Читать книгу 33. В плену темноты - Гектор Тобар - Страница 5

Около двух часов дня в доме Пабло Рамиреса зазвонил телефон. Звонил секретарь Карлоса Пинильи из компании «Сан-Эстебан».

– Тут на шахте возникла проблема, – сказал секретарь. – Авария на Пандусе. Синьор Пинилья просит вас срочно приехать. Много людей не нужно – нескольких операторов из вашей смены будет вполне достаточно.

Рамирес был у себя дома в Копьяпо и наслаждался последними несколькими часами отдыха перед началом ночной смены на шахте «Сан-Хосе». Как начальник ночной смены, Рамирес обычно принимал дела у Луиса Урсуа после того, как дневная смена заканчивала работу. Другое дело, что Пабло рассчитывал как минимум на часов пять свободного времени. Судя по тону секретаря, произошел очередной обвал породы возле Ямы. Привычная, хоть и довольно тяжелая работа для нескольких машин, которые разгребут завал и освободят оставшихся на шахте ребят. Обычное дело, волноваться не о чем. Жаль только, что полдня работы для них будет потеряно.

Обо всем этом Рамирес думал по дороге на шахту. Он был хорошо знаком примерно с половиной рабочих дневной смены. Помощник Луиса Урсуа, Флоренсио Авалос, – один из его лучших друзей. Сыновья Флоренсио даже называют его tío, то есть «дядя». Обоим друзьям около тридцати лет, у обоих впереди – хорошие перспективы карьерного роста в горной промышленности. Сообщение секретаря по телефону не поколебало уверенности Рамиреса в том, что скоро он снова встретится со своим старым другом за кружкой пива. Но в 4:30, когда Пабло наконец добрался до шахты, он понял, что ситуация намного серьезнее, чем он ожидал. Из туннеля, который был единственным входом и выходом, непрерывно извергались клубы пыли. То, что из шахты временами дует ветер, смешанный с пылью, – вполне нормально, но чтобы такое плотное облако вырывалось наружу, – такого Рамирес еще не видел. Позже он вспоминал, что это напоминало извержение вулкана. К тому же эти страшные раскаты, которые не затихали ни на минуту. Но даже это не самое удивительное. Из недр горы постоянно разносились странные звуки: то заунывный стон, то недовольный рокот. Когда на шахте производят взрывные работы, шум слышно даже на поверхности. Однако сейчас все иначе. А грохот и пыль никак не прекращаются. Вот уже пять часов, шесть… а пыль все еще висит столбом и не позволяет пробраться в туннель, чтобы посмотреть, что стряслось. Время шло, люди в растерянности толпились у входа, не зная, что предпринять. Среди них был и Карлос Пинилья в своей белой менеджерской каске. Он дважды пытался спуститься, но продвинуться ниже отметки 440 ему так и не удалось – слишком уж густой была пылевая завеса.

Наконец под вечер в надвигающихся сумерках Пинилья снова повел группу людей внутрь. С ним были Пабло Рамирес и еще двое управляющих.

Они поехали вниз на пикапе и успешно преодолели несколько витков спирали, как вдруг на отметке 450 увидели трещину в пять сантиметров, которая рассекла поперек весь пол туннеля. Хваленая «крепкая» диоритовая порода раскололась, да так, как Рамирес раньше и не видывал. Одного взгляда хватило, чтобы понять, насколько плохо обстоят дела. Они проехали чуть дальше, освещая дорогу фарами. Мужчины ждали, что вот-вот наткнутся на обычный завал, но вместо этого на отметке 320, на расстоянии четырех с половиной километров от входа в туннель, на их пути возникло неожиданное препятствие: перед их взором предстала плоская серая скала, которая полностью, сверху донизу, перекрыла Пандус. До этого момента Рамирес считал, что готов к любым аварийным ситуациям, но такого он и представить себе не мог – будто кто-то взял да и разрезал туннель поперек острым ножом. Шахтеры вышли из пикапа и молча остановились перед огромной каменной глыбой, которой по определению здесь быть не должно.

– Cagamos, – сказал один из шахтеров, невольно повторив слова, сказанные людьми по другую сторону этой же скалы, но только на 450 метров ниже. – Мы в полном дерьме.

