Читать книгу Неформал - Гектор Шульц - Страница 3

Frei zu sein bedarf es wenig,

Nur wer frei ist, ist ein König.

Schamlos nimmt der dreiste Dieb,

Denn er ist seines Glückes Schmied.

In Extremo «Frei zu sein». II

– Ну, что, волосатые, готовы получить по ебальнику? – с издевкой прокричал Ганс, подпрыгивая на месте. Андрей переглянулся с братом и поморщился. Да, такова тактика скинхедов, футбольных фанатов и всех на них похожих. Раззадорить себя подобными выкриками, а затем кинуться толпой, стараясь как можно быстрее вырубить всех соперников. Наша компания неоднократно сталкивалась с Гансом и его прихлебателями.

Обычно перед бритыми все пасовали и старались не ввязываться в конфликт. Только не мы. И Ганса это невероятно бесило, да так, что главарь скинхедов раз за разом пытался нас сломать, приводя все больше и больше фанатиков на следующую драку. Конечно, были попытки отлова нас отдельно, но ничего не вышло. Гансу нужна была слава. Чтобы он и его нацисты избили неформалов у всех на виду. Поэтому один-два бритых обязательно дежурили возле клуба и сразу докладывали главному, когда там появлялись мы. Памятуя о горьком опыте, каждый из ребят не стеснялся брать цепи, металлические прутья и самодельные кастеты, дабы дать отпор лысым идиотам, дрочащим на Гитлера и свастику. И сейчас мы собрались дорого заплатить за каждую каплю нашей крови. Даже тощий Мишка не боялся принимать участие в драках. Он буквально преображался и месил очередного бритого с отчаянием Рокки Бальбоа.

– Ганс, а чего ты постоянно прыгаешь на месте? У тебя дупло рвет? – невинно сострил Мойша. Я и все остальные загоготали, показывая толпе противника неприличные знаки руками.

– Я твое дупло разорву, жиденок, – прошипел покрасневший Ганс и, вскинув правую руку в нацистском приветствии, первым бросился на нас. Его товарищи кинулись за ним, крича свои ебанутые лозунги.

– Понеслась, – выдохнул я и прямой ногой ударил в грудь бритого главаря, давая знак остальным ребятам. Воздух вылетел из груди Ганса, как из спущенного футбольного мяча, и скинхед упал на асфальт, корчась от боли.

– Вадь, сзади, – крикнул Мишка, лупцуя цепью очередного лысого. Голова парня была в крови, но озверевшего еврея это не остановило. – Тебя пиздит наследник Иисуса, ебанный ты урод.

Я увернулся от пудового кулака и двумя ударами по корпусу сбил дыхание тому, кто пытался напасть сзади. Упав, бритый попытался встать, но получив ногой по лицу, всхлипнул и затих, прикрывая голову. Я сплюнул кровью на землю и бросился на помощь Андрею, которого били ногами трое противников. Один получил по почкам кастетом и упал, хватая ртом воздух, как рыба. Второй ударил меня коленом под дых и ожесточенно принялся пинать ногами. Кое-как мне удалось вскочить и повалить его на асфальт. Парень грамотно прикрывался руками, сжав ногами мое тело. Внезапно резкая боль обожгла спину. Я скатился с противника и покачал головой, пытаясь прогнать из глаз красный туман.

Ганс, подскочив ко мне, стеганул меня цепью, которую отобрал у Мойши. Сам Мишка валялся без сознания около мусорки. Бледное лицо друга было частично в крови, но грудь тяжело вздымалась.

– Ну, что, гондон? – осклабился Ганс, вновь замахиваясь цепью. Я поднял руку и заорал, когда тяжелый металл повторно обжег меня. Третьего удара не было. Ганса снес Толик мощным ударом кулака в бритую голову. Друг подал мне руку и, хромая, помог отойти в сторону, также позволив осмотреть и поле битвы. Скинхеды лениво пинали поверженных, не обращая внимания на нас двоих, еще стоящих на ногах. Я тяжело вдохнул воздух и поморщился от боли, которая пронзила ребра.

– Ты как? – отрывисто спросил Толик, вытаскивая из кустов огромное полено, которое забросили туда ответственные дворники.

– Нормально. Блядь, мы не выстоим. Уебки с клуба только зыркают в окна, – зло ругнулся я, кивнув тяжелой головой в сторону окон, где застыли удивленные лица волосатых посетителей. Однако короткий свист главаря бритых привлек наше внимание. Ганс поднялся с земли и указал на нас рукой, скривив окровавленное лицо.

