Читать книгу Сборник новелл и рассказов - Геннадий Леонидович Копытов - Страница 5

«Странная штука – армия. Находясь там, клянёшь её на все лады; а уволившись, чувствуешь себя одиноким.»

Джемс Хедли Чейз «Доминико».

Офицерам, прапорщикам,

бойцам-укладчикам

Парашютно-Десантной Службы

и их подругам посвящается.

***

Где-то, в отстающем автобусном чаду, зачахли канцелярско-штабные формальности и озонирующая портянками, и кислой половой мастикой казарма.

Мы несемся на северо-запад от ворот воинской части.

Накануне. Начальник парашютно-десантной службы, заслуженный народный майор Союза Советских, Предыбайло Николай Васильевич, прозвонил мне в парашютный класс и интригующе резюмировал: -Геннадий, «ПО-9» * укладывать умеешь?

Это было напористым утверждением, но не вопросом. Попробовал бы я – «не уметь»!

За два года, я почти закончил общую тетрадь на ТТХ* людских парашютов и купольных систем.

Но теория ничто в этом деле! Все системы ПДТ*, имеющиеся на вооружении в СССР, укладывал, с полузакрытыми глазами. Почти все…

– Везём на прыжки, в станицу Красногвардейскую, школьников из нашего клуба «Юный Десантник». Хочешь с нами?.. Будешь следить за имуществом: контроль и учет. Беру тебя в качестве начальника склада ПДИ*. Подбери на группу по два «Дуба» (Д1—5у) *, по одному «З-5» *, каски и парашютные ботинки.

С командиром согласовано. Оформление документов на прапорщике Дегтяренко…

Трагично понизив голос, добавил:

– Я в больнице, но к пятнице буду. Возьми два своих Т-4*, тоже попрыгаешь!

– Есть! – тянусь я вдоль телефонной трубки.

Бунгало!!!

Странно, да? Что такое «бинго», поки ще, не видаю!

Лучший в Союзе гражданский парашютный клуб! Шеф, видимо, компенсирует то, что бросил меня в Краснодаре, в прошлом году, на «пОед» прокурорским экстрешистам.

И вот отъезд. В автобус набили полсотни парашютов и два десятка школьников.

Укладчик соседнего полка, таджик Ишанмурад, зачарованно медитирует на, копошащуюся в «бусе»? детвору. Потом выдаёт:

– Мало прыгай! Дембель за гора не ходи!

Хлопаю его по плечу:

– Яхши, Мурат…

– Кыз много, ташах береги… – грустно качает головой таджик:

– Спортивка мой возьми! Твой «техничка» – сабсэм грязный!

– Канэшна, давай! Сенк ю, Ишан!

Мы едем, ЕДЕМ!

Как волшебно, логично и трепетно, ехать в сторону противоположную от твоей воинской части.

Не важно, в какую и зачем!

В мешке из-под стабилизирующего парашюта, вместе с осточертевшей сапожной ваксой, с каской, упакована форма (о которой надеюсь забыть на ближайшие три дня), рядом с парашютными ботинками на трехсантиметровой виброподошве, со шнуровкой спереди и сзади. Старшие укладчики утверждали, что форма и идея заимствована с ботов немецких десантников, времен Великой Отечественной Войны.

Не верю! Им же не только прыгать нужно было, но и бегать. А в этих, когда идешь, ощущение, словно плывёшь в туфлях на поролоновых каблуках. Наш конструктив, может сам «Дед» – Василий Филиппович и придумал!

А еще у меня 10 рублей. Мне выдал их старший укладчик – Дегтяренко Александр Иванович, на непредвиденные расходы. И я знаю, на что потрачу их!

Уже, через пять минут поездки не чувствую себя солдатом, скорее уж «солдер оф фортун». Но начальник настоял взять форму. Я так и не смог убедить его, что за эти дни она мне не понадобится! Но будет вязким балластом в моем вещмешке, то бишь, парашютной сумке.

Он игнорил этот вопрос странным предубеждением:

– Через три недели будешь дома… Захочешь форму надеть, а не сможешь?

Я отворачиваюсь и ржу в пустоту, как Пенелопа Круз. Кто это, я представляю плохо, может дочь Каррузо, но уверен, что она, именно так смеется, своей пиндосовской рото-полостью, на предложение: – напялить на «граждАни» сапоги и формЭц!

Я думаю нечаянно-отчаянно:

– Факин тэрпаулин бутс, факин юниформ!

Мой шеф – до костного мозга мозжечка – «военнай». Полторы тысячи прыжков убедили его в этом. Жесткий командир. Но к своим непосредственным подчиненным, относится, как к братьям нашим меньшим. То есть – опосредованно-снисходительно…

«Икарус» несется мимо пустынно-зеленящихся кубанских полей. В хвосте, опылилась сизым выхлопом, станица с завалившимися лачугами… Но вот, вполне симпатическое мисце! Уси хаты красыви, впритул до шляху.

