Читать книгу Александр Македонский. Гений или каприз судьбы? - Геннадий Левицкий - Страница 3

Как мы заметили выше, молосская принцесса в результате недальновидной политики эпирского царя стала женой Филиппа. Впрочем, Плутарх утверждает, Филипп познакомился с Олимпиадой, «когда он сам был еще отроком, а она девочкой, потерявшей своих родителей». Филипп, влюбившись в нее, просил согласия на брак у брата Олимпиады, Ариббы. В любом случае, брак этот не принес счастья Филиппу, ибо его новая жена безумно любила только одну вещь на свете ― власть. Олимпиада пыталась отнять часть ее у Филиппа, но натолкнулась на полное непонимание. И тогда она решила воплотить свои мечты в жизнь через сына.

Рождение Александра сопровождалось многими таинственными знамениями, так что даже бесстрашный Филипп не знал, радоваться ли этому событию, и к жене стал относиться с опаской. Достаточно сказать, что в ночь рождения Александра безумец Герострат сжег одно из семи чудес света ― храм Артемиды Эфесской.

«По этому поводу Гегесий из Магнесии произнес остроту, ― читаем у Плутарха, ― от которой веет таким холодом, что он мог бы заморозить пламя пожара, уничтожившего храм. «Нет ничего удивительного, сказал он, ― в том, что храм Артемиды сгорел: ведь богиня была в это время занята, помогая Александру появиться на свет». (Артемида была покровительницей рожениц.) Находившиеся в Эфесе маги считали несчастье, приключившееся с храмом, предвестием новых бед; они бегали по городу, били себя по лицу и кричали, что этот день породил горе и великое бедствие для Азии».

Что ж, маги не зря суетились, потрясения придут в Азию, когда станет взрослым малыш, родившийся в ночь гибели знаменитого храма.

Внешность Александра столь же необычна, как и любого другого человека, оказавшего немалое влияние на ход мировой истории, будь то Чингисхан или Луций Корнелий Сулла. Описание ее сохранилось у Плутарха:

«Как сообщают, Александр был очень светлым, и белизна его кожи переходила местами в красноту, особенно на груди и на лице. Кожа Александра очень приятно пахла, а изо рта и от всего тела исходило благоухание, которое передавалось его одежде… Причиной этого, возможно, была температура его тела, горячего и огненного, ибо, как думает Теофраст, благовоние возникает в результате воздействия теплоты на влагу. Поэтому больше всего благовоний, и притом самых лучших, производят сухие и жаркие страны, ибо солнце удаляет с поверхности тел влагу, которая дает пищу гниению. Этой же теплотой тела, как кажется, порождалась у Александра и склонность к пьянству и вспыльчивость.

Еще в детские годы обнаружилась его воздержанность: будучи во всем остальном неистовым и безудержным, он был равнодушен к телесным радостям и предавался им весьма умеренно; честолюбие же Александра приводило к тому, что его образ мыслей был не по возрасту серьезным и возвышенным. Он любил не всякую славу и искал ее не где попало, как это делал Филипп, подобно софисту хваставшийся своим красноречием и увековечивший победы своих колесниц в Олимпии изображениями на монетах. Однажды, когда приближенные спросили Александра, отличавшегося быстротой ног, не пожелает ли он состязаться в беге на Олимпийских играх, он ответил: «Да, если моими соперниками будут цари!»

Мудрый Филипп великолепно понимал то, что будет вызывать споры, изумление, непонимание последующие две с лишним тысячи лет, а именно ― характер сына. Ибо он и в будущем будет определять судьбоносные поступки Александра: и великие, и глупые, и кощунственно отвратительные, о которых сам Александр будет жалеть сотни раз. Однако сила, вырывающаяся изнутри его, беспощадно уничтожала тех, кто вставал на его пути, тех, кто не смог понять странностей его натуры. «Филипп видел, что Александр от природы упрям, а когда рассердится, то не уступает никакому насилию, но зато разумным словом его легко можно склонить к принятию правильного решения; поэтому отец старался больше убеждать, чем приказывать» (Плутарх).