– Двое остались. Отхуярьте их так, чтобы мамка не узнала, – сплюнул он тягучей слюной на асфальт. Мрачно ухмыляясь, скинхеды двинулись к нам. Но тут со стороны входа раздался истошный крик Стаса.

– Завалю, пидарасы!

Стас и Димка, держа в руках железные стулья из клуба, кинулись на удивленных бритых. Лицо добродушного толстяка было перекошено от ярости, а Димка злобно орал, открыв беззубый рот. Первый стул полетел в Ганса, свалив того на землю в который раз. Вторым стулом досталось аж двум скинхедам. Я и Толик тоже было кинулись на них, однако из кустов раздался властный голос:

– Всем лечь на пол, блядь! Руки за голову.

– Менты, дергаем! – крикнул Ганс и первым дал стрекача. Остальные, кто был на ногах, кинулись в разные стороны. Спустя несколько секунд к месту драки выскочили доблестные работники правопорядка и сильными ударами по ногам отправили нас на загаженный асфальт.

– От они. Явились, ебанные знатоки, – слабо пробурчал Мишка, пришедший в сознание и замолчавший, когда резиновая дубинка ткнулась ему в грудь. Из клуба вышел дядя Володя и сокрушенно покачал головой, увидев кровь и наши грязные тушки. К нему подошел неизвестный мне майор и, посмотрев на нас, звучно отдал приказ:

– Грузите их, – и добавил, рявкнув на одного из лейтенантов. – Лысых тоже. Хули ты с ними церемонишься?

В районном отделении милиции было ужасно жарко. Может, сломались вентиляторы, или просто где-то в подвале открылся портал в Ад, но факт оставался фактом. Нас запихнули в общую клетку с загаженными деревянными седушками по бокам. Ребята, морщась и потирая отбитые участки тела, расползлись по помещению. Я осмотрелся и присел с краю, около решетки. Помимо нас в клетке было еще два постояльца. Два бомжа с разбитыми лицами. Мишка попытался завести разговор, мол, «пацаны, за что чалитесь?», но был грубо послан на хуй. От тяжелого запаха мочи меня чуть не вывернуло наизнанку. Я прислонился головой к стене, которая была на удивление прохладной. Андрюха, еле шевеля разбитыми губами, спросил:

– Вадь, тебе совсем хуево?

Я помотал головой и ответил:

– Нормально. Голова раскалывается. Что делать будем?

– Как уведут пообщаться, я попробую позвонить дядьке. Если не бухает, то поможет, – родной дядя Андрея был отставным милиционером и связи у него были знатные. Сколько раз он вытаскивал нашу компанию из разных переделок, и не вспомнишь. Ухмыльнется в густые усы, погрозит толстым пальцем и прочтет проповедь о том, что нужно чтить Уголовный кодекс.

– Гансу надо яйца отрезать, – прошипел подошедший к нам Мишка. Левый глаз парня заплыл, нос смотрел чуть в сторону, а губы были разбиты похлеще, чем у Андрея. Хотя я чувствовал, что и сам выгляжу не лучше. Мойша продолжил бурчать, изредка потирая голову с тяжким стоном. – Вообще охуел, фашист ебучий.

– Он нацист, – по привычке поправил я. – Фашистами называли итальянских правых. А немцы были нацистами. Национал-социализм.

– Блядь, ты даже с отбитой головой остаешься занудой, – усмехнулся Мишка. – Какая разница? Долбоебы и в Африке долбоебы.

– Тут еврей прав, – кивнул Андрюха и тяжело сглотнул. – Курить хочется, а все забрали.

– Вот, вот, – поддержал друга Мойша и жалостливо попросил стоящего у клетки милиционера. – Товарищ милиционер, помогите страждущим, а? Всего пару сигареток.

– Не положено, – коротко отрезал страж, для пущего эффекта сжав в руке дубинку.

– Да ладно, – оскорбился Мишка, но замолчал, получив тычок в ногу от сурового Андрея. – Простите, голову отбили.

– Не заткнешься, тебе еще и почки отобьют, дебил, – прошипел я. Друг поднял руки и отошел к Толику, который что-то обсуждал со Стасом. Дверь в клетку лязгнула, впустив нашего стража и другого милиционера с лейтенантскими погонами. Он кивнул Андрею.

– На выход. Руки за спину.

