Читать книгу Продавцы грёз. Том 1 - Геннадий Башунов - Страница 2

– Власть, – сказал отец, – вот, что главное. Ни деньги, ни слава не дадут тебе больше, чем власть. А лучше всего власть закулисная.

– Закулисная, – рассеянно кивнул я. Меня не слишком-то интересовали слова отца. Куда больше меня занимал резиновый динозавр, топчущий пластиковый танк. Эти безумные учёные пожалеют, что открыли портал в другой мир!

– Да, закулисная. Сейчас ты играешь динозавром, а после, через много лет, будешь играть людьми. Дёргать за верёвочки, как кукловод, которого мы видели вчера на улице. Помнишь?

Я помнил дяденьку на улице с двумя весёлыми куклами, которые смешно танцевали. От кукол к рукам дяденьки действительно тянулись тонкие верёвочки. Я поискал похожую верёвку на динозавре, но не нашёл. Также верёвочек не было ни на мне, ни на отце, ни на его госте.

– А где?..

Отец рассмеялся.

– Это просто такое выражение.

Я кивнул.

– Ты рождён, чтобы дёргать за верёвки, – сказал, улыбаясь, отец.

Я отбросил динозавра и посмотрел на отца… посмотрел… как будто со стороны. Снизу вверх, но в то же время, чувствуя своё превосходство и даже лёгкое презрение, будто я…

Наваждение прошло. Что я делал? А, играл с динозавром. Итак, динозавр пришёл с другой планеты, чтобы…

Я ошарашенно озирался, стараясь понять, где нахожусь. Сердце бешено стучало, хриплое дыхание судорожно вырывалось из груди. Правое бедро болело от нескольких сильных щипков, с левой кисти стекала кровь, настолько сильно я её укусил.

Но это не было кошмарным сном, как бы я на это не надеялся.

Я стоял посреди обломков какой-то невероятной боевой техники, покрытой пятнами ржавчины. Голые ступни топтали пожухлую серо-зелёную травку, растущую так редко, что она едва покрывала землю. Лёгкий прохладный ветерок слегка трепал мои волосы, но даже от него мне уже стало зябко – кроме семейных трусов, в которых я лёг вчера спать, на мне ничего не было.

Ни звука, только моё дыхание. Ни одного животного или даже насекомого в пределах видимости, только ржавая сталь и блеклая трава кругом.

Я задрал голову, надеясь увидеть хотя бы птицу. Небо покрывала лёгкая дымка, тусклое солнце едва проглядывало сквозь неё…

В левый глаз словно вонзили раскалённую иглу. Или, вернее, спицу – острый приступ боли пронзил мозг до самого затылка. Непроизвольно из глаз брызнули слёзы. Я схватился за голову, потом прижал ладони к левому глазу. Кажется, я едва не потерял сознание.

Но потихоньку боль утихала, изредка вспыхивая новыми приступами, однако ни один из них не шёл ни в какое сравнение с первым. Окончательно придя в себя, я понял, что буквально лежу на металлических обломках. Надо сказать, весьма холодных. Оторвавшись от них, я выпрямился. Кажется, приступ боли окончательно прошёл.

Ржавчина хлопьями прилипла к голому торсу; попытавшись стряхнуть её, только размазал. Плевать. Ещё раз оглянувшись, неуверенно сделал первый шаг. Здесь делать явно нечего, нужно попытаться найти людей. Или хотя бы что-то пригодное в пищу – со вчерашнего вечера у меня в животе ничего не было.

Вторая вспышка головной боли произошла через десяток шагов. И эта была гораздо хуже первой и продолжалась куда дольше. Перед глазами натурально мельтешили красные пятна разной величины и яркости. Я шипел сквозь зубы, стоя на четвереньках, и изо всех сил жмурился, будто бы это могло облегчить боль.

