Читать книгу Крики прошлого. Часть I - Гело Никамрубис - Страница 3

Воспоминания из детства. Ну правда, что может быть лучше для человека, которого жестоко потрепала жизнь? Ведь погружение в те славные, добрые и чистые деньки, что ребенок переживает в полноценной и любящей семье, можно сравнить разве что с путешествием в сказку. Другой мир, где нет зла и фальши. Где человек окружен забой и настоящей любовью. Спустя годы понимаешь, что в том далеком мире было все самое чудесное, что может быть в жизни, и лучше уже не будет. Будет что-то хорошее, прекрасное и даже волшебное, но именно лучше – нет. А все те проблемы и трудности, что возникали у еще маленького ребенка – лишь суета. Да и о чем плохом можно вспомнить, если у тебя была действительно крепкая и дружная семья? Даже шутки старшего брата Юрия, которые казались жестокими и нечестными, сейчас, спустя много времени, у нашего героя вызывали одно лишь умиление. Кроме старшего брата у Виктора был еще брат Дима, сестра Ксюша и, конечно, мама с папой. Все без исключения были людьми порядочными, а все благодаря заботе и воспитанию родителей. Главу семейства звали Роман Александрович Кротов. Парадоксально, но, владея огромным состоянием, которое сколачивалось целыми поколениями, он оставался человеком скромным, не любившим пафос и роскошь. Словом, это был человек чести и благородства. Сразу хотелось бы отметить, что свои взгляды он так и не смог передать в полной мере детям. По крайней мере, всем…

Несомненно, Виктор мог бы все изложить как нужно, однако, ввиду понятных причин, он не мог знать о происходящем с другими людьми, что внесли свою лепту в его судьбу, и именно поэтому – да и не только – рассказ буду вести я – ваш покорный слуга, а не сам Виктор.

Итак, все дети семейства Кротовых учились в элитной школе, где практически все обитатели были обеспеченными и прямо-таки избалованными, поэтому, дабы избежать подобной воспитанности своих отпрысков, Роман Александрович всегда пресекал у своих детей проявление высокомерия и любви к деньгам в целом.

Однажды Дмитрий, один из старших братьев Виктора, отказался от своего товарища. Ребенок был сыном школьного учителя, и из-за того, что он не был богат а в школе оказался только благодаря положению отца, Дима решил не вести с ним дружбу. Ведь над маленьким Володей (так звали малыша) многие дети смеялись и недолюбливали от того, что недолюбливали его отца, строгого, но не богатого учителя. Узнав об этом, Роман Александрович собрал всех членов семьи, дабы обсудить сложившуюся ситуацию.

– Думаешь в деньгах счастье? – вспоминал Виктор слова отца. – Тогда, будь добр, назови мне хоть одного человека, который готов умереть за деньги?! – говорил он строго, не давая Диме поблажку на юный возраст, которому тогда было всего десять, а младшему Вите и того меньше – шесть.

– Дорогой, может не нужно сразу вот так вот говорить о смерти, – пыталась защитить своего сына Надежда Алексеевна. Женщина, схожая по характеру с мужем, но только более мягкая и терпимая. Хотя, когда дело касалось ее семьи, она могла круто удивить любого своей стойкостью и бескомпромиссностью. Супруг лишь взглянул на свою жену, и этого было достаточно, чтобы заверить ее в том, что он знает, что делает.

– Что, в голову ничего не лезет?! – продолжал глава семейства, обращаясь уже ко всем своим детям. – Правильно, ведь мы, люди, готовы жизнь свою отдать лишь только за любовь. Чистую, невинную любовь к женщине, детям, к родителям, другу, Родине, вере, идеологии и так далее. И ничто и никогда не сможет заставить меня усомниться в своих убеждениях! И я очень надеюсь, что вы все уже сейчас можете это понять и принять мои взгляды. И вы поймете, ведь вы – наши дети, а у нас с вашей мамой не может быть глупых детей! Запомните! Только за любовь мы можем отдать все, – все дети внимательно слушали и пытались воспринимать слова, как взрослые люди, хоть и не знали, что такое «идеология». Но все же все услышали именно то, что говорил им их отец.

– Я завтра пойду и извинюсь перед Вовой, – сказал маленький Дима, опустив глаза в пол.

– Это правильное решение, – одобрительно качая головой, ответил отец. – И никогда не стесняйтесь просить прощения, если вы сердцем чувствуете, что виноваты. Никогда не бойтесь выглядеть нелепо в таких ситуациях. Ведь мы с мамой иногда просим у вас прощения?.. Ну ладно, думаю, вы хорошо запомните наш разговор, а теперь все дружно идем ужинать!