Рамирес, который всегда был уверен, что сможет справиться с любой проблемой, которая только возможна на шахте, внезапно почувствовал свою полную беспомощность. Он осознал, что никто – ни он, ни его начальство – не сможет прийти на помощь попавшим в беду шахтерам. Подумать только – тридцать три человека обречены на верную гибель. Остается надеяться лишь на вентиляционные шахты, но спуститься по ним сможет только специально обученный отряд полиции со скалолазным снаряжением.

Карлос Пинилья в своей белой каске управляющего растерянно стоял перед глухой каменной стеной. Он самый большой начальник на шахте «Сан-Хосе», резкий и вспыльчивый босс, который бросил своих подчиненных на произвол судьбы, поспешно покинув шахту прямо перед обвалом. Слезы покатились по его щекам. «Обычно Пинилья ведет себя как бесчувственный мужлан, которого ничем не проймешь, – позже расскажет Рамирес. – Но в тот момент даже он не смог сдержать слез».

«Я думал, нет, я даже был уверен в том, что многие из них уже погибли», – признается потом Пинилья. В час сорок пять, когда произошел обвал, грузовик с людьми как раз должен был подниматься наверх на обеденный перерыв, а механики, работающие по контракту, вообще не должны были находиться на шахте в это время, – они почти наверняка тоже ехали в том грузовике на обед. Пинилья представил, что все они погребены под этой огромной глыбой, и в голове у него пульсировала только одна мысль, которая не давала ему покоя: «Я тот самый сукин сын, который оставил их там внизу».

Мужчины вернулись наверх, где их уже ждали владельцы шахты – Марсело Кемени и Алехандро Бон, тоже в белых касках. Делать нечего – надо звать на помощь. Для этого Марсело и Алехандро пришлось сесть в машину и отправиться вниз, в сторону шоссе, где ловит мобильный телефон. На шахту проведен обычный телефонный кабель, но по какой-то причине владельцы решили, что лучше звонить по мобильному. На часах уже было семь двадцать две, а значит прошло более пяти часов после аварии, когда хозяева шахты «Сан-Хосе» впервые связались с властями и сообщили им о происшедшем.

Сначала Кемени и Бон позвонили в местную пожарную охрану, потом в управление Национальной службы по вопросам геологии и горнодобывающей промышленности, и наконец – в отдел чрезвычайных ситуаций Министерства внутренних дел, под началом которой находится полиция и национальная служба безопасности. Уже через час на шахту приехали шесть человек из отряда особого назначения чилийской полиции (на испанском это спецподразделение называется GOPE) со скалолазным снаряжением. Они отправились вниз по Пандусу на пикапе, но на отметке 450 пробили колесо, влетев в ту самую новую расселину в полу. Карлос Пинилья и Пабло Рамирес, ехавшие следом на другом пикапе, заметили, что за это время трещина увеличилась вдвое.

Если полиция узнает, что трещина появилась только сегодня и за последние пару часов стала шире, то поймет, насколько критично положение на шахте, и может прекратить спасательные работы. Поэтому Пинилья, улучив момент, пока спасатели меняли колесо, украдкой взглянул на Рамиреса и приложил палец к губам как знак молчания. Рамирес понял его: нельзя, чтобы кто-то узнал об этой растущей трещине внутри горы, которая неумолимо свидетельствует о том, что очень скоро случится новый обвал.

Время шло, тридцать три человека по-прежнему были заперты за каменной стеной и клубами пыли, а руководство компании «Сан-Эстебан» все еще не решалось обзвонить родственников попавших в беду шахтеров. По словам одного правительственного чиновника, на многих шахтах первое желание управляющих – это как можно дольше умалчивать о происшествии. Руководство могло еще в три часа дня позвонить и сообщить, что, мол, на шахте авария и нам требуется время, чтобы вызволить оказавшихся в западне рабочих, так что к ужину их не ждите. А в семь часов вечера они могли бы еще раз перезвонить и сообщить, что ситуация серьезнее, чем они предполагали, что они не знают, когда удастся их спасти, но, насколько им известно, все живы и в безопасности. Однако прошло уже целых восемь часов после аварии, вечер четверга начал постепенно переходить в утро пятницы, а руководство компании все еще хранило молчание о трагедии. Родственники угодивших в ловушку шахтеров: их жены, матери, отцы, дочери и сыновья в Копьяпо и в других городах вдоль всего узкого чилийского хребта, впервые узнали об аварии на шахте «Сан-Хосе» из тревожных, неясных и неточных новостных хроник по радио и телевидению.

