Читать книгу Могильщик. Цена покоя - Геннадий Башунов - Страница 7

– Нет, – сказал чей-то голос, – так дело не пойдёт. Нужно направить туда дополнительные силы.

– Дополнительные силы? Куда? Ты вообще можешь представить, что там сейчас произошло? Что могло привести к мгновенной потере связи с каждым из агентов? Может статься, Бергатт вообще перестал существовать.

– Потому-то нам и нужно направить туда хоть кого-то. Бергатт – важный центр, и потеря связи с ним может отрицательно сказаться на сборе…

… Пятеро оборванных и израненных магов гнали перед собой толпу – женщин, детей, стариков, около сотни человек. Мужчин среди них практически не встречалось – они давно уже погибли. Улица была завалена трупами, и люди с остекленевшими глазами запинались о них, но упорно продолжали шагать дальше. У дальнего конца толпе пришлось перебираться через полуразрушенную баррикаду. Единственным более или менее свободным местом остался участок рядом с городской стеной. Туда маги и пригнали толпу.

– Казнь! – визгливо проговорил один из магов. – Всем на казнь!

– Не валяй дурака, – резко оборвал его другой. – Это месть. За наших жён и детей. За наших сестёр и братьев.

– Заткнитесь оба, – буркнул третий, бережно держащий в руках комок света. – Все готовы?

– Все, – твёрдо произнесла единственная женщина в их компании.

– Все, – кивнул парнишка лет пятнадцати. У парня не хватало левого уха и части скальпа. – Лучше не жить вовсе, чем жить с таким грузом.

– Тогда…

Третий маг осторожно приблизил ладони к лицу и подул на светящийся комок. Через мгновение вспышка света осветила всю улицу. Между домами хлестали тончайшие нити, рассекающие всё, к чему прикасались. Изрубленные на куски тела и магов, и их жертв валились на землю, кровь хлестала фонтанами, заливая нечаянному наблюдателю глаза…

… Старик лежал на смотровой площадке Башни Магов. Его лицо, покрытое обескровленными ранами, выражало лишь скорбь и усталость.

– Все должны запомнить, – сказал он кому-то. – Да, все… Убить их всех? Нет. Все должны помнить, что произошло за эти три дня. Чтобы подобное никогда не повторилось. Все должны помнить. И они, и мы…

… – Где ты? Аллия, ты слышишь меня, любимая? Где ты?..

… – Всех! Всех, блядь, уничтожу! Вы сдохнете, сдохнете, суки!..

… – Илленсии нет. Я вижу только красно-коричневое марево. Магии здесь столько, что я на расстоянии пяти миль чувствую её присутствие. Да, думаю, это Череп…

… – Думаешь, хватит?

– Нет. Но осталось совсем чуть-чуть. Завтра всё закончится, и мы сможем, наконец…

Велион визжал, скрюченными пальцами стараясь добраться до собственных ушных перепонок, причиняющих ему непереносимую боль. Если выдавить их, станет гораздо, гораздо легче. С его лица стекала кровь, и неясно, была ли это его кровь.

Перчатки оказались бесполезны: снять заклинание, обрушившееся на него, могильщик не мог. Источник магии был слишком далеко, на самой вершине Башни Магов. Да и доберись Велион до него, он никогда не распутал бы такое сложное заклинание. Но эти мысли бродили где-то на самой периферии сознания, большая часть его сущности сейчас превратилась в непереносимую боль.

Один квартал. Всего лишь один квартал, и он свободен. Но…

Мимо прошёл человек, очередной маг. Он горел. Горела его одежда, лицо, волосы. Но он крепко сжимал в правой руке амулет в виде семиконечной звезды. Сделав свои последние шаги, маг повалился на землю.

Мимо прошёл человек, маг. Он горел…

Горящий человек шёл мимо…

Велион с трудом поднялся на ноги. Перед глазами плыло. Он не мог определить, куда ему нужно идти. Но это и не важно, главное – прочь отсюда.

Всего лишь сделать шаг. Один шаг. Оторвать ногу от земли…

Ноги подломились, могильщик рухнул на колени. Превозмогая чудовищную боль, он поднялся вновь. И вновь упал.

