Читать книгу Вознесение - Геннадий Евгеньевич Деринг - Страница 6

(Открываются центральные двери зала заседаний Горнего суда. Входит Боди-Бог. Он в пурпурной до полу мантии, украшенной золотыми застёжками, увенчан лавровым венком, в правой руке Его – скипетр, на конце которого кадуцей – знак древа жизни, в левой – толстый свод «Горнего УПК». В правых дверях появляются Мать-Исида и Люцифер, в левых – сопровождаемый двумя приставами подсудимый Иаков. За столом секретаря апостол Матфей).

МАТФЕЙ (встав за своим столом, возглашает нараспев, водя пальцем по лежащей перед ним бумаге с текстом). Встать праведным и грешным! Рабы гордыни и служители обжорства, радетели распутства и безделья, кромешники и лицемеры, готовьтесь отвечать за гнусные дела. Невинные бараны, валухи и ярки, степенной чередой со мной пойдёте в рай. А козлищ нечестивых я провожу во ад ко дьяволу и гнусным аггелам его…

ЛЮЦИФЕР (поднимает вверх указательный палец, важно). По высочайшему распоряжению рай и геенна ныне совмещены, о чём наш уважаемый апостол обязан знать и не зачитывать срок отслужившие шпаргалки. Идёт переселение нетленных сущностей в единый Конус Братства. Без сложных разбирательств определяем на постой тупиц и гениев, невинных и кромешных и лечим Благодатью равно всех. Я – новой стромы комендант, прошу, благой иерофант, не забывать об этом!

МАТФЕЙ (Люциферу негромко и гневно). Не путай процедуру, сатана! Я с вашими реформами скоро с катушек съеду. (Обращаясь к Боди-Богу, то и дело сбиваясь и водя пальцем по строкам текста). Зевес! Перун! Амон и прочая! Вселенной Промыслитель, небес и Геи Устроитель, Судья и Вседержитель всеипостасный! Око всепроникающей науки, мастер анализа и синтеза, провозгласивший мракобесию кирдык, Творец-многостаночник… (Матфей на секунду отрывается от своего листка, переводит дыхание и продолжает с новым напором). Боже обрезанных и необрезанных, Который любишь равно всех, будь славен ныне, и вовек, и присно! Купно приветствуем царицу небесную Исиду-Мать, невольную предстательницу подсудимого. Вынужденно приветствуем также по нашей должности – тьфу! тьфу! – ворону в павлиньих перьях, господина прокурора! (Люцифер довольно кланяется.). Поскольку ябеды, им воздвигаемые, препохабны, а речи сквернословны, Суд вводит исключительную меру: режим Суда – in kamera, то бишь закрытый. (Матфей заканчивает вступительное слово, облегчённо вздыхает и отирает платком пот со лба.)

БОДИ-БОГ (Матфею с улыбкой). Недурно, отче, осваиваешь новый этикет, особенно приятно слышать насчёт многостаночника! (Судья усаживается за огромной кафедрой, снимает с головы и кладёт на стол рядом с УПК и скипетром лавровый венок и вооружается деревянным молотком. Люцифер и Мать Исида занимают столики прокурора и защитника. Перед кафедрой Судьи – скромная трибунка для ораторов. Иакова препровождают в загородку для подсудимых. Дверь загородки открыта. Иаков впечатлён торжественностью обстановки и суровым видом Люцифера, с которого не сводит глаз. Люцифер в чёрном блестящем плаще-накидке, из-под которого выглядывает алый камзол. На чёрной тирольской шапочке с петушиным пером, которую он снял и положил на стол, поблёскивают маскарадные лаковые рожки.)

ИАКОВ (прерывающимся голосом – подошедшей Исиде). В душе кумранского ессея Денница не посеет страха! (И добавляет в рифму):

Мы не таких антисемитов-говорков

Скрижалью Моисеевой сшибали с бугорков!

ЛЮЦИФЕР (раскладывая на столе бумаги, весело). Ты, парень, лишку не борзей. Нам ведомо, каков ты Моисея прозелит. Я на твоём бы месте не шебутился, а молил Богиню Мать о снисхождении.

ИСИДА (она в облегающем тёмном платье, в белом льняном шарфе, повязанном сложным узлом, с позолоченными рогами коровы и сверкающим солнечным диском на головном уборе.) Я – Мать-богиня Светлая Исида, исчадью тьмы не уступлю и бедного семита не оставлю! (Иакову.) Мужайся, Яков, прочь боязнь! Нет цели благородней у адвоката, чем проводить влекомого на казнь. Скрепи-ка генеральную доверенность, уполномочь меня. Это тебе добавит твёрдости.

ИАКОВ (внимательно читает поданную Исидой бумагу. Отрывая глаза от доверенности, Исиде). Как странно, что я здесь… Скажите, Мать, а вы не симулякры? Вы мне не снитесь?

ИСИДА. Поторопись.

Явление 2

(Боди-Бог искоса посматривает на Люцифера, разбирающего бумаги на своём столике, и на Иакова, беседующего с Матерью Исидой. Иаков подписывает доверенность. Прикладывается вначале правой рукой, потом перекидывает ручку в левую и ловко расчёркивается под документом. Боди-Бог, усмехаясь, следит за эволюциями Иакова).

ИАКОВ (бодро). Какие будут установки, Исида-Мать?

ИСИДА (тихо). Не лгать, не криводушничать. Ещё одно… (Приблизив губы к уху Иакова и оглянувшись). Судья имеет, как бы сказать, пунктик, идею касательно всех вообще людей. Я не берусь судить, насколько это гениально, но этим он постоянно занят…

ИАКОВ. Так-так. Не мни!

ИСИДА (посмотрев на Иакова с недоумением). Судье далось, что души самосортируются по зрелости. Такая у Него морока.

ИАКОВ. Нормальный бракераж.

ИСИДА. Он выделяет три ключевых разряда душ, блуждающих в истории: растительные, чувствующие и рассуждающие. У вас в Рутинии души в большинстве растительные, Он их зовёт вегетативами, разгневается – овощами, или ботвой. Но я бы их звала детьми. Что делает дитя, сбившись в лесу с дороги? Плутает поперёк и вдоль, а толку никакого. Иное дело – души европейские, заматерелые, рациональные. Попав в дремучий лес, что делает rationalis? Не плачет, не рыдает, он изучает обстановку, сверяет её с картой, компасом, не молится, не ноет, понадобится, лесника, тропы не обустроившего, в казённый дом отправит. Меж овощами и законниками Судья поставил чувственную душу: двуполовинчатую, коктейль ума и концентрат страстей, как переходное звено меж нежным детством и душевной зрелостью. Он называет это сенсуальностью… Он души бесконечно взвешивает, осязает, обоняет, рассматривает и даже пробует на вкус. Я в эти его грёзы не вникаю. Я, как жена, супругу верю. Но, думается, дело проще. По-моему, вы с одного конца очеловечиваетесь, с другого с той же скоростью свинеете… Надеюсь, ты согласен с этим?

ИАКОВ (кивает). Ни разу я не удивлён. Знаю я эти души. Завалы их не разгрести ни людям, ни богам. И время тратить нечего.

ИСИДА. Творец в тебе узрел рационала. Он утешается приятным сном. Нам нужно убедить Его в обратном…

ИАКОВ. Зачем?

ИСИДА. По фактам дела, по своим поступкам, ты суть дикарь, вегетатив. Однако, прокурор тебя Судье подсовывает, как высшей пробы рацио. Но с рацио особый спрос. Нам выгоднее перейти в разряд пониже, не столь ответственный.

ИАКОВ (задумавшись, машинально кивает). Случалось мне на стрелках, на сходняках изображать братка, который как бы не в своей тарелке. Как если бы я был слегка контужен. Я, Мать, могу нести загадочную ахунею не хуже Гамлета.

ИСИДА. Смотри, Гамлет, по месту. Судья, конечно, прост, но может заподозрить, что ты галиматью несёшь намеренно.

ИАКОВ. Да я уж подпустил стебла, когда Он разбирал сродство моё с дедом Иаковом. Так, по привычке. Как будто проканало…

ИСИДА. Не балуйся. Имей в виду, Всевышний с шулерами не играет, но канделябр всегда при нём.

ИАКОВ (себе). Как бы и да и как бы нет… А! пофиг нам три раза. Играем на все деньги!

Явление 3

ЛЮЦИФЕР (встаёт за своим столиком с обвинительным заключением в руках, уверен и непреклонен, бросает насмешливый взгляд на Иакова). Держите меня семеро, я буду его бить! А впрочем, много сил нам не потребуется, процесс будет, надеемся, скоротечным. Это вам не правёж над нечестивыми Искариотом или Брутом с Кассием. Все трое изворачивались до последнего. Иуда, видите ли, не устоял против сребренников, которые с младенчества любил, слезами исходил здесь покаянными, двое других, шпиговавших Цезаря кинжалами, распространялись о демократии, играли в благородство, а с благородными завсегда возня. Ныне я сложностей не жду. Акт обвинительный (демонстрирует залу, подняв над головой, пачку листов), подписан обвиняемым, по его собственному почину, на каждом листе. И то же – на допросных протоколах. Полнейшее признание! Вышинский бы позавидовал: признание – царица доказательств! Не буду тратить время на детали. Преступник сам поведает Суду о своих гнусных подвигах, а мы послушаем, оценим трезво и покараем грешника. Так ли, любезный, едак ли? (Люцифер смотрит на Иакова презрительно. Иаков, напрягая на лбу морщины, соображает нечто своё.) Единственно для проформы, кратко изложим ситуёвину.

БОДИ-БОГ (ударяет судейским молотком по столу). Не хамить! И ближе к делу.

(Люцифер не торопясь отпивает из фиала и отирает губы белоснежным платком-орарием.)