Первым из близких, кому удалось узнать более-менее точные сведения о том, что конкретно произошло на шахте, стала женщина, которая не значилась ни в каких официальных бумагах компании и которая даже не имела юридического права на получение какой-либо информации. Это была Сюзана Валенсуэла, пышнотелая, розовощекая и жизнерадостная любовница Йонни Барриоса.

Зять Сюзаны работает на шахте в Пунта-дель-Кобре, на выезде из Копьяпо. Об аварии он узнал, когда услышал, что на шахту «Сан-Хосе» требуются люди для спасательных работ. Он позвонил своей супруге, а та в свою очередь уже в семь часов вечера стояла перед домом, где жил Йонни с ее сестрой, Сюзаной.

– Йонни дома? – спросила она.

– Еще нет, – ответила Сюзана.

Сестра тут же набрала номер мужа, и тот сообщил Сюзане, что около двух часов дня на шахте произошел серьезный обвал и все, кто там был, оказались похоронены заживо, без малейшего шанса на спасение.

«Он так и сказал: «похоронены заживо», – вспоминала потом Сюзана. – Люди, которые работают на шахте, просто так подобные вещи не говорят. Поэтому я пришла в полное отчаяние».

Вместе с сестрой Сюзана направилась в местное отделение полиции к строгим и неподкупным чилийским карабинерам. В полиции ничего не знали о происшествии, но за то короткое время, пока там были Сюзана и ее сестра, к полицейским, по всей видимости, поступила какая-то информация, и на глазах женщин из участка выдвинулось несколько машин по направлению к «Сан-Хосе». Карабинеры посоветовали женщинам отправляться в больницу, но перед этим сеньоры забежали к Марте, супруге Йонни.

Марта намного миниатюрнее и старше Сюзаны, а еще она более серьезна и строга. Обе женщины знают друг друга уже несколько лет, в течение которых Йонни мечется между двумя домами. Сюзана впервые увидела Йонни в доме его супруги и в разговоре с Мартой обмолвилась, что ищет кого-нибудь, кто бы помог ей починить кое-что из мебели. «Вон ту мебель сделал безобразный мерзкий человек, с которым я живу, мой муж, – ответила Марта. – Господи, как же он мне осточертел». При этих словах из соседней комнаты показался сам Йонни, которого, по выражению Сюзаны, держали здесь как «в тюрьме». Марта поведала, что много лет страдает оттого, что благоверный волочится за каждой юбкой. Сюзана же тем временем подумала, что мужчина совсем не безобразный, а даже наоборот. В грустной улыбке хозяина дома таилась некая хитрая игривость, а соблазнительный взгляд мужчины говорил, что Йонни жаждет открыть гостье свою душу прямо сейчас, как только подвернется подходящий момент и они останутся наедине.

«Я привела его к себе домой, – рассказывала Сюзана, – накормила, а потом мы немного занялись любовью». Мебель он так и не сделал. Теперь эта история звучала как легкий комический пролог к трагедии о том, как один мужчина, который слишком любил женщин, оказался погребенным под завалом на шахте «Сан-Хосе». Когда Марта узнала о случившемся от любовницы своего супруга, она лишь холодно ответила: «Ты сделала все, что могла, а теперь начинается моя роль. Пойди-ка и принеси мне свидетельство о браке». Libreta de matrimonio, то есть свидетельство о браке, – это своего рода пропускной билет, без которого не сунешься ни в какие государственные учреждения и прочие места, куда могут пустить только законную супругу (например, в больничную палату или в морг). Этот документ находился среди вещей Йонни в доме Сюзаны.

Сюзана послушно доставила свидетельство о браке своего любовника, и обе женщины отправились в больницу.