Казалось, что кто-то сдирает кожу с лица. Велион закрыл глаза и снова закричал, но даже не расслышал собственный голос.

Хотя, может, он стоял на коленях и разевал рот, как рыба.

Что-то было в его правой руке. Велион поднёс её к глазам. Перчатка. Чёрная перчатка, принадлежащая Элаги. Зачем он снял её? Когда сделал это?

Хотя, разве это важно?

Могильщик взвыл. Он сунул перчатку в рот и стиснул зубы так, будто пытался разгрызть чёрную кожу. Его челюсти хрустели от напряжения. Но он сумел подняться на ноги и пройти несколько шагов.

Призраки прошлого сновали по улице. Змеи извивались на кусках металла. Проклятия сверкали хаотичными лихорадочными огоньками всех цветов радуги. Человек без глаз стоял прямо напротив могильщика и разевал рот, в котором не осталось ни зубов, ни языка. Торчащие из его груди стрелы медленно проворачивались в ранах.

Морок. Всего лишь морок…

Мыча сквозь сжатую в зубах перчатку, Велион отмахнулся от призрака, и тот растаял.

Ещё несколько шагов. Могильщик даже не видел, куда он ступал. Каждый шаг мог стать последним. Но лучше умереть быстро, чем выдерживать эти муки…

Нет. Он должен жить.

– Ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы….

Шаг, шаг, шаг. Яркие нити света хлещут по его лицу и груди, не причиняя вреда. Посреди улицы горел огромный костёр, в котором корчилось не меньше десятка человек, но могильщик прошёл сквозь него. Он миновал виселицу, через которую было перекинуто полдюжины верёвок с крюками, на них болтались куски человеческих тел.

Челюсти занемели. Из ушей, кажется, текла кровь. Слёзы лились из глаз, с подбородка капала пена. Но могильщик умудрялся идти, минуя проклятия. Он обхватил себя руками, изо всех сил сжав плечи. Он старался не смотреть по сторонам, только под ноги.

– Ты ведь чувствуешь нашу боль? – спросил у него кто-то. – Чувствуешь то, что чувствовали мы, когда нас убивали?

«Нет, – мысленно ответил могильщик, – только отголоски вашей боли».

– А их боль? Чувствуешь, какова была наша месть? Видишь, что сделали выжившие с теми, кто убивал их семьи и друзей?

«Вижу».

– И что же ты об этом думаешь?

«Вижу, что все вы мертвы. Вижу, что вся эта кровь была пролита зря».

– Ты ведь чувствуешь нашу боль? Чувствуешь то, что…

Вот оно, послание, прошедшее сквозь десятки лет. Отголосок той трагедии. Нет никакого смысла разговаривать с призраком.

Велион буквально рухнул в разлом, ободрав лицо о разрушенную кладку. Несколько секунд он лежал, хрипя и завывая. Потом кое-как разжал пальцы и вытянул руки перед собой, стараясь найти, за что уцепиться. Его пальцы нашарили пару камней, торчащих из кладки, и могильщик втащил тело в щель в стене. Горящие глаза наконец-то можно закрыть, хотя облегчения это и не принесло.

Выбраться… выбраться…

Могильщик упал на землю по ту сторону городской стены. Открыв глаза, он увидел, что туман пропал. Перед его взглядом открылся пустырь, среди которого стояли почерневшие от времени мёртвые деревья, они отбрасывали уродливые тени в свете заходящего солнца. Сама земля была мёртвой грязью, будто впитавшей в себя боль умерших семьдесят лет назад людей. Здесь не осталось места ни жизни, ни даже звукам.

Но Велион жив. Он выплюнул перчатку Элаги и, вобрав полную грудь воздуха, закричал.

* * *

До храма могильщик добрался только под утро. В полутьме нашёл сумку могильщицы, вытащил оттуда бутылку самогона и надолго припал к горлышку. Когда выпивка кончилась, он выбросил бутылку и лёг на одеяло, ещё вчера принадлежащее Элаги.

Его колотило. Он чувствовал то непереносимый запах гари, то густой смрад разлагающейся плоти. Глаза горели, будто в них насыпали раскалённого битого стекла. Исцарапанную кожу стягивало так, словно кто-то зашивал каждый участок его тела. Визг продолжал сверлить уши.