ЛЮЦИФЕР. Ну-с, к делу-с. (Говорит монотонно, без пауз.) Как установлено доз- нанием, Иаков Фридман, сын Исааков удачно для себя подсуетился при смене вывески «Монархия Рутиноп» на вывеску «Республика Рутиния», вступив в преступный сговор с урлой государственных воров… (Люцифер останавливается и, помолчав, акцентирует. Которая решила использовать сложившуюся в Рутинопе обстановку (о каковой вы все, кто заседает здесь, конечно, информированы) для перехвата власти и для отъёма собственности у законных наследников Рутинопа – его подданных, обывателей и обитателей, мещан, жильцов – и тому подобное. При смене вывесок были отпущены в суверенный плав десятка полтора земель, слагавших Рутиноп. Главной и самой смачной частью Рутинопа был мегарегион Рутиния, издревле славный бескрайними просторами и превеликими достатками. В походах, войнах и трудах приобретали рутины горы и раздолы, болота и пески, а с ними недра с неисчислимыми богатствами. Рутины возводили города, прокладывали дороги через пустыни, степи и тайгу, заводы, комбинаты, ГЭСы, ТЭЦы громоздили, буровили планету шахтами и скважинами, кромсали разрезами, драли плугами чернозёмы и подзолы, и глины тоже драли, не забывая и песков зыбучих, жгли кирпичи огнеупорные и силикатные, бетоны затворяли и прочее подобное и снова строили, творили всем на удивление и зависть, не только неустанно унаваживая любимое гайно, но также защищая его от слишком любознательных молодчиков из-за кордона. На эту землю и положил свой глаз пахан урлы Бориска Загогулин. Опорой его и помогалом, правой рукой, споспешником и всякое тому подобное стал подсудимый. Но!

Но непомерное богатство прямой бумагой (дарением, покупкою, арендой и тому подобное) последний царь не отписал на рутинопов. Не позаботились о том цари-предшественники. Батюшки сами не слишком хапали и подданным не разрешали бесчинствовать сверх меры и даже слов таких толком не знали: «ку-пить-продать». А сами рутинопы по прирождённой скромности своей и убоясь царёва жезла, одну лишь изучили позу при разговорах с властью: коленно-локтевую. Тут-то и отличились члены урлы, с которыми стакнулся подсудимый.

Вышеуказанные земли, ГЭСы и заводы были ворами злостно обанкрочены и по дешовке скуплены. В народонаселении посеяны нелепые надежды на даровые профиты и тем привычные для нации сраженья и усердные труды в мгновенье ока обесценены. Профитов не дождались, зато заводы разорились, домны потухли, угодья превратились в перелог, всё, что копилось в кошельках целую жизнь, сожрали на глазах рутинов чудовищные цены. На все остатки прошлых достижений, на всё, что ещё шевелилось и дышало, были наложены кабальные налоги и поборы. Рутины – извечные бойцы и пахари – освоили ради прокорма профессии халявщиков и торгашей блошиных рынков. Под благовидным объяснением была проведена всеобщая приватизация (термин-протез, костыль, метафора и всякое подобное). Присвоив даром, как бесхозяйное, имущество (уже не Рутинопа, а Рутинии) и возродив фальшиво обанкроченные производства (не все, а только исключительно доходные: нефть, газ, руда!), Иаков сказочно обогатился и ныне он – воротило мирового класса, миллиардер, нувориш, крез… (Люцифер обводит присутствующих взглядом, полным негодования.)

ИСИДА (в тон Люциферу) И всякое подобное…

ЛЮЦИФЕР (гневно глянув на Исиду). Именно так! (Раздувая ноздри.) Как показало следствие, клиент благословенной Матери-Богини, предстательницы всех калек, уродов, воров и богохулов, орудовал в первых рядах урлы, включая операцию по перемене вывесок и кражу собственности Рутинопа и Рутинии. Не поднимая из могил Наполеона и Адольфа, всего двумя-тремя бумажками, начерканными подсудимым на собственной коленке, в три дня великий рейх урла свалила на помойку.

Как установлено дознанием, будучи пионером (застрельщиком, зачинщиком и всякое подобное), действуя заведомо против сограждан, фактически финансово их кастрировав, Иаков не испытал ни угрызений совести, ни колебаний духа.

Таков не полный перечень деяний подсудимого. Но и того, что сказано, более чем достаточно для обвинения его в тягчайших преступлениях, а именно: в измене государственной, в диверсионных действиях, в радикализме, экстремизме, в развязывании агрессивных войн и геноциде. Он должен быть объявлен врагом народа, заклятым недругом всех рутинян и всех жильцов Вселенной. При этом скидки, скостки и поблажки на том основании, что сей кромешник по своему менталитету рационал, недопустимы. Высокий Суд – мы в том уверены – не купится на сопли, которые прольются в изобилии здесь, на паркет Суда. Поздно! Сопливых целуют вовремя! (Люцифер эффектно замолкает, бросает на столик обвинительное заключение и, ни на кого не глядя, чинно усаживается на стул. Некоторое время все молчат.)

Явление 4

БОДИ-БОГ (откашлявшись). Вину признаёте, подсудимый?

(Иаков молчит, опустив голову.)

ЛЮЦИФЕР (зловеще улыбаясь). Свои заслуги подтверждаете, ессей?

Рассказывайте, как вы бортанули малых сих! (Хлопает ладонью по стопе бумаг на своём столе.) Как их охолостили!

ИАКОВ (Боди-Богу в замешательстве). Отец, какие «малые сии»? (Говорит всё громче и громче.) О чем талдычет этот долбанутый псих?! (Кивает на Люцифера.) Вы все здесь помешались на каких-то яйцах! Вины не признаю!!! Где я, наконец? В аду кромешном или в благословенных эмпиреях?! (Иаков закатывает глаза и пошатывается. Исида отрицательно качает головой, Иаков приходит в себя и понижает тон.) Ой вэй! Я просто не могу понять, что надо прокурору от меня? Я брови на чело кидаю!

БОДИ-БОГ (медленно). Когда родился предок твой, Я, между прочим, народы радовал двойною радугой! А это вам не лазерное шоу. Наследок преблагого, как ты посмел коснуться государственных имуществ? Оспорь немедля обвинений тень!

ИАКОВ (мечется в клетке, внезапно останавливается, как бы что-то вспомнив и сообразив, трёт голову руками, начинает говорить, медленно подбирая слова.) Насчёт империй и монархий, а также рейхов и держав, не знаю ровно ничего. Какой-то конь в пальто, бредятина и лабусня… (Вдохновившись). О, светоч правосудия! Услыши вопль Иакова, попавшего под сатанинскую пяту! Вины не признаю категорически!

ЛЮЦИФЕР (озадаченно). Та-ак. Едак. Зашибен-но. А поконкретней?

ИАКОВ (выходит к свидетельской трибуне и смотрит в глаза Боди-Богу остановившимся взглядом). Высокий суд, я признаю вину, если Вы так желаете… Да, в Беловежье той ночью был. Участие в кастрации имел. Вернее, был свидетелем, присутствовал при сём…

БОДИ-БОГ (нахмурившись и насторожившись). Кто был кастрирован с твоим участием?

ИАКОВ (сокрушённо качает головой). Пенсионер Звездарин, Аврор Жоресович, заслуженный герой всех войн, восстановлений и разрух, всех путчей, революций, переворотов и реставраций, борец с вредительством, старпёр, а ныне федеральный пенс.

БОДИ-БОГ. Пенсионер Звездарин? Ты не ошибся? Звездарин по докладу прокурора не проходит.

ЛЮЦИФЕР (усмехается, пожимая плечами). Офигенно! Пускай выкладывает. Авось, жильда на правду выведет.

ИАКОВ (сосредотачиваясь). Аврор был член центральных комитетов, президиумов, комиссий и член ещё чего-то многого. Когда одрях, на выборных постах тусил, традиции берёг, скрепы хранил. Служил народу, обществу, историю трусил, встречался с молодёжью, серую массу ей напрягал. О подвигах былых и перегибах зверских напоминал, рутиновский прославлял свинушник, Запад клеймил, срывал покровы, открывал глаза… На слётах пионэрских вспоминал о голодном детстве с игрушками из липы… Да, я встречался с ним… средка, знал мужика не то что молодым, но ещё в могуте, когда он действующий актор был. Горбатился вытиран напропалую всю жизнь. Сновал в спецухе по стране. Сыт, пьян, нос вечно в табаке. Оформлен был на ставке гегемона. (Тогда ещё не знали, что гегемоном должен быть ОМОН.) Тянул под газ трубу в Германию, афганским моджахедам в составе «батальона мусульманского» салазки гнул. Мостил железку на Амуре. Ломил по совместительству механизатором и сталеваром, обслуживал «товарисчей»: садовником, шофером и на кухне. Картофель кучил, розы подстригал. По разрешенью набольших, в свободные часы стихи слагал о Родине и о любви и тискал их в журнале «Современник». Охоч был до романсов, в подпитии пел со слезой: «Отчизна не забудет вас, робята, она вам отомстит…» Это у него такой романс был задушевный, из Афгана вывез. На грудь возьмёт – разрюмится. Жил барином: с доски почета не слезал, коньяк за шишкарями допивал. Квартировал он в двушке рядом с дворницкой, на первом этаже. Любил оттянуться в коммунальной бане, потом навеселе желал, чтобы послушали его брехню о будущем, о забугорных кознях, о тамошнем рациональном худом житье. Переживал за негритосов, так плакал о них, хлебнув, как будто самого линчуют. А перед тем, как сидя за столом всхрапнуть, о дальнем космосе любил потолковать, о повороте рек сибирских лясил-трясил и ещё о таком многом… Романтик, короче, до старой собаки сказочник-идеалист.

БОДИ-БОГ (переводя взгляд с Люцифера на Иакова). Выходит, у вас у каждого предмет для рассмотренья свой?

ЛЮЦИФЕР (наставительно). Отец, для настоящего процесса предмет один – империя-рейх Рутиноп. Кастрация какого-то Звездарина, которого в глаза никто не видел, – фантазия и шняга.

ИАКОВ (уверенно). Это Звездарин – шняга?! Да он шабер по дому мой. Он здравствует на первом, а я на третьем, на еврейском, этаже.

ЛЮЦИФЕР (досадливо машет рукой на Иакова). Нет, просто опупенно!

ИАКОВ (торопясь, Боди-Богу). Живём мы, Ваша честь, на Болоте (район в Рутинополе такой), на стрит Серафимовича, в одном подъезде. Наверно, читали «Дом на набережной»?

БОДИ-БОГ (Люциферу). Не спрыгнул ли ваш обвиняемый с ума?