В автобусе, в котором Кармен Берриос возвращалась домой, радио играло на весь салон, заставляя пассажиров слушать зажигательные мексиканские ритмы. Кармен целый день провела со своим отцом и направлялась домой, чтобы приготовить ужин для мужа Луиса Урсуа и детей, которые должны быть дома к половине десятого. Внезапно звуки аккордеона прервал голос диктора. «Внимание, внимание! Экстренное сообщение, – в голосе ведущего звучала еле сдерживаемая радость оттого, что ему выпал редкий случай сообщить слушателям сенсацию. – Трагедия на шахте “Сан-Хосе”!» Далее последовал очень скупой рассказ о том, что стряслось, после чего музыка заиграла снова. Кармен на всю жизнь запомнит этот жестокий и странный контраст между задорной народной мелодией и сообщением, из которого следовало, что ее мужа, возможно, уже нет в живых.

– Что там сказали? – спросила она у водителя.

Если начистоту, Кармен не знала точно, где именно работает Луис. Несколько месяцев назад он поменял работу, и она еще не была на его новой шахте. А вдруг он работает совсем в другом месте, а не на той шахте, о которой сказали по новостям? Это на некоторое время стало для нее источником надежды.

– Вы можете переключить на другую станцию? – попросила она водителя. – Может, там будет больше информации…

– Не думаю, – ответил водитель. – Это ведь было экстренное сообщение. Подождите, возможно, позже скажут что-нибудь.

Приехав домой, Кармен прослушала еще несколько сообщений по радио, в которых говорилось о раненых и даже погибших горняках. Сомнений не оставалось: трагедия произошла именно на той шахте, где работал Луис. «Это был полный ужас, и главным образом потому, что мы не знали, чему верить, а чему – нет», – вспоминала Кармен. На часах в гостиной было 9:30, а мужа все еще не было дома. Сын и дочь, оба студенты колледжа, сидели по своим комнатам и делали уроки, не задаваясь вопросом, почему их не зовут к столу. В половине одиннадцатого Кармен пригласила детей в гостиную на семейный совет и сообщила тревожные новости. Она включила радио, и там как раз передавали, что в больницу Сан-Хосе-дель-Кармен в Копьяпо начали поступать первые раненые. Однако Кармен решила сначала поехать на шахту, чтобы удостовериться, был ли муж на шахте во время обвала. Подруга дочери отвезла ее туда, воспользовавшись GPS, так как тоже никогда там раньше не бывала и не знала точного направления.

По дороге через зловещую ночную пустыню, мимо черных теней скалистых гор, Кармен вспоминала свой недавний сон, в котором Луис оказался в заточении под землей. В том сне его спасли и он выехал на поверхность в автобусе. Наконец машина свернула с шоссе, проехала еще немного, и вскоре путешественницы очутились перед главными воротами в шахту, которая сверкала яркими фонарями. Перед будкой охраны Кармен вышла из машины на холодный ночной воздух. На часах было уже около полуночи.

Моника Авалос, жена бригадира и помощника начальника смены Флоренсио Авалоса, была вечером дома. Семья жила в небогатом квартале Копьяпо. Моника занималась тем, что ушивала джемпер своего шестнадцатилетнего сына и одновременно готовила суп. Флоренсио – большой любитель супа, и сегодня она приготовила исключительно наваристый говяжий суп, именно такой, как он любит. Запах вкусной еды заполнял всю гостиную и маленькую примыкающую к ней столовую, в которой вся семья – она сама, Флоренсио и двое их сыновей – ежедневно собиралась на ужин. Телевизор и радио были выключены – Моника не любит, когда в доме шумно, – а сыновья были у себя в комнатах. Большие настенные часы в гостиной тикая отмеряли время, подбираясь к половине десятого, когда Флоренсио должен вернуться. Ближе к этому времени она начнет накрывать на стол. В Южной Америке это вполне обычное время для вечерней трапезы.

Вдруг раздался телефонный звонок. Это была ее сестра.

– Послушай, – сказала она. – Я не хочу тебя пугать, но на шахте произошла авария. И, по всей видимости, очень серьезная. На шахте «Сан-Хосе», где работает Флоренсио. Он уже пришел домой?

– Еще нет, но вот-вот должен прийти.