Андрей вернулся через полчаса и шепнул, что позвонил дядьке. Ребята обрадованно загомонили, а я с тоской вспомнил о бабушке, которая так и ждет меня дома. Сколько нервов испортил ей своими похождениями. Погрузившись в невеселые мысли, я отстраненно смотрел за тем, как выводят моих друзей, чтобы через какое-то время вернуть их обратно в камеру. Наконец пришел мой черед. Я встал и, хромая, направился к выходу, заложив руки за спину.

– Фамилия, имя, отчество? – спросил следователь, потный мужик с огромным животом, скрыть который не мог даже старый стол. В кабинете было ужасно накурено, и я с удовольствием втянул дым носом. Следователь заметил это и кинул на край стола пачку сигарет и зажигалку. Я поблагодарил его и, чиркнув, затянулся душистой отравой. Голова мгновенно закружилась, а во рту возник противный привкус приближающейся рвоты.

– Таранов Вадим Сергеевич.

– Учишься, работаешь?

– Студент. Третий курс педагогического университета.

– Факультет?

– Философия.

– Так ты философ у нас, значит? – спросил следователь, записав мои ответы и откинувшись на стареньком стуле, который жалобно скрипнул под его весом. – А что же дерешься-то, Вадим?

– Нас скины спровоцировали, – озвучил я версию, заранее согласованную со всеми ребятами. – Мы пришли в клуб на концерт. Володя нас знает, можете спросить, если не верите.

– Сам решу, – отрезал следователь.

– Простите. Мы вышли на улицу покурить, а тут они. Стали нас задевать, оскорблять, а потом и вовсе кинулись. Мы были вынуждены защищаться, – я вновь затянулся сигаретой. Дым приятно щекотал легкие, несмотря на запредельную крепость.

– Цепями? Кастетом? – пытливо посмотрел на меня служитель Фемиды.

– Это не наше. Лысые с собой притащили, – солгал я.

– Что ты мне пиздишь? Прошлый раз тебя взяли вот с этим кастетом, – следователь бросил на стол мой кастет. Свинец был в запекшихся пятнах крови.

– Такие кастеты любой может сделать. Мой забрали в прошлый раз, – и это была чистая правда. Я не сказал, что на следующий день сделал себе новый, благо у Мишки была форма, которую он старательно прятал от родителей.

– Ладно. А если на нем твои отпечатки?

– Я вынужден был защищаться, да и иногда хватал мусор на земле, чтобы отбиться.

– Сколько было нападавших?

– Около пятнадцати человек.

– Вадим, ты же нормальный парень, – внезапно следователь сменил гнев на милость. – Зачем тебе все это? Почему не можешь жить нормально?

– Я нормально живу. Они первые кинулись, – вновь повторил я, не купившись на ласковый тон.

– Я тебя закрою, сука, на пятнадцать суток, – вспылил следователь, встав из-за стола. – Хочешь?

– Нет, – я потрясенно покачал головой. – Я правду говорю.

– Заебали, блядь. Бандиты малолетние. Сейчас, погоди. Алё, – отвлекся он на звонивший телефон. – Да, Михалыч. Привет. Да, племяш твой тут. С Гансом сцепились. Наведаемся, конечно. Лысые борзеть начали. Конечно, показания сниму и отпустим. Молодежь, блин. На выходных? Да ничего, в принципе. С удовольствием. Сто лет на рыбалке не был. Давай, Михалыч. Жене привет. Пока.

Я тихо сидел, предоставив следователю побуравить меня злым взглядом, в котором все же проскакивали задорные искорки. Наконец он вздохнул и чиркнул зажигалкой, выпустив облако сизого дыма.

– Ладно, Вадим. Подумай над своим поведением. Кривая дорожка тебя может и в тюрягу привести. Уведите его, – последняя фраза адресовалась конвойному, который привел меня в кабинет.

Уже в камере меня обступили ребята. Вид у всех был просто ужасный. У Мойши разбита голова, хорошо, что не сильно. Но это не мешало ему острить по поводу и без. Андрею разбили губы и нос. Толик отделался заплывшим глазом. Стас и Димка были целыми, только немного пыльные, когда милиционеры уложили их мордой в пол. Макару выбили зуб, и теперь, когда он улыбался, то становился жутко похожим на Горшка. У меня болела голова и ребра. Кулаки были разбиты, и на костяшках чернела запекшаяся кровь. Мишка криво ухмыльнулся и спросил в своей излюбленной манере:

– Сдал нас мусорам, фраерок? Через карталыгу кинул? – я поморщился и пнул Мойшу в ногу.

– Была бы у тебя башка целая, вломил бы. Ты уже готовишься к тому, чтобы тянуть срок?