Спустя три года произошел забавный случай. Возвратившись домой из школы и не застав родителей, которые гостили у друга семейства Геннадия Юрьевича дома, Юра и Дима отважились на одну шалость. А именно – они решили попробовать алкоголь, который им никто, конечно, раньше не давал. Набравшись смелости, мальчики отправились в семейный погреб, где и выбрали для своего опыта одну из бутылок коньяка. Юре было тогда шестнадцать, поэтому он брал на себя ответственность за выбор напитка. Ну а тринадцатилетний мальчик Дима полностью полагался на выбор старшего брата и вовсе не возражал. Вите было тогда девять, и поэтому братья решили не звать его с собой. Нужно сказать, что к нему всегда было предвзятое отношение, ведь он был самым младшим в семье. Даже с сестренкой старшие братья чаще делились своими планами, чем с ним. Вернувшись поздно домой, родители хотели было пройтись по комнатам своих детей и лишний раз удостовериться, что с ними все в порядке. Но Димы и Юры не было в своих комнатах. Начались поиски, и взволнованная мать уже было собралась вызывать полицию, как маленькая Ксюша случайно обнаружила своих братьев. Проходя мимо двери, ведущей в погреб, девочка услышала странный звук, похожий на рев дикого зверя. Испугавшись, девочка позвала папу, чтобы тот проверил, что же в погребе происходит. Но так как папа сам был весьма нетрезв после вечера у друга, в погреб спустилась мама. Роман Александрович уже тогда понимал, что произошло, и спокойно стоял около двери, широко улыбаясь. Обнаружив своих детей пьяными в погребе, Надежда Алексеевна сразу успокоилась, а потом разозлилась за столь глупый поступок ее сыновей. Шкодники лежали и мирно спали, причем тот факт, что им обоим было плохо и они образовали около себя две небольших лужи из содержимого желудков, никак не приводил их в чувства. В отличие от маминых несильных, но весьма звонких пощечин, которые сразу прояснили им рассудки. Вскоре мальчики уже поднимались наверх, подгоняемые своей не на шутку разгорячившейся матерью. Увидев своего отца, ребята остановились и начали прятать свои стыдливые глаза.

– Эх, ребятки. Вы хоть понимаете, что вы сделали? – продолжая улыбаться, спрашивал отец. Ребятки не могли что-либо внятно объяснить, и кроме бурчания у них ничего не выходило. – Не страшно, что вы тайком напились, пока нас не было дома. Рано или поздно такое происходит у всех. Страшно то, что вы заставили переживать свою маму. Да и меня ведь тоже! Ладно, ступайте и умойтесь, приведите себя в порядок, а затем отправляйтесь спать. Завтра будем разговаривать! – подытожил отец, и все стали расходиться.

– Постой, Витя, – Роман Александрович жестом велел подойти поближе самому младшему сыну. – Пойдем со мной на кухню, – мальчик послушно последовал за отцом. – А тебя они не позвали с собой?

– Нет, папа. Они со мной не очень дружат, потому что я еще маленький, – честно признался Витя. В детстве он всегда любил поговорить со своим папой, даже в редких случаях, когда от него сильно пахло тем же, чем и от его братьев в тот вечер.

– Ничего Витя, это скоро пройдет. На самом деле они с тобой не очень дружат не потому, что ты маленький, а потому, что это они еще не повзрослели и не понимают многого, – ребенок внимательно слушал папу, хоть и не понимал толком, что тот ему говорит. – Видишь, сегодня твой папка тоже напился и мне стыдно сейчас сидеть здесь перед тобой. Но что поделать, я же так люблю тебя!

– Я тоже люблю тебя, папа.

– Я знаю, сынок, – папа замолчал и стал закрывать глаза. Чуть позже подошла мама и предложила мужу тоже отправиться в постель, на что тот ответил отказом, ведь ему еще нужно поговорить с сыном. Никто не возражал, так как Надежда Алексеевна была уверена в своем муже и в том, что он в любом состоянии не сможет навредить их детям. Ни словом, ни поступком.

– Вот знаешь, почему мы, взрослые, иногда выпиваем? Ведь все знают, что это вредно, но все равно – мы выпиваем! – после ухода супруги начал говорить отец сыну.

– Нет, не знаю.

– Я вот тоже не знаю, как у всех, но думаю, что догадался, почему выпиваю я, – громко и весьма забавно икнув, отец продолжил. – Дело в том, что я простой человек со своими недостатками и слабостями. Одна из этих моих слабостей – это недостаток любви. То есть, понимаешь, я хочу людей любить больше, хочу приносить им добро, но часто у меня это не выходит. Кто-то когда-то меня обидел, кто-то сделал нехороший поступок, и мне трудно относиться к этим людям хорошо. А вот когда немного выпью с дядей Геной, я забываю о своих обидах и чувствую, что становлюсь лучше! Понимаешь, каждый раз, вот прям каждый раз у меня так! Только вот есть проблема, – Роман Александрович эмоционально покрутил из стороны в сторону своей хмельной головой. – Проблема в том, что это лишь видимость. Иллюзия, и лучше я не стал. Более того, тогда это уже и не я вовсе, на следующий день я это понимаю. То есть, видишь, как выходит: я стремлюсь к хорошему, а выходит все равно плохо. Особенно когда я или вообще любой человек много пьет. Тогда он уже и на человека не совсем похож. А на утро, знаешь, как стыдно бывает? О-о-о-о, ужасно стыдно! И вроде ничего ведь плохого не сделал, ну подумаешь, выпил с друзьями, но душа-то все знает и понимает! Ее не проведешь, вот она через совесть и подсказывает, что это – гиблое дело.