ЛЮЦИФЕР. Заговорился. Отойдёт…

БОДИ-БОГ (Иакову). Кого же вы, любезный, кастрировали: субъекта, самика из вашего подъезда, или империю, народ, державу, рейх?

ИАКОВ. Зависит от контекста, Авва. У рутинопов что ни слово – многозначие. Один поэт, славянофил, писал про некого богатыря Потока. Этот Поток, представьте, пашню орал, траву косил, пил зелено вино в больших количествах, плясал, плодился и так – тысячу календарных лет. И всё, представьте себе, во сне! При том, налого- был вполне способен. А после выяснилось, что изображён под именем Потока целый народ, который нынче именуют республикой Рутинией.

БОДИ-БОГ (недоверчиво). Во сне? Все отправления?

ЛЮЦИФЕР. Да, Отче, это так. Чем дольше на печи лежал герой, тем больше отправлений копилось вокруг него. Герою это, однако, не было помехой. У рутинопов любой герой исторический – как бабий пуп. Его, простите, трут, а он всё тут. Но каком Аврории из дома на Болоте толкует обвиняемый, я, Авва, прошу простить, не догоняю. В деле у нас действительно таких лиц нет.

БОДИ-БОГ. Однако, вы оба остроумцы… (Иаков улыбается открытой улыбкой, Люцифер недовольно хмыкает, Исида вздыхает.)

ЛЮЦИФЕР. Что-что, а остроумие у рутинян в почёте.

БОДИ-БОГ (внимательно, как бы впервые, разглядывая Иакова). Ну, хорошо. Давайте дальше. Что знаете по эпизоду о кастрации Звездарина. Слушаем ваш неожиданный пассаж.

Явление 5

ИАКОВ (бодро). Утаивать фактуру от Суда нет оснований, здесь все мужчины, а женщины (Иаков смотрит на Исиду) при должностях… (вздохнув, былинным зачином). А было это в Беловежье, на казённой даче…

БОДИ-БОГ. Давайте в темпе.

ИАКОВ (собирая морщины на лбу). Так, значит, о Звездарине. Откуда объявился он, никто доподлинно не знает. Участник первой мировой ещё, имел Георгия. Отца и матери не помнил. Братьёв, сестёр не наблюдалось у него. А вот дочурок ажно 15 было душ. Он их нажил по службе. Ой, жу-у-ук! Шоб я так жил. Сплошь в молодых годах – бои, походы, рукопашные, всё через день да на ремень. С бабьём орудовал, сапог не сняв, винтовки не поставив в угол. С кем только не баловал! Хохлушка Галю в Киеве ему давала, в Тбилиси привечала грузиночка Манана, армяночка Ярусь писала слезницы из Еревана, Вусалу-персиянку оприходовал в Баку, а в Минске имела место Зинка. Одно время в Прибалтике стоял постоем, и с моря объявился не пустой, сразу с тремя младенцами зарёванными. И все его дарили почему-то дочерьми. А кроме дочерей были у деда приёмыши: отрепье, недобитки, шваль, выползки из кочевых кибиток: бандеровцы, махновцы, дашнаки, блин, мусаватисты…

БОДИ-БОГ. Жены нормальной не было у деда?

ИАКОВ. Пока Аврор отчитывался в ВЧК, НКВД и КГБ за все свои дела отважные, законная супруга (звали её Русей), которую таскали по кабинетам и камерам за ним, со страху померла. Аврор переживал. Но не утушился. То воевать ему «за Родину, за Сталина» давай, то Днепр прудить, то Волгу с Доном увязать, то в Магадане узкоколейку в коммунизм тянуть. Были у деда и подруги, как не быть! Иные померли в боях, кобылы фронтовые, другие отцвели, поизносились. О барахле накопленном, что характерно, старче не помышлял, хотя за него, не будь он прост и собери бумажки, пошла бы сеньорита юная любая, не говоря о дряхлой леди, которой до смертинки две пердинки. На старости геройских лет Аврор имел утеху. Я её видел с ним раз или два. Совсем ещё деваха, он кликал её Нюркой, Анютой то есть. Бабец что надо, всё при ней: и ляжки налитые, и…

БОДИ-БОГ. Отставить! Не хамить!

ИАКОВ (морщит лоб, вспоминая). Как это у поэтов… палы-ёлы? (Чешет лоб.) Во! Бунин: «лядвии тяжёлые»! Грудь агроменная и очи, что твои ночью фары галогенные. Идёшь по трассе, а она тебя, стервоза, слепит… ну, грудями. (Иаков сладко причмокивает.) Губы, скажу вам, у этой Анны – вишни. Она как бы из терема промяться вышла во садочек. А может, из шатра явилась из монгольского, едрёна корень, в кровать тесовую залезла. Аврор Анюту ревновал, народу не показывал, держал в каком-то родовом гнезде нечернозёмном – то ли во Пскове, то ли в Костроме. Я это всё по слухам знаю. Вот то ли дело бабы иудейские! (Иаков глубоко сентиментально вздыхает.) Любой Абрам и Моисей вам, Отче, скажут: жена – волшебный ключик ото всех запоров. Всё благо входит в дом благодаря жене! Надо ли её от общества заныкивать? Рутиновская баба бабла не может наварить, бабло ей скучно зоблить. Она как будто чемерицы съела. К нехваткам ей не привыкать, была бы койка с шишками.

БОДИ-БОГ (угрюмо). Не отвлекайтесь. Старик-то чем вам помешал?

ИАКОВ (выпячивая губу). Совался не в своё. Привык волну-то гнать. (Иаков говорит, посматривая на Люцифера. Люцифер сидит, мрачно уставившись в лежащие перед ним бумаги.)

БОДИ-БОГ. И я суюсь, покуда Бог…

ИАКОВ. Всё дело в том, что в старичке не иссякала прыть. Член властных органов, всегда в президиуме, грудь в орденах, заслуги боевые, победы трудовые… Характер, как разойдётся, ух, гроза! От ругани его и поучений сановников столичных и местных вельмож мутило, особенно приёмыши переживали, рыло национальное сводило им на сторону. А время шло. От дел старик никак не отходил, вот в чём беда была. А между тем (опять поэтов вспомнишь!):

Он дед-то дед, да у него, у деда, на выданьи косой десяток девок. И каждая с приданым – будь здоров! Понятно, тузы с ними сходились, бывало, что и деток приживали, но – исподволь, тишком да вкрадши. Так всё и шло-катилось. Но на местах дашнаки-кунаки, бурчали на почтенного: «Ай, в рот тебе банан!». Аврору бы признать за молодостью силу, да отойти мирнёхонько в кусты. Могло бы порешиться по-другому…

ЛЮЦИФЕР (сурово). Хватит нести пургу насчёт дашнаков. Давайте ближе к антигосударственному сговору.

ИАКОВ (согласно кивая и тяжело вздохнув, Боди-Богу). Я, Ваша честь, издавна по Рутиновским болотам промышлял, давал уроки местным бизнесам. Меня пригрел ещё покойный император Павел. (Он бы и нынче, полностью сойдя с резьбы, отлично Рутинопой заправлял). При Николашке при втором я по Рутинии имел сеть кабаков. Ильич меня ценил, закон издал насчёт меня охранный. Иосиф, правда что, немножечко гонял, хоть я ему и помогал с науками, культурой и Гулагом. Но при Андропове и Горбачёве я снова всплыл. Я же всю жизнь был истинным рутинофилом. На радио, по телеку – Маркс твою Энгельс! – сколько одних лекций читано! Дискуссий и бесед не сосчитать. Я и Аврора к Ремарку прилучил, к «Скотному…» Оруэлла. Аврор меня в «Листах Литературных» читывал, где я хульные мысли под хитрым ником заявлял. За правду, за гулажью дерзость равнял меня с Исаичем и Галичем. Я был, считайте, диссидентом! Частенько мы толковали со Звездариным и с дочерьми его при включенном на полную катушку душе. И всякий раз, как избираться Жоресовичу – в Верховный там Совет или куда, – я за него руками и ногами агитировал и всем, что может подниматься!

ЛЮЦИФЕР. Гал! Гал! Довольно, чать! Рассказывай, как вы империю прикончили. Подробности гони!

БОДИ-БОГ (останавливая жестом Люцифера). Пусть излагает, не перебивай. (Иакову). Так как же оказался почтенный и заслуженный Аврор в охотничьем именье Беловежском?

Явление 6

ИАКОВ (потянув носом). Вопрос, как говорится, интересный… (Иаков наклоняет голову набок и задумывается.) Они Звездарина зазвали в Беловежье вроде как на охоту. Хватит, мол, заседать, качать идеи, айда проветримся… Короче, выкушал он с ними по первой, поикал (как выпьет, обязательно икает, горло наджабил в молодости, всё у него: «полундра!» да «ура!», ну а леченье, сами знаете, – первач свекольный). Выпил, значит, и объявляет, точно пахан какой: «Что-то мне дремлется, пойду помоюсь да сосну… Мотрите у меня, робята, казённую посуду не побейте!». Любил помыться дед! По молодости было некогда – то заграничные походы, то в Соловках отсидки… Короче, дёрнул старче гранчака и, уходя, в дверях оборотившись, так ещё сказанул: «Помру, что будете жевать? Друг друга? Всех вижу насквозь: вор на воре. Поедете с катушек, начнётся бордальеро, а там пойдут хлопушки. Народ замучаете, вот что обидно, мля! И звёзды с Кремля спустите. Пиндосы спустят их. А вы всем хором лестницу подёржите… Мои недоработки! Эх, годики, где прыть былая? Пора вам, дети, на лесоповал, или канал какой-нибудь порыть…»

МАТФЕЙ. Врёт, поди, антитип! Его и рядом не стояло, чай.

(Боди-Бог предупреждающе ударяет молотком по столу и пальцем грозит Матфею.)

