Читать книгу Мои литературные святцы - Геннадий Красухин - Страница 47

***

Бенедикт Михайлович Сарнов был моим добрым старшим товарищем, с которым мы особенно сблизились в последние два десятилетия, хотя знали друг друга полвека.

Я работал главным редактором газеты «Литература» Издательского Дома «Первое сентября» и не жалел для статей Сарнова газетной площади, знал, что увлекательные его литературные материалы будут не только интересны, но и полезны думающему учителю.

У меня в газете был легко вынимающийся из её середины вкладыш. Я назвал его «Семинарий» и отдавал целиком под какую-нибудь проблему школьного литературоведения, или под авторские уроки литературы, или под уроки литературы такого-то региона, или под сочинения учеников, которые мне присылали их учителя. «Семинарий» был немалого объёма: 2 печатных листа, то есть 80000 знаков с пробелами, как сосчитает вордовская статистика в компьютере. Бен Сарнов писал большие статьи. Они как раз занимали весь мой «Семинарий».

Но однажды он принёс работу о Шкловском, которая оказалась непомерно велика: вдвое больше «Семинария». В принципе от четырёхлистных материалов откажется любой отдел критики толстого журнала. Я так и сказал об этом Бену. Он ответил, что не против сокращений, но наметить их должен я.

Прочитав статью, я понял, что сокращать её – значит изуродовать. Если её печатать, то целиком. И я напечатал эту работу Сарнова в двух номерах. Это был единственный случай, когда материал, занявший в номере целиком весь «Семинарий», оповещал в конце: «Продолжение следует»!

Сейчас, когда моего товарища уже нет среди нас, можно смело сказать: это был один из выдающихся критиков и литературоведов советского и постсоветского периодов. А, может быть, и самый выдающийся. Он не увлекался, как многие, играми структурного литературоведения, хотя хорошо разбирался в его проблемах. Писал он легко и доступно. Порой в его работах попадались фразы, высказанные как бы в стилистике Зощенко – любимого писателя Бена. Но не потому, что он ему подражал. А потому что сигналил: речь сейчас пойдёт о том, что требует осмеяния.

Он напоминал мне ювелира, умеющего отличить и изобличить весьма умелую, мастерскую подделку под подлинник.

Много лет назад, когда нашими сердцами завладели вышедшие на эстраду Евтушенко и Вознесенский, собиравшие даже не полные залы, а полные стадионы восторженных поклонников, Сарнов выступил в «Литературной газете» со статьёй «Если забыть о часовой стрелке», где предостерёг от обольщения кумирами, напомнил, что в русской поэзии остались только те, кто, следуя минутной стрелке часов – то есть отзываясь на сиюминутную действительность, не упускал из виду и часовую стрелку, благодаря которой заявленная в стихах авторская реальность обретала черты вечности.

Лично меня эта статья отрезвила. Сарнов помог мне уяснить, для чего вообще существует на свете литература.

Отголоски той давней статьи слышатся и в одной из последних книг Сарнова – в его «Феномене Солженицына». Дело не только в том, что он с горечью констатирует нравственное падение человека, всерьёз вообразившего, что его рукой водит Бог. Дело ещё и в том, что критик судит произведения Солженицына, как стал бы судить вещи любого другого писателя, – по высшему – так называемому «гамбургскому счёту». И убедительно показывает их художественные просчёты. А для этого вскрывает тексты некогда любимых нами вещей – ну, допустим, «Матрёниного двора» и с поразительной стилистической точностью указывает на те элементы поэтики в этом произведении Солженицына, которые фальшивят, выбиваются из данного контекста, из данной поэтики. До Сарнова такой разбор солженицынских произведений не предпринимал никто. Между тем именно такой критический разбор и определяет место писателя в национальной, а в данном случае – и в мировой литературе, определяет, насколько основательны его претензии на вечную прописку в ней.

Умер Бенедикт Михайлович недавно 20 апреля 2014 года (родился 4 января 1927-го).