– Тогда зачем же ты потом опять пьешь, папа? – спросил ничего толком не понявший из сказанного маленький мальчик.

– Так хочется же быть лучше! Хочется же… ну ладно, сынок. Давай отправляйся в свою кроватку – завтра рано вставать. Я хочу более наглядно всем вам показать, что такое пьянство!

Маленький Витя послушно выполнил папин указ и отправился в свою комнату. Вдогонку Роман Александрович еще раз обратился к своему младшему сыну.

– Сынок… я горжусь тобой. Просто знай об этом, – после, подмигнув, папа еще раз отправил сына в постель, пока в его голове не появилось еще чего сказать.

Перед сном Витя все думал о том, что сказал ему отец, и не мог понять: зачем папа хочет быть лучше, если он и так самый лучший?

Ранним утром, как и обещал, глава семейства всех поднял с кровати и велел собираться на прогулку. Мама стала просить смиловаться над детьми, ведь после вчерашнего опыта они явно чувствовали себя прескверно.

– Так в этом же и суть, милая моя! К тому же я тоже вчера выпил, так что все честно! Преподав урок им, я преподам урок и себе, – таков был ответ Романа Александровича. К слову сказать, вид у вчерашних шкодников был и правда паршивым: у них явно жутко болела голова, и к тому же было видно, что их до сих пор подташнивает. Зато Витя и Ксюша были очень веселы и радовались очередному приключению. Посадив всех детей в машину и усевшись рядом с ними, глава семьи попросил своего личного шофера отвезти их всех на площадь «Трех вокзалов», что почти в центре Москвы. Юра с Димой тогда перепугались, что папа решил увезти их неизвестно куда. Но все оказалось иначе. Роман Александрович решил показать на примере, что бывает с людьми, которые много пьют. Проводя их по самым злачным местам, где бездомные от пьянства и безысходности доводили себя до того, что даже не стеснялись ходить под себя в туалет. Отец говорил.

– Посмотрите на этих несчастных людей. Конечно, мы не знаем, что довело их до такой жизни, но в одном я уверен: если вы будете много пить, то рано или поздно станете такими же! Запомните их лица, запомните на всю жизнь! – Детям, особенно младшим – Вите и Ксюше, было тяжело смотреть на бездомных людей и, возможно, это было даже жестоко для их маленьких, неокрепших сердец, но они все, как один, запомнили этот урок, и больше отец никогда не видел своих детей пьяными до беспамятства.

Конечно, было еще множество примеров воспитания, но, думаю, все их перечислять не стоит. Ведь уже всем стало ясно, какая атмосфера царила в семействе Кротовых. Единственное, что я не могу обойти, так это еще один случай из жизни деток. Рядом с их домом жил один очень старенький и немощный старичок. Он был беден и обитал в элитном районе только потому, что эта земля уже очень долго принадлежала его семейству, а продавать дом он даже и не думал. Его никто не трогал, потому как он был под защитой самого Романа Кротова. Ведь если бы не его слово, корыстные люди уже давно нашли бы способ выселить старика. Остальные соседи не понимали в этом Кротова, так как считали дедушку сумасшедшим. Да, у старика была одна странность: он абсолютно всем раздавал яблоки со своего сада. Даже когда у дедушки обнаружили рак легких, его это не остановило. И вот однажды он пришел к Кротовым домой со своими яблоками и постучал в дверь. Дверь открыл маленький Витя и, то ли испугавшись, то ли побрезговав старичка, он прогнал его, выбросив яблоки. Приехав домой с работы, Роман Александрович увидел сидящего на обочине дедушку, который тихонько плакал. Долгое время старик не хотел рассказывать о случившемся, но все же выложил все, как было. Войдя в дом, глава семейства объявил о начале семейного совета, вместе с собой он привел и соседского дедушку.

– Итак, дети, я хочу, чтобы вы все дружно поприветствовали Иннокентия Петровича, нашего доброго соседа, – все дети хором сказали «здравствуйте», кроме Вити. Он уже понял, что весь сбор из-за него.

– Молодцы, – похвалив сыновей и дочь, Роман Александрович обратился к маленькому Вите, который стоял отдельно от всех и прятал глаза. – А ты, Витя, ничего не хочешь сказать дедушке?

– Извините меня. Я поступил с Вами нехорошо, – после слов мальчика на лице старичка образовалась добродушная, беззубая улыбка. Было очевидно – зла он не держит. Глава семейства снова начал говорить:

– Вот и славно. Спасибо Вам, Иннокентий Петрович, больше я Вас не смею задерживать, – дедушка поклонился детям и, уже уходя, что-то сказал мужчине на ухо. Роман Александрович выслушал и кивнул в знак согласия.