Впрочем, даже Филипп не избежал яростных столкновений с собственным сыном; что было не удивительно, учитывая их родство и то, что оба не терпели над собой ничьей власти.

«Филипп не решался полностью доверить обучение и воспитание сына учителям музыки и других наук, входящих в круг общего образования, считая, что дело это чрезвычайно сложное…

Поэтому царь призвал Аристотеля, самого знаменитого и ученого из греческих философов, и за обучение расплатился с ним прекрасным и достойным способом: Филипп восстановил им же самим разрушенный город Стагиру, откуда Аристотель был родом, и возвратил туда бежавших или находившихся в рабстве граждан» (Плутарх).

И здесь проявился характер Александра; он желал, чтобы даже мысли гениального учителя принадлежали только ему. Когда Александр узнал, что Аристотель опубликовал некоторые свои книги, сделав свои философские изыскания общедоступными, то написал ему письмо следующего содержания: «Александр Аристотелю желает благополучия! Ты поступил неправильно, обнародовав учения, предназначенные только для устного преподавания. Чем же будем мы отличаться от остальных людей, если те самые учения, на которых мы были воспитаны, сделаются общим достоянием? Я хотел бы превосходить других не столько могуществом, сколько знаниями о высших предметах. Будь здоров».

Аристотель, прекрасно изучивший своего ученика, успокоил его честолюбие следующими словами: «… эти учения хотя и обнародованы, но вместе с тем как бы и не обнародованы. В самом деле, сочинение о природе было с самого начала предназначено для людей образованных и совсем не годится ни для преподавания, ни для самостоятельного изучения».

Плутарх утверждает, что и любовь к врачеванию Александру внушил Аристотель. Александр интересовался не столько отвлеченной стороной этой науки, сколько практической: он приходил на помощь заболевшим друзьям, назначая различные способы лечения и лечебный режим. Но больше чем кому либо, медицинские познания Александра пригодились ему самому. За не очень долгую жизнь его тело претерпело столько ударов и ран, сколько не получал и десяток поседевших в боях ветеранов.

Как Александр относился к мудрому учителю? «Александр СНАЧАЛА восхищался Аристотелем, ― читаем у Плутарха, ― и, по его собственным словам, любил учителя не меньше, чем отца, говоря, что Филиппу он обязан тем, что живет, а Аристотелю тем, что живет достойно». И все же философия великого грека со временем стала чуждой Александру. «Впоследствии царь стал относиться к Аристотелю с подозрительностью, впрочем, не настолько большою, чтобы причинить ему какой-либо вред, но уже самое ослабление его любви и привязанности к философу было свидетельством отчуждения».

Удивляться здесь нечему: философией и любовью Александра станут меч и македонская фаланга.

И все же, самое большое влияние на сына оказала мать. Она не учила его искусству, философии и прочим наукам ― она учила его: как стать и быть царем. В том, что Александр стал таким, каким мы его знаем; в том, что он не канул в безвестность как тысячи других царей прочих народов, заслуга не философов и богов, а его матери ― Олимпиады. Она научила сына любить власть и славу, бороться за них до последнего вздоха.

Совсем иного рода наставников, чем Филипп, определила сыну Олимпиада. Во главе многочисленных воспитателей стоял родственник царицы Леонид ― «муж сурового нрава». «Дядькой же по положению и по званию» был Лисимах; «в этом человеке не было никакой утонченности» ― так характеризует другого воспитателя Плутарх.

Команда Олимпиады растила неприхотливого воина-спартанца, жадного лишь к одной вещи на свете ― славе.

В отличие от Аристотелевых, детские уроки Леонида Александр запомнил на всю жизнь. Впоследствии, покорив Персидскую державу, Александр раздавал новые владения направо и налево; царицей Карии он сделал Аду, потому что та напоминала ему мать Олимпиаду. «В знак любви Ада ежедневно посылала ему изысканные яства и печения, а потом отправила к нему своих самых искусных поваров и пекарей. Царь велел передать Аде, что он не нуждается ни в ком и ни в чем подобном, так как его воспитатель Леонид дал ему лучших поваров: для завтрака ― ночной переход, а для обеда ― скудный завтрак. «Мой воспитатель, ― сказал он, ― имел обыкновение обшаривать мою постель и одежду, разыскивая, не спрятала ли мне туда мать какого-нибудь лакомства или чего-нибудь сверх положенного» (Плутарх).