Забытье – всё, о чём мечтал Велион.

Но он не мог забыться. Либо не мог отличить действительность от бредового сна и галлюцинаций. Картины прошлого появлялись перед его глазами, сменяя друг друга. Шокирующие своей жестокостью расправы над магами и месть самих магов обидчикам.

Кое-что встало на свои места. Обычные люди по какой-то причине решили устроить расправу над магами, а обладатели дара пытались защищаться и делали это не без успеха. Это происходило по всей Империи в один момент времени, так что не возникало ни толики сомнения – это спланированная акция. В бойне задействовали имперские войска, причём неясно, на чью сторону они встали. Скорее всего, участвовали в бойне с обеих сторон.

Поэтому погибли все крупные города – там всегда жило много магов. Потому большая часть деревень сохранилась. Отсюда и происхождение могильников – отбивающиеся от озверевшей толпы колдуны не стеснялись в средствах.

Что произошло в Бергатте? Акт самозащиты? Или жестокая кара посмевшим взбунтоваться?

Нет, нужно копать ещё глубже. Каковы были причины войны? Что подвигло обычных людей на подобные зверства? Чем на самом деле занимались лорды и император? Как удалось скрыть причины бойни? Все эти вопросы останутся без ответа, если он, Велион, Чёрный могильщик, не придёт в себя и даст волю эмоциям. Не сдержит захлёстывающее его безумие. Не переживёт эти физические и душевные муки.

Велион поднялся с одеяла. Его вело от опьянения и усталости. Впрочем, он и так с трудом контролировал своё тело. Время уже перевалило за полдень, выходит, какое-то время он всё-таки провёл в забытье.

Могильщик открыл рюкзак и вытащил все перчатки, которые нашёл в Импе. Их было семь, и одна из них принадлежала Элаги. Шесть он закопал рядом с храмом, седьмую отнёс подальше. Он долго сидел с сухими глазами, вглядываясь в черноту их кожи.

Возможно… если он снимет свои перчатки… он почувствует крупицу тепла Элаги. Но он не снимет перчатки.

Ножом могильщик вырыл небольшую ямку и положил в неё перчатку. У него не осталось ни слов, ни эмоций. Кажется, там, в Импе, он умер вместе с ней. Было бы лучше, если бы умер…

Велион ушёл к реке. Он тщательно вымылся в ледяной воде, после выстирал свою одежду. Ни капли крови Элаги не должно остаться ни на нём, ни на его одежде. Стирая плащ, он увидел, как разрушенный мост окутывает зыбкая дымка, а потом недостающие блоки появляются в воздухе.

Он не заслуживал той ночи. Ни одной из тех эмоций, что пережил рядом с Элаги. Того тепла, которым она поделилась с ним. Ни одной человеческой эмоции он не заслуживал и не заслужит никогда. Ни одна слеза горя не пробежит по его щеке.

Всё, что он должен делать – бродить по могильникам. Всё, чего заслуживает – грязной обочины у дороги, ведущей в очередной могильник, один из которых и станет для него, наконец, последним.

Потому что он могильщик.

А могильщики – не люди.

Он вернулся в храм уже почти трезвым. Почти переборовшим безумие. Практически справившимся с отголосками боли погибших семьдесят два года назад людей.

В храме горел костёр. Невысокая худощавая фигура суетилась у огня, раскладывая вещи – одеяло, нож, кусок окорока. Котелок с водой уже висел над костром. Арбалет могильщица бросила небрежно, не рассчитывая им пользоваться.

Когда Элаги оставалась одна, она не закрывала лицо капюшоном. Перчаток могильщица тоже не носила. Она выглядела по-другому, немного не так, как запомнил Велион. Более открытой и беззащитной. Но самое главное, находясь одна в десятках миль от ближайшей человеческой души, она не выглядела одинокой.

Наконец, закончив суету, она уселась на одеяло напротив костра, и огонь заплясал в её глазах. Выражение лица могильщицы было сосредоточенным, но если всмотреться, можно различить в глазах то мечтательное выражение, то лёгкую тревогу, то скуку.

Велион стоял по другую сторону костра и смотрел на неё, смотрел, смотрел… Рука, облачённая в перчатку, непроизвольно тянулась к девушке, но, будто очнувшись, он отдёрнул её.