На несколько секунд мельтешение прекратилось, и все красные пятна остановились перед моим взглядом… Нет, не так. Они будто повисли в моём мозгу, как трёхмерная картинка – какие-то передо мной, какие-то сзади, с боков. Странно, но я был абсолютно уверен, будто эти пятна ещё и находятся от меня на разном расстоянии. Если судить по цвету, одно пятно довольно близко…

Справившись с болью, я выпрямился на все свои сто восемьдесят сантиметров и закричал. Я драл глотку, вкладывая в крик недоумение и панику, обуявшие меня. Орал, пытаясь справиться с шоком, который испытывал.

Странно, но крик помог. Я избавился от бестолковой мешанины мыслей. Прооравшись, я повернул к самому «близкому» пятну, всё ещё упорно висящему перед моим взглядом, и побрёл ему навстречу, осторожно ступая по колючей траве.

В любом случае, это направление ничуть не хуже других. Любые направления сгодятся, когда не знаешь куда идти. Так почему красное пятно, словно впечатавшееся в мою сетчатку, не может быть ориентиром? Как в шутке про окружённый отряд, который теперь может атаковать в любом направлении.

Сумасшествие… я гоняюсь за красными пятнами…

Но и ситуация сумасшедшей некуда – уснул я в своей кровати, а проснулся… здесь… То есть вообще непонятно где и, судя по обломкам техники, когда.

Может, я действительно лишился рассудка?

Нет, я помню, кто я. Алексей, двадцать один год, студент, не женат. Даже одинок, но именно «не женат», а не в «активном поиске». Сто восемьдесят сантиметров, семьдесят восемь килограммов, телосложение – «когда-то не слишком регулярно занимался в качалке, но забросил и перешёл на пиво». Волосы светло-русые, глаза зелёные (хотя сейчас я это проверить не могу – рядом нет самой завалящей лужи). Короткая борода, не слишком густая. На месте. Особые приметы… ржавчина на животе. А нет, вот он, полученный ещё в детстве крестообразный шрам на бедре от укуса собаки. Это я. Это моё тело.

Я сделал ещё десяток шагов, когда мне показалось, что услышал какой-то звук. Быстро оглядевшись, будто бы углядел краем глаза какое-то движение.

– Эй! – крикнул я, сжимая кулаки.

Но в чёрно-ржавом остове раскроенного буквально пополам танка (или чёрт его знает, что это за штука) как будто больше ничего не шевелилось. Кстати, я очнулся рядом с ним…

– Здесь кто-то есть? – заорал я.

Ответом мне была полная тишина.

Выругавшись, я вернулся к «танку» и внимательно оглядел его ржавые останки.

Ничего, пустота. Хотя, если честно, если бы там сидел даже крокодил, который немедленно попытался меня сожрать, я бы и ему обрадовался, настолько меня удручало полное отсутствие жизни и звуков кругом.

На всякий случай ещё раз оглядев танк, я повернулся к нему спиной и зашагал в выбранном направлении.

* * *

Итак, я умирал. Это совершенно ясно.

Как только смог признаться себе в этом, стало даже немного легче. Надежда, в конце концов, утонула в потоках чёрной тоски и безысходности.

Но мои ноги продолжали совершать движение за движением. Впрочем, я уже как минимум несколько часов шагал абсолютно механически, не различая, куда иду, и, главное, не понимая, зачем вообще продолжаю двигаться. Мозг, всё ещё пытавшийся что-то выдумать, найти какой-то выход, словно отключился, смирившись. Я даже порадовался этому. Выхода не было, нет, не будет, точка. Незачем напрягаться, лучше расслабиться и ждать смерти.

Но, распрощавшись с самим собой, я всё ещё продолжал идти, не в силах остановиться – тело продолжало свои жалкие потуги выжить. Словно я был механической игрушкой, которую когда-то завели и не могут остановить.

А ведь ещё пару дней назад с таким трудом мне удавалось заставить себя подняться с песка и продолжать движение. Тогда, наверное, с этим справлялся инстинкт самосохранения. Теперь же и он, кажется, пропал. Чёрт, я даже не мог заставить себя приблизиться в поисках воды к очередному ржавому корыту, бывшему когда-то боевой техникой. Просто шагал вперёд, без цели, без надежды.