Александру было с кого брать пример. Властолюбие Олимпиады не знало границ; и даже находящуюся в опале у собственного мужа ― враги боялись ее больше чем Филиппа. Когда в руки афинян попали гонцы Филиппа, они прочли все послания «и только письма Олимпиады не вскрыли и нераспечатанными доставили противнику». Плутарх объясняет это человеколюбием афинян, но кто знаком с изощренной местью коварнейшей женщины, вряд ли прикоснулся бы к ее письму.

Положение царицы не дало возможность Олимпиаде утолить свою любовь к власти. Филиппу нужны были женщины только для постели, но не для трона. И Олимпиаде ничего не осталось, как только заниматься сыном и передать ему свою нерастраченную любовь. Она добилась, что сын, еще не совершив ничего значительного, требовал отношения к себе, как к богу. Это Олимпиада внушила ему, что он велик, и Александр искренне не понимал, почему люди этого не замечают.

В мальчике настолько рано проявилось непомерное честолюбие, что он не мог даже порадоваться за успехи отца: «Всякий раз, как приходило известие, что Филипп завоевал какой-либо известный город или одержал славную победу, Александр мрачнел, слыша это, и говорил своим сверстникам: «Мальчики, отец успеет захватить все, так что мне вместе с вами не удастся совершить ничего великого и блестящего». Стремясь не к наслаждению и богатству, а к доблести и славе, Александр считал, что чем больше получит он от своего отца, тем меньше сможет сделать сам» (Плутарх).

Занятый военными походами и многочисленными любовницами, Филипп редко виделся с сыном. И тот при каждой встрече не переставал удивлять отца ― невозмутимого Филиппа, который сумел сохранить полное равнодушие на лице после победы над Грецией. Весьма примечателен случай с покупкой коня, который станет одной из самых больших привязанностей Александра в этом мире. Эту норовистую лошадь Александр будет любить больше всех женщин на свете; в честь ее будет основан город Букефалия:

«Фессалиец Филоник привел Филиппу Букефала, предлагая продать его за тринадцать талантов, и, чтобы испытать коня, его вывели на поле. Букефал оказался диким и неукротимым; никто из свиты Филиппа не мог заставить его слушаться своего голоса, никому не позволял он сесть на себя верхом и всякий раз взвивался на дыбы. Филипп рассердился и приказал увести Букефала, считая, что объездить его невозможно. Тогда присутствовавший при этом Александр сказал:

–Какого коня теряют эти люди только потому, что по собственной трусости и неловкости не могут укротить его.

Филипп сперва промолчал, но когда Александр несколько раз с огорчением повторил эти слова, царь сказал:

–Ты упрекаешь старших, будто больше их смыслишь или лучше умеешь обращаться с конем.

–С этим, по крайней мере, я справляюсь лучше, чем кто-либо другой, ― ответил Александр.

– А если не справишься, какое наказание понесешь ты за свою дерзость? ― спросил Филипп.

–Клянусь Зевсом,― сказал Александр,― я заплачу то, что стоит конь!

Поднялся смех, а затем отец с сыном побились об заклад на сумму, равную цене коня. Александр сразу подбежал к лошади, схватил ее за узду и повернул мордой к солнцу: по-видимому, он заметил, что конь пугается, видя впереди себя колеблющуюся тень. Некоторое время Александр пробежал рядом с конем, поглаживая его рукой. Убедившись, что Букефал успокоился и дышит полной грудью, Александр сбросил с себя плащ и легким прыжком вскочил на коня. Сначала, слегка натянув поводья, он сдерживал Букефала, не нанося ему ударов и не дергая за узду. Когда же Александр увидел, что норов коня не грозит больше никакою бедой и что Букефал рвется вперед, он дал ему волю и даже стал понукать его громкими восклицаниями и ударами ноги. Филипп и его свита молчали, объятые тревогой, но когда Александр, по всем правилам повернув коня, возвратился к ним, гордый и ликующий, все разразились громкими криками. Отец, как говорят, даже прослезился от радости, поцеловал сошедшего с коня Александра и сказал:

«Ищи, сын мой, царство по себе, ибо Македония для тебя слишком мала!» (Плутарх).