Нельзя вмешиваться в жизнь призраков прошлого.

Ещё горше будет развеять эту иллюзию.

Могильщица напряглась, будто что-то услышав. Её глаза расширились от удивления, губы шевельнулись. Взгляд быстро нашёл брошенный арбалет. Могильщица схватила оружие и, накинув капюшон, направила арбалет в сторону входа в храм.

Некоторое время она сидела неподвижно. А потом её губы зашевелились.

Велион развернулся. В проходе никого не было.

Никого.

А в эту секунду он мечтал о том, чтобы туда вошёл призрак черноволосого человека с угрюмым лицом. Чтобы с одежды этого призрака стекала вода, а его самого колотило от холода.

Это значило бы, что хотя бы его призрак на некоторое время почувствует себя живым.

Могильщик натянул мокрую одежду, взял рюкзак и пошёл прочь.

* * *

Жизнь Греста и раньше не стоила ломаной осьмушки гроша… Нет. Его жизнь не стоила даже выеденного яйца. Куска сгнившей верёвки. Корзины без дна.

Но сейчас он бы не дал за свою жизнь даже прошлогоднего снега.

Ограбив убитых жрецов Единого, он обогатился на полдюжины грошей. Жизнь начала казаться не такой уж и плохой – в конце концов, озверевший могильщик его не убил, и у него появились деньги на первое время. Возвращаться в Последний Причал не стал – это вызвало бы слишком много вопросов. Но все дороги куда-то ведут, поэтому приободрившийся бывший воришка уверенно зашагал на север.

На следующий день, оголодавший и уставший, Грест добрался до большого посёлка, который назывался Глаз Окуня. Ну, не то чтобы посёлок, а скорее местность, на которой то тут, то там были раскиданы когда отдельные рыбацкие хижины, когда кучки по два-три двора, а когда и целые деревни в семь-восемь дворов. Таверна в таком месте, конечно же, нашлась, и бывший воришка решил устроиться на первое время там.

В таверне он заказал такой обед, что хватило бы на двух Грестов, намётанным глазом определил служанку, которая за деньги согласилась не только принести обед и выпивку, но и постоять раком в конюшне, и уломал хозяина таверны немного скостить плату за постой, пообещав помогать по хозяйству. Первым пунктом был обед, вторым – служанка, а вот батрачить на кухне беглец вовсе не собирался. Он хотел рвать когти отсюда после первой же ночёвки.

Но хорошее расположение духа, охватившее Греста после еды и горячей любви со служанкой, беспрестанно покряхтывающей и спрашивающей, долго ли он там, нужно было обязательно подкрепить выпивкой. А какая выпивка без азартных игр? В карты здесь никто не играл, а вот в кости резались все, у кого имелся с собой хоть один медяк.

К ночи Грест подул все свои деньги и задолжал местному рыбаку семь грошей, за что был немедленно выброшен из таверны. Рыбак оказался не промах и заставил долг отрабатывать, а двое его крепких сыновей и троица не менее крепких друзей своими ухмылками давали понять, что за долги здесь ломают кости ничуть не менее охотно, чем в столице.

Так Грест стал рыбаком. На лодке одного из сыновей Щуки он ходил за рыбой, процеживая сетями, должно быть, каждый фут Крейны. Холод и голод преследовали бывшего воришку всё время. Только ночами, греясь у костерка в хлеву, он осознавал, что такое сухие ноги, но назавтра вновь забывал об этом. Единственное, к чему он привык – рыбья вонь, в какой-то момент он просто перестал её чувствовать. А вот омерзительная несолёная рыбья похлёбка с овсом подобного привыкания не вызывала, каждый раз комком вставая в горле.

– Отработаешь два месяца и вали куда хочешь, – говорил Щука, но Грест ему не верил.

Во-первых, он очень плохо работал. Беглец понимал это сам, но и сын Щуки напоминал ему об этом каждую минуту, неважно, ходили ли они по воде, проверяли сети или выгружали рыбу на берегу. Во-вторых, Грест прекрасно знал – люди вроде Щуки никогда не держат слова, и два месяца могут превратиться в годы. Он видел, как подобное происходило с должниками, шлюхами или просто людьми, не способными за себя постоять. «Нет, ты ещё не отработал. Это я решаю, когда ты отработаешь, а не ты. Сдохнуть хочешь, засранец? Забыл, что ты мне ещё должен?» – все эти фразы Грест слышал не раз.