Курю, с разрешения, около кабины водителя. «Насяльника» активно грузит «рулевого». Видимо одной из своих бесконечных историй: на суше, в воздухе и в море. Треньдеть он мастер, не смотря на то, что «мастер спорта».

Дети заиграли тонко и высОко, им качественно аккомпанировал на гитаре завсегдатай клуба, ученик десятого класса Николай:

– Тиша навкруги,

– Сплят в роси луги,

– Тильки ты да я

– И свитла заря

Я подпеваю грубее:

– Росскажи мени росскажи,

– Любишь ты, чи ни, ааа,

– И в очах сийя,

– Я на вик твоя!

Затем Розембаумовскую:

– Виделось часто сон беспокойный

– Как за далекой рекой,

– Под облаками, над колокольней,

– В небе летит серый в яблоках конь…

Прыгаю в свий кут. Школьники, поначалу развеселые, сопят, сонно щурятся, не выказывая желания веселить воина. Пробую дремать и предаюсь блаженно-крохоборским мыслям: «три дня на гражданке, перед гражданкой и удачная потрата красного советского червонца».

Не к месту вспомянулось, что записи, которые упорно вел полтора года, зниклы бэзвисты. Стало гнусновато, что они гниют, мабуть, на дне мусорной ямы, или используются в солдатском сортире на прямые нужды.

– А, що робыты? Бо солдаты срочники – дужэ дика людына!

И в тактильных ситуациях не отдают предпочтение, более маститым писателям!

Первое время пытался по памяти восстановить записи, но усердия не хватило! Копии остались «слегка беременными», точнее слегка зачатыми.

Сдвоенный ряд пирамидальных тополей, стремительно набегает с обеих сторон. Если не смотреть на равнодушного «рулилу», а поверх его кожаного кепаря, кажется, вот сейчас, застрянем в тополиной промежности. Странным образом, удавалось избегать этого параноидального заклинивания!

Николай Васильевич отключил вещательный прибор и дремал, автоматически умащивая фурапет на коленке.

Пример шефа необорим.

ЗасыпАюсь в угон за ним…

Какой-то легкий сон, по-детски простой, нежит меня и укачивает…

Пробуждаюсь от рева «Шарпа», где-то в неопределенном месте, судя по скудной освещенности, в неопределимое время суток. Возможно… вечер.

Вроде бы, всё «штатно», но меня беспокоит присутствие втягивающих в непроглядные небесные сумерки, синих глаз, под русыми кучеряшками и объемная, не по возрасту, грудь под обтягивающим спортивным костюмом!

Вокруг неё (груди), суетятся четыре старшеклассника, готовые к любым услугам.

Срочно напускаю на себя апатию и безразличие.

Крайнюю неделю, когда на тренировочных укладках, не было Марго, меня флиртовала Натали.

Она стоит на четвереньках у кромки купола, расстеленного на укладочном полотнище, на аллее цветущего грецкого орешника. Орешник накрывает тенью наш парашютный класс.

Натали перебирает складки Д1—5у. Тонкая розовая майка. Грудь почти касается, налистанного на левую сторону купола! Я вытягиваю купол и фиксирую вершину её парашюта стальным костылем к земле. Зачем нужно надевать такие маечки, приходя в воинскую часть? В огромный вырез, я вижу почти всю её грудь, до сосков! У меня плывет голова. Застенчиво опускаю голову и усматриваю свои ассиметричные штаны, ниже ремня-там восклицательный знак восторга Наташкиной грудью. Я резко отворачиваюсь, шлепаюсь на колени. Зачем-то разглаживаю окантовку полюсного отверстия парашюта…

В полутьме влетаем в станицу Красногвардейскую, пронзительно дырявя заборы и мглисто-серые кустарники тутовника, дальним светом фар. Визжим тормозами у столовки.

Святая-Пресветлая Гражданская Столовая!

Хай живе радянска йидальня! По вику назавжди!

Только она спасет от синих, повсЮдошных, глаз! И бесконечного призывно – интуитивного, подсознательного девичьего «Трубного зова»:

– Иди ко мне, иди… Обхаживай меня, облизывайся, ублажай мне, говори: как я прекрасна и юна…

Вы заметили, что я не перебалакиваю её, ибо казачку, даже маленькую, не «перебалакать», и не перехожу на кубанский диалэкт.

Не может же нежная казачечка, девчушечка, ростом в три парашютных сумки, размовляты, в моей новеллке, на смешном суржике. Хотя там и тогда, он не казался странным, но был привычным и обиходным.

Старшие укладчики: Никонец и Дегтяренко, завжди одёргивали меня, когда я «шокал», или отвечал на «балачке».