– Типун тебе на язык, – ругнулся друг. – Шуток ты совсем не понимаешь, Вадимка.

– Макар, давай Мойше набьем кота на залупе? Он уже стал коренным обитателем, – засмеялся я, когда Макар обрадованно закивал и начал посматривать на Мишку взглядом художника.

– Даже, блядь, не думай! – Миша отскочил в сторону под веселый гогот всей компании. Даже милиционер, что стоял рядом с клеткой, улыбнулся. – Моя залупа не для тебя росла, наркуша.

– Никто даже не сомневается в этом, Миш, – усмехнулся Макар. – Сомнения в том, а растет ли она вообще.

– Бляди дурные. Накурятся и разят друг друга в жопы, – пробурчал Мойша, вернувшись на свое место. Андрей тут же спросил, что было в кабинете. Я ответил, упомянув и про звонок его дядьки. Друг расслабленно выдохнул и откинулся назад.

– По идее, через час должны выпустить, – тихо шепнул он мне. Я кивнул и закрыл глаза.

Спустя час, как и предсказывал Андрей, нас выпустили. Отделение находилось в промышленной зоне, и до ближайшей остановки общественного транспорта нужно было долго топать. Благо, что дорога была малолюдной и слабоосвещенной. Иначе можно было бы случайного прохожего до инфаркта довести. Двух бритых, что повязали вместе с нами, оставили с ночевкой в уютной клетке по соседству. Мойша не стерпел и, сняв штаны, явил им свою синюю задницу, за что чуть было не вернулся обратно.

Макар постоянно трогал пальцем зубы и сокрушенно вздыхал, когда натыкался на дыру между ними.

– Да не переживай ты. Вставишь себе протез или подушечку Дирол, если денег нет, – простодушно посоветовал ему Мойша.

– Миша, – напрягся Макар.

– А?

– Хуй на! Доебывайся до других, а иначе я тебя самолично сейчас отхуярю и обоссу напоследок, – Мишка надулся и ускорил шаг, догнав Толика. До нас доносились обрывки их разговора. Парни обсуждали бас-гитары и свежие альбомы, что появились на рынке. Я поравнялся с Макаром.

– Мак, можно просьбу?

– Вальке не скажу, не бойся, – улыбнулся он. – Наши терки ей знать не обязательно. Ты мне скажи, ты серьезно с ней замутить хочешь или просто матросинг?

– Нет, ты чего, – возмутился я. – Серьезно, конечно. Нравится она мне.

– Все уже в курсе, что нравится. Только ты ссышь пригласить ее погулять.

– Ты просто доктор психологии, Макар. О, смотри. Гопота.

Там, куда я указывал, на старых трубах сидели четыре фигуры. Два человека сидели на трубах, два на корточках рядом. Поравнявшись с ними, мы услышали традиционное приветствие вольного народа.

– Э, пацаны. Закурить есть?

– Ты, блядь, глаза разуй, – хохотнул Мишка, выходя на свет. – Думаешь, мусора оставили нам что-нибудь?

К Мойше подошел тот, кто задал вопрос, и сочувствующе покачал головой. Затем достал пачку синего Дуката и протянул ее удивленному парню.

– Жестко вас. На подгончик. Сами там бывали, знаем.

– Спасибо, – Мишу не пришлось упрашивать дважды, и пачка пошла по рукам. Я вытащил две сигареты. Одну сунул за ухо, а вторую прикурил.

– Чё натворили-то? – спросил рослый крепыш, подойдя к своему собрату.

– С лысыми замесились, – сплюнул Андрей. – Слышь, нас там уже поспрашивали, что и как. Если тебе интересно, пойди и попроси, чтобы дали почитать.

– Не зверей, лохматый. Все путем. Идите своей дорогой. Сигареты себе оставьте. Даст Бог, и вы нас тоже выручите как-нибудь, – крепыш поднял руки и отошел в сторонку. Мы пошли дальше.

Отойдя на некоторое расстояние, Андрей выругался.

– Альтруисты ебучие. Так бы они и помогли страждущим. Семь рыл идут с отбитыми мордами. Шли бы вдвоем, сразу бы доебались.

– Андрюха, друг мой ситный. Это же дарвинизм, ёб его мать, – встрял Мойша. Что-то слишком веселый он сегодня. – Они выживают за счет младших элементов в пищевой цепи. Потрошат школоту, ботанов и случайных прохожих.

– Тут если кто и ходит, то явно не ботаны, – заметил я.

– Вадь, а как же ты? Ты же натуральный ботан.