Филипп, несмотря на размолвки, любил сына, «так что даже радовался, когда македоняне называли Александра своим царем, а Филиппа полководцем». Дальновидный политик упрямо не хотел замечать, что становится помехой на пути сына; и жестоко поплатился за это. Все чаще Александр разрушает планы отца и ведет свою игру, несомненно, не без помощи матери. Олимпиада упорно вела сына к власти, не упуская ни малейшей мелочи, которая могла помочь либо помешать в достижении желанной цели.

Угрозу своим планам Олимпиада почувствовала, когда сатрап Карии, стремясь заключить союз с Филиппом, предложил свою дочь в жены его сыну Арридею. «Друзья и мать Александра стали клеветать на его отца, будто Филипп блестящей женитьбой и сильными связями хочет обеспечить Арридею царскую власть» (Плутарх). Обеспокоенный Александр ради власти был готов на все. Он послал к правителю Карии своего гонца и предложил «отвергнуть незаконнорожденного и к тому же слабоумного Арридея, а вместо этого породниться с Александром». Новый претендент в зятья сатрапу Карии понравился гораздо больше, но взбешенный Филипп прекратил всю эту свадебную возню.

Олимпиада строго ограждала трон Македонии от возможных конкурентов и берегла его для Александра. Вот только количество конкурентов росло с каждым годом: родила сына и последняя жена Филиппа ― Клеопатра ― та самая, на свадьбе с которой у Филиппа с сыном произошла серьезная размолвка. Для Александра перспектива занять македонский трон становится все более неопределенной, с каждым прожитым годом желанная корона не только не приближалась, наоборот, становилась призрачнее. Выход был только один: избавиться от того, кто неутомимо производит наследников, не думая о последствиях. И Филипп, полный сил и энергии, погибает от кинжала убийцы.

Эта женщина умела мстить; смерти Филиппа, когда-то ее отвергнувшего, Олимпиаде показалось мало. Когда Олимпиада узнала об убийстве мужа, то немедленно поспешила на похороны под предлогом исполнения последнего долга и в ту же ночь… «возложила на голову висевшего на кресте Павсания золотой венец». Как оказалось, это было лишь началом сведения счетов с мертвым Филиппом. «Спустя немного дней она сожгла снятый с креста труп убийцы над останками своего мужа и приказала насыпать холм на том же месте; она позаботилась и о том, чтобы ежегодно приносились умершему жертвы, согласно с верованиями народа» (Юстин). Таким образом, пришедшие поклониться праху Филиппа, невольно отдавали почести и его убийце. Наконец, она посвятила Аполлону меч, которым был заколот царь. По словам Юстина, все это она делала настолько открыто, как будто боялась, что преступление, совершенное ею, будет приписано не ей.

Плутарх сообщает, что слабоумие Арридея ― соперника Александра ― тоже дело рук Олимпиады: «Арридей, сын Филиппа от распутницы Филинны, был слабоумным из-за телесного недуга. Недуг этот не был врожденным и возник не сам собой: рассказывают, что, когда Арридей был ребенком, у него проявлялись добрые и благородные наклонности, но потом Олимпиада при помощи всяческих зелий довела его до того, что он лишился рассудка».

С неслыханной жестокостью Олимпиада расправилась с Клеопатрой, ― той, что скрасила последние годы жизни Филиппа и родила ему сына. По свидетельству греческого историка Павсания, Олимпиада убила маленького сына Филиппа и Клеопатры, затем вместе с матерью приказала бросить в огромный медный котел, под которым был разложен огонь.

Даже Александр «очень возмущался тем, что Олимпиада в его отсутствие жестоко расправилась с Клеопатрой». И все же, царем он стал, и матери был благодарен всю оставшуюся жизнь.