– Радуйтесь жизни, а не порокам, – начал вдруг говорить пожилой сосед, обращаясь к детям. – Отпустите страхи и волнения, верьте в лучшее, что в вас есть: верьте в добро, любовь, дружбу и вы сможете по-настоящему верить в себя. В себя таких, какими вы и должны быть. И в этот момент всевозможное зло всего мира не сможет вас сломать! – закончив речь, старичок раскланялся и отправился на выход, продолжая все так же широко улыбаться. Видимо, дедушка был счастлив, что ему разрешили поговорить с детьми. Оставшись в кругу семьи, отец задал детям вопрос:

– Как думаете, почему я его позвал? – повисла тишина, и спустя время первым решил ответить Витя.

– Для того, чтобы я извинился, за то, что прогнал его и не захотел брать его яблоки.

– Да, это так. Но это не главное. Главное, чтобы вы запомнили этого человека, потому что, возможно, лучше его вы уже не встретите. Только подумайте: старый, больной и одинокий человек, который только и делает, что раздает людям свои яблоки. А ведь он никогда не просил за это денег, не ждал похвалы, он просто хотел поделиться тем, что у него есть. А кроме яблок у него ничего и нет. Он готов отдать последнее, что у него есть, чтобы доставить хоть немного радости пусть даже незнакомому человеку. Да, он немного странноват, но он уже очень старенький, и все мы представить не можем, как ему тяжело собирать эти яблоки. Подумайте об этом – нам всем есть чему у него поучиться!

Так дети и росли: в заботе и нравственном воспитании. Спустя годы Виктор, вспоминая мировоззрение родителей и их нравоучения в адрес детей, никак не мог понять: как же они смогли быть такими богатыми и влиятельными людьми? Ведь стараясь видеть в людях хорошее, можно оказаться обманутым ими. Причем, что не редко, даже самим собой. Хотя кто сказал, что добрый человек – это человек глупый?

Также нужно добавить, что в уже подростковом возрасте Витя переставал, не хотел понимать и принимать взгляды своих родителей. Возможно, это связанно с тем, что его старшие братья так и не смогли научиться относиться к нему всерьез, а ему этого так не хватало. Лучшим другом Виктора была его сестренка, а ведь он хотел себе друзей – таких же мальчишек, как и он: молодых, веселых и богатых. Поэтому в девятнадцать лет, поступая в один из столичных ВУЗов, Виктор потребовал для себя отдельную квартиру, надеясь, что, имея отдельное жилье, он все-таки сумеет обзавестись друзьями. Тогда вышло именно так, как и ему казалось: он вступил в компанию самого популярного парня университета Егора Двардова. Но, из-за того, что он чувствовал власть и свое высокое положение среди сверстников, этот популярный парень был совсем не такой, как любой из представителей семейства Кротовых. Егор Борисович Двардов – сын очень влиятельного бизнесмена, чье богатство было даже намного больше состояния Романа Александровича, вырос совсем не в таких условиях, как Виктор. Его мать умерла, когда ему не было еще и десяти, а отец, Борис Сергеевич, не находил времени для нравственного воспитания сына. Более того, после смерти супруги мужчина стал черствым и даже жестоким. К тому же его виденье жизни шло вразрез с виденьем Романа Александровича. Возможно, именно поэтому сын Бориса Сергеевича и стал по примеру отца жестоким, масла в огонь подливало чувство абсолютной вседозволенности и безнаказанности. Так в светловолосом и на вид ангельском ребенке с голубыми глазами легко умещались не самые лучшие духовные качества. О его проступках боялись говорить, исходя из страха перед его отцом. Для более понятного восприятия я приведу вам пример одной из встреч отца и сына Двардовых.

Произошла эта встреча как раз тогда, когда счастливый Виктор подружился с Егором. Придя домой под вечер после занятий, Егор просто убивал время в семейном саду, дожидаясь вечера – времени развлечений.

– Егор, тебя отец зовет, – без приветствий сказал Михаил – начальник безопасности и личный телохранитель Двардова-старшего. Мужчина отталкивающей наружности, с большим безобразным шрамом на щеке.

– Зачем? – поинтересовался юноша.

– Ты забыл, что за человек твой отец?

– Как же…

Пройдя быстрым шагом сад, Егор намеренно сбавил скорость у входа в дом, делая вид, что любуется узором высокой увесистой дубовой двери, которая на вид весила не меньше двухсот килограммов, но, как ни странно, легко открывалась.

Приоткрыв немного дверь, юноша спросил у Михаила вполголоса.

– А что ему от меня нужно?

– Ты же знаешь – твой отец не слишком общителен.

Опустив глаза, молодой человек с выдохом сказал:

– С тобой он хоть иногда нормально разговаривает.

Улыбнувшись тонкими губами, Михаил ответил своим обычным грубым басом, нисколько не стараясь говорить тише.

– Тебе не нужно так говорить, он любит тебя одного по-настоящему. Только немного скрывает это, – после этих слов, косо взглянув на Егора, он серьезно добавил: «Наверное».