– Нахуй пшел!

– Молчу. А вообще, что делать-то будем? – спросил Мишка, стрельнув окурком в кусты.

– Ты о чем вообще? Я, Димка и Макар в клуб пойдем. Там Наташка и Киса остались же. Инструменты забрать надо, – ответил Стас и повернулся ко мне. – Вадь, а ты куда?

– Домой. Там уже с ума сходят наверняка, – угрюмо буркнул я.

– Я не про это, – махнул рукой Мойша. – С Гансом что делать будем? Звереет бритый. Каждый раз все больше народа приводит, да и не гнушается лежачих бить.

– Надо с ним поболтать по душам. Один на один. Без драк и прочего, – Андрюха гонял ногами старую пластиковую бутылку чуть поодаль. – Узнаем, что он так взъелся.

– Хуй его знает. Ганс даже по меркам скинов отмороженный. Ладно, вон остановка. Справки у всех есть? – спросил я. Ребята кивнули. Стас, Дима, Макар и два брата-акробата пожали нам руки и двинулись к остановке автобуса в сторону центра города. Я с Мишкой двинулся к кольцу трамвая.

Под мерный стук колес мы мерно дремали в полупустом вагоне. Кондуктор брезгливо на нас посмотрела и даже не подошла, чтобы взять обязательную плату за проезд. Вездесущий Мишка подметил и это, заявив:

– Вадь, надо тебе почаще ебальник разбивать. Прикинь, сколько мы денег сэкономим? Кудряво заживем.

– Тебе вообще надо язык вырвать. Чую, что тебя бесы будут ебать раскаленным паяльником в жопу, когда ты попадешь в Ад, – лениво ответил я. Миша хохотнул.

– Хуюшки. Наш народ уже настрадался, и его ждет жизнь вечная, какую бы хуету мы не творили.

– Ага. Сообщи это ментам, когда нас примут в очередной раз. Блядь, что-то на душе неспокойно.

– Срать хочешь? Я тоже. Вот прямо чувствую, что скоро взорвусь и разнесу весь этот трамвай к чертям.

– Мойша! Ты ебанутый психопат, – рявкнул я, отвешивая другу подзатыльник. Тот поморщился в ответ и схватился за голову.

– Больно же.

– Не пизди, да не отпизжен будешь, отрок, – мудро изрек я. – Вставай. Наша остановка.

Я проводил Мишку до входа в его квартал, а сам двинулся дальше. Что сказать бабушке, когда она увидит такого красивого меня? Хуй его знает. Майка разорвана, джинсы тоже. Весь в пыли с опухшей рожей. Хорош внучок, ничего не скажешь. Обещал же, что не буду никуда ввязываться. И вновь нарушил свое слово.

Я завернул в свой двор и медленно пошел в сторону дома, чья крыша уже виднелась над верхушками деревьев. В центре двора, на зеленом столике, кто-то играл на гитаре, выводя плаксивым голоском хиты Юрия Лозы. Опять мужики ностальгируют. В этом и прелесть нашего городка. Тонкий колорит во всем. Утром дворники поднимают редкую пыль самодельными вениками, а зевающие люди торопятся на работу. Днем во дворе бегают дети, играя в догонялки, прятки или казаки-разбойники. Их матери тащат в узловатых руках сумки с овощами и хлебом. Спустя час они будут звать своих детишек обедать, а те в ответ будут громко просить погулять еще пять минут.

Вечером двор преображается. Если на улице тепло, то тут и там слышатся песни, от старого пердуна Антонова до относительно кошерного Цоя. Влюбленные парочки занимают все темные лавки, где со стонами и вздохами предаются первым поцелуям и первой любви. Местные гопники разводят случайных прохожих, милостиво пропуская своих, стрельнув у тех сигаретку напоследок. В два часа ночи двор объезжает ментовской уазик, ища сирых и заблудших. Затем двор засыпает, чтобы вернуться утром к своей привычной жизни. Я улыбнулся, услышав песню Наутилуса «Крылья». Это получше, чем Лоза. Однозначно.

Улыбаясь мыслям, я подходил к дому – и вдруг негромко выругался.

У дверей подъезда стояла машина милиции и карета скорой помощи. Машины сияли проблесковыми маячками, окрашивая двор в синие и оранжевые цвета. Я поднял голову и увидел, что в окнах квартиры, где я жил, горит свет, несмотря на позднее время.

– Вадим? – махнул мне доктор, выходя из старенькой Газели.

– Блядь, – прошипел я. – Час от часу не легче.