На этом они закончили разговор. Наступила половина десятого, а Флоренсио еще не пришел. Потянулись долгие тревожные минуты ожидания. Внезапно Моника поймала себя на мысли, что не помнит точного названия шахты, где работает муж. Неужели «Сан-Хосе»? Он вроде называл имя другого святого. Антонио?.. Или Иосиф? С этими мыслями она бродила вверх и вниз по лестнице в каком-то маниакальном трансе, глядя на то, как стрелки часов уползали все дальше от половины десятого. Внезапно в гостиную вбежал ее восьмилетний сын, который смотрел в своей комнате телевизор. Флоренсио часто разговаривал с ним о работе, и поэтому мальчик в точности знал название шахты. Ребенок ворвался в комнату и закричал: «Мама! Наш папа умер! Наш папа умер!»

– Ничего подобного! – ответила мать. – С чего ты это взял?

– Не ври мне! – не унимался сын. – Это сказали по телевизору!

Поднявшись в комнату младшего сына, Моника упала в обморок прямо перед телевизором. Ее старший сын, Сезар Алексис, которого все называли Але, бросился приводить ее в чувство, внезапно взяв на себя роль главы семейства. Ему шестнадцать лет, – столько же было ей самой и Флоренсио, когда она забеременела. В эту трудную минуту он неожиданно повел себя спокойно и уверенно, словно копируя отца.

– Càlmate[5], – успокаивал он мать. – Càlmate.

Вместе они решили отправиться к Пабло Рамиресу, который работает вместе с Флоренсио. Если кто и знает, что на самом деле произошло на шахте, так это Пабло. Интересно, что в тот самый момент, когда Моника с сыновьями пришла к дому начальника ночной смены и постучала в дверь, Пабло как раз спускался в обвалившуюся шахту на помощь Флоренсио и остальным тридцати двум шахтерам. В течение пятнадцати минут никто не открывал, пока наконец к гостям не вышла жена Пабло. Она сказала, что мужа нет дома, что его вызвали на работу, потому что там случилась авария. После этого Моника зашла к Исайасу, еще одному приятелю Флоренсио, и вместе они поехали на шахту, поплутав немного на выезде из города. Когда они наконец добрались, в глаза Монике бросилось, что здесь не так уж много людей. Лишь несколько мужчин в касках и униформе бродили у входа в туннель, словно без всякой видимой цели. Ей показалось, что она первая и единственная женщина, кто сюда приехал.

В городе Талькауано Карола Бустос, пережившая вместе с мужем землетрясение и цунами, поняла, что не в силах рассказать своим маленьким детям о том, что произошло с их отцом. Она не сможет сохранить самообладание и расплачется у них на глазах, а вид убитой горем матери ранит их еще сильнее. Чтобы как-то уберечь детей, Карола решит оставить малышей на попечение своих родителей, которые в состоянии обеспечить им необходимый физический и эмоциональный комфорт, а сама тем временем незаметно выйдет из дома и отправится на север. Утром родители Каролы объяснят внукам, что мама поехала в Сантьяго искать работу, но скоро вернется.

В семь часов утра, спустя примерно семнадцать часов после обвала, в доме Марио Сепульведы в Сантьяго зазвонил телефон. Трубку взяла его жена Эльвира, которую все называли Кэти. Звонила ее подруга.

– Послушай, Кэти, – сказала она. – На шахте произошел обвал, и похоже, там был Марио.

На какое-то мгновение Эльвира восприняла это как шутку. Что за ерунда? Как может подруга из Сантьяго знать, что происходит с Марио в нескольких сотнях километров к северу отсюда?

– Я не шучу, – настаивала подруга. – No te estoy huevando. Включи седьмой канал.

Эльвира нажала на кнопку и наткнулась на новостную сводку из Копьяпо. Через несколько мгновений на экране появилась фотография Марио – гладко выбритое и не особенно счастливое лицо сорокалетнего мужчины, взгляд прямо в камеру. Это был не самый хороший снимок, сделанный при оформлении пропуска на шахту. Под фотографией подпись: Марио Сепульведа Эспинасе. В новостях говорили, что обвал произошел вчера днем, шахтеры оказались погребены в нескольких сотнях метров под землей и всякая связь с ними невозможна. Кое-как переварив тяжелую новость, Эльвира подумала о том, что какие, должно быть, страдания испытывает сейчас ее муж. Как этот безумный человек сможет перенести заточение? Он ведь жить не может без движения. Иначе он просто сойдет с ума.

