Читать книгу Добрые сказки - Гектор Шульц - Страница 16

В комнате спал человек. Спал беспокойно, постоянно ворочался и зажимал худыми коленками толстое, теплое одеяло. Иногда он вздрагивал и что-то бормотал во сне, а иногда просто махал руками, пугая недовольного черного кота, который лежал рядом на подушке и меланхолично зевал, если рука хозяина проносилась в опасной близости.

На стене с неровно поклеенными обоями в аляповатый цветочек, мерно тикали большие часы с кукушкой, которая давным-давно была сломана. Летний ветерок лениво играл занавесками и лежащими на занозистом столе бумагами, покрытыми неразборчивой писаниной. Ничто не нарушало сладкой ночной тишины, и каждый звук удивительным образом гармонировал с царящей в комнате атмосферой.

Каждый звук, кроме вкрадчивого скрипа половиц, охающих от наступающих на них мохнатых ножек. Ножки шли осторожно, аккуратно, опасливо замирая в тот момент, когда человек на кровати начинал беспокойно вертеться. В который раз. Но мохнатые ножки, дождавшись, когда он снова забудется в беспокойной дреме, продолжали путь вперед. Черный кот, спящий на подушке, поднял было голову, но услышав знакомый шепот обладателей ножек, еще раз зевнул и попытался уснуть. Он знал, что хозяину ничего не грозит. А ножки всегда шастают по комнате ночью, когда старый дом погружается в сон.

– Деда Палыч, а чего эт мы крадемся, как тать в ночи? – недовольно спросил тихий голосок. Ему тут же ответил шиканьем другой, чуть скрипучий, как и старые половицы под ногами.

– Все тебе знать-то надо, да, Савраська? – буркнул он. – Исправлять вот идем.

– Что исправлять, деда Палыч? – не унимался первый голос. Он был высоким и довольно мелодичным. Как у озорного ребенка, который всегда готов подурачиться и повеселиться.

– А кто вчера кашу варил, м? Каша-то маслица требует, внимания поварского. А ты что? Оставил чугунок в печи, каша-то и пригорела.

– Деда Палыч, – виновато ответил тот, кого звали Савраськой, – я же не специально. Заигрался просто с Леонтием, а каша, раз, и сгорела.

– Вот, – усмехнулся Палыч, остановившись на мгновение. – Поэтому Левонтий спит, а мы работать идем. Нашкодил, унучек, теперь не нуди деду на ухо-то.

– Ладно, – протянул Савраська. – С чего начинать-то, деда?

– С уборки и начнем. А то же ты вчера начудил. Ух и начудил, – в голосе Палыча не было зла. Лишь легкая насмешка над надувшимся внуком, который шел за ним следом.

Свеча, одиноко горевшая на занозистом столе, где лежали бумаги, выхватила на мгновение тех, кто тихо крался в тишине спящего дома. Первым шел маленький человечек, с мохнатыми ножками и окладистой белой бородой. Он немного горбился и опирался на кривую веточку, которая заменяла ему палку. Второй, молоденький, с проказливой улыбкой на безбородом лице и горящими темными глазами, что-то тихо бурчал себе под нос и старался не наступить деду на пятки. Кот Леонтий, приоткрыв глаза, узнал Савраську и, коротко мяукнув, уснул вновь. Ему снились мыши. Толстые, ленивые и вкусные, которые сами прыгали коту в лапы. Такие сны Леонтий любил. Он знал, что такие сны приходят в те моменты, когда по дому начинают сновать мохнатые ножки.

– Деда Палыч, а что это за бумажки на столе? Выбросить? – спросил Савраська, забравшись на стол и взяв в руки смятую бумагу. Старичок покачал головой и, подойдя к внуку, велел тому положить исписанный листок на место.

– Нет, Савраська. Нельзя их выбрасывать. Хозяин-то весь вечер их писал, – пробубнил он, старательно разглаживая лист бумаги. – Любовности тут. Душа евонная. А то, что смял их, пускай. Мы разгладим, а утром он по новой на них глянет.

– Поэтому он спать не может, – понимающе хмыкнул Савраська, взглянув на кровать. – Убивается шибко, деда Палыч.