ИАКОВ (злобно). Может, и так. Может, и не стояло, на кухню выходил: Хохол потребовал украинского сала, Мякинник – бульбы жареной, а Загогулин – ведёрко водки заказал, душа-де мера. (Пожимает плечами и понижает тон). Нет, точно помню: был насчёт утвари базар! Это-то я застал. И вот ещё его слова: «Я, дети, не стращаю: народ не видит в командирах тщания!..» Короче, сам налетел на грубость. Ушёл. Бояре поскучнели. Они по команде привыкли жить, по окрику. Слепить Звездарина за просто так у них не получилось бы: идеи нет, подъёма духа. (Иаков шумно вздыхает.) На счастье, в кармане у меня жменя песочка золотого замоталась… Помнишь, Отче, тельца из золота отлил Верховный Моисеев жрец Арон. Прогневаться изволил ты на дерзкого. По твоему приказу Моисей уханькал подлого тельца и золотую пыль рассеял. А я надыбал это место, разгрёб. Кварц, известняк, оксид железа… Простой песочек с краснотой, а стоимость какая! «Подай, гарсон!» да «Наливай, гарсон!» – какой мне резон им наливать? А на ухо мне шепчут: «Шмурдило посолоди…»

БОДИ-БОГ. Когда ты этот песок добыл?

ИАКОВ. Да всё тогда же. Ивримы с лагеря снялись, а я притормозил и покопался.

БОДИ-БОГ. А кто шептал насчёт шмурдила? Кстати, это что?

ИАКОВ. Это вино, Отец, ссанина.

БОДИ-БОГ. А кто шептал?

ИАКОВ (задумавшись). А как бы из окружающего пространства, Авва. Голос был, вроде как, женский. Или мужской, точно не скажешь. Выговорок с акцентом. (Люцифер фыркает.) Кстати, похож на прокуроров тенорок… (Иаков кивает на Люцифера, Люцифер фыркает возмущённо.) Отцу настой женьшеня, бывало, ставила Ревекка-мать. Решил и я гостей подстимулировать. Напомнить им под коньячок о Моисее, о Творце и золотом тельце… Сыпнул боярам – по щепотке, а Загогулину-вождю – напёрсток… (Показывает средний палец.) И только я попотчевал вельмож, моментом щи прояснило…

БОДИ-БОГ (настороженно). Ты о какой помянул Ревекке? О той, что Исааку в Вирсавии три тыщи лет назад святых двойняшек родила: Исава и Иакова?

ИАКОВ (с мягкой улыбкой). О ней, о ней, Отец. О ком ещё? У нас с тобой была одна Ревекка. (Боди-Бог безнадёжно машет рукой.)

ЛЮЦИФЕР (мрачно). Про матушек оставим трали-вали. Рассказывай, как расхерачили империю?

БОДИ-БОГ. Не хамить!

Явление 7

ИАКОВ (Люциферу, насупясь). Я про империю не в курсе, уважаемый. Я в стороне курю. А что по делу знаю, расскажу. (Иаков на минуту задумывается и тяжело вздыхает.) К Аврору мы подошли глубокой ночью. (Иаков перед кафедрой Судьи изображает лазутчика, согнувшись и ступая с носка на пятку.) Аврор отпарил окорока и, развалясь, в предбаннике кемарил. Тузы струхнули, как дошло до дела: пальцы трясутся, руки прыгают, жвала отвисли. Обнюхали Аврора: тыква и борода, бункер и в кальсонах шасси… Хохол суёт от корочек шнурки: «Возьмите, нате-ка, перетяните-ка ему канатики, чтобы молоки изливать, подлец, не мог, тогда и весь придёт в негодность. Мякинник нудит, мол, китайцы, гонады опростав, на место подшивают блону… А Загогулин вспомнил коптов-христиан: они-де режут всё сподряд. Я Загогулина поостерёг: если гонады вчисть отсечь, права нарушим гражданина. Как ты Европе растолкуешь потом его вину? Скажешь, мол, замуж зрелых девок не выдавал, осёл упрямый? Куцей сочтут аргументацию. А он: «Кончай базар, имай, каналью, за препуций!». Видать, он от кого-то про препуций слышал. А где этот препуций, ни один в компании, включая Загогулина, не знает. Я, как единственный учёный-эрудит, был вынужден вмешаться: «Препуций – это, попросту сказать, мошня». И, подспустив Аврорию кальсоны, препуций ветерана обнародовал…

МАТФЕЙ (хмуро). Ты поступил, как Хам, младший сыночек Ноя, балбес-вегетатив, хоть прокурор тебя и подаёт рационалом…

ИАКОВ. А Загогулин разоряется: «В ножи его, орёлики, в ножи! А чтобы, понимаешь, не лягнул, – вяжи!!!» Хохол с Мякинником робеют. Нечего делать, надо выручать. В углу, на костылях куча садовых приспособ была развешена. И вдруг секатор мне прямо в руки – шмыг! Я передал «зубастик» Загогулину: на, мол, держи! Он цап инструмент, пощёлкал в воздухе и… Высокий суд, я действовал как бы во сне… (Иаков закрывает глаза.) Что-то в районе живота, в самом низу во мне росло и тужилось… Помню, блеснуло лезвие, щелкнуло, свистнуло и что-то на пол смачно шлёпнулось тяжёлое и кокнуло, как бы электролампа лопнула… (Иаков чмокает, открывает глаза). И по всему составу моему, по органону из центра на периферию волна горячая, тугая прокатилась… (Приходит в себя. Люциферу.) Ты не гони, начальник, негатив. Такое было время: рынок, прогресс, новации… императив эпохи! Аврор не вписывался в тренд. (Замолкает и тяжело дышит.)

БОДИ-БОГ (пальцем манит Люцифера. Люцифер подходит к кафедре Судьи, смотрит, склонив голову, в пол. Боди-Бог негромко). Люци, ты удивительно спокойно выслушиваешь эту ересь…

ЛЮЦИФЕР (пожимает плечами). А что я сделаю? Рационалы, Отче. Homo novus. Их вера – постмодерн, их идол – интернет. Язык Эзопа в современной упаковке.

БОДИ-БОГ (сомнительно покачав головой). Что ж, будем говорить на языке Эзопа…

Явление 8

БОДИ-БОГ (Иакову.). Ты выступил в предбаннике экспертом, так получается?

ИАКОВ (горячо). Последней спицей в колеснице я выступил, Отец. Евреем при губернаторе. Я думаю, сработали старинные рефлексы.

ИСИДА. Поступок безмотивно хулиганский…

ИАКОВ (Матфею). Чуть не забыл! Отец родной, прошу вас, занесите в протокол: секатор был американский, а может быть, германский, короче, фирменный. К орудию аутодафе причастия я не имел. (Люцифер скептически хмыкает. Иаков Боди-Богу беспокойно). Вы верите мне, Авва?

БОДИ-БОГ. Верим, конечно, не переживай.

ЛЮЦИФЕР (ехидно). Не парься.

БОДИ-БОГ. Очнулся ли, когда насели вы, Аврор?

ИАКОВ. Спьяна не разобрал, зачем нательное с него гайдарят. Поблaзнило: Анюта-краля, невинное дитя, гонадами могучими его играет в куколки.

БОДИ-БОГ (после молчания). Угу. Гонады куда дели?

ИАКОВ. Мне поручили их свезти на сметник. На тачке. Тут набежали тучи, вдарила гроза, гром, молния! Отец, я понял это, как Твой знак и указание. Добычу в холодильник Федерального резерва свёз, а вдруг случится контрпозиция, и спрос на гонады явится? Сдал по квитанции, честь честью, чтобы меня в свободной прессе не обвинили в краже. Контейнер запечатали сургучем и затолкали на стеллаж с солдатским сухпайком. Сам проследил за всем.

БОДИ-БОГ. В надежде на гешефт, значит, орудовал?

ИАКОВ (обиженно). Отче, какой гешефт? Бейцы, конечно, рясные. И многих денег стоят, хотя бы как музейный экспонат. Но ведь они в Резерве, на учёте! И где вы видите гешефт?

ЛЮЦИФЕР (судебным приставам). Вещдоки в зал суда! (Приставы вносят в зал опечатанный алюминиевый бидон и куль из чёрной крафт-бумаги).

ЛЮЦИФЕР (торжественно). С согласия Суда проводим следственный эксперимент. (Приставам.) Вскройте сосуд! (Грозно Иакову.) Пусть подсудимый опознает гонады своего «сябра» из дома на Болоте. Отверзите! (Приставы отвинчивают крышку фляги. Люцифер, проверяя содержимое, заглядывает в горло, удовлетворённо кивает головой. Иаков также заглядывает в бочонок и, попросив у пристава его дубинку, шевелит нечто внутри.)

ИАКОВ (деловито). Оно. Моё. Малость подстыло… Хотя контейнер был, кажись, стеклянный…

ЛЮЦИФЕР. Опознавайте не тару, а содержимое!

ИАКОВ (твёрдо). Моё!

ЛЮЦИФЕР. Высокий суд! Подсудимый публично опознал гонады, отсеченные якобы у персонального пенсионера, героя войн и трудов Звездарина. Прошу отметить протокольно факт. Также прошу к делу приобщить складскую накладную. (Зачитывает накладную.) «Семенники быка кьянине. Вес нетто шесть килограммов триста граммов.» Кьянине, господа, – крупнейшая бычья порода в мире. Высокий суд, возможно ли, чтобы опознанные подсудимым помидоры принадлежали даже самому могучему пенсионеру?!

ИАКОВ (возмущённо). Подстава! Гонады левые! Мои наверняка солдаты съели вместо просроченного сухпайка!

ЛЮЦИФЕР. Добро. (Приставам). Вскрывайте куль! (Приставы вскрывают мешок, извлекают из него конторскую корзину для бумаг, набитую обрывками каких-то документов. Люцифер достаёт из корзины первый попавшийся лист, расправляет его и протягивает Иакову). Свой почерк узнаёте?

ИАКОВ (собрав на лбу морщины, всматривается в листок и мрачно кивает). Вроде бы как бы да…

ЛЮЦИФЕР (торжествующе). Не «вроде бы как бы», а именно ваш! Высокий суд! Иаков опознал черновики преступной сделки о ликвидации империи и подтвердил тем самым свою измену государству, которого он гражданином был в тот миг, когда эти бумаги пачкал! Прошу признание отметить в протоколе!

ИАКОВ (торопливо). Момент! (Матфею.) Любезный, не суетитесь, не марайте протокол. (Иаков выхватывает из кармана молитвенного кителя ручку, что-то пишет на листке из корзины, положив его на столик Люцифера, и протягивает бумагу прокурору.) Вот, прокурор, мой настоящий почерк! Прошу сравнить и убедиться. Вашу бодягу вижу впервые в жизни. Что было, в том винюсь. А сговор против рейха мне не шейте!