– Ну а в каком он хоть настроении, может он на что-то намекнул, когда сказал позвать меня?

– К чему расспросы? Если твой отец и стал бы со мной откровенничать или говорить намеками, я оставил бы это при себе. Иначе это могло бы не лучшим образом на мне сказаться. Я верный пес своего хозяина.

После этих слов личный телохранитель Бориса Сергеевича слегка подтолкнул сына своего хозяина, давая понять, что ему уже начинают надоедать эти пустые расспросы трусливого мальчишки, который искренне боялся своего отца, но всячески демонстративно пытался доказать обратное. Но Михаил – суровый человек с врожденной философией служения более сильному духом – видел его насквозь. И от этого относился с презрением к единственному отпрыску своего господина, хоть и довольно-таки искусно скрывал это из уважения к Двардову-старшему. Вообще нужно сказать, что, глядя на Михаила, невозможно определить, что у него на уме. С одним и тем же выражением лица он может давать похвалу отличившемуся работнику и, ровно с теми же эмоциями, придушить человека голыми руками, если ему будет отдан приказ. «Хладнокровие и самообладание – две сущности одной из немногих добродетелей воина» – так всегда он отвечал на вопросы о его беспристрастия к делу. Хотя следует признать: посторонние люди не часто задавали ему вопросы. Остальную часть пути – длинный коридор от входа до кабинета Бориса Сергеевича – они шли молча. Ведь Егор все же опасался приближенного своего родителя (хотя не так сильно, как отца) и знал: если Михаил не хочет вести диалог (а болтать он никогда не любил), то лучше помолчать. Перед дверью в кабинет телохранитель остановился, давая понять, что дальше Егору нужно идти самому. Набравшись мужества, парень вошел вовнутрь. Оказавшись внутри кабинета, он не сразу заметил отца. Сам кабинет был весьма просторный, но все-таки находиться в нем многим было тяжело. Немного мрачное помещение со всегда закрытыми занавесками темно-красного цвета. Слева от входа находилась старинная деревянная вешалка, на которой неизменно висели пиджак да в зимнее время – шарф хозяина дома. У многих, да и у Егора, она вызывала ассоциации со спаленным в самой преисподней молодым деревцем. Если же приходили посетители, они всегда снимали верхнюю одежду еще в коридоре, хоть на этом и не настаивал Борис Сергеевич. Справа располагались доспехи средневекового рыцаря, причем не парадные, а боевые. На них отчетливо можно было рассмотреть вмятины, оставленные неприятелем в бою. Еще одна особенность доспехов заключалась в том, что глазницы закрытого шлема как будто бы наблюдали за смотрящим на них человеком, под каким углом не оказался бы взгляд наблюдателя. У левой стены расположился масштабный мраморный камин. Многим приходило на ум, что камин и вешалку создавались одним и тем же мастером, так как складывалось впечатление, что достали его оттуда же, откуда и «спаленное деревце». В длину он был примерно два с половиной метра. Две фигуры полуодетых девушек со склоненными головами держали крышку камина в позе древнегреческого титана Атласа. В целом, глядя на этот камин, можно было прямо-таки ощутить силу отчаяния этих скульптур. На самой крышке лежала одна лишь сабля, принадлежавшая какому-то хану «Золотой Орды». Спереди данного творения располагалось массивное кресло из красного дерева, под которым находилась шкура медведя, подстреленного самим хозяином кабинета. С противоположной стороны стоял деревянный книжный шкаф коричневого цвета. И, наконец, прямо напротив двери находился трехметровый стол овальной формы. На нем никогда не было ничего лишнего, лишь бумаги, настольная лампа, подставка для ручек и стеклянная пепельница самой обыкновенной формы.

Молодой человек уже было подумал, что отец вышел, пока Михаил его искал, но уже через секунду обнаружил хозяина кабинета в правом углу комнаты, наблюдающего из окна за цветением своего сада. Это был человек немногим более пятидесяти лет. Худощавого телосложения, чуть выше среднего роста, но все же ниже своего сына. Одевался он всегда просто и строго: белая или черная рубашка, серый костюм, черные туфли в сочетании с черным ремнем. Такую одежду мог себе позволить любой из его работников и подчиненных. Левую руку украшали золотые часы, сделанные ему под заказ в какой-то неизвестной мастерской, расположенной в самом сердце Швейцарии. Сколько они стоили, не знал никто, так как их владелец не считал нужным кому-либо об этом рассказывать. На безымянном пальце был надет массивный золотой перстень с выгравированной короной Российской Империи, на вершине которой располагался внушительный бриллиант. На правой руке также присутствовали кольца (простое обручальное и перстень – на мизинце, немного меньше первого, но выглядевшее также солидно). Украшением кольца был герб предков Двардовых: лежачий щит, на котором восседал орел. Некоторые считали, что семейство Двардовых когда-то являлось приближенным к самому Императору Александру III, но эту информацию Борис Сергеевич не подтверждал, однако, и не опровергал. Лицо у него было, как у уставшего человека, но всегда гладко выбрито. Практически полностью седые волосы на голове с небольшой залысиной в районе лба. Небольшой подбородок, тонкие губы, которые за последние десять лет забыли, что значит улыбаться. Впавшие щеки, множество морщин, нос среднего размера с горбинкой. Особо выделялись темно-карие глаза, глубоко опущенные и словно отделенные от глазниц. Вся их оригинальность заключалась в том, что, когда они смотрят на тебя, чувствовалась какая-то тяжесть, даже некая враждебность. Причем с кем бы Борис Сергеевич не вел разговор, смотрел он на всех одинаково, непременно, в глаза. В целом, если судить о его внешности и не брать в расчет немногие аксессуары, то его можно было бы сравнить с самым обыкновенным человеком с улицы. Несмотря на то, что он являлся одним из самых влиятельных и уважаемых людей страны.