– Ничего, унучек. Поможем ему. Ты, вместо того, чтоб болтать, лучше бы чугунок помыл. А ну как встанет хозяин утром, а каша пригоревша и невкусна. Неча было с Левонтием игры играть. Эх, молодежь. Все одно у вас на уме…

– Помою, деда. А еду готовить потом?

– А как же. Раз кашу испортил, надыть и новое блюдо сварить. Картошечку с грибами, к примеру, – Савраська кивнул и собрался уже спрыгнуть со стола, как старичок добавил. – И это, унучек. Петрушки там, укропу не жалей. И следи за чугунком-то. Не дай тебе и энто блюдо пережарить.

– Ладно, деда. Будет ему картошка с грибами.

– И укропу. Укропу обязательно. Ежели в картошке укропа нету, то картошка весь вкус теряет сразу. Запомни.

– Хорошо, – усмехнулся Савраська и, спрыгнув со стола, помчался к печке, на которой сиротливо стоял закопченный чугунок со злополучной кашей.

Пока он был занят чисткой посуды, Палыч бережно разглаживал скомканные листы бумаги и покачивал головой, бегло читая неровные буквы. Он изредка замирал, бросал грустный взгляд на спящего человека, и вновь возвращался к письмам, попутно что-то бубня себе под нос.

Савраська, закончив с очисткой чугунка от старой каши, снова забрался на стол и встал рядом со старичком, не решаясь его отвлечь. Мерно тикали часы на стене и мерно качал головой Палыч, складывая разглаженные бумажки в сторону.

– Деда, я все, – похвалился внук, когда ждать ему надоело. Старичок вздрогнул от испуга, а потом тихо рассмеялся, когда Савраська протянул ему палочку, которая выпала из ослабевших рук.

– Что ж ты так пугаешь-то, Савраська? – усмехнулся он, погладив младшенького по курчавой голове. – Очистил чугунок-то?

– Да.

– А картошку с грибами почистил?

– Да, деда. И воды уже налил, и на огонь поставил.

– И с Левонтием поигрался, да? – рассмеялся Палыч, увидев, что черный кот осторожно умывается лапкой, сидя возле печки. – Ладно, ладно. Не дуй губу-то, будто пчела тебя аль жук какой в лицо укусил. Теперь часы надо сделать.

– Часы? – протянул Савраська, почесав подбородок крошечным кулачком.

– Часы, – кивнул старичок. – Кукушка там не кукует. Давно уже, почитай что лет пять, если не больше. А хозяину все недосуг. Как хозяйка ушла, так он совсем плохой стал.

– Знаю, деда. Потому и спит плохо, – нетерпеливо перебил его внук. – Часы идем чинить или как?

– Идем, унучик. Идем. Беги пока вперед, а я дойду.

Когда Палыч добрался до часов, Савраська уже вовсю орудовал в механизме толстой отверткой. Изредка он высовывался из кукушкиной дверцы и отряхивал голову от пыли, после чего снова нырял обратно.

Старичок, стоя на крышке часов, очень сильно похожей на крышу дома, где они жили, слабо улыбался в густую бороду, наблюдая за деловитым внуком. Дождавшись, когда тот закончит и заберется к нему на крышку, Палыч подвинулся и похлопал Савраську по спине. Младшенький тут же заулыбался и гордо выпятил грудь.

– Молодец, вижу, – хмыкнул старичок, заглядывая внутрь. – Пружина ослабла, аль механизм заржавел?

– Все вместе, деда, – ответил внук. – Маслицем я смазал, затянул все. Работать будет.

– Вот и славно, унучек, – кивнул Палыч. – Они же, люди, как часы эти. Новенькие работают без сбоев, идут точно, сияют ажно. А со временем пылью покрываются, ломаются порой, детали ржавеют, отстают от жизни-то. Вот мы им и помогаем, чиним все, чтобы они снова, как раньше, ходили.

– Зачем, деда Палыч? – удивленно спросил Савраська, достав из-за пояса маленькую морковку, и, откусив кусочек, принялся громко хрустеть. – Люди сами не могут за собой следить?

– Могут. Забывают порой, что им тоже починка нужна. Вот и стареют, ржавеют и ходить отказываются. Как часы энти. Отдохнул?

– Да, деда.

– Тогда давай дальше.