Да и, если вдруг Щука окажется честнее, чем ожидал новоиспечённый рыбак, и его отпустят после двух месяцев работы, куда идти? «Не торопись. Да, ты уже мне не должен, но куда ты пойдёшь без гроша в кармане? Поработай ещё пару месяцев, а я тебе хорошо заплачу», – эти фразы он тоже слышал не раз, и они были ничуть не лучше предыдущих.

Грест потерял счёт дням. Его нос болел от беспрестанно текущих соплей, руки покрылись кровавыми мозолями от сетей, сутками он мучился от жестокого поноса, вызванного отвратительной похлёбкой.

Но как-то сын Щуки обмолвился, где отец держит деньги. Всего-то нужно потушить камин в кухне, выгрести из него золу, выкопать яму глубиной в два фута, и там лежал свёрток с монетами. По словам рыбака, куча денег – больше трёх крон. Ну разве не гениальный тайник для семейных сбережений?

Эта информация не давала Гресту спать следующие три ночи. В конце концов, он решился идти на дело, прекрасно понимая: если его застукают – убьют, если поймают после побега – убьют, если хоть кто-то вообще узнает, что у него с собой такая куча денег, – убьют. Но смерть уже не казалась такой уж и плохой альтернативой.

До поры до времени.

Застукали его прямо в тот момент, когда он выгребал золу из камина. Нашли даже в дыму, который заполнил всю кухню из-за того, что он, вытаскивая на первый взгляд потухшие угли, случайно поджёг соломенную циновку.

Его избили. Били сильно, больно и долго. Грест уже собирался отходить в мир иной, когда Щука взял его за волосы и оторвал окровавленное лицо от пола.

– Ты так просто не отделаешься, – сказал рыбак. – Нет, тут никакой отработки не хватит. Плевать мне на долг, ты сдохнешь.

Теперь уже бывший рыбак закрыл глаза, надеясь, что сейчас к его ноге привяжут камень и отнесут к реке. Но у Щуки имелся другой план. Он не был бандитом, он считал себя честным человеком, и убивать должника по-тихому не собирался.

На следующий день Щука собрал всех местных рядом с большим дубом, растущим неподалёку от трактира. Грест стоял на коленях, и на его шею была накинута петля. Другой конец верёвки, перекинутой через толстый сук, находился в руках у того самого сына Щуки, с которым бывший воришка рыбачил.

– Этот чужак задолжал мне в кости, – негодовал Щука, размахивая руками, – но я предложил ему отработать долг. Я дал ему кров и еду, но он подло…

Грест не слушал. Его тело болело. Кровавые сопли стекали по верхней губе и подбородку, из глаз сочились слёзы. Он вспоминал всё хорошее, что случилось с ним в жизни, и всё плохое. Плохого выходило больше.

Да и как по-другому могла сложиться жизнь сироты? Его дом вместе со всей семьей сгорел в пожаре. Он выжил, но оказался на улице. Он умер бы, если б Жёлтый не накормил его тогда. А накормив, дал понять – бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Жёлтый научил его воровать, но сама профессия городского карманника оказалась мышеловкой, в которой сыр неожиданно был платным. Он рос, и воровать кошельки становилось всё сложнее. Но он не сдавался.

Потом Грест влюбился. В шлюху, конечно, ведь других женщин он и не знал. В дорогую шлюху, которую Жёлтый подарил ему на семнадцатый день рождения, подшучивая, что Грест – единственный воришка в Ариланте, который знает точно, когда вообще этот день. И Грест, оказавшись в её постели один раз, спустил на неё все деньги, покупая её ласки в те дни, когда она была свободна от более состоятельных клиентов, что случалось нечасто. А когда деньги кончились, он занял. А потом занял ещё…

Сейчас он здесь и через минуту умрёт, задохнувшись в петле. Скорее всего, никто не будет душить его так же долго, как могильщик душил того жреца, но на быструю смерть от перелома шейных позвонков надеяться не приходилось. Единственное, что утешало – смерть от рук того бонзы была бы в разы дольше и мучительней.