ЛЮЦИФЕР (всматривается в почерки и с сожалением вздыхает.) М-да-а… Похоже, но не тот наклон и стиль размашистей. (Передаёт лист с почерками Боди-Богу. Мать Исида выгибает бровь и сокрушённо качает головой.)

БОДИ-БОГ (изучив почерки, Иакову). Любезный, подойди. (Предлагает Иакову ручку.) Эту вот строку мне повтори десницей. Хорошо. Это же самое – шуйцей. Что получается? Черновики из мусорной корзины тобою писаны. Ты левачок?

ИАКОВ (оторопело всматривается в бумагу). М-м-м… как бы да…

ЛЮЦИФЕР (не сдерживая радости). Я позабыл, что он – амбидекстрин! Что левая, что правая рука, ему без разницы. Он подтверждает обвинение!

ИАКОВ (переворачивая бумагу так и сяк, медленно соображает). Это мне кто-то диктовал. Во сне, наверно… Возможно, Загогулин, или кто-то из референтов. Не помню… Ничего не помню. Ведь я ещё и сомнамбул…

БОДИ-БОГ. Откуда эти черновики взялись? Когда и где вы их могли писать?

(Иаков недоумённо и вопросительно смотрит на Исиду).

ИСИДА. Выкладывай до кучи…

ИАКОВ (с явной натугой). Что-то мелькает в памяти, но смутно. Не помню: до предбанника или же после? Но что-то связано с предбанником. Как бы и да, как бы и нет… (С трудом вспоминая, постепенно разговариваясь.) Так. Воротились в зал, уселись вокруг овального стола, не сполоснув конечностей. Несу вино, икру, ботанику. Они велят: организуй-ка, Яша, мяса! Меня и самого, как слазили в ночное, потягивало на мясцо. Подал им шницель по-швейцарски. А Загогулин шпилит: в пятки душа ушла, гарсон? Мне показалось это в обиду. Пусть трусы, думаю, уходят от вопросов. А нам бояться нечего. Тем более, я знал, что надо делать.

БОДИ-БОГ. Не съезжайте с мысли!

ИАКОВ. Я Загогулину-то и заправь тогда: пока, говорю, я только шухер вижу. Ну, вылегшили вы Аврора. А прав у вас как не было ни на что, так их и нет! Всё право за рутинами, Звездарина законными наследышами. Права на землю и на лес, на этот дом и в целом на одну шестую долю суши мировой. Победу праздновать я бы не стал. Вы комара прихлопнули, а надо бы сушить болото!

Вождь удивился таким моим, гарсона, рассуждениям. Со мной персонально постаканился: «Скажи, что делать, коли знаешь!». А я раздухарился: резекция, говорю, на час, приватизация на век… Он фаллом по столу: дескать, ступай наверх в мой кабинет, запрись, мразота, и мне изобрази свой драфт по осушению трясины! И больше я ничего не помню. Закоротило. Обнесло… Я пешкой был там, я же говорю…

ЛЮЦИФЕР. Чернядь рутинскую до кости пешка обглодала! Я говорил: жильда на правду выведет!

ИСИДА (поднимает руку, обиженно). Касательно глодания черняди… Иаков, между прочим, создание божие!

БОДИ-БОГ (нервно бьёт молотком по столу, Люциферу). Предупреждаю: не мешай ему! Мы не позволим обвинителю то распускать, что прячет он во рту: лизун, лопату или жало! Выносим вам предупрежденье, прокурор! А будете вы лаем оглашать святые стены, наложим штраф в виде полёта в пропасть с Гималаев! Иаков, продолжайте!

ЛЮЦИФЕР (звенящим голосом). О Вечный! О Творец! Не забывай: Ты – мой родитель! Конечно, я не авраамлюсь, не исааковлюсь и не иаковлюсь, но за шулятами чужими не охочусь. В Аиде прокуратором который век служу за совесть, не за сыт. Люди смеются надо мной в глаза: нечистый, окаянный, фуцман! Приходится терпеть ради экспериментов ваших. Руки вы мне окоротили: то не моги, этого не замай! Прослушайте хотя бы до конца допрос! (Иакову, грозно.) Подсудимый, рассказывайте, как вы обули наследников империи?

ИАКОВ (растерянно). Но я ничегошеньки не помню… (Хватается за голову.) Амнезия. Двуслойность в колпаке. Что было до предбанника, что после, всё смешалось. Высокий Суд! Друзья мои! Отечество я не обгладывал, вот истинный вам Спас! (Иаков окидывает присутствующих затравленным взглядом и крестится.) Я занимался исключительно Звездариным, который пенс, герой и прочее подобное.

ЛЮЦИФЕР. Да не было там никакого пенса! И не было предбанника!

БОДИ-БОГ (Иакову очень спокойно). Вы на вопрос Суда способны отвечать, или вас на предбаннике ушибло?

ИАКОВ (запинаясь). Заклинило, заклинило… Помню, шугал Загогулин своих помощников. Один там был пузатый такой, потел и обтирался сразу двумя платками. Второй – носатый, этот гугнил чего-то неразборчивое. Им было велено готовить документ… Главное было тон взять верный с первой строчки. Как приговор начать? Носатый прогундел: «О ликвидации империи… Согласие…» А Загогулин: марш, дескать, похоронный у вас выйдет, а не согласие! Пузатый, слышу, отдуваясь, шепчет другу: «Не заработать бы на завтрак жареных гвоздей!». А вслух: «Начнёмте задушевно: жила-была могучая империя. Конечно, были там свои проблемы (а где их нет?). Потом явились люди – агенты вражеских спецслужб, и развалили рейх…». Но и пузатый Загогулину не угодил в ноздрю: «Развёз не по делу, понимаешь!». А я как раз вернулся с кухни, обношу компанию хавлом и слушаю себе. Я-то знал точно, как надо начинать бумагу…

БОДИ-БОГ. Откуда вы это знали?

ИАКОВ. Представь, Отец, пустынный коридор. В банкетном зале наверху волною гвалт. Я с балыками шёл и с чёрною икрой, вдруг кто-то крикнул мне от лифта: «Яков!» Я: «Шо такое?» Смотрю: в дверях кабинки клёвая такая стерва. Росточек средний, смазливая, вся из себя оптимистичная. Такая сучка роковая в тунике из ангоры. Что характерно, на голове, на чёрных косах коронка золотая тусклая. Поправила веночек свой: «О чём задумался, лопух двуногий? Имей в виду: жох на рысях летит к обеду, лох шлёпает под обух роковой! Запомни: нужна приватизация, а не резекция и нужно не ликвидировать, а созидать! Рутинам так понравится. Не спутай: со-зи-дать! Что вперился? Гуляй! Да обо мне ни слова никому!». Глухое занималось утро. И вдруг свело моё нутро… Шмальнуло в голове: ужель не ухвачу куска?!

БОДИ-БОГ. Что было дальше?

ИАКОВ. Они сцепились: кто за начало жирного, кто за редакцию носатого. Тут я и говорю: начните вы не с кризиса, не с гибели, а с праздника, с триумфа. В первой же строчке. Нужен мажор. Зачем огорчать людей? Гарант со мной вторично постаканился. Я, дескать, в рассуждениях твоих, мразота, вязну, но чувствую, ты прав. Ступай в мой кабинет, изладь нам эти дрязги… А больше ничего не помню… Пошёл ли я наверх или на кухню? Мой это почерк, или кто подделал? Писал я, или кто-то с моих слов? Главное, знать бы, когда это случилось: до или после предбанника?

ЛЮЦИФЕР (насмешливо). Pro et Contra?

БОДИ-БОГ. Угу. И что потом?

ИАКОВ (равнодушно). Потом вино, коньяк, ведёрко простяка…

БОДИ-БОГ. Так, дальше двигаемся. (Иакову.) Как людям объяснили – рутинам, или рутинопам – что, собственно, стряслось со стариком Звездариным?

ИАКОВ (оживившись). По поручению и просьбе Загогулина дня через два, из Беловежья возвратясь, по ящику я изложил народу, как соглядатай частный, с улицы, но верный и надёжный, что приключилось на охоте. Де у Звездарина, героя-ветерана, случилось защемление килы. По пьяни надсадился, подняв земную тягу. Аналогично Святогору. Грыжа косая, паховая. Лечили хирургическим путём, на место выезжала дежурная команда медиков. Живосечение мошни проведено лепилами без анальгина и новокаина, по методу новейшему японских врачевателей из самурайского отряда №731. (Для убедительности я этот номер вставил, на арапа). Больного удалось спасти. Однако, мужик, увы, потерян был в нём безвозвратно. Аврор на моих глазах утратил бороду, профундо-бас, привычку посылать по алфавиту, а также – воинское звание «батяни» (равное генеральскому в Рутинии). Зато официальный титул приобрёл «почтенного родителя», не отличимый от «почтенной матушки». Всё доложил, как было, и чему свидетель был.

(Люцифер возмущённо пыхтит и крутит головой.)

БОДИ-БОГ. Народ поверил?

ИАКОВ (хмыкнув). Как не поверить? Вырос он в строгости, в идейности, под «батями». С пелёнок знал порядок: шаг влево – бегство, вправо – драпачок, прыжок на месте – провокация…

БОДИ-БОГ (Иакову). А как ты, братец, затесался в шайку?

ИАКОВ (пожимая плечами). Скрывать мне нечего, Отец. Всё совершается с людьми по твоей воле, как известно. Я родился в сорочке. Ревекка-мать мне ложку золотую в рот по примете клала. Она явилась, эта ложка, у нас в семье сама собой, никто не знал, откуда она взялась, считалось, что Фортуна мне её подкинула. Так продолжалось лет до десяти, пока я ложечку не заглотил. Она дошла до самого пупка, но там её перехватил хирург. С тех пор меня татэ Исак дразнил «Иаковом золотенькое рыльце» и предлагал в меня заправить вилку или уполовник. Поздней я векселя клепал пустые от ООО, но мне на удивление фартило. Фортуна меня не бросала на произвол!

ЛЮЦИФЕР (нетерпеливо). Ответь Суду, как у бояр нашёл прибежище, как в Беловежье вынырнул?