Вообще, я думал, что отброшу копыта ещё пять дней назад, от жажды. Но – о чудо! – прошёл сильный ливень. С каким удовольствием я погружал голову в развороченное железное тело какого-то запредельного боевого монстра, как, захлёбываясь, глотал мутную, провонявшую химией и ржавчиной, воду, и как потом выблевал всё, что успел проглотить до момента, пока слипшийся от голода желудок не свело чудовищной коликой. Придя в себя, я понял, что наглотался мха и ещё какого-то дерьма, покрывавшего ржавый остов. Но, оклемавшись, я снова бросился пить, пить, пить…

Тогда я вслух благодарил небеса, всех богов, которых знал, и, конечно же, круговорот воды в природе вместе с ними за дарованную мне жизнь. Сейчас я проклинал их всех вместе взятых за продление своей агонии.

Нет, умирал я не от жажды. После ливня мучившая меня жара резко спала, время от времени начинал моросить дождик, так что с запасами воды проблем больше не возникало.

Проблема была в другом. Уже неделю, с тех пор как оказался здесь, я голодал. Какое-то время старался жрать траву и мох, напитавшиеся влагой во время дождей, но каждый раз моя трапеза заканчивалась неудержимыми приступами рвоты.

И дело не в отвратительном запахе и вкусе местной растительности, я оголодал настолько, что для отвращения просто не осталось места. Мой организм отторгал любой съеденный кусок, и я ничего не мог с этим поделать. После каждого приступа рвоты я чувствовал себя ещё более обессиленным, чем раньше.

Наконец, поняв, что такая еда впрок не пойдёт, перестал есть вообще, и ни разу не ел уже три дня. Позавчера мне стало даже немного лучше, чувство голода притупилось, почти даже исчезло, ко мне даже вернулись силы… Но сегодня… сегодня голод и усталость словно возросли в сотни раз. Я едва ковылял. Возможно, к концу дня сил останется только на то, чтобы ползти.

Зачем об этом думать? Зачем вспоминать все муки, которые я перенёс? Лучше вспомнить что-нибудь хорошее…

Но в голову лезли только тонны ржавого металла, осыпавшиеся окопы, разгромленные бункеры, песок и жёлтая пожухлая трава, торчащая пучками посреди практически безжизненной пустыни.

Вспоминался отвратный вкус коричневатого мха, жестокие боли в желудке, голод, усталость и холод. О, как я мёрз ночами… Мёрз чудовищно, сжимаясь в комок, чтобы сохранить хоть каплю тепла в своём окоченевшем и одеревеневшем теле, в мышцах, бьющихся в судорогах.

А головная боль? Сегодня она почти не напоминала о себе, но в первые пару дней мигрени сводили меня с ума. Пару раз я даже терял сознание. И каждый приступ головной боли сочетался всё с тем же с диким жжением в левом глазу. Я не мог объяснить природу этой боли, как, в общем-то, и то, как вообще оказался посреди этой пустыни.

Хотя бы красные пятна меня покинули, кажется, навсегда. С другой стороны, несмотря на их отсутствие, я был практически уверен – с выбранного направления я не сбился ни на йоту.

Но сегодня всё кончится, я умру.

«Хоть бы просто заснуть и не проснуться», – подумал я. Да, это и вправду была бы отличная смерть. Но, скорее всего, я буду мучиться ещё долго. Лежать не в силах подняться, страдая от холода и жажды. Дёргаться, стараться ползти дальше. Извиваться, скрести по земле ладонями, стараясь продвинуться хоть на шаг вперёд. И все эти старания будут тщетны.

Эти мысли подстегнули меня, я даже принялся лихорадочно раздумывать о том, как выжить, как уцепиться за те крохи сил, что ещё были во мне, но это продолжалось недолго. Спустя сотню или две шагов меня снова захлестнула безнадёга.

И, что удивительно, я начал вспоминать.