Грест тихо заплакал, когда верёвка натянулась на его шее, и дышать стало тяжелее.

– Что здесь происходит? – раздался резкий каркающий голос.

Грест вздрогнул, поняв – этот голос ему знаком. Давление верёвки ослабилось, но он не рискнул открывать глаза: ему казалось, что могильщик пришёл сюда, чтобы убить его.

– Вешаем воришку, – зло сказал Щука. – Разве не видно?

– Прекрасно видно. Я знаю этого человека. Он снова взялся за своё?

– Если под «снова взялся за своё» подразумевается воровство, то да, снова взялся за своё.

– Сколько он украл?

Щука ответил не сразу. Даже галдящая толпа притихла.

– Нисколько, – процедил он после достаточно долгой паузы.

– В каком смысле – нисколько?

– Мы взяли его, когда он пытался меня ограбить, – огрызнулся рыбак.

– За попытку ограбления бьют, – резко проговорил могильщик, – что вы, как я вижу, уже сделали. За ограбление могут повесить, да и то только если человек ограбил короля, в противном случае ему просто отрубают палец. Разве ты король?

– Он должен мне, и мне решать, что с ним делать.

– Должен? Что ж, если вы забыли, каково это – быть людьми, и вешаете человека за преступление, которое он не совершал, я выкуплю долг этого человека, показав вам, что такое милосердие. Сколько он должен?

На миг Грест оживился. Но почти сразу понял – могильщик хочет убить его сам. Зачем ему тратить на это деньги, воришке было невдомёк, но ничего хорошего он не ждал.

– Десять грошей, – ответил Щука, явно оживившись.

Послышался звон монет, перекатывающихся в кошеле.

– Десять грошей. Я могу увести его?

– Идёт.

Чья-то грубая рука сняла с шеи Греста верёвку.

– Пошли.

Воришка поднялся с колен и, пошатываясь, побрёл вслед за чёрной фигурой.

Довольно долго они шли в полной тишине. Наконец, могильщик остановился и повернулся к Гресту. Бывший воришка и неудавшийся рыбак вновь увидел его оценивающий взгляд, отчётливо осознавая: десять грошей за его жизнь – это слишком много.

Могильщик почесал отрастающую бородку длинными обломанными ногтями, под которыми была грязь. Его щёки запали, а тёмно-синие круги под глазами больше походили на синяки.

Грест уныло смотрел могильщику в глаза, хотя раньше наверняка стушевался бы. Всё равно ему конец. Подспудно пришло понимание, что взгляд изменился… Нет, изменился не взгляд. Грест хорошо помнил – у черноволосого были серо-зелёные глаза. Сейчас же их цвет стал настолько тёмным, что едва можно различить зрачки.

– Зачем? – спросил он.

– Зачем я выкупил тебя? – спросил могильщик. – Убивать за попытку ограбления – зверство.

– Только ради этого? – фыркнул воришка.

Могильщик вместо ответа снял с плеч рюкзак и принялся в нём что-то искать.

– Наверное, я просто устал, что большинство людей, которых встречаю, умирают. Вот и выкупил твой долг и, стало быть, вместе с ним твою жизнь. – Он вытащил из рюкзака пару чёрных перчаток. – Знаешь, когда я похоронил перчатку Элаги, это было правильно. Я знал её, она многое мне дала и ещё больше забрала, когда погибла. Но эти трое… Что они мне сделали? Кто они для меня? Вообще, кто они такие? Простые могильщики, которых я, наверное, никогда и не видел. Я даже не знаю, когда они умерли. Так почему они заслужили покоя? Вот, держи, когда-то эти перчатки принадлежали могильщику. Тогда я пощадил тебя, сегодня спас. Но знаешь, в этой жизни есть только одна категория людей, ради которых я готов пошевелить хотя бы пальцем.

Могильщик протянул Гресту перчатки.

– Ты хотел начать новую жизнь.

Воришка пожал плечами. Ему было всё равно.

Он надел перчатки, и мир на миг выцвел, а после окрасился новыми, куда более тусклыми, чем обычно, красками.

Вдалеке, возможно, на том конце света, что-то неясное, но такое желанное поманило его к себе.