– Здравствуй, сын, – начал Борис Сергеевич, – ты догадываешься, для чего я попросил тебя прийти?

– Ну привет. Попросил? Насколько я знаю, последним, что ты просил, было согласие маминых родителей на ваш с ней брак, а после их отказа…

– Довольно, еще слово, и ты почувствуешь разницу между моей просьбой и приказом, – все тем же спокойным голосом отец перебил молодого человека. Но этого оказалось вполне достаточно, так как Егор сразу же опустил голову и покорным тоном сказал:

– Нет, папа, я не знаю, для чего ты меня позвал.

– Я хочу, чтобы ты мне рассказал о своих друзьях.

– Ты же сам их прекрасно знаешь, это мои однокурсники, дети твоих партнеров или же…

Снова не дав договорить, отец перебивает сына:

– Я имею в виду твоих постоянно меняющихся друзей, про твоих безмозглых бездельников, прожигающих родительское состояние, я знаю достаточно. Расскажи мне, что это за люди, откуда они берутся и куда все-время пропадают.

– Новые друзья? О чем ты? Я, я не понимаю, – юноша старался говорить четко и быстро, чтобы скрыть нарастающую дрожь в голосе.

– Я напомню тебе. Мне стало известно о том, что у тебя стали появляться новые знакомые. В течение недели ты таскаешь их по своим распутным вечеринкам, знакомишь их с такими же дегенератами, как ты сам, покупаешь на мои деньги девок для них, а потом они исчезают, как из твоего круга друзей, так и из города вообще. Я повторяю вопрос: «Что это за люди, и что с ними происходит?».

Вопрос звучал все так же спокойно, но резкий тон давал понять, что Борис не желал долгого диалога. Понимая это, Егор пытался выкрутиться и быстро подобрать те слова, которые удовлетворили бы отца. Бегая глазами по комнате, словно пытаясь найти подсказку, он не придумал ничего лучшего, как задать встречный вопрос:

– Когда ты прекратишь следить за мной? Я уже не ребенок, и мне не нужна твоя горилла-нянька, которую ты ко мне поставил еще в детстве. Небось, это он тебе все докладывает? Каждый мой шаг, каждое слово, что я ел и когда я хожу отлить?

Закурив сигарету, Борис Сергеевич, не спеша, приступил к ответу:

– Насчет Фёдора я дал тебе слово, что он будет служить и хранить верность только тебе. И я его держу. Но я так же не скрываю, что многое знаю о том, что и как с тобой происходит, вплоть до того, как звали бабушку той девки, что ты снял в субботний вечер. Но все же я хотел бы, чтобы ты мне сам рассказал о происходящем с этими ребятами. А пока ты попытаешься найти в себе силы и смелости, чтобы все мне честно рассказать, я хочу поведать тебе историю об одной моей крупной сделке. Полтора года я лично вел переговоры с некой компанией. Завтра мы должны были подписать договор, в котором четко прописано, что после утверждения я стану абсолютным монополистом в поставках леса на один очень крупный мебельный завод в Италии, также, по устной договоренности, мой лес через Италию будет доставляться и в другие страны Европы. Эта сделка повысила бы доход нашей семьи примерно на десять процентов. Ты хоть можешь себе представить сколько это? Ну да ладно… но вдруг происходят странные обстоятельства: у господина Стефано Поглливи, владельца контрольного пакета акций этого самого итальянского завода, внезапно жизнь самоубийством заканчивает его единственный сын, девятнадцатилетний жизнерадостный молодой парень, подающий надежды в живописи. На Родине, в Италии, его ждала молодая девушка, на брак с которой уже дали одобрение родители двух влиятельных европейских семейств. В целом, ничто не предвещало беды. Но она произошла. Мой друг Стефано, узнав о смерти своего наследника, так и не смог справиться с горем и сошел с ума. Ты когда-нибудь видел, как взрослый и весьма неглупый человек сходит с ума? Ему сообщили скорбную весть прямо в моем ресторане, где мы обговаривали последние мелочи. Бедняга вначале не поверил и на эмоциях ударил свою помощницу, которой не посчастливилось стать гонцом дурных вестей. Но не прошло и двух минут, как ему позвонила госпожа Поглливи и, разрывающимся от горя голосом, обвинила мужа в смерти их мальчика. После услышанного Стефано обронил телефон, пустил слезу и резко поменялся во взгляде. Сел прямо на пол и с силой стал колотить себя по лицу. Это продолжалось до тех пор, пока его не привязали к носилкам, чтобы он не убил себя. Его жажда самобичевания продолжается до сих пор. Врачи говорят, что разум его оставил, а чувство вины – нет. Кстати, как звали парня?