ИАКОВ (радостно, Люциферу). Я же вам говорю, мессир: Фортуна! При свите Загогулина был должен ехать в Беловежье дядя Наум, метрдотель. Вдруг – звяк! – мол, Яша, я занедужил, грипп. Побудь гофмейстером при руководстве, прикинься шлангом, ты могёшь. Я было отказался: подать-убрать… я тут при чём? Я худо-бедно кандидат наук, доцент, они же меня выгонят! А он: «Ты брюхо подбери, а шею выгни. Там будет наш шеф-повар, подскажет протокол. Они нажрутся, захрапят. Всего-то…» Ну, я рискнул. Они болтали о своём, а я прислушался. Какой-то анекдотец затравил. Насчёт жидов, как принято. Между закусками и чем-то там горячим. Понравилось, похохотали. А там пошло: Яша – туда, Яша – сюда, всем оказался нужен… Всё получилось само собой! И штатовский секатор передо мной явился тоже сам, ну, просто ниоткуда, я думаю, он с потолка упал! Ведь если бы готовил преступление, припас хотя бы скальпель я…

Явление 9

ЛЮЦИФЕР. Оставьте, подсудимый, ваши люли. Извольте пояснить, как вместе с шалыганом Загогулиным вы облапошили Отечество, втянув народ в фальшивую приватизацию. И как неслыханно обогатились при этом сами.

ИАКОВ (горячо). Вас, друг мой прокуратор, зело несёт. Высокий Суд! Друзья! Отечество я не лапошил! (Иаков окидывает присутствующих гордым взглядом.) Совсем напротив! В чём фишка была империи? В заманчивой идее общего кармана. С этими байками мы быстро порешили в газетах и речах, используя дерьмо и вентилятор. Но был и сам карман – нажитое рутинами имущество, а также недра – горные, таёжные, морские. К карману этому не знали мы, как приступиться! Боялись от рутинов заработать плюху. Как ты идею не лажай, карман-то числился за государством, то есть за ними, за чёртовыми рутинами. Как нам растюковать, расшить анафемский карман?! А вдруг рутины батогами нас разгонят, как стаю шелудивых псов? Озву-чивалась смелая мечта: лоботомировать народонаселение, чтоб навсегда стереть у шельм понятие об общем кошеле. Хотели действовать батунабегами: шарашить по ночам, днём отсыпаться за каменной со звёздами оградой. Но как ты обездвижишь гада? Чтоб доли лобные отсечь от прочих жил, надо пройти в глазницу чем-то вроде спицы, или иным каким-то стержнем мозгов достичь. Но он ведь, сволочь, дёргается: живой, быть овощем-то западло, хотя он от рожденья овощ! Рацухи разные смотрели: нельзя ли поначалу оглушить, а уж потом воспользоваться шилом? Один, он банной отраслью заведовал когда-то, тела советовал морозить в ванной. Другой был склонен применить стул электрический б/у с пониженной напрягой. Но ахинея эта не прошла. Гарант (он к тому времени был избран всенародно) твердил, что предлагаемые технологии сложны, а надо сробить с рутинопами подобие того, что мы в предбаннике устроили с Авроркой-пенсом, прохолостить. «Го-го-го-го! – рычал. – Нужон лишь раж!». Меня Загогулин не отпускал от царственной персоны. А я ему внушал: Рутинию придётся вам по мужику разваливать, а их полсотни миллионов! Когда вы бой с победой кончите? А водочку глушить когда? А выехать на пляжик золотой в Европу? А если мужики, не будь дурак, отсекнутые части на рынок вынесут, как нанопродукцию? Торговлю сами поощряете. А если бабы будут по индукции от негров зачинать?! А суд международный докопается? Лоботомия! Обращенье в овощи? Так рутиноп и без того вегетатив. Вы среди круглых идиотов жить решили? Ведь это даже и опасно!

Я, дескать (это Загогулин мне), в рацеях твоих, мразота, вязну. Какую ладишь дрязгу на этот раз?! Я говорю: всё ту же. Составил им бумагу, в которой термины расшифровал. Простую и наглядную. О том же всё: о равенстве всех, о небывалом рукотворном сотворении истории, о всенародном со-зи-да-ни-и. Мою болванку нюхали, в лупу глядели, читали, правили, слова ворочали, как гири, и нечто новое слепили в праве. В конце концов оформили гуманную, законную, всесправедливую, мелкокусковую приватизацию. Под вопли СМИ и дуроскопа звон из липовых баклуш сварганили вердикт и дыркою от бублика скрепили. Надёжную конструкцию изладили – основу всей будущей коррупции. Вышло, как у людей цивильных. Рутиния и ныне славится своим изобретением! Великое свершили и обошлись без батогов. А то – всеобщая эмаскулация! Не делайте мне, господа, смешно! Так кто рутинов спас, не я ли? (Иаков задумывается, качает головой.) Малёхонько в ту пору я и сам надыбал. Пристроил Загогулин меня в программу нефтяного экспорта. Его слова забыть нельзя. Вот, он сказал сподвижникам своим, друзья, достойный перед вами, понимаешь, человек. Явился в Беловежье он в одной рубашке, а между тем, прекрасно вёл буфет. Дадим ему трубу, раз у него другой недвижимости нет! Парой именьев под Парижем разжился я тогда, в Майами домик прикупил и яхту с вертолётною площадкой приобрёл по случаю. Не мне одному открыло дорогу Беловежье. В ту пору нас набежало-таки из углов. Одних супербанкиров объяви-лось семеро! Кто из НИИ, кто из кутузки был отпущен. Лихое было время, я вам, Отец, скажу. Одно что – первопроходцы. По всей Рутинии мы рыскали, как бесхозяйные собаки. Случались и конфликты между нами, и драчки со стрельбой. То ископаемое мамонта говно в болотах не кроилось поровну, то в тыщу вёрст плеть газовую габузом через тайгу тащили, вымеряя погонной четью. А четь у каждого своя, и каждый обвинял другого: «Нечестно, пацаны, несправедливо!». Пошли нам на счета франклины – не рубли! Маленько мы передохнули. А до того нас все, кому не лень, е…

БОДИ-БОГ. В Суде не выражаться!

ИАКОВ (поспешно). Хотел сказать: любой нас мог отжарить, да ведь и жарили, о, мати-мать! Но если Суд великий грянул, прошу простить меня, как гранулу ничтожную. Извержен я из недр народных не прихотью своей, а под напором превосходящих сил природных. (Иаков хлюпает носом.)

Явление 10

ЛЮЦИФЕР (насупясь). Хватит страдать. Не гранула ты – гранулёма! (Боди-Богу) Сказок у него больше, чем у Гофмана. Не переслушаешь.

БОДИ-БОГ. Пусть говорит, Мне интересно…

ЛЮЦИФЕР (яростно). Он гопник, он щипач! Ограбил под сурдинку рутинопов и заметает след!

ИАКОВ Я виноват, что они придурки? (Иаков обводит присутствующих вопрошаю-щим взглядом. Общее молчание. Обиженно.) А кто, кроме меня, во всей вселенной подумал о Звездарине? Они из предбанника ломанули на дачу пировать, а я занялся неотложным делом – повёз семенники Аврора, только не эти (Иаков брезгливо смот-рит на бидон с гонадами быка), а настоящие, на два кило, как ценный неликвид в республиканский холодильник.

ЛЮЦИФЕР (досадливо мотает головой.) Опять своё завёл!

ИАКОВ (упрямо). Да вот, завёл, потому что прав. Для обработки ран открытых я, оторвавши лично от себя, презентовал Аврорию чекушку марганцовки и вдосыть беленькой. А для полировки – литр «Перцовой». Кассовый чек могу на товар представить. В напитках растворил для аппетита пыльцы Моисеева тельца. Артур бы без моей пыльцы погиб. С пыльцой кой-как его втащил в международный оборот. Ладно что я – рутинофил упёртый. А так бы он куда? Сопрано в Риме голосить? В хаммам турецкий евнухом? А может, валухом в отаре жизнь угробить? Иль мерином в табун кобылок огорчать? Или волом на чеках рисовых в поту чалдонить? А что статистикам в переписном листе укажет он? Я – хряк, напишет, или: я – каплун? Теперь же с чистой совестью во всех листах рисует гордо: я – предприниматель!

ИСИДА (машинально). Аминь!

ИАКОВ (философски). Я спас старика Звездарина! Я место неплохое подогнал ему. И хлебное, и тихое, и от политики он не ушёл. Теперь Аврор – акула бизнеса, купчина, непман, компрадор, «предприниматель без лица», охрану держит по контракту в штабе СНГ. Дочек своих старинушка не беспокоит, ни писем, ни звонков. Боится, как бы не нажить им и ему беды. За разговоры непотребные, за экстремизм мы можем и спросить! С Хохлом, с Мякинником и с Загогулиным, а ныне с теми, кто их заменил, на дружеской ноге. Он – дед сурьёзный, привык к дисциплине, ворота караулит в богадельне. Журят его братки за старые грехи: то-де заводец перегонный недостроил, не там бурил, не всех почтенных рыл полями обеспечил нефтеносными… Не обижается. Со всеми ручкается и на ты. Хотя порой мудрит. Пошутят с ним вроде того: «Додавим, брат, имперский гной?», Аврор и заведётся: «Давите, бога ради! Вы лист-то свой подмётный ратифицировали, б… ди, нет?! Как, до сих пор не утвердили протокол?! Ай-яй! У вас прокол, бродяги!». Они вроде того: «Нам этот протокол залитовать – раз плюнуть. В Содружестве полный комплект ассоциированных лиц, и все законно избраны. А депутатов-вечников, да разных членов-трепачей у нас, как живчиков в мудях! Аврорий им: «На ваших вечников и живчиков, а заодно на вас – плевать. Вот плюну, и утрётесь! Вы проведите меж собой хотя один порядочный фальшак, да лист подмётный для блезиру утвердите.» На съездах разных нам по первости пришлось петляво. Аврор в зал пробирался с глупыми вопросами: «Кто это выдумал – меня охолостить? Чего хотели? А чего добились?» На улицу с народом даже выходил! Кой-как осадили болтунцов.

Явление 11

ЛЮЦИФЕР (сокрушённо). На голову не налезают эти речи! Аврорий, живчики… Чушь! Нереал!

