная пена в несколько этажей. Завидев нас, опасливо свернула с дороги и прошла под стеной дома.

Гунтер шумно потянул носом, вечерний воздух наполняется ароматами отварных овощей, печеной рыбы, жареного мяса, пахучим дымком дров из старых вишен.

– Люди здесь, – сказал он с сомнением, – все же нехорошие… Раз уж остались в этих краях, то им пришлось… гм, как-то с нечистью уживаться.

Я насторожился:

– Сдружились?

– Нет, – ответил он с той же запинкой, – однако… вот рыцари в горном краю Ливадии уже семьсот лет как оставили коней, сражаются только пешими, там везде камни, горы, кони не пройдут и шагу, но человек… человек везде пройдет! И рыцари там все безконные. А в Уларии голая степь, рыцарям пришлось отказаться от тяжелой брони, иначе не могли сражаться с юркими степняками на неподкованных конях… Увидите тех рыцарей – ни за что не поверите, что рыцари. Так и здесь, ваша милость, чтобы воевать с нечистью, пришлось кое-что позаимствовать у самой нечисти. Священники таких предают анафеме, а упорных жгут на кострах, но что делать, если священники поспевают не везде? Приходится крестьянам самим…

Я взглянул искоса:

– Ты вроде бы одобряешь? Нет-нет, можешь не отвечать. Я понимаю, что когда тебе и подножку, и ниже пояса, и в спину, то и ты, чтобы не проиграть, начинаешь по их правилам… но в этом есть что-то и нехорошее. Не пойму что, но не нравится это «…нам нужна победа, одна на всех, а за ценой не постоим…». Что-то в этом очень уж нехорошее. Подленькое. Нет, не подленькое – ошибочное. Иная победа хуже поражения. Здесь не слыхивали о пирровой победе? Пирровой может быть не только по людским потерям, но и… как бы это сказать… я не хотел бы оказаться победителем в бою на мечах или копьях, но потерять при этом душу. Или даже честь.

Гунтер кивнул, он отвел взор, пробурчал с неохотой:

– Вы не один такой, ваша милость. Немало христианских рыцарей отправлялись в эти края, чтобы снискать любовь Господа, признательность короля и нежный взгляд дамы сердца. Мало вернулись, но проредили нечисть так, что уцелевшая затаилась в самых дремучих лесах, укрылась в болотах, пещерах. Конечно, на одиноких нападает, но здесь никто не рискует поодиночке.

Мы въехали в середину села, оставив позади десяток домов, Зигфрид проговорил негромко, но таким напряженным голосом, что услышали все:

– Советую всем ехать, как едем. С обеих сторон в нашу сторону смотрят арбалеты.

Они с Гунтером чуть подали коней вперед и закрыли меня с обеих сторон. Я подивился, с какой легкостью и без колебаний все сделано: само собой разумеется, что сеньор первым скачет в бой, но так же само собой, что вся команда старается не дать его убить.

– Вот почему, – проговорил я, – они все еще сохраняют независимость. И почему я хочу вооружить своих крестьян хотя бы луками.

– Композитными, – пробормотал Гунтер. – Это не просто луки…

Улица впереди пустела на глазах, только однажды выскочил подросток и быстро-быстро закрыл окно толстыми ставнями из дубовой доски. Теперь и я видел блеск на отполированных частях арбалетов. В нас целились из всех щелей, спина напряглась, а во внутренностях, напротив, разлилась неприятная слабость.

– Да, – пробормотал Зигфрид, – это было мудро, сэр Ричард.

– Что?

– Ваше решение въехать в село шагом.

– А-а-а… ну да, я же умный, сам удивляюсь. Иногда даже впопад.

У самого большого дома на пороге сидел очень дряхлый старец с седой бородой до пояса. В белой одежде, похожей на халат, он напоминал большую полярную сову.

При нашем приближении поднялся, с кряхтением перегнулся в медленном поклоне. Я помахал рукой и сказал самым доброжелательным тоном:

– Я – Ричард Длинные Руки, а теперь еще и де Амальфи. Это значит, что овладел замком, теперь вот объезжаю землю, знакомлюсь.

Гунтер проговорил с достоинством:

– Его милость не собирается здесь останавливается, нам еще до заката смотреть кордоны с Кабаном и Тудором.

– В следующий раз, – пообещал Зигфрид, – пробудем дольше.

Я наклонил голову, подтверждая. Старик поклонился еще ниже, в его выцветших глазах я увидел огромное облегчение. Старые люди ненавидят насилие, и даже то, что сельские арбалетчики могут положить нас всех, не прибавит радости. За убитого сеньора придут мстить другие, оставят здесь только пепел, не считаясь с потерями.

На околице Тюрингем оглянулся, бледный до синевы, прошептал:

– Никогда еще так не трусил!

– Я тоже, – неожиданно сказал Ульман. – Одно дело сражаться, другое – вот так…

Я велел, не оглядываясь:

– Гунтер, ускорь подготовку лучников.

– Ваша милость, только ночью отдыхают!

– Зачем им такая роскошь? – спросил я.

От реки идут двое крепких молодых мужчин, но с совершенно белыми головами. Промокшие портки засучены до колен, у каждого мешок через плечо, там трепыхается, я уловил сильный запах рыбы. У одного еще и свернутый бредень.

С пастбища возвращается еще стадо, заполняя улицу по всю ширь, постепенно редеет, со дворов слышится муканье, донеслась брань. Я оглянулся, одна корова поленилась идти до калитки, проломила ветхий плетень и пошла напрямик через огороды.

Гунтер тоже оглянулся, хохотнул:

– Вот так за лень расплачиваются! Есть коровы, что каждый день ломают. Из вредности. Проще бы поставить забор из крепких кольев.

– Уже привыкла, – заметил я. – Теперь будет ломать и колья.

Гунтер призадумался, кивнул.

– И то верно говорите, ваша милость. Надо приучать народ пораньше.