– Откуда мне знать? Что я должен помнить всех итальяшек Москвы? – отводя взгляд, невнятно пробурчал светловолосый юноша.

Затушив скуренную сигарету, медленно, подчеркивая каждое слово, Борис повторил вопрос. Егор знал, что, когда отец быстро курит, он сдерживает себя. Сигарета улетела за минуту.

– Как звали парня?

Понимая, что отец сам знает ответ на свой вопрос, он не стал увиливать и, опустив глаза, как провинившийся школьник, тихо ответил:

– Ферро Поглливи.

Подкурив вторую сигарету, Борис продолжил:

– Да, так его звали, – остановившись на минуту, он пристально всматривался в своего сына, пытаясь найти ответы на все свои вопросы, но, видимо, не сумевши, продолжил говорить:

– Также у меня есть надежный партнер, занимающийся транспортировкой всей продукции Двардовых: от фургончиков с конфетами и до танкеров, битком набитых углеводородами. И у него есть сын. Его зовут Виктор Кротов, и до меня доходят сведенья, что он так же ввязался в твою компанию безответственных отморозков с тобой во главе. А сейчас я хочу получить четкий и ясный ответ на свой, даже для тебя, простой вопрос: «Что происходит с этими людьми?». И не вздумай мне говорить, что это совпадение – я в них не верю, особенно, когда в течение года столицу покидают семь детей влиятельных людей, на свою голову нашедших с тобой знакомство, а последний восьмой – иностранец – вообще повесился в гостиничном номере. Давай, я жду!

– Я…я…я…я…я…

– Что ты заикаешься, что ты за трус такой, кто тебя трогает? Чего ты боишься? Я в жизни тебя пальцем не тронул!

– Ты… ты не тронул? – набравшись смелости, Егор начал говорить более уверенно. Голос его звучал прерывисто, но решительно. Видно, он вздумал высказать все своему отцу.

– Ты вспомни, подумай, что ты со мной делал, после смерти мамы! – откровенно повысив голос, истерил единственный сын Бориса Сергеевича. – В двенадцать лет ты заставлял смотреть меня, как бойцовые собаки твоих мордоворотов разорвали на куски моего пуделя Бимбо, которого мне подарила мама!

– Ты должен был понять, что собака должна быть сильной, как и её хозяин. Какой толк вообще от пуделя? – искренне удивлялся Борис Сергеевич.

– А в четырнадцать – заставил наблюдать, как твой любимый головорез Миша отрубил руку парню, за то, что тот пытался украсть сумку с машины, пока его товарищ отвлекал твоего сумасшедшего телохранителя. «Смотри сынок, как нужно поступать с вором», – комично процитировал сын отца. – А что стало с той девушкой, которая протестовала против того дерьма, что ты творишь в Арктике? Она нашла в себе смелость и плюнула тебе в лицо. И что ты с ней сделал, папочка? Я очень хорошо помню ее крики с подвала нашего дома. Вышла ли она оттуда живой? – все продолжал истерику недовольный сын. – Очень сомневаюсь, ты же Двардов! Человек из стали! Титан современности! Ты бы не закончил дело на полпути, верно, отец?

– Да, это так, – швырнув остаток сигареты, еле сдерживая себя, сквозь зубы, проскрипел Двардов-старший. – Я дал тебе все: лучшее образование, безбедное и беззаботное детство, тебя тренировал лучший тренер по боксу, который вообще когда-либо жил. Все его ученики были чемпионами, все, кроме тебя! Я купил тебе квартиру, машину, – нарастающим тоном продолжал отец. – У тебя всегда была куча денег. Да сейчас на тебе одежда, на которую обычный парень будет собирать год! И то, если не будет ни есть, ни спать. И после всего этого ты смеешь критиковать меня? Ты, жалкий беспомощный щенок! Да, я пытался сделать из тебя мужчину, сильного, волевого, достойного продолжателя рода. Достойного своих предков…

– Достойного тебя, ты хочешь сказать? Тебя – Великого?