БОДИ-БОГ (Иакову). Твой пенс по-прежнему романсы пишет?

ИАКОВ (уверенно.) А то! Под патронажем нашим. Я до сих пор Аврора регулярно навещаю. По старой дружбе, как бы да. По выходным напьется на фанерной дачке, да разведет гармонь, затянет про любовь да про удачу – тут барда нашего не трогай! Я за углом стоял намедни, канты слушал. Могёт старинушка. Я думал, что души моей ледник растопит. Романс запомнил слово в слово. (Исполняет в полголоса, с чувством.)

ИВАН-ЧАЙ

(Боди-Бог мрачнеет. Исида смахивает невольную слезу. Иаков переводит взгляд с председателя Суда на адвоката и недоумённо поднимает брови.)

ИАКОВ (с жаром). И все другие мужички-рутины ровно сидят на попе, друг перед другом менеджерят…

ЛЮЦИФЕР (язвительно). О бабах расскажи, нельзя их обойти.

ИАКОВ (охотно). Можно и о бабах. Мужчины в осветлённом состоянии, не менее осветлены и бабы. На знойном страсти ложе девицы по ночам хлопочут, а по утру (Люциферу торжествующе) зелёное приходуют, сто баксов за визит! О рыжиках и слышать не желают. (Тоном ниже, деловито.) Но судьбы, конечно, разные, как номера «Шанели»: одни на содержании тасуют дни, другие на панели промышляют…

БОДИ-БОГ. А про Звездаринскую Аннушку что слышно?

ИАКОВ. Победа полная, друзья! Из депрессивного Козельска, а может быть, из Мухосранска-призрака явилась девица в столицу, готовый кадр для кабака. Под стенкою Кремля, в правительственном скверике прослушала уставных лекций курс у бизнесвумен, лучших шлюх Европы. В «Национале» мастер-класс прошла и завершила подготовку на Ленинградской трассе. Раскрасила и оголила тело и так, злодейка, искусилась, что на шоссе её в память об Анке-пулемётчице не именуют иначе, как «Анка-лошаделла». Голос и слог прорезались у Анны. У рутинян поэты с композиторами через одного. В свободное от вахты время Анна сложила собственный романс, поёт его клиентам, как и положено, за бонусы особые. У ней контральто, диапазон от ре до ля.. (Прокашлявшись, поёт приятным баритоном.)

РОМАНС

Анны Звездариной

(Исида, сдерживаясь, рыдает, Боди-Бог смахивает слезу, Матфей, вскочив, не понимает, что ему делать: броситься на Иакова или утешать Мать Исиду? Иаков – само изумление. Люцифер не спускает глаз с Боди-Бога. Постепенно все успокаиваются.)

ИАКОВ (Боди-Богу озадаченно и недоумённо, вполголоса). Стиль документа чуете, Ребе? Играет в Аннушке патриотизм, нет и намёка на былое тунеядство. Прониклась дева уважением к родным могилам. Прежде она так задушевно не скулила. Стахановка и патриотка – сто процентов! Всё, говорит, пропляшем и пропьём, но флаг не опозорим! Я, Анна заявляет, сама буду мужским гормоном, если кругом кастраты! Заменой буду геройским предкам! (Иаков воодушевляется.) И я так рассуждаю, господа. При Николашках каких-то жалких 10 – 20 тысяч бабочек ночных порхало по Тверским и Невским. Совсем было извели полезную породу во дни Отца народов. А ныне на панелях пасутся их стада! По скромным данным Стата, не меньше ляма с гаком! Анюта у них вроде бригадира. Девчонок покупаем только через неё. Покладистые, недорогие, грамотные политически. Портрет презика накалывают, озорницы, на буфера. Народ по записи к ним. Роскошь! Досуг! И главное – всё местное, традиция, патриотизм! Все виды секса: классик, анал, орал, минет с проглотом…

ЛЮЦИФЕР. А классик – это как?

ИАКОВ. Типа «бревно».

БОДИ-БОГ. Вы, оба два, сейчас же прекратите!

ИАКОВ (Боди-Богу доверительно). Я думаю, в Сенат запятить Аньку Лошаделлу, как представителя растущей отрасли. На что нам в аппарате Мараты с Робеспьерами? Пускай возглавит Анна, господи прости, всех вообще в Рутинии кастратов.

БОДИ-БОГ (листает дело). Постой, не тарахти! Я что-то упустил. Если Анюта кличет Аврория дедом, она-то кто ему? Подумай-ка!

ИАКОВ (неуверенно). Наверно, это… внука.

БОДИ-БОГ. А говорил: метресса…

ИАКОВ (кривится недовольно). Много людья в Тьмутаракани! Кто знает всех в лицо? Может, и внука, я не ханжа, я свечку не держал. Мне это, по большому счёту, пофиг.

МАТФЕЙ. Какая скверность! Тьфу!

БОДИ-БОГ. (Иакову). Всё изложил?

ИАКОВ (нерешительно). А как бы да…

БОДИ-БОГ. Спасибо, поразвлёк. Так признаёшь вину?

ИАКОВ (горестно). Отец, ну, разумеется!

БОДИ-БОГ. И в чём она?

ИАКОВ. Я мог бы выкинуть в окно секатор. Но пожалел: вещь ценная, фирмовая, кошерная…

БОДИ-БОГ. А старика Звездарина не жаль?

ИАКОВ (равнодушно). Дак Загогулин всё равно бы выкусил ему семенники. Больше бы вышло крови.

Явление 12

БОДИ-БОГ (задумчиво). Ещё у прокурора что-то будет?

ЛЮЦИФЕР. Заканчиваю, Ваша честь! (Иакову, не отрывая глаз от бумаг.)

Подсудимый, ответьте без дезухи и порнухи, как опустились вы до тех злодейств, которые вам здесь вменяют? Имеется в виду предательство народа и державы. Был же у вас, наверно, бог и всякое такое?

ИАКОВ (с достоинством). Не опустился, прокурор, а возведён на Небеса, и, как вы, наверное, заметили, стою перед лицом Всевышнего! (Кланяется Боди-Богу в пояс.) Спросите лучше, как я поднялся до Эмпирея? Ав owo, Господи, начну, как говорили древние, с яйца… Я по натуре примитив, по-вашему, вегетатив. (Пожимает плечами.) Но был всегда мой эталон – бизнюк-рационал! (Трёт ладонью лоб, вспоминая.). С товарами гонял я караваны по Гоби, Каракумам и Сахарам… Но было муторно, гумозно трястись на бактриане месяцами Великим шёлковым путем кизячным. Тропа кизячная, пески зыбучие и ужас наводящая игра фата-морганы. А выгода, увы, мала…

БОДИ-БОГ. И ты об этом помятуешь?

ИАКОВ. Прошлое помню вообще прекрасно. Сегодняшнее вижу, как бы во сне… Так у меня голова застрогана.

МАТФЕЙ. Врёт, как очевидец!

(Боди-Бог морщится.)

ИАКОВ (укоризненно взглянув на Матфея). Не по душе мне было и морями бичевать, мартышкою висеть на стеньгах. Всё это – макес-цорес и отстой. Так маялся, пока не озарило: товар первейший – сами деньги!!! История полна воителей, брутальных укротителей народных, с бурачной мордой и могучей пястью. Моё же верное оружие, я скоро понял, не меч и не копье, не пролетарская булыга и не крестьянская рогатина. Мои лупара и макаров, штык и приклад – бизнес-анализ и гроссбух с двойною записью. Меня в тот час испариной прошибло: каким возможно быть Пол Потом, притом без шума и без драки! Кредитовать болванчиков китайских, развратных греков ссудой охватить, надменных римлян на прямые ноги залогами поставить, стрясти простым процентом нигеров с бананов, а сложным усмирить зловредных египтян… Мне надо было точно знать, кто сколько мяса хавает под ракию и «лунное сияние» и сколько в результате поеданья злаков и плодов и запивания спиртсодержащими, он производит шлаков. Особенно заботили рутины, их бедный быт, напрасный труд. А сколько мог бы даже единичный такой рутиноп кредитов подписать простых и сложных? И сколько мог бы унавозить пашни, вступив со мной в экономическую связь?! При этом миром желал я управлять не из шатра походного, как Александр, не с литерного поезда, как Лев Давидыч, не с парохода, как Никита Хрущ, не с борта лайнера воздушного, как царь Борис, где пито, пито, пито! А сидя дома в Палестине милой с любезною Рахилью и тошнотной Лией, имея, как и Соломон, кроме того отару пробных моавитянок, сидонянок, иудемянок, негусих и стадо знойных дщерей фараоновых… Во мне кипели древние инстинкты, Отче, и леденел рассудок…

ЛЮЦИФЕР (нетерпеливо). Оставьте женский пол! Кто был ваш бог или, скорее, идол?

ИАКОВ (рассудительно). Мой фатер, Исаак святой, не ведал грамоты. Но обстоя-тельно со мной судил о многом. Я от него узнал о боге Элохиме (кланяется Боди-Богу). Папаша напирал на то, что Элохим, и он же Яхве, он же Саваоф – ивримовский мазёвый бог – ночами бродит за шатрами босиком. А потому обязан я фекалий гадкий свой в песок лопаткою закапывать, иначе бог почтенный, измазавшись в моих отходах, замкнёт со зла отверстия во мне. Тогда-то я, в песке скрывая собственный продукт, задумался о потреблении и накоплении народов…

Мамэ Ревекка была балэбостэ – хорошая хозяйка дома. Кормила падалицей и грибами старая меня и отче, я вечно у неё выпрашивал «ещё лепёшку». Что взять с нее? Слепа любовью сука к своему помёту! Я помню свой прореженный вихор и руку непреклонную её. (Возвышает голос, обращаясь к Боди-Богу.) Кто для меня был идолом, так Ты! Кого я слушал, так тебя! Чьей я гордился силою и статью, с кем чаял я когда-то… (Иаков на секунду умолкает.) встать наравне… то есть, конечно, сбоку петушком присесть. Винюсь, и поутру и на ночлеге я шкурные молитвы о съедобном возносил тебе. Зато, Отец, ты, в свою очередь, имел отличное жильё в моём ковчеге. Из дерева ситтим тебе построил я переносной комфортный ящик. И ты являлся мне неопалимою купиной, с небес солил густую манну, которую я ел, смешав её с грибами. Ты путь указывал из нашей нищеты в текущие млеком и мёдом страны, бежа передо мной Синайскою пустыней белёсым маревым столпом… За всё шалом тебе, Папаша, за всё от меня шалом! Так продолжалось лет, пожалуй, с тысячу. Потом я потерял тебя, увы… (Иаков замолкает и грустно опускает голову.)