– А что теперь?

– Веником по хате пройтись надобно. Пыль вымести, паутину собрать, грязи всякие убрать. Энто дом не только хозяина, но и твой, Савраська. Привыкай заботиться.

– А зачем, деда? Хозяин-то не узнает, что это мы делали, – хмыкнул младшенький, отряхивая руки и спрыгивая на пол. Он быстро сбегал к печке и вернулся со старой метлой, облезлой и потерявшей часть прутьев. Савраська быстро перемотал её и, мурлыкая себе под нос песенку, принялся подметать пол, не забывая спрашивать деда, который важно сидел на табуретке возле стола. – Зачем оно нам, деда Палыч?

– Хоть хозяева и не видят нас, но чувствуют, что за ими заботятся. Ежели ты будешь за хозяином смотреть, то и он за тобой смотреть будет. Вкусными пирожками тебя баловать будет, али молочком парным. Плохо им без нас будет, Савраська, – мудро ответил старичок, опершись головой на шершавые кулаки. – Ежели домовой за домом не смотрит, то дом хиреть начинает. Пауки там лезут, тараканы всякие. Грязь всюду, запустения и огорчения. Так бывает, когда хозяин с головой в энти уходит, как их, проблемы. Ни о чем другом боле не думает, кроме как об энтих проблемах. Тут-то мы им и нужны, Савраська. Сегодня мы им поможем, а завтра они в себя поверят.

– Понятно, деда. А я-то думал, что они просто так ленятся.

– Нет, унучек. Подрастешь и поймешь, – улыбнулся Палыч. – Вон посмотри. Ты дома чуть порядки навел, а хозяин уже похрапывать начинает. Улыбается во сне.

– Так это что, я ему, правда, помог? – присвистнул Савраська, продолжая подметать пол.

– А я о чем тебе толкую? Ты помог. Я так, за компанию сижу, чтоб тебе не скучно было. Закончил уже? – спросил старичок и, дождавшись утвердительного кивка внука, продолжил. – Молодец, Савраська. Видишь, как чисто? Скажи же, что самому приятно стало?

– Стало, деда, – улыбнулся младшенький.

– А теперь пошли. Притомился я тебя уму-разуму учить. Да и утро скоро. Хозяин проснется, за письма свои снова сядет. Хата убрана, картошечка сготовлена, часы починены. Молодец, унучик.

– Спасибо, деда.

Вновь заскрипели старые половицы, зашуршали и заохали, когда по ним побежали мохнатые ножки. Ножки торопились, а в окно уже светило солнце, да первые петухи голосили на улице. Кот Леонтий лениво зевнул и, приоткрыв левый глаз, потянул носом, вдыхая вкусные ароматы, доносящиеся из чугунка, стоящего на печке. Тихо тикали часы, в которых спала кукушка. Тихо спал и человек на кровати.

*****

– Кушай, Савраська, кушай, – протянул старичок, с улыбкой наблюдая за младшеньким, который за обе щеки уминал горячие пирожки с картошкой и запивал их парным молоком. Тот улыбнулся в ответ и прижался к деду.

– Деда Палыч, а хозяин теперь всегда таким будет? – спросил он, вытерев губы тыльной стороной маленькой ладошки.

– От тебя зависит, унучек, – ответил Палыч. – Помнишь же, что я тебе говорил постоянно? Али забыл уже, заигравшись с Левонтием?

– Помню, деда, – хмыкнул Савраська и посмотрел на кровать, где спали два человека. Мужчина и женщина. – Помню.

– И что я тебе сказал? – усмехнулся старичок, поглаживая бороду, которая стала еще длиннее.

– Ежели ты будешь за хозяином смотреть, то и он за тобой смотреть будет.

– Верно, унучек. Правильно. Покушал? Тогда пошли. Надыть нам еще туфли хозяйские почистить, да посуду помыть.

– Пойдем, деда, – улыбнулся Савраська, бросив еще один взгляд украдкой на спящих. Спящие люди не ворочались, не вскрикивали от беспокойства и не сжимали худыми коленками одеяло. Они спали и улыбались во сне, обнимая друг друга. Им снились теплые и добрые сны. Такие же теплые, как утреннее солнце, и улыбка старого Палыча.