– Видно, это все твоя мать… – уставшим тоном ответил Борис Сергеевич. – Она была слишком мягка к тебе. И я… я не мог ей противиться в то время. Все ее поблажки к тебе, балование, твоя вседозволенность с раннего детства. Абсолютная безнаказанность… сыграли свою роль, я уже ничего не смог исправить. Я пытался, но не смог…

– Ох, отец, как ты ошибаешься, – сын не дал закончить слова отца. – Ты мне по сути ничего не дал! Ничего! Я всегда ненавидел бокс. Учился драться лишь для того, чтобы выплескивать на людей свою ненависть к тебе! Я всего добился сам! Сам, слышишь? – Двардов-старший продолжал молча смотреть прямо в глаза своему сыну, но так и не издал ни звука. Почувствовав уверенность в себе, Егор продолжил еще громче, еще более дерзко. – Я собрал вокруг себя людей, которые слушают меня, подчиняются мне! Я – главный! Я – лидер! Я всегда и везде первый, я сплю с лучшими женщинами, мне рады на любой вечеринке, меня даже в полиции не трогают, потому что знают, кто я! Все знают, кто такой Егор Двардов! И не смей мне говорить о матери! Ты с ней рядом не…

– Хватит! – гневно проревел Борис Сергеевич. Впервые за всю жизнь Егор услышал крик отца. Крик, полный ненависти и отвращения. Крик, прошедший мурашками по всему телу, пронзивший саму его душу. И в этот самый момент он понял, что зашел слишком далеко. Но было уже поздно… Медленно поднимаясь со своего кресла, Борис Сергеевич направился к своему сыну, говоря:

– Ты – ничтожество, возомнившее себя Богом! Все твои успехи, все твои победы, все твои мнимые достижения – лишь тень моего авторитета. Тебя уважают, потому что знают, чей ты сын! Тебя бояться, ведь понимают, что если обидят – я отомщу. Тебе все можно, так как в тебе течет моя, слышишь, моя кровь! Ты – ничто без моей фамилии. Ничто, ноль! И я тебе это докажу. Отныне я лишаю тебя всего, что тебе было дано с рождения. Я лишаю тебя денег, забираю квартиру, машину. Все! Теперь ты будешь самый обыкновенный сопляк, ломающий голову, где ему заработать копейку, чтобы купить себе пожрать, где переночевать и как вообще выжить в этом мире.

Последние слова Егор так и не услышал. Страх одолел его, отозвавшись в дергающихся руках и дрожащих коленях. Всё его естество кричало ему: «Беги». Пот, стекающий со лба, попадал в глаза и мешал нормально видеть. Теперь он стоял, как вкопанный, до смерти перепуганный, и не мог нормально разглядеть отца, который в упор приблизился к нему. «Беги» – отозвалось в голове. И он побежал, быстро развернувшись, он направился к выходу. Открывая дверь, перепуганный мальчишка где-то отдаленно, словно под водой, услышал голос того, от кого, собственно, и бежал: «Михаил! Держи его!» Выскочив в коридор, Егор направился к спасительной входной двери. Куда он вообще бежал, зачем и почему, он понять не мог, он просто чувствовал, что дальше говорить не нужно, что это опасно и страшно. Страх перед родным отцом помутнил его разум, как вдруг он почувствовал, как сильная рука, удушая, схватила его за воротник рубашки. Падая на пол, он понял, насколько тщетным и бессмысленным был его побег. Больно ударившись об пол, он, наконец, пришел в себя, и паника отступила. Михаил резко, но аккуратно поднял его на ноги, и глаза молодого человека встретились с испепеляющим взглядом отца. Слезы наворачивались на глаза, но это особо не подействовало. Отец, грубо схватив рукой щеки сына, начал уже спокойно говорить.

– Мы не закончили, – и с этими словами влепил две звонкие пощечины, по удару на каждую сторону.

– Нет!…НЕТ!… я ничего не знаю, я не понимаю, о чем ты говоришь… Я…я не знаю, что случилось с Ферро, я не трогал его… мы просто гуляли, выпивали и веселились, а потом он исчез, – плача и пряча лицо руками, кричал перепуганный мальчишка.

– Я не знаю точно, что с ними произошло, но ты меня не обманешь. Я был бы не я, если бы любой сопляк мог легко обвести меня вокруг пальца! А теперь слушай очень внимательно! Если хоть один волос упадет с головы Вити Кротова, и ты разрушишь мою дружбу с его отцом, крик той девки, что ты слышал в детстве, покажется тебе колыбельной песней.

Егор слушал очень внимательно своего отца и, если бы тот сказал все повторить слово в слово, он повторил бы без запинки.

– А теперь пошел прочь с глаз моих, чтобы я тебя не видел. Ничтожество…

Развернувшись, Борис Сергеевич обратился к начальнику безопасности:

– До завтра никого не впускать. Сегодня нет меня.

И не обращая внимания на хныкающего сына, направился в кабинет. Закрыв за собой дверь, молча постояв секунд десять, мужчина отправился заниматься своими бумагами.

У Егора же в голове была буря. Страх переплетался с гневом, самоотвращение соперничало с гордыней, отчаяние заглушало надежду на хоть какие-то добрые отношения с отцом. «Я – ничтожество… я – ничто… НЕТ! Нет! И я докажу тебе. Виктор Кротов говоришь, что же, раз уж ты так настаиваешь, папочка, я устрою твоему ненаглядному Витеньке такое, что жалкий итальяшка еще на том свете ужаснется!». И слезы прекратились, и появилась на губах улыбка…