– Не шокай, не балакай! Ты же кацап, а не казак!

А я-то, не по лихости, а по обвычке…

Тогда еще не ведал о своих казачьих корнях!

А хоть бы и знал, то какие мне с того ништяки?

Шо, балакав бы без зупынки?!

Русская казачья пословиця:

Скильки вовка не годуй, у слонячки бильше…! Тю… нагада, чи – не це ж!

З тим зранку проснэшся, з ким пизно ляжеш!!

От це!

Кубань провалилась в надменное благоухание безбрежных садов. Водоворот сладостного, изворотливого ветра. Он задувал, в параллель с Трубным Призывом, до моей, поки ще, не изгажэнной, интеллэктом, русявой голови. С коротэнькой стрыжэчкой…

Жара предстоящего лета назойливо парила в душной вечерней тени цветущих абрикосов и айвы.

Я, внутренне жадно, внешне степенно, засасываю «гражданску писчу».

Сверху доливаю кумысом 0,5 литра. Осовело – счастливый, попыхиваю цыгаркой, на лавке, перед входом в кафе.

Будущие десятиклассники, сейчас они закинчивают девятый, не в пример мне, галдёжно и не солидно, заполняют автобус.

Станица огромная. Час объезжаем её. Останавливаемся перед Клубом.

Николай Васильевич с нагона колёс, влетает в Клуб, хватает за талии двух бойцов и предъявляет их мне.

– Полетов – инструктор лётного звена. Прыткий – инструктор парашютного звена.

Меня представляет скромно: -Мой боевой товарищ!

Расселение произошло ущербно-роскошно. Ребята в холодный спортзал, девочки в отдельную, отапливаемую комнату.

Начальник, по инерции, всё еще суетится, радуется:

– Геннадий, нам бы такой клуб…, или хотя бы коридор под укладку! А бассейн!!

Я отчаянно соглашаюсь.

Перед уходом, шеф накачивает меня инструктажем:

– Подъем в семь, проведешь зарядку, завтрак, укладка куполов, медкомиссия, погрузка, разбивка старта. Ночью долго не гуляйте. Кого завтра не допустит медицина – пешком пойдет домой!

Да! Местные инструктора проведут свои зачеты по ЛП*. Твое присутствие необязательно, ты же гордость Десантный Войск, фельдмаршал Безопасных Полётов. Видимо, прозорно натекав, на недопустимую глупость и необоснованную самонадеянность в воздухе…

Он, почти ушел, исчез за дверью спортзала, но голос опять завибрировал за стеной, а в затемненном дверном проеме, проявился околыш его фуражки:

– Копытов! Мы люди военные, надо выставить дневальных!

Изучив мою недовольную физию, прибавил:

– Не долго, по полчаса…

– Ну… есть…

Наконец-то он ушел.

А я вернулся в спортзал.

Потом мы ужинали у девочек в комнате, и я дежурил первым.

Со мной были Николай и Сергей.

Мы потихоньку пели под гитару:

– Сыграйте мне нежные скрипки,

– Светает, написан постскриптум…

Через полчаса их сменил нудный и инертный Сашок.

Он битый час «донимал меня блатными аккордами». Несколько раз появлялась Н. и подсаживалась почти вплотную, в опасной (для меня) близости. Слушала С. и уходила. Меня подмывало уйти за ней, но я удержался…

Сашка достал меня расспросами о службе. Я пообещал ему, що «нэзабаром всэ дизнаешься», и ушел спать.

В спортзале, слишком экономные школьники, уже потушили свет.

В темноте я нащупал свои купола, но поленился их распускать. Улегся, кое-как, на двух пыльных укладочных полотнищах, скатанных трубкой. Под голову сунул твердую «запаску».

Жестковато… Но зато утром ничего не надо укладывать! Было холодно, я дрожал всю ночь, но купола не распускал.

Заснул, не помню как, но думал о ней…

О которой? То есть за которой? За Федорянич, которая здесь, под боком и флиртовала со мной, или за Одинцову Ритуську, с которой уже даже целовались в полковом клубе.

Но Ритульку мама, почему-то, не отпустила на эти прыжки?

Потом выяснилось, что её не допустил кардиолог!

Мой аскетизм, после дегенеративного общения с Еленой Бусовой, при помощи нежной Ритульки Одинцовой, слава Богу, рассосался. В глазах наших бойцов я стал, чуть ли не Казановой.

– Ой у поли тры крыниченьки,

– Любыв козак тры дэвчиноньки…

Но это, явное преувеличение! И не козак, а кацап. И не беляву та черняву, а белявую и белявую.

А с третьей препоганою, мабудь, пиду роспрощаюся! Точнишэ, пойиду…

После второй или третьей смены дневальные заснули. О зарядке не могло быть и речи!