ЛЮЦИФЕР. (Боди-Богу сухо и недовольно). Ответ зачтён-с. Мы показанья сверили и убедились в версии своей. Мы – удовлетворён-с.

БОДИ-БОГ (задумчиво). Защита, у вас имеются вопросы к подсудимому?

ЛЮЦИФЕР (мрачно). Пусть Суд попросит адвоката и обвиняемого эпических избегнуть бредней.

БОДИ-БОГ. В бреднях-то самый интерес. Ведь ты не для того вознёс мне обвиняемого на Эмпирей, чтоб я его судил, как рядового уголовника?

Явление 13

ИСИДА (Иакову). Вернемся к показаниям о боге…

ИАКОВ (торопливо). Я не могу о Боге говорить без выделенья слёзного секрета, без горьких кличей, воплей и рыданий. (Обращаясь к Боди-Богу.) Отец, как я истории нашей с тобой избегну? Неужто сам ты всё наше с тобой забыл? Ты отвернулся от меня, едва я взял разбег. Возможно, окопавшись в Иерусалиме, ивримы не вполне по Моисееву Закону плодились и молились, однако же, когда свирепый Тит пришел под стены Храма, мы встали под единый щит – твою защиту! – и как же мы жестоко бились! Зараза, голод, неприятельские стрелы – мы всё прошли в те роковые дни. Сражались, точно львы в пустыне. Враг замостил телами нашими свой путь к святыне Иеговы. Мы бились так, что римский Хам возовопил: «Солдаты, стойте! Тушите пламя, сохраните Храм!». Но поздно! Римская сандалия в ковчег Завета засандалена. Кругом – ни одного нарочито горящего куста, кругом горело всё взаправду. Я звал тебя, Отец, покуда голос не сорвал…

БОДИ-БОГ (согласно кивает, с тяжёлым вздохом). Иное мыслил Я в ту пору, иной эксперимент творил. Я был разочарован в выборе своём, признаться. А вы мне дали повод для сомнений. Вы, избранные Богом шмули, от собственного Бога сами отшатнулись, вослед язычника Ваала устремились, к наживе повлеклись, осуетились, вознеслись, разбогатели, соделались тучны, жирны, вы заболели гордостью и барышами. В упорстве злых сердец, лихвой кабальной жали ближних, не говоря об иноверцах. Нищих и вдов лишили справедливого суда, злонравие и силу провозгласили целью. Я вожделенную отвёл вам землю и первенцами называл. Вы потекли от Меня, как крысы, вроссыпь, как в поле ратники оплошные! Уды пообрезали, призвав меня, как фельдшера какого: «Хочешь – проверь!». Клялись: «В Сионе Господу всегда открыты двери!». Но клятва оказалась фарисейской. И я позволил крепость взять, чтоб сжечь лукавой веры скверну. В ту пору я мечтой другою был обуян: предполагал изгнать раба из Homo проектом «Иисус». Я к выводу тогда пришёл: уд пестовать излишне, дух надо взращивать, свободный от земного!

ИАКОВ. Мой авва! Желаешь знать, какую поимели мы науку, твоей любви лишив-шись? Ловите слов моих ушами! (Иаков горько замолкает и носовым платком осушает глаза.)

ИСИДА. Мы слушаем. Подробнее отсель!

ИАКОВ (с дрожью в голосе). Известно всем несчастное моё жидьё-битьё. Изгнанник, чужестранец, нищий, все не своё: язык, закон, харчи, одёжка. За что испанцы мстили нам? А галлы? Бритты? Подобен льву магометанин Исмаил. И коршуну – Матфей-христианин… (Секретарь Матфей недовольно хмурится.) Все эти фердинанды, болдуины, торквемады, хильперики, людовики, конрады, епископы, аббаты мои достатки кровные гребли. Обрезанного по закону Авраама, несчастного Абрама под страхом сабли и пищали, схватив за пейсы, трижды окунали в воду, нередко дважды извлекая из крестильницы: «Благослови, господь, сию макрель! Не взял Абрама пест – возьмет Абрама крест!». Но как Абрама не крести, он всё звал Яхве. И, окрестившись, смелый диспут начинал, шепча под нос, что не был сыном божьим Иисус! Кто тогда знал, что Иисус был Богом?! Слезами горькими мочили мы клочки чужой земли и в этот чуждый прах отцов и дедов погребали… И был порой наш плач невыносим, им трогались и палачи… Там, на оставленных погостах, в Иакове твоем, Отец, свершилась роковая перемена. Я понял, осознал, что в стае хищных птиц с листом оливы голубя не терпят лёт, а в человеческих сердцах премудрость Божья не гнездует! Она лишь вертится на кончике «благочестивых» языков для оправданья зла и грязного порока. Твоя Божественная благодать давно покинула двуногих свору, и если возвратится вспять, то через тыщу лет, во всяком случае, нам её не увидеть. Увы, но зверь двуногий по-настоящему лишь демона с когтями во всемогущем Боге почитает! (В продолжении речи Иакова Люцифер не спускает глаз с Боди-Бога, следя за малейшими переменами в Его лице. Боди-Бог смотрит куда-то в точку мимо Иакова, сдвинув густые брови, охватив голову ладонями и незаметно затыкая пальцами уши.)

ИАКОВ (с напором). Не знаю, сколько раз я возносил к тебе мольбы. И получал ответ пустых небес. За разом раз я начал понимать тебя не как святое вечно сущее, а как сухую оболочку, как скорлупу, обмазанную блендомедом, как раковину перламутровую пустую. (Лицо Иакова искажается болезненной гримасой, он трёт лоб ладонью, издавая невнятное мычание.)

БОДИ-БОГ. Воды и аспирин!

(Иаков глотает таблетку и запивает её водой из поданного судебным приставом фиала, зубы его стучат о край сосуда.)

ИСИДА. Есть ли свидетели твоих блужданий в Боге?

ИАКОВ. Я благодарен за прозрение Спинозе. Мы с Барухом судьбу делили на двоих. Мы оба с Пиренеев беглецы, торговцы амстердамские. Мы раковину испытали досконально – какой из неё толк? Поделать пуговицы, амулеты, или изладить музыкальный рог? Представь себе, Отец, твою серебренную раку, лишенную твоих святых мощей, и ты поймешь сынов твоих печаль и замешательство…

(Боди-Бог согласно кивает.)

ИАКОВ. Ужасный факт утраты Бога был налицо! Неверия свирепый зверь оскалился пред нами… Мы плакали и ахали, но Барух слёзы лил от радости познания, а я – от страха. Хил телом, духом – Прометей, Спиноза-умник был из первых, как ты их именуешь ныне, rationalisов, он был рационалис-гений. Он веру древнюю потряс, он Тору колебал, опровергал пророков и учителей! Напрасно я пытался охладить великое чело, к вискам прикладывая оцет, он избранность евреев отрицал, тебе, Отец, он предлагал испробовать на вкус их «сладкую» судьбу… Но я не Барух-вольнодумец, Я зачат и рождён был в Боге! А потому я молча слушал в синагоге проклятья другу. Когда по приговору ангелов, по слову всех святых без исключенья, с согласия тебя, Благословенный (кланяется Боди-Богу), был Барух отвергаем, отлучаем и предан осужденью… Пустою оказалась раковина веры. Но, пережив эксцесс, я заново родился. Мечта, мной обретённая в песках Синая, росла во мне, как в матери мужает эмбрион… (Задумавшись, Иаков, закрывает глаза и, покачивая головой, негромко декламирует):

(Трясёт головой, открывает глаза, окрепшим голосом, с нажимом произносит «я». )

И клялся я отцовскими могилами, с которых меня гнали супостаты, что я заставлю их купить прощение, и цены розничные будут дороги! Вы гоните меня, вы запираете передо мной ворота, окна, двери лишь потому, что перед вами иудей. Но я войду в ваш дом, вернее, вас я выманю из ваших стен. На вашу простоту довольно двух-трех финансовых приёмов… Я вас заставлю выползти из ваших замков, сёл и смрадных городов на тот простор, где я силен, как сам Создатель и Творец! Урод в семье народов, скиталец Агасфер по диким пажитям Истории, зерно пшеничное меж жерновов великих вер… Как мог я в дерзости своей такое возмечтать?! (Торжественно, понизив голос.) Всё дело в том, что на мене Фортуна опочила, это она воспламеняла во мне мечты. И вот я неизбежен, неизбывен, я – стихия! Ничтожному подвластен мир! Невидимым удавом оплела народы гонимого Иакова всевласть! Ныне мой идеал насквозь прожёг Рутинию… (Тихо, себе под нос.) Кажется, я заболтался… (Вновь обретает голос, Боди-Богу.) Касаемо тебя, Предвечный, всё устаканилось: догматы, символы, обычаи… Я год на сектора разбил и пилигримом путешествую по кругу: день Памяти и Пасха, весёлый Новый год и День Ершалаима, когда я иудеям нищим шлю парочку-другую жирных кур. И, наконец, великий Йом-кипур, посредник между Богом и ивримами, его справляем мы как раз сегодня! Я каюсь, исповедаюсь и жажду твоего, Отец, прощения, благословения, а для себя прошу граммульку процветания. Чего Тебе плевка, я думаю, не стоит…

МАТФЕЙ (Боди-Богу изумлённо). Он льнёт к тебе, а сам Божество изгнал из оязыченной души!

БОДИ-БОГ (задумчиво). Скажи напрямик: ты в бога, всё равно в какого, хоть бы в языческого, веруешь?

ЛЮЦИФЕР (перебивая). Не верит ни в какого бога он! Я говорю вам: он – рационал, ваш покер, ваш фурор! (Иакову грозно.) Ну, без понтов: веришь ли ты в Бессмертного?

ИАКОВ (подумав, пожевав губами, негромко). Я на Него надеюсь.