Но по поводу самой аварии Эльвира даже не удивилась: Марио более-менее это предвидел. Каждый раз, собираясь на работу, он твердил ей о том, как опасно быть шахтером и что в случае чего она может рассчитывать на пенсию. Он так часто и с такой злобой говорил о том, что шахта «Сан-Хосе» на грани краха, что его беспокойство передалось даже их восемнадцатилетней Скарлетт. Однажды, несколько месяцев тому назад, девушке приснился кошмар, будто отец погиб на шахте. Она проснулась с криком: «Мой отец погиб!» – и ее долго пришлось успокаивать, убеждая, что это был всего лишь сон. Она без конца плакала и так сильно дрожала, что пришлось отвезти ее в больницу. Успокоилась Скарлетт только тогда, когда Марио позвонил вечером домой и сказал в трубку: «Скарлетт, доченька, это я, твой папа. Я жив! Со мной все в порядке. Я просто был на работе».

А теперь, когда Марио действительно попал в беду, Эльвира невольно подумала, что сон дочери был своего рода пророчеством, к которому никто не счел нужным прислушаться. «Как мне объяснить сыну, – думала она, – что его отец сейчас под завалом и мы ничем не можем ему помочь?» Франсиско тринадцать лет, но для своего возраста он очень маленький и щуплый, и всегда таким был. Он родился недоношенным, пятимесячным, меньше двух килограммов, и провел первые шестьдесят девять дней своей жизни в инкубаторе. С первых дней после рождения сына между ним и Марио возникла очень тесная связь. На протяжении тех десяти недель Марио с болью смотрел на своего новорожденного малыша под стеклянным куполом, на его невозможно тоненькие ручки и ножки, закрытые глазки, тельце, опутанное трубками, по которым он получал питание, и маленькие кулачки, похожие на крохотные розовые бутончики, которые он стискивал, словно цепляясь за жизнь. С тех пор Марио старался привнести в жизнь сына как можно больше любви. Он стал для него всем – личным клоуном, проповедником и болельщиком на спортивных соревнованиях, – он водил его в походы и посвящал в секреты устройства больших и сложных электрических машин. Он учил его жизни, учил заботиться о лошадях и собаках и рассказывал об их семейных корнях – Марио происходил из семьи huasos – чилийских ковбоев в пончо. Они вместе ездили верхом, играли в футбол и сидели перед телевизором, по многу раз пересматривая известный кинофильм об отцовской любви, верности и военной отваге – любимый фильм Марио – «Храброе сердце». Он вообще страстный поклонник Мела Гибсона. Как часто говорит сам Марио: «Мы с сыном ростом не вышли, да и Мел Гибсон тоже». Название этого оскароносного фильма по-испански звучит как Corazòn Valiente. «Твое сердце свободно, – говорится в фильме. – Имей же мужество слушаться его».

Марио твердил сыну: «Я твое храброе сердце», и теперь лицо этого чилийского Уильяма Уоллеса в шахтерской каске красуется на национальном телевидении. Сначала на фотографии со служебного пропуска, а потом – совершенно неожиданно – на видео, в котором он что-то говорит в камеру и, как обычно, громко смеется.

По словам журналистов, вышло так, что личности многих шахтеров той смены оказалось возможным установить только по любительским видеозаписям Марио Сепульведы. Он вообще любил снимать все подряд, и в этом фрагменте он как раз показывал домик и двухъярусные кровати, где он жил вместе с другими иногородними шахтерами, приехавшими в Копьяпо на недельную смену.

Эльвира с детьми отправилась в аэропорт. Они сели в самолет, который доставил их в город, где они ни разу не бывали. Чуть позже они уже были на южной окраине Атакамы. Мальчик плакал и без конца повторял, что скучает по отцу. Дочь, которая попала в больницу после того, как поверила в страшный сон, была рядом. Ее ночной кошмар сейчас стал реальностью и кричал из всех новостных сообщений по радио и телевизору одну и ту же страшную весть: Марио Сепульведа Эспинасе, отец двоих детей, предположительно погиб под завалом на шахте «Сан-Хосе».