Среди утренней серости нас поднял трубный глас моего начальника.

Я виновато улыбался, сознавая, что не оправдал…

Но шеф был на кураже:

– Метео даёт добро!

В закрытых стальной сеткой, огромных окнах спортзала, включилась нежная голубизна. Но заря мне показалась бледная и холодная…

Значит прыжки, все-таки, состоятся, а у меня их уже за сотню!

После восхищения погодой, Предыбайло повел школьников на завтрак, а я втиснулся в отцепные тренажеры. Понял принцип и пятнадцать минут ловко валялся на полу.

После завтрака опаздываю. И вижу: зал наполнен желтыми вспышками, листаемых куполов. Кипит укладка. И конечно же, Наташке помогают уже несколько человек. Я улегся досыпать, компенсировать суету ночи, но в дверях промелькнул Шеф с криком:

– Геннадий, контролируй стропы!

Я понял, что отосплюсь после дембеля.

Хожу серьёзный по залу, контролирую. Разделяю, вытянутые на полу стропы, на верхнюю и нижнюю группы. Воспользовался тем, что помогавший Наташе парень в модной спортивке, задумчиво рассеянно тряс стропами, как вожжами. Наставительно назидаю о мрачной перспективе неправильной укладки и зачековки строп. Советую не спешить и глубокомысленно изрекаю завет прапорщика Дегтяренко: «скоростная укладка ведет к скоростному спуску!»

Она восхищенно следит за моими руками. Я кичусь своими познаниями по специальности. Придираюсь к мелочам, наверняка, чтобы дискредитировать самоуверенного юнца в её глазах.

Потом были зачеты, и мы краснели с шефом за своих подопечный. Но Прыткий допустил всех.

А к двум часам все прошли и медкомиссию. Фельдшер узнал меня. Год назад он работал хирургом в госпитале, и я проходил у него медкомиссию перед допуском к прыжкам. Он, будто по секрету, пожалился:

– С гражданскими скучно! —

А я два года чэкаю, ось так поскучаты!

«Газ-66» забит куполами выше бортов, но погода портится. Поднимается ветер, исчезает солнце.

Самонадеянное руководство клуба дает команду:

– По машинам!

Школьники грузятся в удобный автобус, а меня шеф впихнул в пыльный Газон под тент.

Дорога пылит, и я прячу лицо в пластиковую каску. Не помогает. Пыль лезет в нос, уши, глаза.

Мне-то хотелось ехать с ней, но это подавлено приказом шефа и имитацией служебного рвения.

Замист флирту и нежного догляду, я давлюся пылюкой.

Настроение унылое.

Но «Шишига» выскакивает на бетонную, местами, ВПП и в конце неё, на литаковой стоянци побачив, косо вздернутый в небо, угрюмо-скромный АН-2, называемый в простонародии «Кукурузой».

Дэсять бийцив може в сэбэ втягнуты, цей гвынтокрылый дэрэжбан.

На борту его читаю трафарет «ДОСААФ» и номер «03».

Разгружаемся на самолетной стоянке.

Подошел начальник. Он отчаянно морщит запыленным носом и безнадежно поглядывает на, хаотично скачущие, верхушки деревьев. Трагически громко декламирует:

– Восемь-десять метров в секунду! Невезуха!..Всем отдыхать, пока…

И себе под нос тихо: -Сцуко!

Развеселые школьники затихли, расстроились. Сбились в плотный табунок на брезентовом квадрате.

Я подсел к ним. Поближе к ней, почти вплотную.

Она обернулась и впервые, открыто улыбнулась мне…

За годину витер буйный втых, и пыль осела.

Над литакамы, рысовымы полямы, и парашутыстамы выйшло сонцэ.

Вот оно!!!

Открытая дверь в хвосте самолета, в салон рванул тугой холодный ветер, и синеватая пропасть упала на страшную глубину! Тугой поток гулко затрещал костюмом выпускающего, и вдавливает кожу в кости черепа на его лице. Кожа щёк у него, трепещется хаотично. Это страшно! Мне, хотя и привычно, но не эстетично.

Ученики, испуганно рассматривают Василича в роли Кощея, на выпуске в Бездонную Неизвестность!

Предыбайло, как всегда, пунцовый «на выпуске», хлопает мне по плечу, перерёвывая крик винта, орет на ухо:

– Паашшёоол!!!

Куда не уточняет!

Улыбаюсь и киваю ему. Цепляюсь правой рукой за обрез проёма и резко вкидываю себя в ураганный поток за бортом, проталкивая левое плечо вперед, не распуская зажим правой руки на проёме, как вокруг шарнира, разворачиваясь корпусом вдоль борта. Чисто выхожу «на поток», слегка прогнувшись в пояснице и раскидав ноги – руки, как лягушка. И вот тут отпускаю руку.